Последний век мира

Трифон Никифоров

Три истории трех значимых персонажей, что раскроют три великие тайны их мира. Каждый столкнется с трудностями, что за пределами их сил, однако надежда всякий раз разгорается после поражения все сильнее. А может то — лишь слепая ярость, обманчиво ведущая их на погибель? Каждый стремится утолить свою жажду, будь то знания, мир или познание себя. И все же ими движет лишь одна цель: защита дорогих сердцу людей, поскольку лишь в их силах переломить рок, нависший над каждым живущим.

Глава 1

Юстос Эстин

Повесть горестных лет

Минули горестные дни, когда каждый живущий оплакивал ближнего, когда страх ещё не покинул сердца выживших. Кончилась эпоха страданий. За ней пришла третья, рассвет которой оставался столь несбыточным, что иные покидали мир без какой-либо надежды. Для каждого отчаявшегося закат второй эпохи, когда даже светило сокрылось под мраком туч, и явилось смирение с неизбежным, был концом всего живого. Ибо тьма поглотила всё иное перед самым рассветом.

Последние весенние лучи, пробившие густой смог пепла и гроз, озарили серое лицо Темунда. Ликуя на остатках воды и в глазах, позабытых другие цвета, они сияли, знаменуя свою победу в бесчисленных битвах за небо.

Лишь спустя поколение, рождённых в пору пробуждения, чистых и незапятнанных выживанием, заботы простого люда стали менее опасными. Молодые учили родителей беспечности, бесстрашию и вере в следующий восход. Однако, немногие смогли вернуться к прежнему быту. Большинство по-прежнему от громкого звука искали убежище и не выходили, пока не убедятся в безопасности. Эту привычку они сохраняли вплоть до последних своих дней.

После разрухи работы было много. Немногие оставшиеся мастера дерева и камня восстанавливали разрушенные регнумы, попутно наставляя новое поколение в учении их ремесла. Мастера металла с учениками сгинули во вторую эпоху, отчего знания их упокоились вместе с ними. Однако, владыки не смирились с утраченными знаниями. Отряды скитальцев отправлялись на поиски пусть и малых, но важных крупиц знаний, сравнимых с ценой нового дома в возрождающихся городах.

Народ старался на благо своего регнума и на суше и на воде. Плотники строили новые суда для рыболовства, за счёт чего, с каждым новым кораблём, приближались к чертежам быстроходных парусников. Такие деревянные кони могли пересечь моровое озеро и направиться дальше за море к южным островам, остающихся безвестными за неимением слухов о них. Важной задачей было наладить торговые пути между союзными территориями.

За работой люди меньше предавались воспоминаниям о своем горе. Все больше мысли посещали радостные и светлые. За работой прошла не одна жизнь, но плоды трудов страдальцев радовали душу их потомков. Правители менялись, но белокаменный Мурумал, город западного регнума, обелиском возвышался над водами озера близ него. И каждый помнил, чьи руки возводили крепкие стены, большую гавань и величественный замок на возвышенности скалы. Помнили и чтили заветы своих отцов и матерей.

Однако, и в светлые дни бывает пасмурно. В рассвете сил и на закате зрелости погиб двенадцатый верумий запада. В пасмурное и дождливое утро люд Мурумала прощался с Дуктором — величайшим героем, любящим мужем и отцом, справедливым правителем и праздным весельчаком. Тайны окружали его скорую кончину, и не нашлось мудрецов, что могли бы ответить на них. Множество разных слухов ходило, но в них не было и частицы истины.

Быстроходное парусное судно с двумя палубами неторопливо выходило из гавани на восток, словно ленивый бегемот отталкивается от берега в попытке переплыть большую грязную лужу. Вмещая на борту особенных гостей, оно важно поворачивалось кормой к выходу в сторону озера, представ на обозрение всем собравшимся. Однако, ни один корабль не выходил в одиночку. И этот раз не был исключением. Дабы не привлекать внимание сторонних от союза судов, вслед за основным, отчаливал и военный однопалубный корабль. Оснащённый дюжиной мест гребцов, на места которых могли сесть матросы, он без трудностей преодолевал любые воды вне зависимости от ветра.

С великим горем наблюдал за судами народ регнума, столпившийся в порту в последний раз увидеть тело защитника Мурумала. В знак благодарности и великой чести мужчины снимали шляпы и чепцы, а у кого было оружие — поднимали его вверх, отдавая последнюю дань памяти Дуктора. Женщины рыдали, прижимаясь к груди мужчин, моля святого Магориэна принять его душу к себе в бескрайние сады благодати. Стоящие рядом дети, не осознавали той потери, что понёс Мурумал. Малые, как никто другой, чувствовали горечь родителей и заходились слезами, а старшие лишь выказывали должное почтение молчанием.

Судно мерно покачивалось на волнах, все дальше уходя в кажущиеся бесконечными воды морового озера. Фордуны и бакштаги раскачивались на ветру, как ветви деревьев, при натяжении каждый раз издавая звуки разрезаемого кочана капусты. Лёгкий бриз наполнял паруса на мачтах, набирая все большую силу. Поздняя весна доносила слегка прохладный поток с северо-запада, позволяя открыть все паруса и набрать максимальную скорость. Матросы бегали по палубам, выполняя приказы грозного капитана, что не давал им спуска в силу своего положения, а не по прихоти.

В бытность свою заядлым мореплавателем, он ходил по этому озеру еще ребенком на торговых судах с отцом. Опыт впитывал, как морская губка, уходя от штормов западного дальнего моря, от набегов южных пиратов и от военных судов союза, перевозя контрабанду. Когда же отец покинул его, отправившись далеко на восток в поисках других материков, Гордмин ушел во флот Эстина, где дослужился до капитана личного корабля верумия. До зрелых лет привычка контрабанды не отпускала его. Однако, с трудом он поборол её, отпустив полностью прошлую жизнь.

Палуба полнилась стремительным бегом матросов, но было и место спокойствию и неторопливой задумчивости. На полубаке по правому борту стоял, погруженный в себя, новый верумий Мурумала — Юстос Эстин. Оперевшись на мягкое, но прочное дерево, он неотрывно вглядывался в танец потревоженных вод. Темно-зеленая туника с золотыми пуговицами отлично сочеталась с полукруглым плащом небесного цвета. Вышитый серебряными нитями герб Мурумала — Спектралл в объятиях Лакрепса в первородном обличии над лабиринтом украшал дорогую ткань. Его Юстос надел лишь однажды — когда первый раз вошел в замок Мурумала простым воином. Плащ принадлежал Дуктору, благославившему славного воина за самоотверженность и поддержку запада. Узкие штаны слегка давили в самых неприятных местах благодаря дамасту. Но, то была обязанность верумия — выглядеть подобающе, нежели желание удобства простого человека. Мягкие сапоги, к которым он привык сразу, как надел, выдавали в нем благородную кровь, благодаря выжженному рисунку примитивного замка с первыми буквами имени носящего. И это единственное, что Юстос в них не любил.

Он не был из рода Эстинов, что основали поселение и воздвигли город. Его родные жили скромнее граждан Мурумала, но не это придавало массу вопросов о его правлении. Он был отвергнутым, что прошел через жестокие испытания и закалился, как сталь закаляется в горне. Ему противило даже вспоминать о тех последних днях, которые изменили историю Мурумала. Воспоминания роились внутри, словно пчелы в улье. И с каждым помянутом событием он становился угрюмее.

Морщины собирались у него на лбу меж шрамов, оставленных, как отметины истории на лице Пондера. Много битв осталось позади, но одна его тревожила больше остальных. Её призраки не унимались и пребывали с ним до сих пор.

Словно в видении, он услышал звон клинков, крики боли и нескончаемый гул голосов. Юстос стоял на плато Ласпека с мечом в руке. Кровь стекала с его рук липкая, горячая, чужая. Отдышка сбивала внимание. На лбу новая рана, рассеченная наискосок не более мизинца. Жизненная влага стекала по переносице на кончик носа и капала на сухую каменистую почву. Перед ним стоял его названный брат. Он сжимал молот двумя руками и дико смотрел на Юстоса. Наконец, оба рванулись друг к другу. Мощный удар стали о сталь и…

Внезапно, память отступила, а внимание заставило оторваться от волн и обратить взор на дверь, открывшуюся весьма уверенно и с ударом о стоявшую рядом бочку. Осматривая окрестности, на палубу вышел Форут — средний сын Юстоса. Его пятнадцать лет обманчиво представляли в чужих глазах ребёнка, поскольку сражался и вёл он себя, как взрослый. Отец рано разглядел в нем тягу к военному искусству и нанял воина, на счету которого было больше всех убитых на поле брани. Также в свободное время с мальчиком занимались командующие запада, оттачивая тактику и стратегию. Жестокость по отношению к братьям и окружающим делали из него безжалостного воина, что в последствии не понравилось отцу. Юстос часто напутствовал его, что движущей силой великого верумия была и всегда будет добродетель. Он говорил: «Настоящей силой обладает тот, кто способен сохранить чью-то жизнь, кто сделает из врага друга». Однако, сын пропускал эти слова мимо ушей и каждый раз дрался агрессивнее. Доходило до того, что он брал настоящий меч и гонялся за кошками и собаками. Но, из-за маленького роста и тяжести меча Форут опечаленный возвращался домой с пустыми руками и чистым мечом.

Сын стоял под ослепляющим солнцем, щурясь в поисках отца. На нем был мужской укороченный походный костюм серо-коричневого цвета. Но не было плаща, хотя в нем он зашел на корабль. Судя по всему, оставил мешающий элемент одежды в юте. Его приход значил одно — родственники и приближенные по обычаю Мурумала собрались у тела покойного для суточной молитвы, а Форут ускользнул оттуда. Юстос же, не верил в эти ритуалы и предпочитал оставаться верным обычаям своего народа.

Мальчик с прищуром от слепящего света оглядел палубу. Матросы занимались своими делами, готовые к внезапной команде капитана. Сам же Гордмин вёл беседу с боцманом, наклонившись над столом с картой. На реях самый молодой моряк счищал помёт птиц, ловко перебирая ногами по гладкому стволу. На самой верхушке мачты дозорный во все глаза смотрел по сторонам в поисках опасности. Словом, каждый был при деле. Обыденное зрелище быстро наскучило, и довольно скоро Форут отыскал отца, твердым шагом приблизившись к нему.

Юстос прогнал остатки дурных воспоминаний и направил все своё внимание на сына. Тот был недоволен и искал того, кто его хоть немного отвлечет от утомительной поездки.

— Долго нам еще плыть? — поинтересовался Форут, встав повыше у борта и вглядываясь в глубину озера, к чему взор отца был прикован. Это было первое его путешествие на корабле, которое уже утратило для него всякий интерес.

— Ты же знаешь. — не отводя глаз от сына ответил Юстос. — Тебя обучали мореходству, но как вижу зря. Или нет? — хитрыми глазами он посмотрел на Форута. — Ну-ка скажи, через какое время мы будем на месте, и где будет светило при швартовке? — отец сам мысленно посчитал и дожидался ответа.

— Это должны знать капитан и боцман! Зачем мне эти знания?

— Они всегда пригодятся не только на воде но и в бескрайних песках Харрасса, или в смертельных объятиях севера. Так, что?

— Мы отплыли, когда светило было там, — он указал пальцем в сторону гюйса. — Мама говорила, что добралась до острова за двое суток… — он задумался.

— Не забывай о ветре и количестве парусов, — напутствовал отец.

— Ветер слабый, идем на всех парусах. Значит, нам плыть четыре светила. На пятое глубокой ночью прибудем. Луна будет прямо над нами, если ветер не изменится. — пришел к выводу Форут.

— Это судно быстроходнее, чем тот, на котором плавала мама. — вмешался старший сын — Фидеум.

Ему было семнадцать, но всем казалось, что больше в силу его дотошности в знаниях и рассуждений. Он увлекался познанием всего, до чего мог дотянуться. Подражая отцу в манерах, знаниях и одежде, он знал, казалось, больше Юстоса. Редчайшая фиолетовая туника, созданная специально на его семнадцатилетие в Харрасса, южном регнуме, была слегка велика и он частенько поправлял рукава. В остальном: узкие штаны, плащ с гербом из обычных разноцветных нитей и сапоги были, как и у Юстоса. Иногда верумий подумывал, что у Фидеума нет вкуса в сочетании цветов и материала.

Старший продолжал:

— Тогда, учитывая нашу скорость, мы будем там спустя четыре светила, и закат будет у нас за спиной. — он посмотрел на брата с чувством полной победы. Они всегда соперничали в спорах, но, когда дело доходило до драки — Форут побеждал. Фидеум посмотрел на отца, во взгляде которого читалось снисходительность к брату, и он нехотя добавил: — Если, конечно матрос не ошибся, и мы не движемся восемь с половиной узлов.

— Я уверен, мы движемся медленнее! — насупился Форут. Он был спокоен, но руки выдавали огромное желание ударить брата. Юстос уловил порыв злости и вмешался.

— Дети мои, разве вам нужен урок манер? Или вы забыли почему мы совершаем реунион? — он наклонился к сыновьям. — Верумий Мурумала, герой замка Ласпек, ваш дед и мой лучший друг отдал свою жизнь за наши жизни! — он выдержал паузу, затем добавил, опустив глаза: — Если бы я знал…

В это время из юта вышла молодая черноволосая девушка в походном платье цвета кроны тополя с озёрной жилеткой. В отличие от Юстоса, её удобные серые башмачки без каблука не натирали носок и пятку, отчего её наполняло чувство лёгкости. То была сердце и душа верумия — Спиранта, дочь покойного Дуктора. Её голос нежно обволакивал слух мужа, отчего пламя души разгоняло дурные мысли и печаль. Её карие глаза пронизывали насквозь горячее сердце и укрощало порыв ярости до его появления. Девушка была оплотом любви и очагом мира для Юстоса. Он не видел мир без неё.

Подле Спиранты шёл Долим — младший сын верумия. Одет он был по-простому — походная серая куртка с жёлтыми штанами. Маленькие сапоги, сшитые знакомым портным, прошли не одну сотню километров за один только год. Десятилетний мальчик весьма преданный своему любопытству, изучил все окрестности Мурумалаа и его пределы. Казалось, тонкие ноги через час ходьбы заставят сделать привал, но его выносливости завидовал даже Форут.

Пара приблизилась к Юстосу. Тот наконец оторвался от деревянного борта и тихо, почти шепотом, сказал ей:

— Я не достоин дара Дуктора. — взгляд скользнул вниз и остановился на канате, сложенном у борта.

Девушка подошла ближе и руками подняла его голову, полную смятения. В глазах читалась скорбь и отчаяние. Она же ни капли не сомневалась в нем.

— Лишь ты достоин! — твердо сказала она. — Ты рисковал жизнью за незнакомца, за чуждый тебе народ. Ты сохранил будущее не только моему отцу, но и всему Мурумалу. Не твоя вина, что ты не ведал цели его путешествия, но то был опыт, пусть и горестный, ценой великого для получения важного! — ее руки нежно скользнули по его волосам. Юстос приобнял её за талию, воодушевлённый, но по прежнему печальный и их уста слились в едином поцелуе. Спиранта уняла его тоску, а мужчина одарил её теплотой своей любви. Словно, лёд, брошенный в огонь.

