Холсты

Тимофеева Наталья, 2015

Перед вами третья книга Натальи Тимофеевой, которая соединила в себе её юношеские пробы пера с современными стихами, некоторые из которых были написаны в реанимации. Книга была издана в Москве небольшим тиражом, это второе электронное издание.

Холсты

Старые часы

Не люблю четверги, как предвестники скорой разлуки,

Как оскомину дней, надоевший пустой пересчёт.

Я обычно в четверг изнываю, дурею от скуки,

Но часы, как назло, не хотят продвигаться вперёд.

А часы не спешат, мерно маятник ходит со стуком,

В этой старой коробке зубцами стальных шестерён

Перемолота жизнь моя в пыль, перемолота в муку,

Вечный азимут стрелки латунной мне в душу вострён.

Он сокрыт завитком, как безумьем сокрыто когда-то

Время юности было, не знавшее тяжести ног…

Я в четверг узнаю в ходе времени поступь Пилата,

Не сменившего так и ни разу солдатских сапог.

И, восстав из руин, из уютной пещеры кровати,

Перетекши в гостиную тенью заложницы тьмы,

На ходу надеваю любимое красное платье

И маячу до вечера флагом в окошке тюрьмы.

Понемногу вкушаю рассвета, заката и кофе,

И, дозируя силы, остаток их трачу на сон,

Дабы к пятничной выйти, исполнившись счастья, Голгофе,

С чистым сердцем часов моих слыша прощальный трезвон.

Речитатив

В моём коллаже день сменяет ночь,

И мысль одна сверлит больное темя,

Что в этом мире некому помочь

Мне стать неуязвимой перед всеми.

Я ощущаю рядом пустоту

В густой толпе и некуда деваться

Мне, стиснутой телами, лишь бреду,

Шепча речитатив аллитераций.

Скрипит под стрелкой гнутый циферблат,

И смерть заядло выбирает снасти.

Мои стигматы пламенем горят

В людской пучине низменного счастья.

Я жгу себя на медленном огне

Костра потерь, подкладывая угли,

А ночь сменяет день в моём окне,

И жизни тусклый свет идёт на убыль.

В сумерках

Цвет сумерек сгущен тенями,

Стволами расчерчен дерев,

И снега холодное пламя

Порхает меж сосен. Осев

На вязкой от грязи дороге,

Смешавшись с опавшей листвой,

Прильнувши к озёрной осоке,

Сияет своей новизной

И кружит в свободном паденье,

Как в вальсе. Белёсая мгла

Сравняла и вечер осенний

И водного призму стекла

В единое целое, влагой

Наполнив вечерний пейзаж

И сделав прозрачной бумагой

Осенний скупой антураж.

Звучание

Из гаммы мажорной минорным звучу флажолетом,

В восходе ищу знаки смысла и подлинной веры,

В закате опять нахожу приземлённость бекара

И ключ мирозданья — в сгустившейся пагубе ночи.

Наверное, что-то сломалось в часах из картона,

К которым привешены цепи и медные гири.

Пророчество птицы измерено жалобным писком,

И ждёт ненасытная бездна опять подношений.

А бабочка бьётся в стекло закупоренной страстью,

Чья целостность веку сродни из обугленных крыльев.

Не знаю, когда я вступлю в эту реку молчанья,

Где весь эпатаж осыпается кварцевой пылью…

Оркестры вздохнут в вышине синей музыкой света,

Чистейшей симфонией мира, добра и покоя.

Змеиною кожею сморщится смертное тело,

И бабочка страстной души воспарит над землёю.

Человече

Мягче мякоти киви, краснее созревших томатов

Человечье, покрытое тонкою кожей, нутро,

Что на алчность и подлость излюбленно было богато,

Райским змеем обмануто ловко, премудро, хитро.

Яда выплюнул он в эти тонкие синие вены

Слишком много, — достало для войн и бранчбы на века.

И давно кардинальные миру нужны перемены,

Но людишки с соблазном не в силах бороться пока:

Их лапошить легко за кусочки вощёной бумаги

Под наркозом любым — от глагола и до мишуры…

И во все времена единицам хватало отваги

Из сомнительных рук не принять, а отвергнуть дары.

Протоплазма Земли, удобрение бранного поля,

Ненасытная плоть, добровольный вселенский подмор,

Ты без разума нищ и, в рабах прозябая, доколе

Будешь, волю презрев, сохранять лишь накопленный сор?

Ты, по образу созданный Бога, погрязший в гордыне

Из-за призрачной власти над миром, за звон медяков

Превращающий землю из сада — в жаровню пустыни,

На смерть будешь потомками проклят во веки веков.

Не найти тебе счастья в богатстве, не будет покоя

Без тепла человеческих чувств, без духовности уз…

Наша грешная жизнь без любви и полушки не стоит,

Как без Божьего имени воздух отравленный пуст.

Застенчиво, доверчиво, печально

Застенчиво, доверчиво, печально

Ласкает клён оконный переплёт,

И жёлтый лист — стафет его прощальный

Ещё чуть-чуть и в лужу упадёт,

И письмена размокнут жильных строчек,

И побуреет золото, увы.

Висит паук намокший, как комочек,

С крестом на тельце… А из головы

Нейдёт моей, как не хочу я в город,

Как душно мне в пространстве серых стен,

Какой по воле ощущаю голод

Я там, где сердце попадает в плен

Условностей. И снова будет стужа,

И я, как муха, — пленница тенет

Московских улиц, что пространства уже,

Где мне струит небесный чистый свет

Вот эта даль, то спрятанная дымкой,

То залитая солнечным огнём,

Впаду в анабиоз. И под сурдинку

Метели городской ненастным днём

Всплакну душой по сиротине — клёну,

По дому, занесённому по грудь

Снегами, что дают земному лону

В покое зимнем тихо отдохнуть…

Тоски моей сегодняшней причины,

Наверное, в погоде не сыскать.

