О ком плачет Вереск

Ульяна Соболева, 2020

Он нашел меня. Самый страшный палач клана. Его боятся до смерти. В его руках безмерная власть, он безжалостен, жесток и опасен. Одно только имя вызывает ужас и желание стать на колени. Окруженный преданными убийцами Паук, которому никто и никогда не отказывал… Кроме меня. – Продолжайте церемонию, падре! Жених мертв, да здравствует жених! Шикарная замена! Поверьте! Содержит нецензурную брань.

Глава 4

Сицилия. Палермо 1998 год

Неведомое что-то,

Что спрятано пока еще во тьме,

Но зародится с нынешнего бала,

Безвременно укоротит мне жизнь

Виной каких-то страшных обстоятельств.

(с) Шекспир. Ромео и Джульетта

Быть для тебя…всего лишь просто быть,

Быть твоим Раем, а, возможно, Адом,

Быть той, кого не сможешь ты забыть,

Быть в твоей жизни, большего не надо.

(с) Ульяна Соболева

Я спускалась по лестнице, придерживая пышный подол, чувствуя, как тугие длинные кудри бьют меня по спине, и, тяжело дыша, с замиранием сердца представляла себе нашу встречу с Сальваторе. Как же безумно я ждала этот день и считала дни до него, отмечая их в своем дневнике, представляя себе пряди непослушных, вьющихся черных волос, развевающихся на ветру, большие и сочные губы с травинкой между ними, чуть прищуренные глаза с золотым ободком. Сальваторе, Сальваааа… Перекатывается во рту, в гортани и жжет, как соль. Да, не сахар, а соль. Если тронуть кончиком языка, сводит скулы. Мысли о нем казались какими-то острыми, запретными, сумасшедшими, и от них дух захватывало. Есть в них что-то неправильное. Не дружба. Нет. Что-то иное. Мне оно казалось и черным, и светлым одновременно.

Когда проходила мимо кабинета отца, он как раз с кем-то вышел и повел своего гостя к запасной лестнице. Я затаилась за углом. Никогда раньше не видела, чтоб он так озирался и скрывал своих посетителей. Пошла следом, на носочках. Любопытство один из самых губительных пороков. Ведь чем меньше знаешь — тем лучше спишь. Любимое выражение моего отца.

— Поверь, это правильный выбор, — говорил кто-то очень глухо, по-русски, как в трубу, — их давно нужно убрать. Иначе уберут тебя. И довольно скоро.

— Это не должно исходить от меня. Если у вас что-то пойдет не так… я не при делах!

— Обижаешь, Миша. Будет подставной свидетель. Ты слишком нам нужен, чтобы терять.

— Не приезжай сюда больше!

— Если будешь прятаться от нас — приеду… Не зли наших. Не надо. Ты нам много задолжал. Скажи спасибо, что мы приходим к тебе, а не к нему… с предложением убрать тебя, Миша! За твой грешок он бы с тебя кожу скальпелем снял! И ты прекрасно это знаешь…

— Заткнись! Много себе позволяешь!

— Ровно столько, сколько могу, дорогой! Мне нужно время и место сделки! Ты теперь с нами!

Внизу хлопнула дверь. Голоса я больше не слышала, подошла к окну на лестничном пролете и посмотрела украдкой, отодвинув шторку. Отец снова оглянулся на дом, а его гость быстрым шагом шел к калитке, за которой стояла машина, спрятанная за кустами жасмина. Мне показалось, что он слегка прихрамывает на правую ногу. Пожала плечами и уже через несколько минут забыла о них. Моя голова была слишком занята совсем другими мыслями.

Наша машина ехала по серпантинной дороге мимо апельсиновых деревьев, пальм и кипарисов. В воздухе витал насыщенный запах моря и все той же соли. Скоро станет совсем жарко, и можно будет купаться. Радость тут же потухла. Если мы будем ездить на пляж с ди Мартелли, братья увидят меня в купальнике… а там…ТАМ ничего нет. Только горошинки. И рядом со своими сверстницами я — дрищ облезлый.

Но чем ближе мы приближались к роскошной вилле Мартелли, тем быстрее билось мое сердце. И предвкушение встречи вытесняло все остальное.