— И как это было? — спросил Форут.

— Да, ты никогда не рассказывал нам о вашей встрече. Может сейчас самое время? — подключился Фидеум.

— Расскажи! — потребовал молчаливый Долим. Младший сын отличался от других тем, что набирался мудрости у матери, был любопытным и хитрым, но мало говорил. Кто-то считал это скромностью, а кто-то великой мудростью. Он уже облазил весь корабль и не знал чем себя занять.

Юстос улыбнулся впервые с момента вести о гибели Дуктора и сел на бочонок. Остальные расположились рядом. С трудом вспоминая обрывки истории, все больше погружаясь в пучину воспоминаний и припоминая все больше деталей, он начал:

— Посреди степей, где мало растительности, наш народ стал жить по велению Троих. Когда на крепость Ласпек напали, женщины и дети уже были далеко за пределами западного регнума. Мужчины же храбро защищали наше достояние, но с чародеями никому не совладать. Крепость была захвачена. — он сделал паузу, пропуская самые тяжелые дни своего народа, и продолжил. — Мы выжили. За горами мы не ждали преследования, но вернуть крепость и отомстить было нашей целью. Однако, нужно было как-то победить Троих. Шли годы, пришел Карвас и Трое погибли. Но, не было ни радости, ни победных речей. Воинов осталось столь мало, что не удержали бы и деревню. Мы копили силы, пока наша армия не стала многотысячной. Только, юг тоже окреп. Южане заняли крепость и воздвигли королевство Эстин возле неё. Вот был наш шанс. Мы с легкостью могли прорвать оборону заставы и занять крепость, обороняясь, сколько было бы нужно от атаки врага. Но и здесь нас ждала неудача. Разведчики сообщили, что Эстин стал союзником Харрасса. Мало того, в южном государстве остался сын одного из Троих. Он тоже был чародеем. Мы не могли так рисковать и потерять не только армию, но и народ из-за гнева чародея.

— Ты говоришь о верумии Фейхране? — поинтересовался Фидеум.

— Да. Он был помехой. И, когда родители Дуктора погибли, а мне было чуть больше, чем Фидеуму, я встретил его — лучшего друга, которого не искал, но он сам меня нашел. Вместе с Реугом мы охотились, рыбачили в настоящем море и даже взбирались на вершину гор возрождения! Тогда они были горами отвергнутых…

— Так ты настоящий странник. — с улыбкой сказал Долим.

— И где сейчас твой друг? — спросил Форут.

— Всё по порядку. — Верумий оживился, вспоминая прежние дни беззаботности. — Как-то мы пришли в станицу вождей искать работу. Надоело искать себе пропитание. Один пьяный десятник с несколькими дружками весело проводили время и заметили нас. Они стали высмеивать наши наряды, ведь они были все испачканы из-за прошедшего ливня, и мы сцепились языками, а потом и руками. Изрядно мы попотели, но не уступили им — подготовленным воякам. Драка закончилась ничьей, так как наблюдавший за нами сотник нас разнял. Мы думали, что нас выгонят, но он взял к себе в отряд. Кутулл — так его звали, предложил нам службу под своим началом и сразу бы сделал нас десятниками. Мы согласились. Я любил свой отряд и желал ему только добра. Давал им отдохнуть, пищу сверх положенного, отпускал к семьям иногда. Друг же наоборот был жесток со своими. Он сделал из них головорезов. Всякий раз на мои слова о милости к ним, его ответ был одним: «Я закаливаю их для битвы! Не подобает им быть нежными и потерянными!». Вскоре их отряд покинул без разрешения стан и больше не возвращался. Моего сотника отправили вернуть Реуга для суда и казни. Но, он вернулся один израненный.

— Это была хитрая засада! Десять уничтожили несколько сотен. — Форут словно восхитился им в привычной ему манере. Он знал эту часть истории, чему удивились братья.

— Да, но их было больше. К их шайке примкнули десятки преступников и одиночек, бродящих по степям. Когда сотник погиб от ран, меня поставили на его место. Нам было неизвестно, где они прячутся, поэтому нас не посылали их уничтожить. Прошло пару лет. Меня сделали тысячником. Тогда я и узнал, что Реуг прорвал западную заставу с несколькими тысячами. Я очень удивился, что он собрал столько отребья. Непременно, он шел захватывать Ласпек. Иного ему не было нужно. Я знал его натуру, но он изменился. Предсказать, что будет при нашей встрече, было невозможно. Темник — мой командир, владеющий десятками тысяч конников, приказал стереть эту заразу без суда с лица Пондера.

— Десять тысяч… — задумчиво произнес Долим. — Это все кентурии Мурумала!

— В городе воинов больше. Если взять еще рафилиев с заставы и лимесов Ласпека будет примерно двадцать пять тысяч. — посчитал Фидеум.

— Это сейчас, а тогда — меньше! — вставил слово Форут.

Вновь поднялся спор, отчего желание продолжать рассказ у отца пропало. Он наблюдал за сыновьями, приводящими доводы, словно они мудрые философы, схлестнувшиеся языками. Спиранта тоже видела в них будущих правителей и потому не мешала тренироваться в дипломатии.

Надвигался вечер. Моряки стали зажигать лампы. Юстос понял, что историю сегодня не закончит и поспешил отправить детей в ют.

— Завтра расскажу окончание. Сейчас всем спать!

— Так ты его убил? — поинтересовался Форут.

— Всё завтра. — Юстос встал и положил руку на плечо Долима. — Ничего не надумывайте без меня. — он улыбнулся и пошел к себе.

Ветер сменил свое направление, и судно сбавило ход. Матросы изменили положение парусов и вновь набрали скорость. На удивление ночь прошла спокойно, хотя моровое озеро славится своими штормами и, иногда, даже водоворотами. Немало кораблей покоится на глубине, скрывая свою печальную участь. Однако, торговые суда приспособились и к этому. Каждый груз прикреплялся к пустым бочкам прочными канатами. В случае кораблекрушения, достаточно было откинуть бортовые заслонки того борта, который возвышался, и весь груз был спасен. За судном выплывал корабль из порта, если он не явился вовремя, и подбирал людей и товары.

Наступило пасмурное утро. Суточная молитва закончилась, и каждый из родственников и приближенных отправился в общий ют для отдыха. Юстоса одолела лень. Он не желал вставать и одеваться с восходом светила. Однако, вовремя вспомнил мудрость предков: «Дав себе слабину лёгкости не ощутишь. Напротив, тяжесть будет сильнее, а решимости меньше».

Открыв глаза, верумий, медленно откинув одеяло, встал и подошел к окну юта. Серость утра не смогла омрачить его ещё более. Лишь чайки, сопровождающие корабль в надежде на что-нибудь съестное, привлекали интерес наблюдавших за ними. Птицы так и норовили залететь в крохотное окно судового кока, но страх быть сваренными в котле превышал инстинкт. Утренний бриз снова наполнял паруса, и судно двигалось быстрее, чем ночью.

Юстос, зевнув пару раз, ловко закинул ведро на веревке через окно в воду и вытащил обратно. За ширмой он по привычке облился холодной водой с громким выдохом, от которого проснулась Спиранта. Сон окончательно отошел и даже согрел охладевшее за ночь тело. Пару мгновений спустя муж снова лег в кровать и прильнул к любимой. Его рука со всей возможной нежностью скользнула по ее талии, а губы по шее. Но, от холодной воды девушка лишь вздрогнула и отпрянула. Тогда он напористей прижал ее руки к постели и поцеловал. Спиранта, чей голос был ему музыкой для ушей, глубокие зеленые глаза, как два изумруда, в которых можно утонуть, засмеялась.

— Твоя борода колется. Мне щекотно. — она тактично и нежно, будто кошка высвободилась от объятий Юстоса. — Не сейчас. — уже серьёзно сказала она.

Обнажённая она выпорхнула из кровати, представ перед голодными глазами мужа во всей красе. Он с наслаждением осматривал сорванный запретный плод, как в первый раз и мысленно уже вкушал его. После родов Форута, от её тонкой талии не осталось и следа, но Долим изменил это. Словно и не было тех долгих счастливых лет, прошедших от восхода до заката, что они были вместе. Вновь Спиранта стояла перед ним идеалом женской красоты, готовым воспевать в одах, писать на холсте, или ваять скульптором. Она быстро накинула бельё, умылась и, с помощью мужа, оделась в прежнее зелёное платье.

— Вчера ты был особо молчаливым. — заметила девушка.

— Порой тяжелые события ранят сильнее меча, а воспоминания бередят эти раны. — задумчиво произнес он.

— Так может не оставлять царапины на других?

— Эти события — опыт для мудрых, урок для умных и интересная история для остальных.

— Пусть так. От знаний не скрыться. — уже задумалась она.

Завтрак прошел относительно спокойно, если не считать перепалки Форута и Фидеума. Один утверждал, что быстрее щуки в озере никого нет, а второй — что карп обгонит ее. Конфликт разгорался, пока не подошел капитан Гордмин.

— Надеюсь, у вас все в порядке. — с этой фразы он всегда обращался к верумию. — Если вы желаете, я разрешу спор. — Юстос кивнул ему головой, успевший устать от перепалки. — Есть нечто, которому нет равных и в воде, и на суше, и в воздухе. — произнёс он загадочно, обратившись к братьям. — Ещё моя бабка рассказывала о существах диких и непостоянных, способных менять обличие животных за несколько мгновений. Глядь, а на месте мирно умывающейся кошки вырастает полосатый тигр. Из пойманной форели появляется гигантский крокодил.

— Неужели и из кролика мог появиться медведь? — поинтересовался Форут.

— Агась.

— Вот это да! Можно было сразу убить медведя одним силком! И охота удалась!

— Если бы так просто было… Лишь в самом устрашающем обличии можно было такого завалить. Только представь кита, возникшего на палубе посреди озера. Попробуй его одолеть, когда корабль идёт на дно. — усмехнулся капитан.

— Так как от них избавились? — уже спросил Фидеум.

— Избавились? Нет. Договорились!

— Как? — вмешался Долим.

— У тех существ были братья. Умные братья. Их могущество дошло до отращивания любых конечностей и изменения частей тела в невиданную плоть. Да, только на том удивление не заканчивалось. Они принимали облик человека и гуляли среди нас.

— Человека? — переспросил Фидеум. — Много проблем они создали?

— Проблем? Нет! Они учились у нас. Хотели быть подобными нам. Только речь была слегка иная. Словно, слушаешь её из глубины бездны. Дух застывал от общения с ними. Но, они помогли отправить всех младших братьев в неизвестность, откуда они доселе не возвращаются.

— Вот это действительно интересно! — высказался Форут. — А не щука с карпом.

— Чем они питались, если каждый раз было новое тело? — спросил Фидеум.

— Где обитали? — перебил его Долим.

Однако, не суждено было получить им ответы, поскольку строгий взгляд верумия ясно дал понять, что знания эти ещё рано открывать. Капитан вспомнил, что у него есть дела и учтиво откланялся.

Трапеза закончилась, а родственники еще не просыпались. Вновь монотонность волн и ветра стали угнетать. Дети принялись донимать отца продолжением истории. Дел у верумия пока не намечалось, поэтому пришлось уступить. Снова все уселись на привычном месте, и Юстос продолжил:

— На чем я остановил рассказ?

— Ты оправился убивать своего друга. — напомнил ему Форут.

— В таком выражении звучит жестоко. Но, верно. Так и было. Мне выдали пять сотен конников к моим двум тысячам, и мы выдвинулись.

— Погоди, — перебил его Форут. — Если Ласпек был построен вашим народом и владели им вы, то почему нужно было Реуга останавливать? Нужно было ему помочь.

— Если бы все было так просто. — задумчиво произнес Юстос. — Вы хорошо знаете как крепость отняли у отвергнутых?

— Знаем. — ответил Фидеум. В его познаниях Юстос не сомневался, и, если он что-то утверждал, то знал об этом достаточно. Но, он решил напомнить братьям: — Трое чародеев обрушили на него невиданный пламень. Такой горячий, что даже костей не нашли.

— Вот именно! — не унимался Форут. — Почему, после смерти Троих, отвергнутые не отбили крепость себе?

— Потому, что образовался союз во главе с сыном одного из троих. — стал объяснять Юстос. — Как только бы мы напали на Ласпек, собралось бы огромное войско с государем юга во главе, и отвергнутых стерли с лица Темунда, как народ. Реуг натравил бы союз на нас, а сам бы затаился. Именно поэтому я шел его остановить. Его тактика нападения из засады была постоянной, а в купе с большим войском он мог воевать открыто.

— Так, пока Фейхран бы добрался до замка, войско запада было бы разбито. А один чародей не смог бы разрушить стены.

— Владыка юга могущественнее своих предков. Своей силой он мог осушать болота ещё в детском возрасте. Став старше, он воздвиг песчаную темницу для своих врагов посреди пустыни. Из неё до сих пор никто не сбежал. Возмужав, его силы были столь велики, что жизнь отбирал, лишь взглянув на врага.

— И как же Реуг взял неприступный Ласпек? — вернулся к теме Фидеум.

— Когда ты умеешь добыть и использовать знания о чем угодно — ты будешь могущественнее любого правителя, за исключением чародея. — ответил Юстос. Он осмотрелся. Матросы были далеко. Кто-то сидел на салинге и поправлял ванты фок-мачты. А иные — у штурвала получали указания капитана. Убедившись в отсутствии невольных слушателей, отец приблизился к сыновьям и шепотом сказал: — Открою вам тайну. О ней никто знать не должен. — для верности он посмотрел каждому в глаза и убедился в их честности. — В ту пору пламени и потерь в крепости никто не погиб. Все мужчины через потайной тоннель выбрались за пределы осады в хвойном лесу и скрылись в горах.

Наступило молчание. Такого исхода никто не ожидал. В глазах Форута читалось признание хитрости отвергнутых. У Фидеума — гениальность простоты, которую нужно было взять на вооружение. Первым откликнулся Форут:

— Так значит, Реуг знал о тоннеле и захватил Ласпек изнутри. — догадался он.

— Знал и захватил. — ответил отец. — Мы успешно миновали разрушенную заставу и помчали во весь опор к крепости через хвойный лес. Когда мы приближались, я заметил знамена Эстина и самого Дуктора. Он сражался с остатками своей армии против превосходящего по численности противника на плато Ласпека. Покрытая кровью секира казалось вынимала душу из каждого убитого. — дети неотрывно слушали про воинственного деда, открыв рты. — Доспех, несколько раз пробитый, но выполнявший свою задачу, был испачкан грязью. И она, словно скрепляла броню в уязвимых местах, закрывая прорехи от взора противника. Сам Дуктор был, как загнанный в угол зверь — уставший, яростный и несгибаемый. Вокруг него лишь десяток верных защитников, которых зажали над пропастью. Оставался лишь вопрос времени, когда они падут. Я разделил войско на две части. Первая заходила в тоннель и освобождала Ласпек. Вторая во главе со мной мчалась на плато. Мы успели. Благо, что большая часть шайки Реуга была уничтожена войском Эстина. Увидев нас, несколько десятков с плато сбежали в горы отвергнутых. Мы же, убедившись в отсутствии угрозы для Дуктора и его воинов, погнались за врагом. На тупиковой тропе в горах мы их настигли и уничтожили. Некоторых я знал лично по службе, а другие напоминали мне моих друзей. Не было ни праздных речей, ни победных возгласов. Мы не проиграли, но и не выиграли. — Юстос снова бросил взгляд на то место, где лежал канат у борта, но не обнаружил его.

