Краденое счастье

Ульяна Соболева, 2019

Когда бандиты избили моего мужа за долг, банк решил отобрать квартиру, а кто-то выкрал маленького племянника и потребовал выкуп, у меня не осталось выбора – я согласилась спать с известным, женатым мужчиной и родить ребенка, чтобы расплатиться с долгами. Но я не знала, во что влезла и на какой ад себя обрекла. Я продала свое тело, а он выдрал с мясом мою души. И меня больше не осталось. Содержит нецензурную брань.

Глава 4

Испанец сжимал мою руку вывернутой за спиной и смотрел мне в глаза. И я не понимала, что чувствую в этот момент. Как будто до этого никогда мужчины на меня не смотрели, или я не знала, как они умеют смотреть. А он смотрел изучая, сканируя каждую черту моего лица. И я, словно заколдованная, замерла под этим взглядом. И чувствовала, как яростно пульсирует кровь в венах. Сумасводящая знойная красота, и в то же время в чертах проскальзывает животная жесткость и резкость.

— Чего тебе надо? Денег?

Сдавил руку еще больнее и почти прижал к своему телу. Слово «деньги» ворвались в воспаленный мозг, и я дёрнулась в его руках, понимая, что это никак не объятия. Этот мужчина считает меня воровкой и своей чокнутой фанаткой. Или еще хуже — мошенницей.

— Мне от вас ничего не надо! Это моя работа! Работаю я здесь и кошелек ваш просто уронила.

— Кто тебе поверит? Вошла, пока я спал, и под видом уборки решила обокрасть. — опустил взгляд к моей обуви далеко не брендовой, а с рынка, посмотрел на тонкое обручальное кольцо на пальце, и глаза нехорошо сверкнули. Как будто это кольцо чем-то его разозлило. — Такая, как ты, явно нуждается в деньгах.

Смотрит свысока с чуть презрительной складкой в уголке губ. И я ощущаю себя скользким насекомым и нищебродкой в жалкой форме. Ничтожеством. И самое обидное, что так и есть. У меня нет мелочи даже пообедать, и от голода сводит желудок.

— Я сейчас вызову портье, и мы зафиксируем факт воровства. Слышал, ваш хозяин вам за это руки ломает. По крайней мере мне так обещали, когда я ехал в вашу дыру! Обещали дешёвых шлюх, водку, чистоту и никакого воровства!

Шипит сквозь зубы, и он красив даже в гневе. Породист, шикарен и силен. Я чувствую всем существом его мускулистое голое тело в одном полотенце. «Воровство», как молотком по затылку, так, чтоб отрезвило. Снова это проклятое воровство! Это слово преследует меня. Я никогда в жизни не взяла чужого.

— Ложь! Я ничего не украла! И не успела бы даже, если бы хотела!

— А ты хотела?

— НЕТ! Я устроилась на работу, я просто убирала. Понятно?

— Мое слово против твоего, — пристально смотрит мне в глаза, — я даже попрошу поприсутствовать при экзекуции.

И на лице отразилось предвкушение пиршеством.

— Вас возбуждают сломанные руки и пальцы?

— Нет, меня возбуждают наказанные сучки, которые зачем-то меня преследуют! Тебе заплатили, чтоб ты что-то взяла из моего бумажника?

— У вас мания преследования? Я даже не знала, кто вы! Я первый день на работе, и мне откровенно на вас плевать!

— Так кто я, а?

В глазах появился маниакальный блеск, страшный, глубокий. Если бы я вчера такой увидела, то бежала б от него без оглядки. Красота его идеально-жуткая, уже пугает, а не привлекает. Не зря говорят, что у великих людей великие тараканы в голове.

— Высокомерный придурок, возомнивший себя важной персоной! А на самом деле мелкий ноль без палочки, разъезжающий на дорогой тачке и сделавший карьеру на допинге!

Выпалила и тут же прикусила язык. Но слово уже вырвалось. Достигло цели, и испанец изменился в лице, побледнел, стиснул широкие челюсти с выпирающими скулами. А потоми резко наклонился ко мне.

— От тебя пахнет лимоном. В детстве этот запах ассоциировался у меня с болезнью. — словно сам себе.

— Видно, вы часто и сильно болели. Отпустите! Вы делаете мне больно!

И не подумал разжать пальцы, сдавил еще сильнее.

— Неужели? О, малышка, ты понятия не имеешь о боли. Так что…, — его настроение менялось каждую секунду, оно не было устойчивым и постоянным, — позовем портье?

— Что вам надо от меня? Вы чего-то хотите?

— Оооо, я много чего хочу. Так много, что если бы ты услышала, то охренела бы, и твои обе дырочки между ног сладко сжались бы от страха.