***

— Как же выросла ваша очаровательная девочка, Микеле, а эти глаза, это линзы? Ооох. Мы с Алем надеемся, что и у нас будет девочка, — жена Альфонсо гладит мой подбородок длинными пальцами и улыбается. У нее заметно выпирает «беременный» живот, и она периодически поглаживает его ладонью. А я понимаю, что она даже не помнит, что мы встречались, и она сто раз видела мои глаза. Ее взгляд тут же скользнул по моему отцу, потом она снисходительно улыбнулась матери и пошла к другим гостям, собравшимся на просторной веранде, где официанты разносили алкогольные и прохладительные напитки.

За мной никто не следил, и я быстро устала от толпы, музыки, надоедливых воскликов: «Ох ты ж, какие глазаааа! Это не линзы? Вы красите ей волосы? Божественный оттенок!». Да, мама красит своей пятнадцатилетней дочери волосы и засовывает в глаза линзы. Хотя, чему удивляться, если популярные звезды меняют своим детям пол, то почему бы не покрасить волосы. Это такая невинная шалость. Но нет, мой отец был слишком консервативным и не разрешал мне даже обрезать косы. Я не могла носить слишком короткие юбки, открытые кофты и красить лицо. Даже сейчас он нахмурил брови, когда увидел, что я намазала губы блеском. Быть поздним и единственным выжившим ребенком не просто сложно, это все равно что быть единственным цветком, который поставили под колпак и опутали длинными цепями, чтобы не дай Бог ни один из лепестков не опал.

«Ты — мое сокровище, Юлия, ты все, что у меня есть, — говорил отец и гладил мои волосы, — я сдохну, но сделаю тебя счастливой. Поняла? По трупам пойду, но ты станешь королевой!»

И я ему верила. У меня не было ни одной причины считать иначе.

Дом Альфонсо совершенно белоснежный, утопающий в розарии и декоративных цветах, с выстреливающими в воздух поющими фонтанами, диковинными арками восхищал своей красотой и продуманностью дизайна. Но меня волновал совсем не дом… Я выискивала глазами в толпе Сальву и Марко, но их нигде не было. Они не вышли меня встречать.

Весь последний год мы не встречались. Альфонсо больше не приезжал к нам, и я не слышала, чтобы отец говорил о том, что они виделись. Я выскользнула из просторного зала, набитого гостями, и пошла в сторону сада. Когда проходила мимо беседки, услышала женские голоса.

— В какой раз она беременна?

— Не знаю. Кажется, в третий или четвертый.

— Бедная. Это невероятное горе — потерять стольких детей.

— Она не может их выносить. Единственный нормальный здесь Сальва, и то нормальный — это относительно. Учитывая, какой он псих. Марко болен с рождения…

Чем это болен Марко? Впервые слышу!

— В этот раз она доносила почти до конца срока. Может, повезет и родит.

— Может. Не родит — Аль найдёт ей замену, и так надолго задержалась.

Прошмыгнула мимо беседки в сад. Красота запредельная: бордюры из мелкого кустарника, изумрудно-зеленые, они окружают какие-то неизвестные мне растения. Повсюду лимонные аллеи, как округлые коридоры со стенами из олеандров, а сверху пестреют красные цветы, похожие на гвоздики, и повсюду запах цитруса и меда. Издалека доносится музыка… кто-то играет на гитаре, и по мере того, как я приближаюсь, этот звук пробуждает во мне такой невероятный трепет. Как же сладострастно звучала эта музыка, и мое глупое сердце превратилось в птицу и кажется готово прорвать мою грудную клетку, чтобы взлететь туда… к этому звуку, размахивая окровавленными крыльями. Ускорила шаг… прислушиваясь к голосу, слившемуся с музыкой. Узнавая и трепеща еще сильнее.

Отодвинула дрожащей рукой свисающую вниз бахрому из красных цветов и…моментально вросла в землю. Я даже услышала этот свист, с которым та самая птица летит вниз, потом падает и разбивается насмерть. Сальва сидел на высокой скамье, он играл на гитаре, а к нему льнула какая-то белокурая девчонка, заглядывая в смуглое лицо преданными, собачьими глазами. Он посматривал на нее своими жгучими глазами так, будто хотел ее съесть и, усмехаясь, продолжал играть. Девка гладила его шею, терлась о его спину, как кошка, а мои легкие с такой болью набирали воздух, что я задыхалась и всю эту жгучую соль ощущала теперь у себя в глазах и в горле.

Ничего подобного я никогда раньше не испытывала. Я еще не знала, что значит больно внутри, что значит задыхаться от чего-то мощного. Неуправляемого и страшного, сдавливающего клещами горло. Его голос не должен так звучать для этой драной белой кошки. Вот этими словами….