— Погоди, а с Реугом что? — вмешался Форут.

— Спустя шесть светил преследования мы нашли его израненного в пещере вместе с остатком отряда в горах. Дуктор совершил казнь, над моим другом, которую я не мог сделать сам. Позже состоялся величайший момент моей жизни — возрождение. За то время, пока мы преследовали беженцев, я поведал ему все, что знал о нападении, и ждал угроз и гнева. Однако, после моего рассказа, верумий дал выбор, который никому еще не предоставлялся — стать частью союза, как гражданин Эстина, или уйти с наградой, которая могла бы изменить жизнь отвергнутых. — Юстос улыбнулся и добавил: — А предложил он не мало…

— Камни? Лучшее оружие? Вступление в союз с Эстином? — наперебой кричали дети.

Отец успокоил их и ответил:

— Кстати, последнее не плохо, только Эстин бы вышел из союза с Харрасса и Винсемором. Дуктор был мудрым и предложил то, что нам действительно было необходимо — договор со всеми отвергнутыми о торговле с западом, но не больше. Торговля совершалась бы на заставе и большими партиями. Все находились бы на своей территории, кроме товара.

— Почему ты отказался? — спросил Фидеум. По нему было видно, что он бы поступил иначе. — Был бы самым богатым отвергнутым только за счет доли в продажах. Обеспечил бы свой народ.

— Я рассчитывал, что Дуктор меня приблизит к себе по службе, и я постараюсь сделать этот договор насущным, но он погиб. Теперь я на его месте и понимаю, что это очень сложно, даже втайне от союза. Когда я прибыл в Эстин, то долго был в недоумении. Огромный, чуждый город с толпами народа приветствовал меня, как своего верумия. В горах возрождения умер прежний я. В Эстине был новый. Еще долгое время мне было непривычно. Я получил хорошее место в войске регнума и свой дом. Остальные офицеры, даже ниже рангом, возвращались домой, с улыбкой здороваясь чуть ли не с каждым горожанином. Я же чурался таких встреч и ловил странные взгляды на себе. Я не просто чувствовал, а был чужым. — он снова поник духом, вспомнив моменты, которые опустил в рассказе.

— А, твое войско… — вмешался Форут. — Они все, как один пошли за тобой?

— Почти половина вернулась в стан с большим богатством. Они рассказали вождям о моем поступке, совершенно очевидно. Но, ответа не последовало. Да и меня там больше не было.

— Какое же наказание последовало бы за этим? — поинтересовался Фидеум.

— Наказание? Долг свой я исполнил. Награду принял. Отвергнутые — вольный народ. Мы сплачиваемся лишь для битв. В остальном — свобода. Правда, быть темником я бы уже не смог. Коли, воля Дуктора была бы меня вернуть — быть мне странником, либо осесть с семьёй в долине.

— Одно решение… — задумался старший сын. — Ведь дед мог и отослать тебя. Тогда и нас бы не было!

— Были бы, да не у меня. По нашей вере, души вселяются не в любое тело. С другими лицами и в другой срок, но вы появились бы.

— А с мамой вы как познакомились? — сменил тему Долим. Он был сторонником прямоты и не любил долгие рассуждения.

— В свободное время я прогуливался по улицам Эстина, запоминая каждый дом, каждый закоулок. Эту прогулку считал познавательной и совершал ее перед каждым заходом светила. Однажды, судьба завела меня в закоулок, где сидели три офицера равного ранга со мной и один — старше. Они вели себя странно и смеялись просто так. Я не понимал их. Один начал оскорблять меня, хоть я и не давал повода. Когда же поступил мой ответ на издевку, другой попытался меня ударить, но я вовремя увернулся и попытался убежать. Я не хотел проблем перед командиром и уж тем более, чтобы меня выгнали с позором. Эта честь была получена великой ценой, и я не хотел ее так легкомысленно потерять.

— Так Дуктор бы все понял! Он… — Форут встрял в речь отца, но Фидеум вмешался.

— Почему ты вечно перебиваешь? Спросишь потом. Мы слушаем и спрашиваем, когда для этого есть время.

— Потом я могу не вспомнить. А вопросы во время истории раскрывают детали, которые могут быть непонятны! — Форут стал переминаться с ноги на ногу, медленно теряя терпение.

— Прости. Я и забыл, что глупым нужно повторять и разъяснять очевидное!

— Извинения приняты от притворщиков, которые сами додумывают детали истории, зачастую неверно, а потом разочаровываются. — он насупился и сжал кулаки.

Юстос не успел вмешаться. Ссору погасила Спиранта, с несвойственным ей методом:

— Прекратите оба! Вы неподобающе себя ведете! Еще раз я услышу подобное — оба выместите гнев на чистке кормы! — она строго посмотрела на них, и сыновья притихли. Её сведенные от злости брови в сочетании с сильно сомкнутыми губами будоражили эмоции Юстоса каждый раз.

— Благодарю. — муж улыбнулся ей. — Не забывайтесь, и о вас запомнят только лучшее. Я не мог пользоваться доверием верумия. Кому он больше поверит: человеку, которого он знает недавно, или нескольким офицерам, прошедшим с ним долгую службу? — вопрос не требовал ответа, и он продолжил: — Поймите, что лучше победы может быть только отсутствие боя, когда ты сохранил жизнь и здоровье себе и другим. Я предпочел сбежать от проблемы, но она увязалась за мной. Переулками, свернув в дом лекаря, я внезапно впал в ступор. Передо мной стояла она. — Юстос посмотрел на Спиранту, щеки которой стали бледно-розовыми. — Мгновенно меня поразило в душу молния острых чувств, а сам я утонул в изумрудной пучине ее глаз. Все проблемы для меня отпали. Спустя мгновение, или прошло больше времени, завороженного меня ударило по голове дверью. И из прекрасного зеленого рая я упал в темную пропасть. Сознание вернулось уже на лежанке лекаря в окружении тех офицеров, стоящих смирно бледных и испуганных.

— Прямо как Долим, когда взял фиолетовую краску для твоего плаща, Фид, ради своего рисунка, а мама его отчитала. — посмеялся Форут. Все подхватили его иронию, припомнив забавный случай.

— Да, я этот цвет ждала месяц. Пока его изготовили, пока из Харрасса прислали… Думала и не дождусь. — Спиранта хмыкнула с улыбкой и добавила: — А, пока папа лежал без сознания, эта свора подняла его грубо и хотела унести, но один заметил меня. Тотчас они также грубо бросили его, отдали приветствие и стояли, словно кол проглотили. Спустя некоторое время старший офицер придумал оправдание, сказав: «Этот человек выдавал тайны Эстина за заставу своему народу. Мы его поймали, когда он передавал сведения отвергнутому, и задержали. Но он пытался убежать». Надо ли говорить, какой разгром я им учудила? Ведь я знала его, а еще лучше знала этих вояк. От моего крика они вжались в стену. Лекарь тем временем положил на койку Юстоса, где тот и очнулся.

Глава семейства продолжил:

— Так мы и познакомились. Потом частые пиры Дуктора в замке и прогулки на лодке в гаване сблизили нас настолько, что мы рассказали верумию о предстоящем нашем соединении.

Спиранта подхватила:

— Он долго раздумывал, а я упрашивала. Дедушка думал, что Юстос отличный воин, но правителя из него нужно постараться будет сделать. Наконец, он сдался. Обряд прошел превосходно. Приехало много гостей союза. Если бы мама была жива, она бы гордилась бы папой, ведь все устраивал он от места проведения и до цветов на дальних кораблях гавани. — Спиранта принялась описывать торжество.

Детям становилось скучно, как и Юстосу. Но, он не подавал вида. Первым не выдержал Форут:

— Прошу меня извинить, но меня беспокоит вопрос. — он промолчал, чтобы не накалить обстановку еще сильнее.

— Что такое? — спросил Юстос. Средний сын ожидал лишь этого вопроса, или хотя бы чего-то похожего на него.

— Мы провожаем дедушку, но никто не знает как он погиб. Может, расскажешь? — он вопросительно посмотрел на отца.

Юстос ожидал любого вопроса, но не этого. Он надеялся как-то отстраниться от этой темы, но она его настигла. Верумий оглянулся на прислугу корабля. Они были далеко, правда, один находился прямо возле них, замеряя скорость.

— Матрос, как зовут? — тактично по-военному решил начать Юстос.

— Нерин, свет пути нашего. — поклонился он верумию.

— Прошу тебя, Нерин, замерь скорость с другого борта и ближе к середине. — он пристально посмотрел на моряка.

Нерин послушно повиновался и ушел. Отец вновь повернулся к детям, произнося почти шёпотом:

— Так вот. Пять светил назад один мой подчиненный шпион доложил, что войско отвергнутых идет на переговоры к заставе. И, если Мурумал с ними не договориться — быть битве. Дуктор взял гарнизон, оставив меня в городе, и отправился на переговоры. Пять суток мы ждали его возвращения, пока я лично не решил выехать к нему. Со мной были только возрожденные, около тысячи. Когда мы приблизились, то обнаружили привычную глазу заставу с лимесами внутри. Командир доложил, что верумия с войском не было, а со стороны запада все тихо. С отрядом мы вернулись на тракт к развилке у хвойного леса и двинулись на юг, в поисках следов. Нашли мы их у шепчущего перевала. Весь гарнизон свернул в него. Мы отправились за ним.

— Так ведь он проклят! — вмешался Форут. — Все, кто им идет — пропадают.

— Мой народ не суеверен. Мы были наготове весь путь через него. Пройдя почти половину, мы наткнулись на Дуктора. Латы обуглены и разорваны множеством ударов, молот — разбит, а сам, словно из воды вылез, но жив. Я подошел к нему. Услышав шаги, он насторожился и схватился за кинжал. Хотя я и стоял рядом с ним, он меня не видел. Дуктор ослеп. — дети заворожено слушали и ловили каждое слово. — Он дергал головой в надежде отогнать темную пелену из глаз, но не вышло. Отряд оставался на месте, но в обороне, окружив тело. Я подошел, нагнулся к нему и тихо сказал, что это Юстос, что он в безопасности. Но, Дуктор будто не узнавал мой голос. Он размахивал кинжалом в попытках убить источник звука, постоянно повторяя «Не обманешь, наваждение! Я тебя достану!». Покой вернулся к нему, когда услышал то, что могли знать только мы с ним. Первое, что пришло в голову — наш разговор перед церемонией соединения. Я напомнил ему, как боялся выходить в толпу, ведь это не битва и не марш. Я сторонился незнакомцев, а он приободрил меня и соврал, что тоже раньше боялся быть в центре внимания, хотя я потом узнал, что он это еще как любил. На перевале лишь я один увидел, как он пустил слезу, вспомнив этот момент, и сказал: «Я выбрался!». Хрипы сдавливали его горло, но он успел сказать: «Уходи с перевала! Здесь лишь смерть! Мы услышали голос Спиранты… Она просила о помощи… Нас затянуло в поток… — голос становился слабее с каждым словом. — Мы попали в мир, который трудно описать… мы не смогли понять ничего… и, от увиденного, наши глаза закрыла пелена… — изо рта стала выходить кровь. — После мы поняли… это был Их мир… мы видели лабиринт Ласпека… его основание… — его начинало трясти, и я дал ему воды. Он сделал пару глотков и продолжил: — Основание первой эры! — тряска нарастала. Дуктор взял меня за руку и привстал в последней попытке сказать: — Мир Карваса. — на этом он опустился и забвенно говорил странные слова. Они не были похожи ни на одно известное. Я приказал погрузить его на носилки и срочно доставить в Мурумал. Однако, стоило нам покинуть перевал, верумий запада скончался. Я до сих пор не могу понять отчего: от воды, огня, удара о камни, или от живого существа… — Юстос замолчал.

Наступила тишина. Лишь волны разбивались о борта корабля, напоминая всем о цели их путешествия. Тишину нарушила дама, вышедшая из юта, в темном узорчатом платье. Она медленно подошла к семье верумия и обратилась к главе:

— Прошу меня простить, верумий Юстос Эстин, я знаю, что порядки вашего народа не признают реунион по покойным, однако дети и внуки, по обычаям Мурумала и их рода, должны попрощаться с ушедшим так рано прежним верумием и всеми почитаемым Дуктором Эстином. — она сделала поклон и замерла в ожидании ответа. Дама являлась помощницей рода Эстин целых три поколения еще с младших лет. Она знала все обращения к каждому человеку рода, этикет прислуги, предпочтения каждого и многое другое, что делало ее незаменимой на своем месте. Помощницей она являлась преимущественно у сестры Дуктора, а также у ее дочери. Юстос понимал, что остальные родственники и приближенные уже просыпались, и принял решение:

— Дорогая Ауксилия, зовите меня просто Юстос, а мою дорогую Спиранту — по имени. Я не против, чтобы моя семья сказала последние слова, которые будут скрыты от чуждых ушей, своему дорогому деду и отцу. Я сам с ними пойду, если они не против, и скажу все, о чем не успел ему сказать. — Юстос посмотрел на Спиранту. Она одобрительно кивнула. Дама поклонилась, давая понять, что ждет следующей просьбы. — Можете заниматься своими делами. — отослал её верумий. Поклонившись, она удалилась. — Вы слышали. Идем. — верумий встал и направился вниз. Вслед за ним семейство спустилось в трюм.

В светлом от свечей помещении располагался из редкой породы дерева саркофаг, в котором почил навеки славный воин и великий правитель — Дуктор Эстин. Тело в доспехах и со сломанной секирой были засыпаны морской солью для замедления разложения. Рядом висели кадильницы с ароматными кусками смолы, тлеющими для отгона запаха.

Воспоминания снова нахлынули в голову Юстоса. Ему было трудно находиться рядом с телом павшего друга. Спиранта подошла к покойному, положила руку ему на грудь и сказала:

— В последние дни мы часто ссорились и не понимали друг друга. Прости меня за это. Пустые споры — лишь туман, застилающий любовь. Я навеки останусь твоим лучиком светила, что так отчаянно спешит на Темунд. — слезы скатились одна за другой по щекам и упали на пол. Юстос подошел, положил руку ей на плечо, а другую на запястье. Она развернулась и уткнулась ему в грудь, окончательно зарыдав. — Не могу видеть его таким. — шептала она сквозь плач.

— Как и я. — поддерживал её муж.