Я не просто покраснела, я, кажется, стала пунцовой. Второй рукой он провел по моей щеке, и я хотела дернуться назад, но он не дал, удерживая прижатой к его телу с запрокинутой головой.

— Но я тебя пожалею. Положи мой бумажник туда, где взяла. Разденься наголо, залезь на тот стул, — он кивнул на табурет у окна, — и прочти мне стихи. Ты знаешь хоть один из вашей школьной программы? Я в детстве любил вот этот… «Я помню чудное мгновенье….»

— Вы сумасшедший? — испуганно прошептала, и в горле пересохло от этого странного блеска в его глазах. Он мне не нравился, пугал, сковывал по рукам и ногам и в то же время как-то странно завораживал.

— Да. — совершенно спокойно. — И ты пожалеешь, что нарвалась на меня, кто б тебя не послал ко мне, ты пожалеешь втройне.

— Меня никто не посылал. Отпустите. Я горничная. Всего лишь работаю в этой гостинице.

— А вчера всего лишь попала под мою машину? А сегодня просто случайно оказалась у меня в номере? Я не верю в гребаные совпадения! Отпущу, и сюда войдет портье с полицией. Идет?

Нет, не идет. Не идет, черт бы его разодрал, проклятый ублюдок. Мне нужны деньги. Нужна эта работа, нужен этот отель, потому что ничего лучше я не найду. Потому что Диму убьют, если я не принесу деньги.

— Разденься, прочти стих или спой, или станцуй. Что ты там умеешь делать? И свободна. Отпущу.

Это унижение. Он нарочно хочет меня унизить, заставить почувствовать себя никем.

— Зачем вам это?

— Мне просто скучно, а тебе не повезло. Ноль без палочки хочет развлечься, допинг вознес меня так высоко, что я могу купить с сотню тысяч таких дешевок, как ты, — опустил взгляд в очередной раз к моей груди, потом посмотрел на мои губы, — у тебя красивый рот. Пухлый, чувственный. Можешь отсосать, если не хочешь читать стихи, или стать раком, и я вы**у тебя.

Безумно красивый, знаменитый подонок, с черным и грязным ртом, которому все позволено, который считает, что может делать с людьми что угодно.

— Я замужем…, — едва шевеля губами и не веря, что это происходит на самом деле.

Дверь тихо открылась, и вошла Лена. От облегчения я чуть не закричала, но меня и не подумали отпустить.

— Пошла вон и дверь закрой. — не оборачиваясь рыкнул испанец, поглаживая мою щеку, как будто гладит собаку. — Вон, я сказал! Пусть нам не мешают!

Наклонился ко мне.

— Малышка, мне насрать на твоего мужа, насрать на тебя и даже насрать на твои дырки. Ты взяла чужое, разозлила меня, и я хочу наказать тебя. А как это произойдет — выберешь сама.

— Я ничего не брала! — чуть не плача, уже не чувствуя вывернутую руку.

— Выбирай. Я считаю до…до десяти. Прочесть стих, стать на колени и вылизать мои яйца или вызвать портье.

Разжал пальцы, и я чуть не упала, не веря, что это происходит на самом деле. Чем я его так разозлила? Отказом? Тем, что не млею от него? Тем, что не знала, кто он? Или тем, что назвала никем?

— Четыре…пять…шесть…

Беспомощно посмотрела на дверь, потом повернулась к нему, кусая губы.

— Хватит считать, я выбрала.

Он внимательно на меня смотрел, в глазах азарт, огонь предвкушения. Его красота притягивает и отталкивает одновременно.

— Знаете, мне действительно нужна эта работа, нужны деньги. Очень нужны, но я никогда не позволю себя унизить. Зовите портье и полицию. Я не воровка.

Тишина. Рассматривает меня, как подопытное насекомое, изучает, и вблизи он еще красивее, мужественнее. Особенно эта бархатная кайма густых ресниц, смягчающая жесткий взгляд. Ему около тридцати или чуть больше, и в чертах лица эта южная жгучесть, страстность, эмоции, которые бурлят под кожей. Есть в этом нечто завораживающее.

— Забавно.

Склонил голову на другой бок. Прищелкнул языком и разжал пальцы. Пошел за своим сотовым, поднял с пола и что-то наклацал. Я стояла полумертвая от страха. Если меня сейчас уволят, это будет не только крах моих надежд — это будет грандиозный позор перед Аней тоже и перед Димой. Не знаю, как я посмотрю ему в глаза. Он прятался у Шурика и не выходил из дома.

Испанец говорил что-то на своем языке, посматривая на меня, а я изо всех сил старалась держать себя в руках и не дрожать от волнения. Он вдруг повернулся ко мне:

— Ты будешь омлет или тост с беконом?

