Земные. Часть 1

Тори Мин (2024)

Как выжить там, где не так давно ступала нога твоих предков, а теперь это место изгнания? Выжить в мире, о котором ты не знаешь ничего, кроме слова «тюрьма», и того, что отсюда еще никто не сумел вернуться ни живым, ни мертвым? Когда тебе 19 и ты просто хотела «развлечься» и слегка заигралась в плохую девчонку, а теперь нужно действительно ею стать. Когда тебе 23 и ты стал плохим парнем просто потому, что тебе не оставили выбора. Ответят ли «они» за потерянную молодость, надломленные души и правосудие без прав или Земля примет еще два юных одиноких сердца и поглотит их навсегда?

Глава 17

ДИЛИНХЭМ

Скоро начну вздрагивать от собственного имени. Так странно слышать, как морковка произносит его. Непроизвольно и только когда взволнованна. В остальное время мы почему-то обходимся без имен, словно боимся их. Как у Зимбардо — вместо имени номер на спине, что очень удобно для надзирателя, которому так гораздо легче исполнять свою роль. Ты не личность, ты просто порядковый номер, к которому я обращаюсь.

Мы с Бри тоже должны иметь какие-то номера в списках осужденных. Да только нас не посвятили. Может, и мы часть эксперимента.

Дом видится нам обоим. Я молюсь, чтобы то был не мираж! Нет, не молюсь. Просто очень хочу. Молиться я разучился давно, еще до злополучного звонка полиции.

Вторник, 3 сентября. День, когда я пришел домой раньше обычного. Отец должен был отдыхать после ночной смены, мама — быть в… на презентации новой книги. Я знал это, потому и свалил с последней пары по граждановедению. Далось оно мне!

Отец почему-то не спал, и говорил по телефону, не заметив моего прихода. Голос его дрожал, дрожала и трубка в руках. Первая мысль — уволили. Ведь у нейрохирурга с 20-летним стажем руки никогда не трясутся. Я уже собрался подойти, как услышал: «Не говори…, прошу тебя, не говори! Сам знаешь, тогда у нас будет гораздо меньше времени. Она не станет бороться, откажется от процедур».

Отец пытается положить трубку, но руки не слушаются, телефон летит на пол.

— Спасибо, — шепчет он, хотя даже я из коридора слышу короткие гудки, и дает волю слезам. Падает в кресло, обхватив голову руками, и плачет, как младенец. Не знаю почему, но я понял все сразу.

Не было никакой конференции, мама уехала на обследование. Мама умирает. Мир лишился всего: звуков, форм, цвета, запаха. Не помню, как дошел до отца и упал перед ним на колени, но помню боль, сжигавшую меня изнутри. Боль, не имеющую выхода, застрявшую во мне навсегда.

Спустя какое-то время отец сказал:

— Мэл не нужно знать, — и посмотрел на меня так, словно ему стыдно за свои и мои слезы, за нашу слабость.

У нас с Мэл никогда не было секретов друг от друга и такие отношения редки, я знаю. Многие мечтают о подобном. Нам повезло: все темы были открыты для обсуждения. Кажется, посади меня или её на детектор лжи и ни один ответ на вопросы друг о друге не окажется ошибочным. Мысль о том, что придется впервые что-то скрывать, отрезвила меня как пощечина. Плакать расхотелось. Если ничего не изменить, пусть мама и Мэл не страдают.

Вторник, 3 сентября. День, когда я задал ЕМУ вопрос «Почему мама?» и не услышал ответа. С тех пор я с НИМ не разговариваю.