У детей ненароком тоже появилась печаль. Даже у Форута, хотя он пытался ее скрыть. Он подошел к саркофагу, положил руку себе на грудь, сжав кулак, и сказал:

— Я обещаю, что отомщу за тебя, чего бы мне это ни стоило! — родители обернулись на него, быстро сменив горечь на удивление.

— Форут. — вырвалось у Спиранты.

— Месть ужасна. — пытался отговорить его Юстос. — Она порождает саму себя с еще большей силой, неся боль и душевные страдания. Ты не излечишь муки внутри себя и не вернешь погибших. Ты сделаешь только хуже.

Форут, как обычно, пропустил это мимо ушей и добавил:

— Твоя память останется со мной. Пусть слава о тебе несется за материк и дальше. — Форут отошел от тела и опустил руку.

Недолго думая, Долим подошел к деду и положил на расколотый молот ветвь оливы. В силу своей немногословности он сказал:

— Ты показал всем нам что такое любовь к семье и народу. — он утер нос рукавом и отошел.

Фидеум не мог придумать, что сказать в такую минуту и замешкался. Но, слова бабушки Миры выручили. Когда он был немногим младше Долима, душа Эстина угасала от неизвестной болезни. Лекари пытались излечить ее, но лишь облегчали муки. В один из дней внук пришел к ней, и они разговорилсь. Беседа зашла в тупик, и Фидеум честно признался, что ему нечего сказать, хоть и хочется. Мира была мудрой и сказала: «Когда время слов проходит, приходит пора чувств. Не знаешь, что сказать — просто коснись человека и поймешь, что общение бывает настолько ничтожно по сравнению с ощущением теплоты и заботы».

Фидеум так и поступил. Он подошел к телу Дуктора, коснулся своей груди ладонью, закрыв глаза, и положил эту руку на грудь деду с чувством признания, или даже глубокого уважения в купе с любовью. После этого, он поклонился, прислонившись лбом к руке на одном дыхании. Все наблюдали за тем, что же он скажет. Однако, Фидеум не проронил ни слова. Он поцеловал Дуктора в лоб и отошел на прежнее место.

Пришел черед Юстоса. Спиранта понимала, что в его народе его бы осудили, и сказала:

— Если не хочешь, можешь… — она не успела закончить.

— Все в порядке. Мне есть, что сказать. — перебил он ее. — Только прошу оставить меня одного. — сказал Юстос, после чего поправил: — Нас наедине.

В знак одобрения девушка кивнула и поспешила увести детей за дверь. Когда семья покинула трюм, верумий медленно стал ходить вокруг гроба, пока не остановился, четко сформулировав свои слова:

— Зачем ты отправился туда? Я знаю, я подслушал ваш разговор с командующим Воззи. Эту дверь нужно было доверить Фейхрану. Он бы справился, наверное. Но, нет. Вы пошли на верную смерть. Ты оставил запад на меня. На того, кто только командовать может парой — тройкой тысяч, но не многотысячным народом! — он оперся о край гроба руками. — Я понимаю, то место смело бы Мурумал и остальные города союза. Уничтожив проход, ты спас нас, за что тебе все будут благодарны. Я буду вечно у тебя в долгу, но и не забуду, что ты пренебрег чародеем юга, что обошлось бы без жертв. Не мое это место, — чуть повысив голос, сказал он. — но, былого не вернешь. Прости за мои слова. У вас принято говорить о мертвых только хорошее, а у нас — правду. — Юстос еще немного постоял у саркофага, после чего поцеловал свою ладонь и прикоснулся ей ко лбу усопшего. — Спи спокойно, друг.

Верумий с тяжестью в сердце покинул трюм и отправился в ют. Мысли сожаления терзали его бренную голову. Подслушанный разговор Дуктора и командующего прокручивался снова и снова. Тяжело упав на твёрдую кровать, он не заметил, как от качки уснул.

Разбудил его тихий, но уверенный скрип петель. Это Фидеум вошел, осторожно открыв дверь так, чтобы Юстос не проснулся сразу. Однако, давно несмазанное железо предательски скрипнуло, отчего верумий подскочил и схватился за ближайшее оружие, что попало под руку — табурет у края кровати. Увидев в последний момент ловко отскочившего в сторону сына, он бросил стул и протер глаза. Парень стоял, вопросительно смотря на него и, молча, требовал объяснений его действиям.

— Дурной сон. — лишь ответил отец. — Что такое?

— Мы подплываем. — доложил сын. По его голосу было ясно, что он не испугался. Фидеум, хоть и обучался больше искусству слова, нежели меча, но практика ближнего боя не прошла зря. Он прикрыл за собой дверь и направился на палубу, судя по возвышающимся шагам.

С укором своих поспешных действий верумий бросил табурет и умылся солёной водой из кадки. Ясность мысли вновь вернулась к нему. «Сегодня для тебя всё решится» — мысленно обратился он к Дуктору. Юстос привел себя в порядок и вышел на палубу. Как и сказал Фидеум, солнце заходило позади корабля. По всей палубе стояло много народу. Больше было приближенных: советников, лекарей, личная охрана и множество других. Родственников было меньше, около двадцати. Все они были дальними, за исключением сестры Дуктора, пожилой Никадьи Эстин.

Верумий чинно проходил мимо них к носу судна и отвечал на их поклоны неуверенными кивками. На полубаке его ждала Спиранта с детьми. Они смотрели вдаль, любуясь конечной целью их путешествия. Юстос подошел к ним и посмотрел вперед, положив одну руку на талию девушке, а вторую — на плечо Долиму. В километре от них находился небольшой остров. Некоторые его называли «остров последнего пребывания», но большинство предпочитало опускать последние слова. По сути он являлся круглым каменным остовом с причалом, уже сделанным людьми после его «восхождения». Посреди него стояли каменные раскрытые саркофаги, плиты которых лежали разбитые и поросшие мхом. Небольшая растительность украшала его серость.

Судно неспешно пришвартовали. Фидеум напомнил Форуту, что он был прав по отношению солнца, на что последний ответил явным недовольством. Когда все было готово для перемещения гроба, пятеро сильных мужчин во главе с верумием взяли саркофаг с телом Дуктора и спустили его с корабля. Тем временем народ образовал коридор, по которому медленно несли усопшего. Только теперь у некоторых плач стал явным. Не в силах его скрывать перед последним созерцанием любимого правителя и родственника, они рыдали. Дуктора переложили в древнее каменное вместилище смерти вместе с разбитым молотом так, что ни одного осколка оружия не упало на холодный, мокрый камень. Лишь один раз в этом саркофаге жизнь появилась из смерти. Ныне же мертвые перемещаются в иные миры. Провожающие встали полукругом недалеко от тела. Один из приближенных подошел близко к мертвому и провозгласил:

— Дети Теранса, мы провожаем нашего любимого верумия в благословенные сады Магориэна. Сегодня решится, достоин ли Дуктор Эстин стать садовником, взращивая сынов и дочерей Темунда. Или же станет сам тем взращенным более светлой душой. Однако, Магориэн всеведущий может и не принять нашего почитаемого героя… — понизив голос произнес он последние слова. Человек долго еще говорил, что входило в редкий ритуал.

Долим, еще не встречавший этого человека, спросил у отца:

— Кто это такой?

Отец не был удивлен, ведь подобный человек лишь один на весь Темунд.

— Это проводник. Он проводит души погибших великих людей через ледяную пустыню вечной скорби в сады Магориэна. Это все, что я знаю. — Юстос посмотрел на Спиранту, призывая ее к разъяснению.

— Проводник жизни в царстве смерти — это такой человек, наделенный даром мысленно связываться с душой и выводить ее к вратам садов. Такой дар лишь у него одного. И, когда он умирает, сила выходит из него в поисках нового носителя. Любой может им стать после ухода прежнего.

— То есть, остальные души, что погибли и умерли, не помещенные в саркофаг, остаются в ледяной пустыне навечно? — вмешался Форут с небольшим беспокойством.

— Даже они могут попасть туда спустя время, но только, если Магориэн позволит. «И прибудут они частью флоры, полезные саду» — так написано в книге сущего. Другие же останутся навеки скитаться и вмерзать в бескрайнюю ледяную пустошь. — Спиранта хорошо помнила святую книгу, написанную одним из вермертов, а также наставления предыдущего проводника.

— А как мы поймем, куда он отправился? — не унимался Форут.

— Тело нужно поджечь. Если пламя не тронет Дуктора, а усопший развеется мелкими светлыми частицами по озеру — дедушка удостоится наивысшей чести быть садовником душ. Если пламя также не тронет тело, а усопший на глазах рассыплется в саркофаге — он будет частью флоры в садах. И будет Дуктор наслаждаться светилом, впитывая его теплые лучи, и питаться благодатной почвой, что вкуснее любой пищи Темунда. — Спиранта улыбнулась.

— Но, если пламя поглотит его? — вмешался в разговор Фидеум.

— Я верю, что дедушка был достойнейшим, и Магориэн заберет его в качестве садовника. — более серьезно сказала она.

— И все же… — однако, Фидеуму не суждено было узнать о том. Речь проводника закончилась, и он поджег факел, отдав его Юстосу. Верумий взял его в руку. Огонь плясал на дереве, показывая причудливые узоры.

— От жизни к смерти, от нового к старому, от начала к бесконечности. — возвестил проводник. — Мы отпускаем тебя в объятия судьбы, верумий Эстина ныне Мурумала, герой Ласпека и попечитель возрожденных, воин и заступник простого люда, дед и отец, а многим — друг, Дуктор Эстин, свет загробного пути нашего. — он слегка кивнул Юстосу.

Верумий поднял факел над головой и опустил его в саркофаг. Эти мгновения длились вечность для всех. Огонь сначала тронул слегка тело, но отступил. Потом снова тронул, но факел внезапно погас. Юстос убрал потухший пламень. Радость наполнила сердце. Все облегченно вздохнули и стали ждать — рассыплется ли тело, или развеется по озеру. Вдруг, тело само вспыхнуло синим пламенем, раскатившись по сторонам. Огонь столбом взмыл выше головы Юстоса, отчего тот отпрыгнул и покатился, пытаясь сбить пламя с лица. Спиранта закрыла собой детей и быстро увела их на безопасное расстояние. Весь народ отстранился и испуганно стал молить Магориэна об изменении решения.

— Не должно так быть! — громко провозгласил проводник.

Спустя несколько мгновений огонь потух. Верумий встал с камня спиной к народу и подошел к саркофагу. Он медленно с осторожностью посмотрел внутрь него. Тело исчезло, а камень не давал и признака тепла. Спиранта подбежала к Юстосу и повернула его голову к себе лицом. Она ожидала увидеть ожог, но глаза, нос, рот, даже брови с усами и бородой были нетронуты.

— Как? — удивленно спросила она.

— Не пламя. Холод! — выдержав паузу, ответил он.

Спиранта обняла его крепко, краем глаза увидев, как пустой саркофаг замерзает и покрывается толстым слоем льда.

Велибор Райс

Гром в ясном небе

Древозар — не просто стойкий и прекрасный город востока. Это самый молодой и подающий надежды регнум, претерпевший больше битв и потерь, чем запад. Первые поселенцы удивились богатству этого края как в разнообразии плодов деревьев и почвы, так и диковинным камням в горах. Тогда, первый князь провозгласил: «Се место отныне огласится всяким Гобинворг, ибо одарил нас всеми благами лесов и полей!». С тех пор от морового озера до выжженных степей, с юга ледяной пустоши и до южной реки — Выторжи — растянулась территория Боричей — живущих у леса посланников юга. Князья менялись, а люд возрастал. Регнум ширился и дошел до вод ириего океана.

Пришел день, когда на престол Гобинворга взошел первый из рода Райсов, чьим указом помимо укрепления поселения, была возведена Горняя Крепь — великая и устрашающая крепость не только для путников, но и для новобранцев, обучающихся в ней. Широкая известность настигла её, когда на смену старым наставникам пришли новые мастера боя. Именно тогда воины востока, или как называли они себя «дружина», прославились своим искусством владения всеми возможными видами оружия, что возвысило их почти над всеми мощными армиями Темунда. Чуть позже был поставлен порт для военных и для торговых судов, являющийся самым людным местом Гобинворга — Исад. Располагаясь западнее Древозара, он вмещал в себя одновременно дюжину двухпалубных военных парусников. Однако, в мирное время их расположили полукругом носом на запад, охраняя подступы к торговым кораблям, постоянно курсирующих на запад и юг.

На севере между моровым озером и некогда бывшим вулканом, в утробе которого пребывал Дэмер, стояла застава, такая же крепкая и большая, как у Мурумала. Однако, первых поселенцев больше заботило то, что и архитектура, и порода камня сходились с западной заставой. Путешественники искали и на юге подобную, но поиски не увенчались успехом. Знал ли о ней государь юга — неизвестно.

Раньше застава защищала Гобинворг от северных кланов, но все они вымерли, и север стал безлюдной ледяной пустошью, где не было ничего, кроме снега и смерти. Её каменные изгибы не позволяли крепко поставить осадные лестницы, а ровная кладка стерегла от скрытных убийц. Оплот востока множество раз разрушался в разных местах, что было видно по старым обтесанным блокам и новым, поставленным далеко не народом поселения. Туда посылали лишь тех, кто провинился перед великим князем, или регнумом. По истечении определенного срока, они возвращались на службу в Древозар. Однако, были и те, кто сам желал спокойного пребывания и мирной жизни на заставе. Такие проходили усиленную подготовку, зачастую жестокую и ужасную в Горней Крепи.

Сам же град располагался на возвышенности подле леса Ковалдис, служащим неким барьером перед огромными пустошами, давно выжженными чем-то, или кем-то задолго до Дэмера. В столице стоял чертог великого князя, опоясанный двумя деревянными стенами, меж которых были постройки поменьше — обиталища граждан. На внешних стенах стояла дружина, охраняющая покой мирных жителей от непрошеных гостей с востока. Вкруг стен расстилались поля и пасека, дающая обильный урожай как Гобинворгу, так и на лавки запада и юга.

Поздняя весна задержала посевные, и, как только наступили пригожие деньки, крестьяне стали усиленно облагораживать свои наделы. Множество коней распахивали почву, нетронутую в прошлый «Яр», как здесь говорили. Так некоторые участки отдыхали, насыщаясь солнцем и дождями, а другие усиленно подпитывали растения. Каждый был при деле, отчего времени на скуку и лень не оставалось.