I'm giving up the ghost of love

And a shadow is cast on devotion

She is the one that I adore

Queen of my silent suffocation

Break this bittersweet spell on me

Lost in the arms of destiny*1

Сальваторе прервался и жадно поцеловал девушку, удерживая за затылок. Я судорожно сглотнула, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы и как мерзко смотреть на то, как их губы елозят и чавкают, как они целуются, засовывая друг другу в рот языки. Парень вернулся к игре, облизывая свой чувственный рот и потряхивая свисающей длинной челкой, а девка томно выдохнула и полезла рукой ему под футболку. Я не смогла сдержать вздоха разочарования, и в ту же секунду Паук вскинул голову, посмотрел прямо на меня. Золотистый ободок вокруг черной радужки видно даже издалека, а пальцы отбивают мощные аккорды, зажимают гриф гитары. Челка трясется им в такт. Какой же он…красивый.

— Ты что здесь забыла, малая? Детская площадка с качелями с другой стороны! — сказал так гадко и насмешливо, что у меня в глазах зарябило от злости.

Девка тут же обернулась ко мне. Ее светлые глаза округлились вместе с распухшим от ЕГО поцелуев, ртом. Захотелось зашить его большими стежками, как в фильмах ужасов, чтоб больше никогда не могла с ним целоваться.

— Это еще кто такая? Она что за нами подглядывала?

— Хрен его знает. Видать, дочь кого-то из гостей. Эй, давай брысь отсюда.

— Подожди… а если она расскажет о нас?

— Не расскажет. Иначе я ей язык отрежу. — и продолжает на меня смотреть из-под своей челки мрачным взглядом, а уголок губ все равно чуть вздернут. — Садовыми ножницами.

— А что у нее с глазами?

— Какая разница, плевать на ее глаза, иди ко мне.

И усадил ее к себе на колени, отложив гитару в сторону.

Втянув глубоко удушливый угарный газ, вместо воздуха, я бросилась прочь, отталкивая от себя ветки кустарников, спотыкаясь бежала в сторону дома, подворачивая лодыжки, проклиная себя, идиотку, и мысленно пиная ту птицу, вонзая в нее нож и кромсая на куски так, чтоб перья летели во все стороны. Пока не добежала до дома и не согнулась, переводя дух, вытирая слезы.

__________________________________

*1 Я сдаюсь призраку любви,

А на преданность брошена тень.

Она единственная, кого я обожаю,

Королева моего молчаливого удушья.

Разрушь эти сладостно-горькие чары надо мной,

Вырвись из рук судьбы…

Bittersweet (Apocalyptica) перевод

***

Я не знала, почему бежала и почему плакала. Он ведь не обидел меня, ничего мне не сделал, но казалось, что ту птицу колол ножом именно он. Потому что забыл обо мне.

— Вереск! Ты здесь?

Вскинула голову и увидела Марко. За время, что мы не виделись, он вырос еще больше, и казался ужасно длинным каланчой с вьющимися до плеч волосами, огромными глазами с коричневыми кругами под ними и длинным носом. Рядом с Сальвой он бы выглядел, как палка.

— Угу.

— Твой отец сказал поискать тебя в саду. Привет.

— Привет.

Отвернулась, чтоб не рассмотрел дорожки от слез на моих щеках.

— Нашла Сальву?

— Нет.

— А я тебя нашел. Пошли погуляем.

— Не хочу!

Вскочила со скамейки и быстрым шагом пошла к дому.

— Эй, ты чего?

— Ничего! Отстань от меня!

— Вереск!

— Я сказала, отстань!

Не знаю, почему я его обижала, он был совершенно не виноват в том, что у меня внутри саднили миллион заноз, но и сидеть рядом с ним и слушать его болтовню мне не хотелось.

Весь остаток вечера я провела с отцом и матерью за столом, а когда стемнело, и гости вышли на улицу смотреть на фейерверк, Марко снова увязался за мной.

— Успокоилась?

— Это опять ты?

— Что с тобой не так? Кто-то обидел?

Можно подумать, что, если бы меня кто-то обидел, этот очкарик смог бы меня защитить. Но вслух я этого не сказала. Я любила Марко. Очень. Как друга. Но иногда он был ужасным занудой.

— Со мной все прекрасно. Хочу прогуляться одна.

— Пошли, я тебе покажу поющие фонтаны, ночью они меняют цвета. Их построили совсем недавно.

— Я и без тебя могу посмотреть.

