Несовершенные

Федерика Де Паолис, 2020

У Анны есть все – большой красивый дом со служанкой, двое прекрасных детей – мальчик и девочка, муж – известный пластический хирург, заботливый отец, владеющий престижной клиникой, и даже испанский любовник. Чего же ей не хватает, почему ей кажется, что она не проживает свою жизнь, а играет какую-то роль? Привычная жизнь закончится в одночасье – сердечный приступ убьет отца, муж уйдет к другой, любовник окажется разочарованием… Анна потеряет все, но получит шанс обрести себя.

5

На пороге появилась Кора.

— Что ты тут делаешь? — удивилась Анна.

— Мне позвонил ваш супруг.

— Правда?

— Да, — вмешался Гвидо. Он так и не снял куртку. — Идем?

— Куда?

— Надо поговорить.

— Сейчас надену что-нибудь.

Анна хотела возразить, но мысль о том, что муж все узнал, делала ее покорной и податливой. Она натянула одежду, в которой выходила утром, и заметила расплывшиеся под мышками пятна пота. Взмокла из-за встречи с Майей. А теперь чувствовала себя грязной, помятой, усталой.

Они вышли, не попрощавшись с детьми, спустились по лестнице и перешли дорогу, держась друг от друга на расстоянии. Низко, по-волчьи, выл разбушевавшийся ветер. Дверцы машины захлопнулись с трудом.

— Куда мы едем? — спросила Анна, отбрасывая волосы со лба.

— Куда пожелаешь.

Гвидо не завел мотора. Прищурившись, глядел сквозь ветровое стекло, словно пытался рассмотреть что-то впереди. Он едва заметно подрагивал, лицо бледное.

— У тебя все в порядке? — выдавила Анна, страшась задавать вопросы.

— Нет, не думаю.

Анна ждала продолжения. На его лице — ни намека на злобу или ярость. Скорее печаль.

— Анна, я не знаю, как начать. — Он повернулся к ней. — Думаю, нам нужно взять паузу.

— Паузу? Это ты так пытаешься сказать, что мы должны расстаться?

Гвидо снова уставился вперед.

— Слишком многое у нас с тобой поломалось. Мы отдалились, сама знаешь. Можно было бы так и тянуть всю оставшуюся жизнь — я ночую в клинике, ты занимаешься домом. Но я не согласен. Слишком мало времени прошло.

— В каком смысле мало? — Анна откинулась на сиденье.

— Мы не так уж давно женаты, а ведем себя как пенсионеры. Никакого пыла не осталось.

Он говорил в точности как некоторые женщины в шоуруме.

— Но ведь ты сам… — начала было она в свою защиту.

— Я знаю, знаю! — прервал он. — И не хочу тебя ни в чем обвинять. Дело даже не в этом, а в том, что мы продолжаем жить на автопилоте, хотя уже не любим друг друга. — Он потупил взгляд.

Его слова не вызвали никаких эмоций. Это правда, подумала она, — они уже не любят друг друга.

— Я не знаю — может, мы сошлись слишком стремительно. И, похоже, теперь с каждым днем отдаляемся все больше. Ты и сама все время где-то витаешь. Поверь, я вовсе не хочу сваливать на тебя всю вину, но ведь и ты больше не ждешь моего возвращения, ложишься спать, и… В общем, не знаю, но ты, по-моему, тоже уже перегорела. Я тебя люблю, обожаю наших детей, бесконечно уважаю твоего отца и благодарен ему за веру в меня, но сейчас я просто завален работой (кстати, есть одна вещь, которая меня тревожит в клинике, там не все гладко), а мы с тобой, как я не знаю… как манекены или зомби. Я думал, это что-то временное, пройдет, но потом понял, что ты уже постоянно в каком-то другом мире находишься. Иногда мне кажется, что у тебя депрессия… И потом… У нас, по-моему, теперь стали совсем разные интересы… А может, и всегда были… Наверное, нам слишком страсть в голову ударила, и завертелось — помолвка, свадьба, дети, а мы и не замечали, что…

Он остановился вдохнуть и все втягивал и втягивал носом воздух, словно кислород никак не доходил до легких.

— Гвидо, хватит, выдыхай!

Анна сама нарочито шумно вдохнула и выдохнула — точно ребенка учила, как нужно дышать. Гвидо повторил, и они задышали вместе. Как в медовый месяц, на занятии по дайвингу в Лос-Рокесе. Инструктором с ними работала молодая корсиканка с зубами цвета слоновой кости и блестящими сквозь маску зелеными глазами. Гвидо ей нравился, это за километр было видно. Глаза у нее загорались всякий раз, когда он к ней обращался. Анна ее на дух не переносила. Под водой они встретили гигантского ската манту — этакий ковер-самолет, летящий со скоростью света. Инструкторша указала на ската, обращаясь исключительно к Гвидо, а потом пристегнула его к себе и потянула вперед, за этим исчезающим в темной глубине чудом. Анна тогда с ума сходила от ревности. А теперь все это казалось ужасно далеким — и не столько события, сколько чувства. Совсем выцвели. Любовь, ревность, жизненная необходимость всегда быть рядом с ним. Да, ее муж прав.

— Мне ужасно жаль, ужасно жаль… Это я виноват, это все я, — повторял Гвидо, наморщив лоб и скривив рот в пугающей гримасе. Он не плакал, хотя по лицу казалось, что он отчаянно рыдает. На последней фразе его голос был в точности как у сына, когда тот чем-то терзался.

Закрыв лицо руками, Гвидо уткнулся головой ей в колени. Анна гладила его спину, медленно, кругообразными движениями. В конце улицы елка под порывами ветра сгибалась до самой земли и тут же, словно гуттаперчевая, поднималась обратно. Такая не даст себя сломать, подумала она.