Свет солнца разогнал мрак, что собирается каждый раз перед восходом, и вновь воссиял над славным градом и его окрестностями. Осветил высокий шпиль чертога великого князя и начал медленно сползать по нему вниз. Рабочие выходили из домов после сытного завтрака и отправлялись в поля. Раньше них, еще до зари, выбрались из жилищ охотники. Они не завтракали перед охотой, чтобы зверь не учуял их задолго до появления. Торговцы просыпались и того раньше. Отправляясь в порт, они нагружали лошадей и ишаков товаром, который продавали путникам из Мурумала и Харрасса. Дети помогали родителям в лавках и полях, а те, что помладше — играли на улицах без надзора родителей, ведь внутри града было безопасно, а вот за стенами…

Крохотный лучик пробился через закрытые ставни в комнату. Спрыгнув с потолка, по стенам он перебрался на кровать. Но и там он никого не обнаружил. Спустившись на пол, луч попал в заветную цель — в глаз, прикрытый тяжелым веком от бурной ночи. Веко усиленно зажмурилось сильнее, потом вся голова в попытке избавиться от надоедливого гостя сдвинулась в сторону. Однако, поток света попал в другой глаз. Вот тут все тело от раздражения, издав глухой гул, привстало и уставилось на стену, прислонившись к кровати. Немного погодя, когда сознание частично прояснилось, мужчина встал и тут же упал обратно, в попытках пересилить головокружение. Со второй попытки ему удалось встать и даже найти одежду. Поправив свой скромный наряд из рубахи и холщовых штанов перед зеркалом, он быстро привел себя в порядок у чаши с водой и вышел в коридор. Еще слегка покачиваясь от прошлого ночного гуляния, он прошел до лестницы и оперся об перила, чтобы не упасть. Ужин так и просился наружу, но удержался и попросил прохладной воды.

От скрипа половиц послышалось движение в одной из комнат. Ее дверь приоткрылась, и из щелочки показалось детское лицо. Спустя мгновение, узнав человека на лестнице, дверь с грохотом распахнулась, и из нее вылетела девчонка лет десяти и направилась к мужчине, размахивая деревянным мечом. Последний, не теряя времени, насколько быстро мог, побежал вниз по крутым ступеням. Ему удалось преодолеть два пролета. Однако, повернув голову в сторону преследователя, запнулся об свою же ногу и полетел животом на ковер. Только он поднял голову, как сверху ему на спину налетела девочка и стала лупить его по ногам мечом. Перевернувшись на спину, мужчина со смехом мягко снял с себя ретивого ребенка и встал. Отряхнувшись, он в недоумении, но с улыбкой спросил:

— Агнимира, сколь много злобы в сердце. Али я прогневал тебя?

— Обет дал: чудище принести! — топнув ногой, сказала она и приготовилась продолжить свой натиск.

— Сердце моё, придать огню его — наш долг. Иначе… — девочка не желала слушать его и замахнулась для удара, но отец перехватил меч у эфеса и забрал его.

— Так ты молвил пред Магориэном! — нахмурилась она. — Мирке и Явину также обет давала принести ветвь чудища, и вместе мы сготовим меч. Он будет сберегать нас от любого лиха что в озере, что в горах. Токмо, ты не сдержал слово. Ныне прокличут льстивой и не будут дружить. — она опустила голову и хлюпнула носом.

Мужчина встал на колено и положил руку девочке на плечо. Она дернулась, скинув руку.

— Душа моя, — уже серьезнее сказал он, — ведаешь ли всю беду от них? И, кто язык свой распустил про дела вчерашние?

— Мне Коул шепнул. Вы огню придали плоть, и ничего не осталось. А мне надобно лишь малую ветвь. — тихо и неуверенно сказала она.

— Твоя правда. Помню я, как молвил. Токмо хмельной я был и зря глотку драл. Молвил о запретном в уме туманном. — он задумался. Мысли с трудом пробивали закостеневший разум. — Коли пред Магориэном молвил, так обет сдержу! Днесь плотник сготовит ветвь подобно деснице иль шуйце, а ты покажешь ее друзьям. — предложил он.

— Не так! Мне надобно часть чудища. Иначе не поверят. — не сдавалась девочка.

— Милая, не допущу я лесных и тлеющих за стены нашего светлого града. Даже их части здесь не быть! Ибо раны свои исцеляют за несколько мгновений. Мнится мне: из ветви за время возникнет целый лесной.

— Может, он будет не шибко зол. Своя горница и друг помогут нас полюбить?

— То не в наших силах. Не звери и не люди они. Ласку и опасность не замечают. Такие жаждут лишь одно — истребить нас. — Мужчина встал, подошел к ближайшей лавке и сел, предложив девочке присоединиться. — И к зверю, и к птице равнодушны. Их манят: изба, общение, наипаче — громкий шум.

— Отчего они таки? — девочка стала болтать ногами, что вызвало у мужчины головокружение и позыв опустошить желудок. Он быстро повернулся к ближайшему доспеху, что стоял напротив и сдержал порыв.

— Мнится мне, не способны чувства испытать. Некие думают, ими управляют. Лес гневается на нас за наше явление тут. То известно уж давно.

— Как лес может гневаться? Ибо он — просто деревья.

— Также, как и озеро, и море. По капле нет ничего лихого, но разыграйся буря во множестве капель — то уже беда.

— Значит, ветви не будет? — еще с надеждой спросила она.

— Ремесленнику просьбу передам: сготовить крепкую ветвь, а наш волхв ей силу даст от всяка лиха.

— Люблю тебя! — воскликнула Агнимира и обняла отца.

Вместе они встали и по коридору вошли в просторный зал, самый большой в чертоге великого князя — повалушу. Большой стол, стоявший полукругом, занимал почти все помещение. Здесь пир длился до того момента, пока гонец не принесет весть об очередном нападении. Тогда мужчины собирались и шли в гридню нести службу, а женщины провожали их, как в последний путь, ведь любой, даже опытный дружинник, мог погибнуть, что случалось редко. С приходом князя Велибора Райса поменялась стратегия ведения боя с врагом и жертв среди дружинников стало меньше. Из гридни же дружина отправлялась уничтожать врага, сменяясь с охмелевшими воинами. После удачного отражения атаки в повалуше собиралась сотня дружинников. Многие пировали. Иные же были увлечены играми и разговорами. Любой мог уйти домой к семье, но был обязан вернуться по звону колокола.

Мужчина с девочкой только вошли, как наступила гробовая тишина на пару мгновений. После чего, один из пирующих поднял кружку с пивом и возвестил:

— Да здравствует наш светлый князь Велибор! Да будет род его процветать!

Все хором повторили за ним. Велибор взял свой кубок, ожидавший его в руках воеводы Ратидара. Князь посмотрел на него, а потом на дочь, опустившую виновато голову. Воевода сразу смекнул, что девочка рассказала об их разговоре, и поклонился в пояс в знак извинения. Велибор ответил кивком головы с улыбкой, прощая старого друга, и повернулся к воинам.

— За храбрых дружинников, сразивших сразу двух тварей леса! За вас, отважные вои и за павших вчера! — он поднял кубок с вином, немного пролил на ковер по обычаю и осушил полностью. Остальные повторили за ним и крикнули:

— ХА! — вслед за этим музыканты продолжили игру, вновь поднялся гомон, а князь присоединился к трапезе. Дочь убежала в другую комнату к друзьям.

Велибор оторвал себе часть оленины и с вареными овощами, запивая вином, принялся вкушать ранние плоды юга. К нему подсел воевода. Вид у него был лучше, чем у князя, поскольку пировал редко и всегда высыпался.

— Не давай наказа, княже. Лишнего молвил в порыве охоты. Запамятовал о твоем обете пред княжной. — обратился он.

— Будет тебе. Не ты виновен. То я горячный обещал ей, а после запамятовал.

— Не держишь зла?

— Его и не было. — они положили свободные руки друг другу на плечи и с улыбкой кивнули. — А знамо тебе, что княжна мне устроила?

— Мм. — Ратидар свел брови, глотая березовый сок из кувшина.

— Предстал я пред ее очами лесным, а она принялась охаживать меня деревянным мечом по ногам.

— Бойкая же она.

— Аки медведь в зимоборе! Я сбирался в Мурумал на совет союза в том яре. Она просила привезти ей мальчишескую тунику для боя на мечах. А я после совета сразу обратно, даже не заглянув на купище. Так она пару лун устраивала мне ловушки. Многие я заприметил, токмо после стали помогать други поболе нее.

— Когда ты с лошади повалился?

— Точно! — засмеялся Велибор. — Они подрезали подпругу, и я угодил в овраг.

Хохот раздался в зале, тут же умолкнув среди прочего гомона. После каждый занялся едой, и на смену веселых историй пришла музыка. Зал редко омрачался дурными новостями, а потому уют и известная радость царили в этих стенах. Ратидар всегда был прямолинеен и нетерпелив, что сказывалось на его отчаянных битвах вперёд дружины. Иной раз он первым добирался до лесного и разил куда достанет меч, за что часто выслушивал от друга его переживания.

— Чем позабавимся, Велибор? Может охота? Или, как давеча, на лесного? Ина забава не прельщает?

Князь положил обглоданную кость на поднос, запил все вином, вытер руки с губами и сказал:

— Созывай собрание. Хватит забав. Слышал, что издал последний лесной?

— Да как тут не расслышать? До сих пор не по себе. Я мигом.

Воевода встал и подошел к гонцу, что-то ему сказав. Велибор же решительно отправился в зал собраний, прокручивая в голове вчерашние воспоминания.

Спустя время, в комнате за закрытыми дверями со стражей, перед столом с большой картой восточных границ, с освещением солнечным потоком, бьющим из огромного круглого окна в потолке, собралось пятеро советников, четверо старейшин, трое воевод, двое меньших князей северного и южного уделов Гобинворга и великий князь. Без предисловий Велибор начал:

— Здравы будьте, вершащие. Без пустословия и метаний начинать будем. Кто первый?

— Тады, я молвлю. — сделав шаг вперед, сказал воевода Горней Крепи.

— Прошу. — с нетерпением ответил великий князь.

— Собран отряд для лиха лесного, коих велели вы сготовить в аккурат за две луны. Крепки, ловки и льстивы, окаянные! — засмеялся Любояр.

Высок, могуч и весел был тот молодец, что командовал крепостью северо-восточнее стольного града. Его черная короткая борода, не закрывающая и шеи, походила на обрубок лопаты, поскольку никому не доверял он ее коротить, кроме себя. Ясные карие глаза уж больно много повидали на своем пути, отчего взгляд выдавал свою тяжесть даже при искренней радости.

— Поведай всем о них, дабы тайна не покинула залу, аки и головы их. — Велибор кивнул в сторону советников.

— Непосильным трудом собрал я две с небольшим дюжины из числа ратников, дабы искоренить лихо, терзающее нас и наших предков. Секущие, аки один кулак о пяти перстов изгонят полуживое полумертвым натиском. — он поднял указательный палец для важности. — Один, аки отряд дружины сотрёт с наших глаз одного лесного. Двое, коли удача с ними будет, уничтожат заразу пепла. Всех снарядили крепким снаряжением и оружием. Они выступят по любому вашему велению.

Остальные переглянулись и не поверили своим ушам. Чтобы один мог одолеть лесного — этого не видел никто. Один раз пятнадцать дружинников накинулись на лесного, и лишь трое раненных спаслись бегством в разорванном панцире и без оружия. После этого великий князь Велибор посылал никак не меньше тридцати на одного.

— Светлый князь, — обратился к Велибору советник Ильгин, — что будет с теми ратниками, когда прибудут обратно?

Ильгин принадлежал к западному союзному обмену опытом. Благодаря ему во всех трех регнумах советники перенимали опыт трех владык и делились им с другими, дабы предотвращать угрозы еще не начавшиеся. Однако, с подобной ситуацией столкнулись впервые и опыт был лишь у Велибора с Буезаром. Задача Ильгина состояла скорее в записи, нежели в участии и предложении советов.

— Тогда надобно наипаче дюжины этих молодцов! — вмешался воевода заставы — Буезар.

Он был совершенно противоположным своему брату — Любояру. Бороду отращивал до груди, не коротя ее, но ухаживая с помощью мытницы и гребня. Голубые глаза всякий раз бегали из стороны в сторону, излучая любопытство в высшей мере. Смеху подвластен был с неохотой, лишь для князя, или в порыве забавы, от которой многие краснели.

— Еще сготовим! Буезар, наши дома под их защитой, покуда ведают свой подвиг! — успокоил его Велибор и посмотрел на советника, задавшего вопрос. — Молодцы войдут в Ковалдис и изничтожат корень всех напастей. Покуда справятся — искать им в выжженных степях пристанище тлеющих и искоренить их! Моя же вера в их возвращение слаба.

— А, коли отряд заплутает в путах лести и погибнет, иль хуже — вернется к нам уже без ясного ума под чье-то волей? — в порыве неопределенности спросил советник Гури — сын князя Радимира.

— Точно! Пошлем врагу подмогу, да и по силе равным же ему. То ж какая силища будет у него в преображении? Не мнится мне… — спросил советник Хавьяр.

Представляя свой род на собраниях, он всякий раз диву давался о деяниях масштабных. В бытность свою сыном купца мехами, что некогда был без медяка в кармане и в рванном мешке выпрашивал милость у ворот города, очень гордился отцом, как и Велибор, возведший его до хранителя казны. Хавьяр же перенял его уроки и с большим усердием пробился в советники. Его напор и грубость в купе с юным и слегка неказистым лицом вызывали сначала смех, но, встретившись с его кулаком, быстро меняли улыбку на уступки.

— Твой замысел, княже: сбирать отряд за отрядом, дабы искоренить лесное зло? — перебил советник Земис, не молодой, но и не в годах прежний воевода Древозара.

. — Дело благородное. Токмо, сколько животов надобно буди отдать?

— Твои опасения исповедуешь каждому в отряде, коли их имеешь. — спокойно и в то же время с угрозой сказал Велибор. — Каждый день, озаряемый светилом, мы чаем напасти. Люд, что кормится и кормит нас в лесу, пропадают. Тлеющие неведомы нам. Покуда наши дни не кончатся, будем чаять тех, кто не только лишил нас сынов и дочерей, но и будет брать еще? Хватит жить, теряя. Пора и быть! — он ударил кулаком по столу так, что стоящие там фигурки для обозначения подпрыгнули и попадали. Он посмотрел на лица советников. Те были согласны с ним. Велибор подошел к старейшинам и продолжил: — Всеобщие опасения разделяю. Потому и надобен совет мудрейших…

Старцы сидели на большой лавке и, казалось, вообще не принимали участия в собрании. Ни один из них не шевелился. С каменным лицом они смотрели вперед и молчали. Наступила тишина. Все ждали ответа. И не важно, сколько это займёт криков петухов. Спустя продолжительное время, один из них промолвил:

— На смену яви навь приходит присно. — усталым и хриплым голосом проговорил один из них. — На смену нави — явь. Надобны нам молодцы, что усмирят лесной отряд.

— Вполне. — сказал великий князь и повернулся к воеводе Горней Крепи. — Любояр, сколь долго их готовить надобно?

— Думается, за две луны их сготовим. — с трудом ответил он. — Ныне известны подготовка и уловки.

— Есть лишь одна, и три светила. Как травень станет буйствовать цветами, так ратники твои в зеленый лес войдут. Отряд, нас ожидающий, на подвиги отправится немедленно. И, коли советник не ошибся, — он с прищуром посмотрел на того, кто стоял в углу и молчал, — дружинники вернутся в аккурат ко встрече. А, коли с вестями славы — ждет добрая награда. Поделятся искусством боя и вновь отправятся на поиски недруга.

Воевода задумчиво кивнул и отошел назад, давая выступить другому. По его глазам было видно, что с решением он не согласен. Князь запомнил это и решил выступить сам.