Он меня раздражал. Именно сейчас мне не хотелось ни с кем говорить. Я должна была побыть одна. Но Марко не ушел. Он плелся за мной сзади, как хвостик. А я пробиралась все дальше и дальше вглубь сада, откуда слышались голоса, смех, музыка и дребезжало пламя от костра. Стало до боли в костях интересно, что там происходит. Там будто свое веселье, отдельное от взрослых.

— Не ходи туда. — одернул Марко.

— Чего это?

— Там Джино с Сальвой развлекаются.

— Кто такой Джино?

— Наш кузен. Он с некоторых пор живет с нами.

Я подалась вперед, не слушая Марко, всматриваясь в толпу молодежи у костра. С чьего-то смартфона орет музыка. Какой-то парень поднял бутылку шампанского вверх и взмахнул так, что из горлышка вырвался пенистый фонтан.

— Ну что? Поиграем? Правда или действие? — заорал он.

— Дааа, Джино. Поиграем.

— Давай, Патлатый, поиграем!

Голос Сальваторе заставил меня выпрямиться и бросить взгляд в его сторону. Он обнимал все ту же белобрысую девку. И занозы впились в сердце еще сильнее. Какой-то черт дернул меня тогда, и я ступила на освещенное место.

— Я тоже хочу с вами играть.

Парень с бутылкой в руках обернулся ко мне. На вид ему лет двадцать. Выглядит старше Сальваторе. Его волосы очень коротко пострижены, он накачанный, здоровый бугай.

— Это что такое?

Ткнул в мою сторону пальцем.

— Я — Джули и тоже хочу играть с вами в игру. Или здесь принимают только своих?

Брови парня поползли вверх, а потом он усмехнулся и спросил.

— Тебе сколько лет, кукла?

— Достаточно.

— А не передумаешь… вдруг тебя заставят сделать что-то плохое, принцесса?

— Не передумаю.

Джино повернулся к Мартелли младшему.

— А ты, Марко? Будешь играть?

Марко поправил пальцем очки.

— Нет…не буду.

— Тогда проваливай отсюда, — насмешливо сказал его старший брат и прижал к себе свою белую крысу, — и шмакодявку с собой прихвати.

— Вереск, идем!

— Сам иди. А я играть хочу.

Упрямо заявила и стиснула челюсти.

— Мало ли, чего ты хочешь. Вали отсюда. Песочница там, — Сальва кивнул куда-то в сторону дома, — Марко, покажи ей.

— Та ладно, Паук, пусть играет. Поразвлекаемся…, смотри, какая сладкая малышка, — Джино заржал и отхлебнул шампанское из горлышка. И когда Сальва толкнул его в грудь, от неожиданности захлебнулся и пролил шампанское на себя.

— Ты че? Охренел?

— Я сказал — она не хочет играть! Пошла отсюда, малая! Быстро!

— ХОЧУ!

Упрямо заявила и стиснула руки в кулаки.

— Ну видишь, малышка хочет. — подмигнул мне и повернулся к Пауку. — Ты чего занервничал? Или правильным стал…. Там, в Нью Йорке…

— Хлеборезку завали! Она не играет!

— Кто сказал?

— Я сказал!

— Срать я хотел на то, что ты сказал! А эта малышка никуда не пойдет!

Джино усмехнулся и протянул мне ладонь.

— Не бойся его. Со мной играть будешь.

Я нагло взяла Джино за руку и с вызовом посмотрела на Верзилу.

— Убери от нее лапы!

Сальва вдруг со всей силы ударил Джино кулаком в лицо, а меня схватил за плечо и отшвырнул в сторону с такой силой, что я упала на спину.

— Тыыыыы, — Джино ринулся на Сальву, размазывая кровь под носом.

Сальваторе выхватил нож из-за пояса и, перекинув его из руки в руку, ухмыльнулся:

— Сначала поиграй со мной!

— Паук! Ты че! Остынь!

— Она сама пришла! Успокойся!

— Сальва!

Ребята пытались его успокоить, но он передернул плечами и скинул черную косуху на землю. Джино тоже сбросил куртку. Теперь они стояли друг напротив друга злые, набыченные, и мне стало страшно… Нет, не за Сальву…а за Джино. Потому что я увидела жуткий взгляд Паука исподлобья. Там жила смерть. Пряталась в черноте за золотой каймой.

— До первой крови, — зарычал Сальва.

— До первой крови! Твоей! И она будет играть!

— Не будет! Скорее ты сдохнешь!