Горят в окне разлапые рябины,

И мелкий дождик припустил опять.

Солнце ходит по малому кругу

Солнце ходит по малому кругу,

На закате ложится в туман.

Листопад накрывает округу,

Запах осени терпок и прян.

Сок из яблока сладостью брызжет,

Хрустко кожица рвётся во рту.

Горизонт растворяется рыжий

В вихре света. Стою на мосту,

Ветру щёки и лоб подставляя,

Под ногами — хрустальная гладь…

Я по книге великой читаю,

Что дано мне, песчинке, познать

В этом мире и хрупком и нежном:

Он без разума горек и пуст,

И в конце прозвучит неизбежном

Словно яблока спелого хруст.

Докучливо, рассеянно, тревожно

Докучливо, рассеянно, тревожно

Судачит ветер, рвёт снаружи дверь,

Цепь на колодце звякает острожно

Знаменьем ожидаемых потерь.

Ещё костром пылают георгины,

И буйствуют соцветья хризантем,

Но золотые вспыхнули седины

В зелёных кронах. Лес умолк совсем,

Лишь изредка раздастся крик унылый,

И ворон чёрной тенью взмоет вверх…

Река ручьём бежит в потоке ила,

И моха высох тонкий белый мех.

Нет ни грибов, ни клюквы, — влаги мало,

Сухая осень нынче не щедра.

А, может быть, земля родить устала,

Сочувствия не зная и добра.

На сердце грусть, а под ногами хрустом

Звучит упавших сучьев россыпь. Мне

Так холодно, невыразимо пусто,

Как будто я приблизилась к зиме.

И так опять не хочется в морозы,

Таская садаль шубы на плечах…

Ну, а пока из зарослей рогоза

Раздался чёрных крыльев шумный мах,

И пух поплыл. Я выбралась из плена

Тоскливых дум и ветреного дня…

И завершилась дома мизансцена

У русской печки под напев огня.

Сила слова

Крылышки твои из пастилы,

Розовая девочка-разлука.

Перемелют молоха валы

Всё твоё. Великой силой звука

Движется вселенная назад,

К Хаосу, как божеству, взывая,

И людишки звёздами горят —

В тысячах парсеков мрут от рая…

Голос твой из хрипа жильных струн,

Мальчик голубиного полёта.

Вскоре перегаснут сотни лун,

Солнц остынут злые огнемёты,

Потечёт меж пальцев пустота

У Творца, что был Отцом живого…

Мир возобновит не красота,

А из уст Его живое Слово!

Её величество ночь

Глядит луна украдкою во двор,

Где ртуть росы тревожно серебрится.

Мне звёзд далёких слышен разговор

И вскрик негромкий заполошной птицы.

Осенней лунной ночью воздух чист,

И влажной гроздью льнёт к щеке рябина…

Вот где-то вдалеке раздался свист,

Вот шелестит осина за овином…

А запах прели льётся, как вино,

Настоянное на волшебных травах,

И тонкий луч сияющий в окно

Вперяет свет. И медленной отравой,

Сомнамбула, я вновь напоена,

Стою свечой и догораю… зябко…

А в небе только странная луна,

Да звёзд вокруг рассыпана охапка.

Мыслью светлой, но печальной

Мыслью светлой, но печальной

Я с утра удручена, —

Птичьей песнею прощальной

Осень за окном слышна.

Снова с шелестом скрипучим

Ветер трогает листву,

И бегут куда-то тучи.

На холодную траву

Дичка-яблоня роняет

Сиротливые плоды,

И сухой листок качает

Бочка, полная воды.

Белорыбица

Утонула луна в облаках белорыбицей,

Плещет ветер, играет, как волнами, бликами.

Органза поднебесная — занавесь тонкая,

Растворяет туман очертания зыбкие.

По-над лугом струится дыхание сиверка,

И студёными росами травушка клонится…

Только звуки, как эхо, в ночи повторяются,

Только сердце тревожится, нежности полное…

Вот ещё одна осень подкралась несмелая,

Тонкой кисточкой робко листы переметила,

И хрустальными водами в мирном сиянии

Белорыбицу ленную тихо баюкает…

Сентябрь

Пегие поляны обдувает ветер,

Золотые пряди путает берёз,

И река сияет синей гладью петель,

Облака качая. Время белых рос

Наступило, птицы тренируют крылья

Перед дальней далью ветреных дорог.

Сад мой весь усыпан серебристой пылью —

Искристою влагой, и родной порог

Холоден поутру, лёд его ступеней

Обжигает ноги. Виноград багрян.

В палисаде липа кроны ржавой пеной

Шелестит сварливо. Клёна тонкий стан

Обрамлён кострищем алости листвяной,

Красная рябина — в гроздьях напоказ…

И сентябрьской прелью пахнет нежно, пряно,

И сетей паучьих рвётся тонкий газ.

Цикл «Наедине»

1

Вглядитесь в лица тех, кто имет силу,

Как их глаза мертвы и холодны.

Кто роет человечеству могилу,

Тех речи искушённые складны.

Они кромсают плоть живой планеты,

Но говорят, что в мир несут добро,

Им все четыре части платят света

Конец ознакомительного фрагмента.