— Давеча размышлял о прошлой битве с лесными. Помнится, один молвил нечто, когда чья-то рука прекратила его стон. Любая сеча провозглашалась и полнилась нашими голосами. Теперь они нарушили молчание. Весьма ясно молвил один не то «Ставь», не то «Правь». Кто-то слышал «Навь». Смутно глас его коснулся уха в гомоне других голосов и ударов топоров. Неспроста всё это. Думается мне: вскоре молвить будем!

— Что ж они учат голос наш? — с опаской спросил воевода горной крепи.

— Или уже ведают, токмо издать не в силах. — мрачно самый старый советник Мигуин

Мигуин — наиболее опытный и старший советник из всех присутствовавших. Прибыв из Харрасса еще в детстве в Гобинворг и показав себя в боях с лесными достойным образом, получил расположение Тишина Райса, и долго взбирался по ступеням к заветной мечте — стать советником при князе Тишине. Однако, со смертью отца Велибора исполнить замысел передумал и хотел убыть обратно на юг. Велибор смог переубедить его и возвел в звание советника при условии, что тот всеми силами постарается уберечь Древозар от разрушения. Уговор был выполнен, и Мигуин перенял задумку зодчего заставы, воплотив укрепления ворот каменными блоками. Несколько улучшений позволили расширить обзорные посты, за счет чего врага замечали за час до его приближения к стольному граду.

— Может они передают весть другим о каждой гибели в сече… — предположил Буезар.

— Та тварь леса шибко могуча была. — князь прошелся вкруг стола. — Положила двух дружинников. Их сейчас оплакивают и готовят к погребению. Да примет Магориэн их души! Коли они научатся — можно и молвить. — с задумчивостью он остановился у своего места.

— Так, мы словили одного три луны назад. — вмешался Ратидар.

— Нет его паче на лице Пондера. Умельцы, да мудрецы за ним надзирали, учили повадки. Токмо он лишь грыз клеть и пытался схватить любого, кто приблизится. То дело пропащее. Намедни сожгли. Будет ему. Продолжим. — Велибор смотрел на собравшихся, ожидая ясной мысли в голове хоть у кого-то.

Следующим выступил князь южного края Гобинворга — Даромир:

— Великий князь, братья. Не принял персть чужих семян. Все с запада и с юга пропало. Лишь несколько взошли, но слабо. Указ твой княже не исполнен.

— Что ж. Печально то слышать. Хотели яства чужие вкушать когда хотим, да природа не дала. Видимо чаяли паче возможного. Советник Деул, да примет его Магориэн, молвил так: без пользы та затея, потому я паче не надеялся. Не беда. Своих семян мы вдвое возрастим и рядить союзу будем. Мы собрали великий урожай. За яр не осилить в пищу всецело. Запасы надобно продать регнумам, а самим засеять новый, пуще прежнего.

— Великий князь, без надобности наш урожай в Мурумале и Харрасса. Сами продают и по малой цене. Видимо, не только нам Пондер дал богатство.

— Велено тебе: пустить в торг полму точно! — разгорячился Велибор.

— Постой княже, не стоит бежать быстрее кобылы. — обратился второй старец. — Негоже хлеб свой чужакам показывать, коли сам вкушать его будешь.

— Что вы мните, мудрейшие? — спросил он с неохотой.

— Аки белка, не надобно пред зимой запасать, а по весне терять. Аки муравей малый, держи при себе то, что пригодится надолго.

— Мне оставить запасы у себя и не пускать в союз? Зачем? Поля еще вяще даруют. — Велибор усмехнулся.

— Забирая много воды из колодца, вскоре ее не сыщешь. Надобно время для ее появления. А до тех пор жажду утолить сможешь лишь остатками прежними.

— Постичь не в силах я вас.

— Поле, дающее много — жди засуху, иль морозы. Весь урожай гибнуть будет несколько лет.

— Эка беда. — Велибор потер свою густую бороду, достигающую до основания шеи. — Коли так, то — сохранить урожай до последнего зерна! Дабы долго нам не алкать — удобрить поля и засеять на новые места! Есть мысли, как нам справиться с этим?

Все задумались. Было видно, что эта мысль была первостепенной, ведь от голода нужно спасаться всем и сейчас.

— Сготовим солонину и завялим мясо. — нашелся советник Ильгин.

— Плоды засушим. От засухи, глядишь, не погибнут. — сказал князь Даромир.

— Можно заквасить в дубовых бочках и опустить в персть Пондера. — заявил воевода заставы.

— Подле равнины Крейны на Сытедаре есть необжитые поля. — подсказал князь Даромир. — Пусть не близко, но персть богатый.

— Так и быть! Вам, князь Даромир, предстоит этим заняться. — Велибор взял со стола кубок с вином и сделал пару глотков. Насладившись вкусом, он продолжил: — Ныне ваше слово, советник Хавьяр. Как идет обмен товарами и ремеслами? — великий князь хитро прищурился.

Советник понял, что он знает об обстановке и не стал скрывать:

— Что уж тут таить? — потупил взор Хавьяр. — Товары плохо продаются, наипаче — меха, лен, железо и… злато.

— Злато? — удивился Велибор. Он об этом не знал. — Монетный двор Харрасса нашел себе иной приток драгоценных металлов?

— Великий князь, не сочти за дерзость. Разреши молвить. — вмешался тайный советник.

— Яви свою мудрость, Ведагор. — приказал Велибор.

— Дошли слухи, что в горах возрождения помимо заставы стояли шахты давно покинутые. Али отвергнутые, али северные кланы, добывали там железо, и нашли золотые жилы. Тогда и начали творить монеты из самого редкого металла. Прииски бросили по неведомой причине, а недавно снова открыли.

Ведагор, как и положено советнику тайн, был ничем не приметен, без растительности ниже носа, но с косматыми волосами, достигавших плеч. Он ведал то, о чем некоторые правители и предполагать не могли, а иной раз и недолго владел знаниями о южном государе. В собраниях участвовал редко, поскольку часто был в отлучке в регнумах союза.

— Когда открыли? — с гневом спросил Велибор. Он понимал, что без поставок золота им придется очень туго.

— Три яра как их отремонтировали, а яр — уж добыча одной шахты принесла ресурсов вполму от наших. Там цепь тоннелей и входов великое множество. Используют лишь три шахты, и то неглубоко от горнего места. Боязно им спускаться глубже. Люди плутают и пропадают. — он размял шею, словно давая знать, что побывал там и чудом вышел на поверхность.

— Эка напасть… — великий князь стал в раздумьях бродить вокруг стола, нервно поглаживая бороду. Внезапно он остановился, лицо прояснилось. Решение пришло. Но, также внезапно его перебили:

— Теряя добычу, хищник… — начал третий старец. Но, его в ответ перебил Велибор.

— Тихо! — он стоял, будто прислушивался к тишине. Мысль ускользала от него, как кусок льда из рук. Еще пара мгновений и Велибор ее упустил. — Пропал. — тихо сказал он.

— Что пропало? — поинтересовался воевода Древозара.

— Пропал ответ, пришедший шибко скоро. — глава совета повернулся к старцам. — Более, мудрейшие, не стоит голосить, когда другие думают. — В ответ старейшины поклонились. — Коли ответ ушел, станем искать другой. Что молвить вы хотели? — Велибор оперся руками о стол.

— Любой хищник, теряя добычу, ищет другую. Надобно отпустить потерянное и насытиться иным.

— Коли право постиг ваши мысли, надобно остановить добычу золота и усилить добычу того, что ценится везде. — великий князь пристально посмотрел на старцев.

— Не так, княже. Добычу металла не останавливай, но не вывози его отсюда. Надобно тебе продавать товары, коих нет в регнумах союза. — разъяснил ему старейшина.

— Воля ваша. Аки кроты алчные, рыть продолжим, покуда всю жилу не достанем! Тебе, князь Даромир великое дело: создать монетный двор в своём уделе, но скрытно от обычных глаз. Умельцы, коли не глупы, язык завяжут в узел, или лично завяжу! На оборотах круглого металла — наш герб сияющий отметьте — меч, срезающий колосья. Вопрос любой направьте казначею и следящему за прииском красных гор. — руки Велибора отпрянули от стола, а глаза перепрыгнули с князя в другой конец зала. — На вас же, советник Даромысл, ляжет задача: вывезти из града товары, которые есть лишь у нас, не в ущерб люду Древозара. Особо железо, токмо не ново; наши повозки, лишь грузовые; инструменты и услуги наших ремесленников, но не на велик срок. — Велибор задумался. — Коли мысль светлая придет — подыщите товары и незамедлительно на купище, да в пользование властителям и их помощникам!

— Буди исполнено! — князь Даромир и советник Даромысл поклонились и переглянулись.

— И, последний! Советник Ведагор. Ты уже доложил о делах на западе. Поведай же, что нам надобно думать о наших границах.

— Как вы уже знаете, изменения велики. Верумий Мурумала погиб при неведомых делах. Токмо все утверждают, якобы на шепчущем перевале на них напали разбойники, иль отвергнутые. Всяк свое молвит. Занял его место пресловущий Юстос, спаситель Эстина, из рода мне неизвестного. Стал он Эстином, но главой рода является уже семнадцать зим старший сын — Фидеум Эстин.

— Знаком мне этот отрок. Что до остальных детей? — поинтересовался Велибор.

— Средний сын шестнадцати зим — Форут Эстин. Воинственный малый. Скорости и силе позавидуют многие вои. Правда, уступает в разуме двум своим братьям. За любую лесть берется, и, после, охаживает искусителя.

— Интересно. Что же с младшим?

— Долим Эстин. Отрок, яко не вяще княжны. Шибко любознательный, токмо замкнут в себе. Тих, но разумен для своих лет. Держится матери, она его и обучает.

— Полно, полно. — тихо проговорил Велибор, задумавшись. Его мысли были лишь о том, как этим можно было воспользоваться. С Фидеумом они познакомились, когда Дуктор пригласил глав союза на рождение третьего сына. Форут был тогда в замке Ласпек с Юстосом, поэтому они и не познакомились. — Добро. — наконец сказал он, ничего пока не выгодав. — Чем ещё живёт союз?

— В южном государстве, правит сын Фейхрана — Химсин, покуда отец пребывает в неизвестном месте. Приходят письма о его нахождении в разных местах Темунда в один и тот же час. Днесь пришло сообщение о его присутствии у северных людей.

— Правда? — удивился великий князь. — Северным людям есть до него дело? — Советник Ведагор кивнул. — Что-то неладное твориться там. Продолжай.

— Постойте! С вашего позволения, я хочу спросить. — вмешался воевода заставы.

— Что у тебя?

— С каких пор лазутчики этого… — он подбирал мягкие слова для Ведагора, — советника следят за моим уделом? — взъерошился воевода. — Сиречь, вы мне не доверяете? — спросил он у Велибора.

— Твоим уделом? — разозлился Велибор. — Покуда я на престоле, весь Гобинворг — моя родина и оберегаемый край! По моей воле его лазутчики присутствует везде и перемещаются постоянно. Они и раньше были на заставе, токмо ты их не примечал.

— Прости меня, княже. Коли, то твоя была воля — я подчинюсь. — он отошел к стене.

— Продолжай, Ведагор!

— И последняя весть: на западе в степях отвергнутых приметили шевеления. Множество людей прибыли в стан вождей, и всяк просит совета. Они вовсе не вои. Скорее пахари да охотники, но сражаются не хуже лимесов с западной заставы. Коли они нападут — регнум не устоит. Мурумал падет без войска, потерянного при нападении яростного отвергнутого Реуга на Ласпек. Харрасса не поспеет на помощь, а мы — и подавно.

— Ибо, то было так давно. Я тогда взошел на престол. Неужто они не вернули свою численность? — недоумевал Велибор.

— Не даровал Магориэн им великий род отроков, аки нам. По подсчетам наших доносчиков, сверяясь с пересчетом населения, в Мурумале на десять девочек три мальчика. Почти все войско было уничтожено в битве при Ласпеке. Вернулось меньше сотни. Егда пришла помощь, почти все силы ушли в форт. Правда и прежние отвергнутые, ставшие возрожденными, остались верными мечу. Токмо ни один из них не согласился защищать запад от своего же некогда народа. Прежний верумий, Дуктор Эстин, взял с собой отряд из двух дюжин воев. Все погибли на перевале. Сейчас их войско в форте, на заставе и в граде насчитывает чуть вяще семи тысяч воев. Против полмы с лишним сотни тысяч отвергнутых, что скопились в стане вождей. Да, они не вои, но семеро на одного — надежды нет. — Ведагор развел руками.

Внезапно, посреди комнаты сгустился белый дым овальной формы чуть выше человека. Те, кто стоял рядом отпрянули от исходившего от него холода. Князь не шевельнулся. Спустя мгновение, как молния, из завесы вылетел человек в светло-синей сутане с небольшой седой бородой, едва касавшейся его кадыка, и со спокойными серыми глазами. Он молча опустился на каменный пол и мановением руки закрыл за собой «дверь». С угрюмым видом человек осмотрел комнату и нашел великого князя Велибора Райса.

— Дела важнее и обильней предчувствуют свою кончину! Направь на них свой взор скорее, покуда изменить их можешь! — на прочих не ровняясь, мужчина не прибегал к церемониям и не признавал ничьей власти над собой, за исключением создателя всего сущего.

— Ну вот и наш волхв сподобился явиться. Совсем немного задержался пред советом. — невозмутимо сказал Велибор.

Кто хоть раз видел, или общался с чародеями, знает об их изменчивой натуре. Они всегда ищут свою выгоду и могут ласково с тобой общаться, а могут безнаказанно изменить твою форму болезненными способами. Единственное, что им не дозволено по договору печатей — убивать людей, или оставлять их в обращенном состоянии более пути одного светила. Обычные люди сторонились их, а властители, хоть и недолюбливали, но заключили с ними договор, скрепленный пятью печатями: Дуктора Эстина, его красно-зеленого чародея, Велибора Райса, его светло-синего чародея и родоначальника союза — Фейхрана Фаранха. Чародеи не носили имен, предпочитая оставаться защищенными от могущественных сил, способных с помощью имен разорвать связь чародеев с Кун-сио и лишить их жизни.

— Что сподвигло направиться туда, где ждут тебя уж четвёртую луну? Ты явился, как я полагаю, с севера? — спросил Велибор.

— Я молвлю лишь для тебя! — громогласно возвестил старик.

Оба пристально смотрели, не моргая друг на друга, пока великий князь не выдержал.

— Некогда нас связали обетом, только добра от тебя никто не видит. Являешься с дурными вестями и с ними же испаряешься. Коли твоя весть не имеет должного интереса, государь южный найдет тебе вяще достойную работу. Совет окончен. — он не сводил глаз со светло-синей сутаны. — Покиньте зал!

Старейшины встали, поклонились в пояс вместе с остальными, и вышли из полусумрачной комнаты. Велибор остался наедине с чародеем.

— Вот мы и одни. Что за дело?

— Привычные нам други свой облик изменили скоро. Отныне кличут «ледяными». Те твари наш барьер смести готовы. Их не берет ни сталь, ни чары боевые. — чародеи были прямолинейны и очень не любили подробности. Они сжимали вести насколько могли и преподносили ее слушателю.