Она могла бы спать с Хавьером в своей кровати, положив ему голову на плечо. Он увидел бы ее в ночной сорочке розового шелка, отделанной кружевом, с перекрещенными на спине бретельками и разрезом на правом бедре.

Гвидо поднял голову.

— Я все поняла, — сказала она, погладив его по щеке — Ты прав, давай возьмем паузу.

Потом вышла из машины, тихо закрыла дверь и зашагала против ветра, с трудом переставляя ноги под его натиском. Шла куда глаза глядят. Будь ее воля — побежала бы сейчас к Хавьеру.

На душе была какая-то необычайная легкость. Эйфория, уже посещавшая ее раньше, перешла в хроническую форму, стала постоянным фоном. Анна чувствовала себя счастливой, и точка. Может, ее брак и разваливается, может, это разобьет отцу сердце, заставит страдать детей, но ее — нет. Она существует. Кажется, такое ощущение накрыло впервые лишь сейчас, когда она шагала по обломкам пяти лет супружеской жизни. Она станет свободной: не копией отца, не тенью мужа, не просто матерью двоих детей, не святошей.

Анна пошла быстрее. Углубляясь все дальше в переулки, разглядывала витрины. Потеряла голову перед открывшимся взору великолепием: серо-бежевая сумочка, антрацитовые брюки, узкие сапоги до колен. Небольшой бутик с неприлично высокими ценами выглядел уютно. Она зашла и увидела стену в обоях от Форназетти — с бьющими ключами в зарослях голубых пальм; бархатный пуф цвета какао; обрамленное медной цепью овальное зеркало. Позволила себе поделиться с продавщицей, что сапоги свели ее с ума и что ей очень идет эта цветастая юбка. С улыбкой склонив голову, заплатила карточкой.

Она пошла дальше, укрываясь под козырьками крыш, и нырнула в любимый винный бар Гвидо. Поставила пакеты рядом с табуретом, заказала бокал совиньона. В зеркале за барной стойкой увидела свое отражение: красивая, щеки румяные от холода. В глубине зала уселась пара — мужчина лет пятидесяти с молоденькой брюнеткой. Мужчина напомнил ей Гвидо — не внешностью, а скорее уверенностью. Костюм от портного, косой пробор, выбритое лицо. Девушка облокотилась о стол, подперла ладонями лицо и явно вовсю старалась удержать внимание мужчины. Удивительно красноречивы бывают некоторые позы. У Гвидо тоже есть любовница? Молоденькая, глаз с него не сводит?

Мужчина засмотрелся на Анну, и она разрешила себе поулыбаться, так, чтобы не заметила брюнетка. Поиграла в конспирацию. Вспомнились обои из магазина. Отец всегда считал, что обои клеят от бедности, а Гвидо — что от дурного вкуса. Красные обои в китайском стиле, с зонтиками, птицами феникс и золотистыми прожилками: вот что она хочет видеть у себя дома. А на кухне, пожалуй, будет стол-островок, детям наверняка понравится обедать там вместе с ней. И Кору надо попросить к ним переехать. Гвидо всегда был категорически против, даже сказал однажды: «Не разводи фамильярности». При чем тут фамильярность? К тому же теперь она будет чаще выходить, и Кора станет ей еще нужнее. В ванной, между прочим, тоже можно обои поклеить. Например, в черно-белый ромбик. Чем меньше комната, тем больше ее украшают обои. Да, точно.

Мужчина продолжал ее разглядывать, а брюнетка жевала оливки, блуждая глазами по работам Хельмута Ньютона на стенах. Анна тоже взглянула на эти совершенные тела в выигрышном свете, на женские груди, над которыми словно в поте лица потрудился Гвидо, и ей стало смешно. Ощущая на себе неотрывный взгляд мужчины, она заказала еще бокал. Интересна ей была лишь брюнетка, ее неведение и дерзость. Любовница. Преданная, готовая пойти на все, преступная. Но в чем она виновна? «Да ни в чем», — прошептала она сама себе. Измен не существует, есть лишь пробелы, которые заполняют другие люди.

Гвидо смело поступил, заговорив первым. Если даже он и спит с кем-то еще, у него таки хватило решимости признать, что все разладилось. А она могла бы продолжать в том же духе еще долго, не задумываясь ни о чем. Теперь, благодаря кризису, у нее есть время и возможность поразмыслить, чего она сама хочет.

После третьего бокала она ушла. Вино ударило в голову: она разогрелась, подмышки вспотели, пакеты оттягивали руки. Она не знала, дома ли Гвидо, но надеялась, что нет: уже почувствовала вкус свободы.

Ветер улегся, она шла быстро, лица прохожих тонули в вечерних сумерках. Свернула в переулок, ведущий к дому. Тишину нарушало лишь шуршание листвы да отдаленный гул машин. В садике за забором скрипнул гравий, но она никого не увидела. И вдруг пятнистая дворняжка бросилась на ограду и зарычала, сверля Анну взглядом. Собака была небольшая, но лаяла неистово и злобно. Анна отпрыгнула назад: она очень боялась собак. Как-то в детстве, на пляже, ее укусила за ногу немецкая овчарка — большой и добродушный пес, к которому она, улыбаясь, рискнула подойти. Теперь она застыла на месте. Дворняга за забором как будто чуяла ее страх и питалась им. Сколько раз Гвидо спасал ее от собак? Сколько раз, негромко и спокойно убеждая, уводил прочь от опасности? Ободряющий голос, неторопливые движения, вселяющие уверенность слова. Только сейчас она в полной мере осознала, что потеряла его. И еще долго стояла там в темноте.