Вот так просто? После того, как угрожал мне, заказывает завтрак в номер и спрашивает — буду ли я? Реально психопат.

— Ничего не буду. Я хочу уйти.

— Сначала окончи свою работу.

Прищурился, мой ответ явно ему не понравился. Повернулся с сотовым к окну и продолжил говорить. Я наблюдала за ним. Скорее, на автопилоте, чем нарочно. За ним было невозможно не наблюдать, потому что его тело идеально насколько вообще может быть идеальным тело у мужчины. Я даже не представляла, сколько часов этот человек проводит в спортзале. Каждый мускул настолько рельефен, что кажется, он отлит из жидкого железа или из бронзы, как статуэтки спортсменов. Но когда мужчина снял полотенце, нисколько не смущаясь, я чуть не подавилась собственным языком. Резко отвернулась, схватила щетку, бросилась к шкафчику со злополучным бумажником, потом отшатнулась от него, шарахнулась к другому шкафчику, принялась смахивать пыль дрожащими руками. Но заметить успела и полоску волос, убегающую к гладко выбритому паху, и его член, большой даже в спокойном состоянии. Щеки не просто горели, они пылали и жгли. Я не видела голых мужчин, кроме моего мужа, и вид голого тела испанца меня шокировал. Подхватив ведерко, я хотела было тихо удрать из номера, дернула ручку, но тот оказался запертым.

— Откройте номер. Я хочу уйти.

— Ты еще не закончила. Ты ведь убирать пришла? Убирай.

Испанец сидел за столиком, он успел натянуть светло-голубые рваные джинсы, и, положив ноги на соседнее кресло, с нескрываемым интересом смотрел на меня. Издевательским интересом. Мне этот интерес не нравился. Так наблюдают за глупой добычей перед тем, как ее сцапать.

— Вот там под шкафом полно пыли. Вытри. У меня аллергия на пыль.

Сволочь. Под шкафом. Это мне придётся стать на четвереньки задом к нему в этом коротком платье.

— Я сжалился над тобой, не позвонил портье, не вызвал полицию. Ты сказала, что тебе нужна работа. Но ты солгала. Она тебе не нужна, потому что тебя все равно уволят. Ты бездарная горничная.

Стиснув челюсти, я намочила тряпку в воде и, став на колени, принялась вытирать пыль под шкафом. В полированной поверхности я видела его отражение, как он склонил голову и смотрит на мой зад, потирая подбородок большим пальцем.

— Еще дальше, у самой стенки целые хлопья. Давай. Работай.

Наклонилась ниже, одергивая одной рукой платье, а второй пытаясь достать до плинтуса, и он вдруг мерзко присвистнул.

— О, да, тебе реально нужны деньги, в таких трусах не ходит даже моя бабушка.

Вынырнула из-под шкафа, ударилась головой и плечом, чувствуя, как вся кровь прилила к лицу, сжимая в руке ведерко за пластиковую ручку, я быстрым шагом подошла к наглому ублюдку и плеснула мыльную воду в его лощенное красивое лицо. И от ужаса, что осмелилась такое вытворить, выронила это ведро на пол, оно с грохотом покатилось и пару секунд раскачивалось на полу из стороны в сторону, а я отсчитывала удары своего сердца. Перевела взгляд на мужчину и судорожно втянула воздух. Он медленно вытер лицо тыльной стороной ладони.

И с ревом поднялся во весь рост, сдавил мои руки и рывком дернул меня к себе. Стало жутко, я даже хотела заорать, но меня парализовало каким-то первобытным ужасом только от одного адского блеска карих глаз испанца. Он ненормальный. Мне надо было уходить отсюда в самом начале. Не разговаривать. Просто бежать, когда Лена вошла сюда. Что ему от меня надо? Почему он издевается надо мной? За что? Он ведь совершенно меня не знает. Или нашел девочку для битья?

Испанец схватился за мой фартук и рванул его вниз вместе с пуговицами от платья, бретельки жалко повисли, а пуговицы посыпались бусинами на пол, ворот распахнулся.

— И лифчик ужасный! — дернул мой бюстгальтер наверх в попытке обнажить грудь, но я уперлась руками ему в плечи, изо всех сил пытаясь вырваться. Я уже начала понимать, чего он хочет, и меня это напугало до такой степени, что от паники начало холодеть все тело.

— Отпустите! Немедленно меня отпустите! Зовите вашу полицию, портье, кого хотите!

Но он меня не слышал, он смотрел на мою грудь, и его сжатые челюсти двигались от напряжения.

— Я буду кричать! Я сама вызову полицию, не смейте ко мне прикасаться!

— Будешь кричать… Это точно… Я тебе обещаю… Подо мной всегда кричат…

Схватил пятерней за грудь, жадно сминая, грубо, до боли, но я изловчилась и со всей силы ударила его по лицу. На смуглой коже вспыхнули алые отпечатки от моих пальцев.