— Постой немного! Что за твари? В каком они обличье? — не понимал, или не хотел понимать Велибор, ведь донесение было бредовым.

Абсолютно любой знал: от рук чародея погибнет все, что угодно. Даже великий и могучий Дэмер был пленен чародеями.

— То — братья меньшие взроптали. Уклад наш не по нраву им. Но, меж собой их лад возвышен. Все рвутся напролом, и силы, как числа, им нет конца! — не отрывая взора сказал светло-синий.

— Ты убедить меня желаешь в своем бессилии и немощи стражей? Или же иное толкуешь? — вопрос для чародея не требовал ответа, что Велибор и предполагал. — Неужто прорван наш барьер и эти «твари» ринулись на нас? — спросил обеспокоенный князь.

— Не так, но вскоре будет! Застава держит свой рубеж.

— Она цела, что радует уже. — Велибор не верил своим ушам. — Что за чудо их удержало, коли ты не в силах? — нервно поинтересовался он.

— То — влага озера и древо леса. Еще свой ум я не направил в эту глубину.

— Так, застава — сплошь камень и железо. Иль их благословение защиту нам даёт издалека?

— Мне думается, лед и сырость, что пропитали стены эти, и паче — все удобства быта. Все то — добыто озером и лесом.

— Поможет то нам в борьбе с напастью. Покуда верна мысль не придёт «как их прогнать» — укрепим стены, стражей преумножим… — князь осекся, вспомнив, что создания флоры и пепла могут прийти в любой момент к стенам стольного града.

— Спеши к защитникам скорее, покуда дух их не упал!

Велибор задумался. Нужно было безотлагательно присутствовать при отправке отряда в лес, поддержав их дух, и сказать напутствующую речь. Однако, это дело было не менее важным.

— Решено. Отправляемся немедленно. Возьму часть заступающих в дозор, остальных распределю усиленно.

— Постой! — наконец отвел серые глаза старец. Он уставился на западную стену, а затем на карту посреди комнаты. Когда задумчивость и поиск чего-то закончились, мужчина вновь пристально посмотрел в глаза Велибору. — Спешит к тебе знакомый незнакомец. Радушно примешь его утром, а после — на север пустишься вдогонку. Я буду чаять тебя там. «Мы» будем. — поправил себя старик и растаял в воздухе.

— Но я… — не успел даже закончить мысль великий князь, как остался в одиночестве. — Ратидар! — крикнул он.

Тот не заставил себя долго ждать и явился очень быстро, поскольку ожидал в коридоре.

— Да, Эд. — лишь наедине он так называл своего старого друга.

— Готовь чертог для незваного гостя. — князь был серьезен. — Ратников лесных сбери в горней крепи до моего прибытия. Следующей ночью они отправляются в лес. Пущай отдохнут. — воевода кивнул. — И отправь весть Химсину от моего имени, что Мурумал в возможной опасности. Опиши, что слышал на совете, и призови выдвинуть войско к их заставе, ибо от нас не сможет явиться ни один дружинник. Мы сами в возможной осаде. — Велибор взял с подноса кувшин с вином и, часто глотая, осушил его остаток.

— Что же нас ждет, Эд? — настороженно поинтересовался воевода.

Князь поставил кувшин обратно, повернулся к другу и сказал, усмехнувшись:

— Очередная битва.

Колонс

Познание вековечного пробуждения

Снежные равнины не уступали в суровости своему восточному сопернику — ледяной пустоши. Однако, ветра пустоши любому путешественнику могли показаться намного студеней равнинам. В безветренную же погоду, когда светилу не мешало ни одно облако, лед восточного севера отражал свет, и казалось, что идешь по знойной пустыне.

До прихода Дэмера на севере обитали племена, жившие рыболовлей, охотой и набегами на южных соседей. Все они жили в мире между собой, разделяя тяготы существования на снежных равнинах. В ледяную пустошь же ходили самые отчаянные. Они пересекали восточный север в целях поживиться в местах, где никто из людей еще не бывал. Одним сопутствовала удача, и они находили путь домой с бесплодных краев, другие же терялись в бесконечных вьюгах и замерзали.

Много лет ушло с тех пор. Поговаривают, что остатки племен ушли западнее к дуальному морю, воды которого в зимнюю пору наполовину разделяли его слоем льда. Другие же твердили, что северные племена нашли пристанище в ледяных пустошах и воздвигли себе дворец изо льда. Мало кого теперь волновал этот народ, покуда нет беды от него, как и вестей.

Теперь весь север был окутан пеленой тайны, скрывающей его ото всех. Любому, кто видел снег лишь зимой, не хотелось сгинуть в морозных объятиях, а кто вообще не видел — даже мысль о прогулке за заставу считалась помутнением разума.

Бескрайние просторы с нескончаемым снегом, холодом и смертью тонули под властью ветра. Белый покров вечной зимы поднимался в воздух, кружась, сталкиваясь и перемешиваясь в причудливом танце хаоса, после чего опускался далеко за километры, создавая подобие песчаных барханов пустыни.

Порыв ветра в очередной раз легко поднял кучку снега и отправил в далекое путешествие. Никто не в силах был предсказать то место, куда он принесет свою ношу. Никому это и не было нужно, поскольку вся природа построена на хаосе, из которого формируется порядок. Весь полет потоки ветров передавали друг другу снежные хлопья. Огромное расстояние проделали эти крупицы, пока порывы не ослабли и не отпустили их во власть случайному падению вперемешку с такими же невольными путниками воздуха.

Несколько особенно крупных хлопьев упали на холодное лицо. Глаза открылись. На ровном белоснежном полотне возвышалась единственная округлая форма темного цвета. Болотные глаза смотрели ровно вверх. Несколько мгновений спустя они забегали в разные стороны в попытке познать окружающий мир. Затем двинулась и сама голова. Оглядевшись, человек понял, что по горло закопан в сугроб. Вокруг пустота и легкий снегопад.

В попытке выбраться, он дернул рукой, и устланный слоями снег взорвался от легкого движения. То же произошло и со второй рукой. С удивлением погребенный оглядел свои руки. Вид у них был вполне обычный, хоть оттенок кожи и имел сероватость. На них отсутствовали ссадины и царапины от толстого льда в прослойке снега.

Наконец, с небольшим усилием он вылез наружу и обнаружил, что на нем не было одежды за исключением набедренной повязки, видимо когда-то бывшей частью ткани. Но не это удивило его. Холод не касался его. Ощущения зябкости или прохлады отсутствовали. Первое заключение было: «Я умер!». Неимение дыхания и ударов сердца лишь подтвердили его домыслы.

Мужчина заглянул в яму, из которой вылез и увидел в ней что-то блестящее. «Видимо что-то важное, раз я был неразлучен с этим» — сделал вывод он. Нырнув туда с головой и сокрушая толстые слои снега, наружу показался пояс с ножнами, в которых были вложены пара сабель и кинжал. Оружие было узорчатым из многослойного металла. Кинжал же, украшенный серебряной полосой вдоль кромки и несколькими темно-синими камнями выше, носил на золоченой рукояти дарственную надпись: «Моему единственному и несравненному другу — Сайену!».

«Раз этот кинжал у меня, наверное я — Сайен. — был вывод мертвеца. — Кто я такой? Не помню даже имени. Сайен… Сайен…» — он повторял в надежде вспомнить что-то знакомое.

Внезапно, взору предстала на мгновение картинка. Она была мутной, и Сайен успел разобрать лишь очертания леса. Вдруг, снова в сознании стали появляться фрагменты видения, или воспоминания. Мужчина не понимал. Они появлялись и исчезали. Сделав усилие, скиталец стал всматриваться в кинжал, словно пытался испепелить его взглядом.

Металл волнами накатывал переливами от рукояти до кончика, а каменья светились глубиной океана. Золотая рукоять ослепляла взор. И вот, наконец оно явилось! Густой смешанный лес поражал своими высокими деревьями, крона которых, казалось, доставала до небес. Сильный ветер преклонял вековые дубы к стволам соседей. Остальные же, менее могучие деревья либо вырывало с корнем, либо они ломались от яростного напора стихии.

Во тьме ночи стоял воин с девятью похожими друг на друга. Спокойный взгляд, но сабли наголо, плечо к плечу смыкали линию. Позади них, творив свои чары, стояли трое из людей.

Один удерживал над собой кристалл, что цветом радуге был ближе. И камень этот силы придавал троим. Вокруг ни звука, ни крика птицы. Все смолкло, кроме ветра. Раздался треск. Он эхом раздавался. То было дерево из почвы выходящее с корнями. И стаи птиц все разом вверх вспорхнули, заволокли все небо и полетели от явной для них беды. Взлетело дерево над лесом, устремившись прямиком в десяток близнецов. Но на подлете, мановением руки одного из чародеев, оно сменило свой полет, опустилось в стороне. Спустя мгновение, как сильный гром, раздался рев, что уши чародеям заложил. И начал ход свой некто исполинский навстречу десяти да трем. Шаги трясли всю почву под ногами, но десять только встали для атаки, откинув саблю правую за спину, а левую — поперек груди. Был слышен только топот, повторяющийся эхом через лес и дальше. Саму громаду глаз не уловил.

Видение отступило, и, сколько бы Сайен не пытался, не мог его вернуть. Он стоял, осмысливая увиденное. «Что за немыслимый враг? Кто мои соратники?».

Ветер усиливался. Снег застил глаза. «Нужно выбираться отсюда!» — твердо решил воин и направился на юг, безошибочно его определив по движению светила.

Пять дней он пересекал снежную равнину, ни разу не остановившись на привал. Его продвижению мешал рыхлый снег, утягивающий с головой в ямы, пурга, скрывающая светило от взора и намеченного курса, но больше всего — ледяные расщелины, коих приходилось обходить большое время.

Мужчина достиг берега. Впереди расплескивалась на сушу вода, края которой не было видно. Здесь не было даже птиц, охотящихся на рыбу. Волны мерно накатывали, принося ледяные куски к берегу, а потом отходили, забирая их обратно. Ветер постепенно стих, и теперь можно было разглядеть белоснежное покрывало. Такое чистое и девственное, что даже ступать по нему было кощунством.

Сайен не хотел касаться воды и стал думать, в какую сторону ему двигаться теперь? В абсолютном беспамятстве он не знал, что вообще ему делать, если найдет хоть кого-нибудь. «Неужели это мир заблудших?» — это название всплыло в голове само собой, без источника познания. «Насколько я помню, этот мир являлся пристанищем душ, которых Магориэн не принял в свои сады. Они обречены вечно скитаться в снегах пустоши, песках пустыни, или в бескрайних болотах без какой-либо цели.

Путник думал, что создатель счел его недостойным, отправив на бесконечные скитания. Однако, без цели он иссякнет духом и будет влачить опустошенную душу, пока полностью не истлеет. И цель была! Воин намеревался стать достойным, отыскав не увядшую душу, ведь достоинство обретается среди других.

Долго размышлял Сайен о направлении, потеряв бдительность. Он не заметил, как сзади к нему кто-то подкрался. И за полмгновения до достижения клыков твари его плоти в прыжке, мертвец интуитивно с огромной скоростью левой рукой выхватил саблю из ножен и рассек место нападения, сделав большой прыжок в сторону. Но сабля, встретив сопротивление, как стекло — камень, разлетелась на несколько осколков. Зверь продолжил полет и угодил в воду. С неистовым ревом он задрыгался, забился в невероятных движениях, издал глухой стон и бездыханный отдался волнам.

Мужчина огляделся в поисках другой напасти, но никого не обнаружил. Он посмотрел на оставшуюся рукоять и удивился. Медленно и осторожно скиталец подошел к мертвой твари, достал вторую саблю и пару раз ткнул для верности. Туша, почти целиком погруженная в воду, не шелохнулась. Тогда без опаски он вытащил на снег зверя и только теперь разглядел его. Нападавший был снежным барсом, у которого вся шкура была покрыта несокрушимым льдом. Плоть была высушена и лишена хвоста.

«Если металл мне не помог, возможно, я сам смогу разбить лед?» — с этими словами его кулаки мощными ударами попытались сокрушить странный нарост животного. С каждым ударом Сайен бил сильнее. Громкий звук раздавался на многие километры, но никакого эффекта это не дало. Лед даже не треснул. Путник понимал, что не только хладная броня спасает зверя. Будь он обычным барсом — так бы не высох и не напал, причем вода не оказала бы на него никакого эффекта, кроме намокания и холода.

Путник покинул тело зверя и направился направо от воды. Не долгим был его путь. Спустя четверо с небольшим суток увидел вдалеке строение широкое. Из камня, но высота была мала — всего три роста взрослого мужчины. Ускорил шаг и к вечеру достиг стены с одним проходом.

Тот камень, словно монолит, был целым и без швов. Его гладкая поверхность отражала последние лучи заходящего светила. Единственный, как перст, стоял посреди белых равнин. Снег, казалось, даже не касался его. Стены были темны и пугающи.

Но не было страха у Сайена. Без опаски он приблизился ко входу. На стенах красовались письмена, неизвестные ему, а рядом символ — сова, зорко глядящая прямо в душу. Длинный коридор из темных стен и со скалистой почвой, служившей полом, не имел потолка. Но это не мешало сохранить пространство внутри нетронутым белой пеленой. Крупинки снега, словно исчезали, попадая меж стен.

Скиталец твердо ступил на камень. Он шел неспешно до стены, которая давала два ответвления. Налево и направо — пути выглядели одинаковыми, лишь темный коридор, окутываемый мраком глубокого вечера. Путник понимал, что еще немного, и тьма застит глаза. Тогда останется идти на ощупь. Сворачивая то налево, то направо, иногда возвращаясь из-за тупиков, он шел, пока свет совсем не исчез. Ноги сами остановились.

В темноте Сайен увидел звездное небо и замер от завораживающего зрелища. Под ветрами вьюг и под лучами яркого светила он не видел такой красоты. Все темное было не просто пронизано белыми точками. Яркими красками в разных местах были собраны желтые точки в красных, синих, фиолетовых и зеленых распылениях. Словно кто-то очень высоко пролил эти цвета, и ветер разносил их в разные стороны. Пробежав глазами по небосводу, воин оторопел. Из-за черных туч, уходящих вдаль, выплыл золотой серп. Он был огромен, но без рукояти. Казалось, что это нечто вот-вот упадет с такой высоты, ведь ничто его не держит. Однако, вопреки опасениям, оно не только держалось, но и перемещалось, освещая ночные просторы холодным светом.

Внезапно, путь перед мертвецом осветился желтым до ближайшего поворота и продолжил вправо. Свет исходил из толщи каменных стен и сразу пропадал, давая мраку волю.

«Что это? Наваждение?» — подумал путник и устремился за ним. Петляя по бесконечным коридорам, но уже в сопровождении частицы света, он достиг небольшого перекрестка, от которого в разные стороны расходились десяток дорог по лабиринту.

В центре покоился постамент из белого металла. На трех его основаниях были вырезаны фигурки странных людей. Один в тенях скрыться пытался с покровом головы и без лица. Лишь одна половина его виднелась, другая же — слилась с темным камнем. Второй наперекор тому стоял открыто и улыбался коварными устами. Из рук его ветвились, словно змеи, ветви древа с плодами манящими взор. Последний же от них отличен был: не гневен, но и не радостен был его лик. Стоял, наблюдая за Сайеном, в простых одеяниях с сомкнутыми руками у бедер. Однако, взгляду путника открылась не простая фигура, но парящее божество, свет от которого исходил пусть даже из обычного камня, что бил прямиком в глаза, освещая стены мрачного лабиринта. Сам постамент удерживал обруч из металлических цветов, окрашенных в разные оттенки. С виду он не подавал никаких признаков важности. Словно мертвый круг, украшенный такими же мертвыми цветами.

Воин подошел к нему и заглянул внутрь. Внезапно яркий свет ударил в глаза, озарив красоту зеленого лабиринта, стенами которого были зеленые кусты, растущие вверх на ту же длину, что и темный. Они были украшены всевозможными цветами, к которым подлетали пчелы, шмели и маленькие птицы. Дорожка под кустарниками была устлана мелким песком, вдоль которого по краям текли маленькие ручейки. Прекрасен был тот лабиринт. В нем хотелось остаться и жить, любоваться флорой и фауной, светлым днем и таинственной ночью, если она приходила в тот дивный мир.

Сайен посмотрел на «свой» лабиринт. Тот был мрачен и пугающий своими темными стенами, в которых, казалось, можно было найти очертания человеческих лиц, застывших в муках. И оглушающая тишина была спутником любого зашедшего.

Внезапно воин ощутил каждой клеткой своего тела чье-то присутствие. От этого существа исходила мощная волна энергии, которая заставила волосы на теле подняться и выпрямиться. Со всех сторон доносились голоса, которые было невозможно разобрать. Казалось, что они исходят из самих стен лабиринта. Мужчина услышал шаги. Кто-то тихо ступал по песку, приближаясь к нему. Звук был скорее женских миниатюрных ступней, чем мужских больших. Сайен был наготове. Одну руку держал на эфесе сабли, а другую — на рукояти кинжала. Шаг ускорился. Уже на повороте одного из путей. Однако, он никого не видел. Путник прижался спиной к постаменту и все внимание направил на один из входов. Тьма внутри тоннеля сгущалась, словно холодные лучи месяца, как и снег, исчезали в каменных стенах. Напряжение росло. Шаги были так близко, будто существо стояло прямо напротив в двух шагах. Но, никого не было видно.

Спустя долю мгновения оглушающей тишины шею путника обхватили две темные руки сзади, от которых он не смог увернуться, и затащили его в металлический обруч. Все померкло.

Скиталец очнулся в странном месте. Небо багровое в темных тучах, и непонятно было день сейчас или ночь. Вокруг был лишь камень и огонь, горевший в ямах скалистой почвы. Столбы дыма уходили вверх, образуя те самые большие темные облака. Лабиринта не стало. Скиталец стоял на возвышенности и оглядывал округу.

Где-то вдалеке летела странная птица. Ее крылья были перепончатыми, а голова уродлива. Она имела четыре глаза и столько же ушей, а вместо носа — два отверстия. Крик был оглушительным и мерзким. Хоть тварь и была далеко, но увидела мужчину и направилась к нему, истошно оповещая всю округу о его присутствии.

Уже на подлете Сайен заметил в ее пасти дюжину заостренных клыков, видимо которыми она убивала птиц и маленьких животных, если они здесь водились. Сильный голод измучил ее настолько, что она решилась наброситься на добычу крупнее. Когда птица вплотную подлетела к своей жертве, воин быстро выхватил саблю из-за пояса и с размаху легко отсек уродливой твари голову. Тело продолжило полет и угодило в пылающее отверстие скалы.

Только мужчина вернул оружие в ножны, как взгляд пал на темную тучу непохожую на другие. Она двигалась слишком быстро в другую сторону от остальных. Затем послушался громкий гул, похожий на звук той птицы, но в несколько сотен глоток. Бежать не было смысла. Эта голодная стая станет преследовать, пока не поймает свою пищу. Снова сабля вышла из ножен для сечи. Кинжал оставался на поясе. Воин отставил правую ногу назад и слегка присел.

Когда птицы застрекотали зубами в подлете к нему, мужчина ощутил невероятное чувство, вызванное случайно, словно в ответ на опасность тело само защитило себя. Оказавшись будто в воде, движения стали медленными и размытыми. Крылатые твари застыли на месте, а веки смыкались раз в пару минут. Однако, и воин не был быстр, как его взор, улавливающий волны звука, исходившие от врага.

«Мой разум воспринимает все быстрее, чем тело! — пришел к заключению он. — Воспользуюсь этим!».

До первой сотни оставался один большой прыжок, чем и воспользовался скиталец. Ослабив это чувство, он прыгнул и понял как нужно подставить саблю для уничтожения наибольшего количества противника. Казалось, прошел час в мясорубке с ордами крылатых, но для птиц это была пара мгновений. Сабля плясала в бешенном круговороте плоти и крови, иногда ей на помощь приходил кулак, сшибающий по три — четыре птицы за раз. Больше половины доброй сотни было уничтожено за прыжок.

Сайен опустился весь в кровавом месиве и снова прыгнул. И опять оружие заплясало, составляя конкуренцию кулаку. Сотни тварей сыпались на камень и в огонь, пока путник иного мира не уничтожил всех, кроме одной. Ее он схватил за шею, аккуратно саблей сломал все клыки и отрезал крылья. Теперь она не представляла угрозы, болтаясь в мешке из набедренной повязки на поясе.

Воин шел нагой по раскаленному камню весь в крови и с трофеем. Он не был зол. Спокойствие пребывало в нем всегда.

На возвышенности недалеко от места схватки стояла полуразрушенная крепость. Ворота были выбиты, как и часть стены над ними. Рампа провалилась вниз, нижний двор был захламлен перевернутыми повозками, бочками и прочим сломанным и сгоревшим хламом. Боковой вход, чем можно было воспользоваться, был завален камнями обрушившейся башни. Верхний двор был недосягаем для взора. Целыми были лишь укрепленные наклонные стены, бойницы и башни стрелков.

Путник заметил движение на стенах и направился туда. С каждым шагом чувство опасности усиливалось, на что он обратил внимание и сбавил бег. Словно в подтверждение его догадок, из-за ближайшего валуна внезапно выбежала гончая без верхней половины головы, удерживая ту самую часть в пасти, разверзнутую в области шеи. Она выпустила свою недогрызанную добычу и зарычала всем телом. Вся кожа ее была обожжена, хвоста не было, а на одном боку куски кожи свисали, обнажая несколько ребер. Она хотела кинуться на него, как услышала истошные крики птицы. Пес стал озираться в испуге по сторонам и принюхиваться, видимо крылатые представляли большую опасность для него. Не обнаружив источник опасности, собака убежала, оставив кусок головы на пепле.

Ни намека на удивление или презрение сбежавшего соперника не появилось ни на лице, ни в сознании Сайена. Угроза исчезла, а шаг направил его к стене. Подойдя вплотную, он увидел проход, зиявший в крепостной стене. Чувство опасности не ослабевало, потому мужчина без лишнего шума прошел сквозь стену и оказался во внутреннем дворе. Там, в давно утратившим ценность и стратегическое значение дворе, бездумно бродила дюжина вооруженных солдат в старой и пробитой не раз броне, с проржавевшим оружием, а у некоторых и вовсе сломанным. Вид был у них, словно после страшной битвы мертвецы восстали и охраняли давно разрушенную крепость. Сайену удалось остаться незамеченным, чем он и воспользовался.

Воин взобрался по каменным уступам на самый верх стены, где двое несли свою посмертную стражу. Один — копейщик, стоявший рядом, поодаль — лучник. И снова пришло то чувство, открывшееся в битве с мелкими тварями. Теперь же Сайен научился его использовать. Ступая мягко по камню босыми ногами, он бесшумно подбежал к копьеносцу и вонзил ему в спину саблю. Враг мгновенно обмяк и опустил оружие. Но не успел мужчина тихо опустить солдата, как металлическое навершие копья коснулось о камень и издало предательский звон, оповестив союзников об опасности. В этот момент лучник, стоявший в двадцати шагах от мертвеца, медленно повернул голову на источник шума. Взгляд гостя пал на падающее оружие, спружинившее за счет деревянного древка чуть вверх. Оставалось лишь подтолкнуть его ногой, что и сделал воин. Одним мощным пинком в наконечник древка он пустил метательное оружие во врага, проткнув ему грудь.

Лучник, не издав ни единого звука, повалился по направлению копья, уткнулся им в проем каменного пола и упал на колени, облаченные в легкие металлические щитки. И вновь раздался звук удара металла об камень. Лобовая атака была неизбежна.

На шум сбежались ближайшие соратники убитых. Они не успевали понять, как их тела с невероятной скоростью оказались пронизаны в самых неприметных прорехах панциря. Все, как один, успевали сделать замах, но в мгновение оказывались пораженными. Окрестности эхом разносили молчаливую схватку. С каждым убитым воин чувствовал прилив неимоверной мощи, что придавала еще больше сил. Последнего солдата он просто разорвал напополам, выкинув части за стены. Враги кончились, а ярость не утихала. Спокойствие ушло. Отныне злоба главенствовала в нем. Схватив огромный брус, удерживающий навес конюшен, Сайен одним ударом вынес ворота верхнего двора. За ними никого не было. Продолжая натиск, он ворвался в главную башню. В ней была лишь пустота. За неимением соперника, мертвец швырнул брус в опустевший трон, упал на колени и вскричал. Энергия захлестывала его и, наконец, вырвалась в разные стороны, сжигая дерево, оплавляя камень.

В сознании появилась вспышка. За ней другая. И вот, путник лежит на каменистой поверхности и смотрит в звездное небо. Снежинки опускаются, но не долетают до него. Мрачные стены предстали посеревшими, а металлический обруч у его головы опустел.

— Как это у тебя вышло?! — донесся женский голос совсем близко.

Путник мгновенно вскочил, но никого не было рядом. Голые стены стояли в молчании.

— Хто… кхм… — от неизвестно долгого молчания голос Сайена ослаб и почти не издал звука. Превозмогая хрипоту, он смог сказать: — Кто? — на большее и надеяться было рано.

— Ты! Как ты выбрался, оборванец? — послышалось за спиной. Воин быстро обернулся, но позади был лишь пустой обруч. Он всмотрелся в серый безжизненный предмет.

Внезапно в центре него сгустилась серая рязка, после чего весь круг заволокло белым плотным дымом. Изображение сначала мутно, а потом все четче медленно показало тот самый цветочный лабиринт с птицами и насекомыми. Но теперь, там стояла женщина темного цвета кожи и таким же цветом волос. Она пристально смотрела на скитальца своими темными глазами с серьезным лицом. Ее желтое платье колыхалось на слабом ветру, притягивая внимание мужчины. Она была молода, красива, но тяжелый взгляд выдавал долгий пройденный путь и долгие прожитые годы.

— Не знаю. — хрипло ответил Сайен. — Кто ты?

— Я — Гур Лаира, хозяйка этого лабиринта и, по печальному истечению обстоятельств, его пленница. Много лет он был молчалив, а теперь ты нарушил покой, из-за чего все стены гудят и ропщут на тебя. — она заметила мертвенно-зеленые глаза и отсутствие реакции на холод. — Хм. Таких я не встречала. Ты не человек, хоть и выглядишь как они. — Заключенная провела рукой, словно отогнала мешающее насекомое от лица. Путник почувствовал слабую волну энергии, которая тут же угасла.

— Что это? — слегка окрепшим голосом спросил он.

— Да ты мертвец не иначе! — воскликнула Лаира. — Мои чары состарили бы тебя вмиг, но моя догадка подтвердилась. Однако, ты жив! И без следов разложения. Значит, хозяина у тебя нет. — она задумалась, глядя на него так пристально, будто хотела его прожечь.

— Я — Сайен. — нарушил молчание мужчина. — Что это? — он помахал ладонью у глаз, а потом вокруг себя.

— Ты про видение? Это была моя проверка на твои качества. Хитро ты поймал волана и нес, отпугивая гончих. Я не сразу догадалась для чего это. — она ухмыльнулась.

— Давно здесь? — слова хоть и давались с трудом, но теперь мужчина произносил их в голос.

— Очень. Неимоверно. Какая сейчас эпоха? — по ее виду было видно, что она действительно не знала.

Сайен пожал плечами, а потом показал на голову.

— Потерял. — он слегка смутился.

— Все интереснее и интереснее. За колоссальное время, проведенное здесь, я встретила единственного, кто заблудился в лабиринте, но нашел окно в мою темницу, кто выдержал испытание на стойкость для моего освобождения. И теперь, когда меня столько времени мучил вопрос: «Что происходит в мире?», у спасителя потеряна память. — Лаира зашагала из стороны в сторону, почесывая ногтями лоб. Наконец она остановилась, посмотрела на скитальца и сказала: — Я очень долго сижу уже в этом месте. Тех насекомых и птиц нет, как и красивого лабиринта. Это моя иллюзия. Я прошу тебя, вызволи меня отсюда. Сделаю все, что попросишь. — девушка слезливо посмотрела на своего возможного спасителя.

Воин кивнул в знак согласия, подумал и сказал:

— Пойдешь со мной. — после недолгого молчания добавил: — Друг нужен.

Своей рукой темная заключенная достала из складок платья небольшой нож и с усилием сделала надрез в виде креста на плече.

— Даю клятву своему спасителю, — она посмотрела на путника, — и другу!

Еще не состоявшийся герой кивнул.

— Как вызволить?

— Там, где ты был, лишь малая толика того, куда отправишься. Найди меня сквозь слои иллюзии. Моя внизу, где верх — лишь бездна у другого слоя. Добраться будет нелегко. Песок, лед, пламя и падение задержат тебя. В конце пути разрушь лабиринт. Не знаю как, не знаю чем. Он очень крепок. Сломай стены, а особенно — этот проклятый обруч. Он держит меня здесь. Теперь ступай к проходу за спиной, поверни влево, затем вправо, снова влево и влево. Там будет тупик. Но, ступив через стену, ты войдешь в мир, где я — узница. Прошу, поспеши. Уж очень хочется выбраться.

— Жди. — коротко ответил Сайен и повернулся к указанному проходу.

Долго искать не пришлось. Как и сказала девушка, он оказался в стене тупика. Перед входом путник остановился и подумал: «Вдруг я помогаю существу, которое заперли здесь добрые люди? Может меня обманом пытаются вовлечь в вызволение древнего зла? — он стоял и не решался войти. — Зачем же она дала клятву кровью? Все это фарс, или помощь могучей чародейке? Будь что будет. Ее чары на меня не действуют. Только видения. Но теперь и на них управа нашлась. Уничтожу угрозу сейчас и, если подтвердятся опасения, после». С этими словами неживой и немертвый ступил в мир быстрого круговорота жизни и смерти.