— Ах ты ж сука!

С рыком испанец заломил мне руки за спину и толкнул на кресло, наваливаясь сверху, переклоняя меня через спинку, я брыкаюсь ногами изо всех сил, но он зажал их коленями, обездвиживая и придавливая всем весом к спинке.

— Да, лифчик и трусы ужасны, а вот то, что под ними, я бы попробовал.

— Зачем? Отпустите меня… чего вы хотите? Стих? Я расскажу этот проклятый стих, любой стих. Только не прикасайтесь ко мне!

Но ему явно было уже наплевать на стихи и на что-либо еще. Его глаза хищно сверкали, рот скривился в оскале, а ноздри раздувались то ли от ярости, то ли от возбуждения. Я раздразнила его, взбесила настолько, что он потерял контроль. И черные глаза невыносимо жгут мою кожу. Я не должна бояться. Он ведь заметность, он… футболист с именем. Такие ведь не могут быть насильниками, да? Он ведь не маньяк, и ночью у него были девушки…. О Боже! Это ведь не может произойти со мной здесь и сейчас.

— Поздно читать стихи, чика, — голос хриплый, срывающийся, — я тебя еб***ть буду. Так у вас, кажется, говорят.

Его член упирается мне в живот, я чувствую его пахом, и меня дергает от напряжения, от желания сбежать, спрятаться, вырваться из его сильных и цепких рук.

— Я не хочу. Я замужем. Не трогайте меня! Отпустите! Зачем? Я мужа люблю. Я ему всегда верная была. Отпустите! Пожалуйстааа, — и на глаза слезы навернулись, мне до ужаса страшно, так страшно, что кажется, я сейчас умру.

— Потрахаемся и отпущу. Любая на твоем месте рада была бы. Тебе понравится! Не ломайся! Не набивай себе цену!

Он сломал сопротивление и сунул руку под мою юбку, добираясь до трусиков. Лицо так близко, глаза горящие, рот приоткрыт и дышит хрипло, тяжело. Красивый и жуткий одновременно.

— Ты ведь за этим и под машину прыгала, и сюда пришла, да? Чтоб я тебя отымел, засунул тебе поглубже по самые гланды, да? Отодрал по-настоящему. Как там у вас меня называют — «испанский жеребец»? Так бы и сказала, а не игралась в случайные встречи.

— Нееет! Я не хочу! Вы мне противны! Омерзительны! Я буду кричать! Вызову полицию! Все узнают, что вы насильник! Зачем вам такой позор?

Он расхохотался мне в лицо и потянул трусики на себя, заставив их затрещать, а меня зайтись от паники.

— Мои адвокаты уделают тебя на раз-два-три, малышка. Но зачем же такие крайности? — я снова дернулась всем телом, приготовилась заорать, но он накрыл мой рот ладонью, и его лицо исказилось от злости. — Хватит играться, бл*дь! Давай раздвигай ноги!

Я укусила его за ладонь с такой силой, что ощутила привкус крови. Он тут же инстинктивно ее одернул. Поднял голову и посмотрел на меня. Злой, возбужденный, похож на хищника, готового вгрызться в свою добычу. И взгляд сверкает злостью и похотью. Адский взгляд, я не подозревала, что человек может настолько выражать свои эмоции взглядом. Я, тяжело дыша, уперлась руками ему в грудь.

— Пошел к черту! Я не играюсь! Отпустииииииии! — изо всех сил попыталась его оттолкнуть. Но испанец вдруг схватил меня за шиворот и опрокинул навзничь на само кресло, наваливаясь сверху, придавливая мускулистым тяжелым телом. Так жутко мне еще никогда не было. И никто не был ко мне так близко, кроме Димы. Такого звериного натиска я никогда не испытывала, как ужаса от чувства необратимости.

— Хочешь поиграть в такую игру? Разозлить меня? Хочешь, чтоб я тебя драл насильно? Хорошо, сука. Ты хочешь так — будет так. Я никогда не отказываю женщинам.

Его взгляд стал еще злее и вспыхнул голодом, вспыхнул чем-то первобытно-опасным. Он косо усмехнулся и наклонился ко мне, чтобы силой укусить за нижнюю губу. Но я дернулась назад и ощутила языком кровь на губах. Испанец, просунул колено между моими ногами и придавил одну ногу за колено к дивану.

— Нет! — впилась ногтями ему в шею, раздирая кожу. — Неееет!

— Да! Сучка! Да! Ты сама на это напросилась, ползая здесь и виляя своим задом! Все вы здесь такие… я заплачу. Хватит ломаться! Это входит в обслуживание номера. Можно подумать, ты об этом не знала.