Наследница Унылой Пустоши

Фрейя Олав

Изис — наследница главы мятежного братства. Ей предстоит занять место матери и вести народ к свободе. Но внешняя исключительность превратила предназначение Изис в проклятие: мятежники признают её угрозой погибели. Те, кто осмеливается взглянуть ей в глаза, видят в их чарующем голубом сиянии смерть.Нити судьбы душат Изис, стягивают крылья за спиной. Но ей нужно взлететь и воссиять заключённой в ней магией, чтобы ее народ, семья и она сама не затерялись во мраке.

Глава 3

Отодвинув старую потертую шторку, я выхожу из служебного помещения и оказываюсь за прилавком с напитками. Голова ударяется о полки с цветными бутылками. Они подпрыгивают с задорным звоном, но ни одна бутылка не падает. Проверяя, не появились ли сколы, я невольно засматриваюсь на яркие этикетки, а потом возвожу глаза к потолку.

С высоты в целый этаж свисают стеклянные шары с крохотными язычками пламени, пляшущими внутри. Такие же привязаны к полукруглой раме на прилавке. Она обмотана белыми тканями и выглядит, как закрепленный на поперечной мачте парус. Хватаюсь за раму, перешагивая через деревянные ящики и бочки, разбросанные по полу.

Передо мной открывается превосходный обзор на весь трактир.

Столики размещены в хаотичном порядке и разделены узкими неровными рядками. Через них тяжело протиснуться. Кажется, помещение было бы куда просторнее, если бы не сцена, установленная в дальнем углу залы. Именно туда, судя по направлению опрокинутых столов и всего их содержимого, наш негодяй высвобождал путь.

Разлитое пиво впитывает в деревянный пол невыводимый запах хмеля и дрожжей: повсюду пенистые лужи. Я обхожу кляксы из нечто, которое постояльцы трактира привыкли называть едой и даже осмеливаются пробовать на вкус.

Ни один из числа толпящихся у места происшествия, не торопится вымыть пол, убрать мусор или подмести опасное битое стекло. Вместо этого они наводят ещё больший хаос балаганом и яркими ругательствами, обращенными к выходцу из Алиса. При упоминании названия братства меня обжигает жаром.

— Когда же уже сгинут эти вредители?! Что за напасть этот Алис!

— Гнать их в шею! Истребить!

Оставляю присутствующих совать свои скользкие ядовитые языки в чужие уши. Прохожу мимо тех, кто отравляется ложью и сплетнями в эту самую секунду, и направляюсь к центральному выходу.

Некто преграждает мне путь.

Я мечусь из стороны в сторону, цепляясь за край капюшона. Выбираю сторону, куда податься, чтобы избежать столкновения с незнакомцем, но тот не дает пройти. Он затевает опасную игру и немедленно проигрывает, когда я отметаю его в сторону размашистым движением руки.

— «Вдруг он потянет за капюшон и сорвёт его?» — Под непроглядно-черной вуалью не видно, как нервно мечутся мои глаза. — «Очевидно, что те, чье существование представляет собой государственную тайну, уверены в том, что никому не удастся пролить на нее свет. Маскировка меня не подведет», — я успокаиваю саму себя. Перебираю крепление заново, но уже не чувствую его.

Это немеют пальцы. А тот незнакомец даже не попытался прикоснуться ко мне.

Уличный сквозняк захлопывает за мной дверь и обдувает вымокшее от пота тело. Меня трясёт. Не могу сдвинуться с места. И даже пальцем пошевелить не могу.

Я продолжаю стоять в проходе, точно статуя, и только беспокойные трясущиеся колени выдают во мне живого человека.

Прямо передо мной трое стражников в блестящих наручах, шлемах-тарелках, в недлинных плащах с вычурным гербом, и, с виду, тяжелых латных юбках. Первый стоит поодаль от товарищей, скрестив руки на доспехах. Остальные два испачкались в крови мужчины, которого прижимают к каменной дорожке, ведущей к трактиру. Они разбили ему голову, и теперь она переливается не тусклыми бликами от безупречной лысины, а отблеском красной жидкости, неумолимо струящейся от темечка до острого подбородка. Мужчина жмурится от боли, пока самый крупный солдат сидит на его пояснице и удерживает за руки.

— ПУСТИТЕ!!! — Плененный корчит безобразные гримасы от каждого нового болезненного столкновения о камни. — Пустите счас же! И катитесь к самому Мортену! Пусть он покарает вас, мучителей нечестивых!

Вопли доносятся до моих ушей и подталкивают вперед.

Пока отяжелевшие ноги переносят ватное тело в толпу уличных зевак, я разглядываю приговоренного. Мне не удается распознать в его чертах остаток человечности, не то что знакомое лицо. Кажется, он рассвирепел настолько, что у него заострились зубы. Если бы не этот жуткий оскал и сумасшедший взгляд, то я бы наверняка узнала его.

Я знаю каждого, кто живёт в нашем парсе.

Один из стражников снова ударяет мученика. Второй весело подпрыгивает на его заднице и ищет одобрение во взгляде товарищей. Находит. Он повторяет это телодвижение снова и снова, в ускоряющемся темпе, с какой-то извращённой увлеченностью.

— Моли о пощаде, пока ещё можешь! — советует солдат, стоящий дальше всех.

Любого другого нарушителя здешних порядков бросили бы за решетку или отправили на суд прокуратору Радию. Вот только в нынешней ситуации это не необходимо. Все и так знают, что за страшная участь ожидает выходцев из Алиса. И это вовсе не заурядное обезглавливание, нет. Последователей братства пытают и убивают на глазах у столпотворения любопытных жителей Аризода. Так прихвостни прокуратора демонстрируют превосходство власти над городскими мятежниками.

— Радий сдурел от страха. Стал параноиком и видит врагов там, где их нету.

— Как ты назвал своего господина?! — возмущается один из кровожадных солдат — тот, который успел попрыгать на своем пленнике, сжимая его руки, как узду на лошади. Теперь истязатель скручивает их под неправильным углом. Кости разламываются сразу в нескольких местах. — Хочешь подорвать его авторитет? Обратить нас против него и привлечь в свою стайку ничтожных крысёнышей?

Солдат выворачивает его руки в обратную сторону и пренебрежительно выбрасывает. Теперь они валяются подле обездвиженного тела, подобно неживым змеям, изогнутыми настолько, насколько позволяет их естество. Но у человека руки так не изгибаются… Раздробленные кости выступают в изгибах обоих локтей. Смотреть на такое — мерзко. Мерзко до тошноты, подступающей к горлу с реальной угрозой.

Теперь я не в силах устоять на месте. Оглядываюсь по сторонам, в надежде отыскать хоть кого-нибудь из отряда Пэйона или его самого, но погружаюсь в водоворот незнакомцев. Тут и там мелькают чьи-то лица… и лучше бы они были спрятаны в тени от капюшона, чем в тенях откровенного недовольства, углубляющегося подозрительностью. Все в этом городе ненавидят нас и желают смерти.

— Я не хочу подыхать из-за того, что у вас уши дерьмом забиты! Говорю ж, я не тот, за кого вы меня принимаете!

«Приговоренный не имеет ничего общего с Алисом! Вот подлинная причина тому, почему я не узнала его!»

— Мерзкое отродье, вот ты кто. Никто за тебя не заступится и хоронить тебя никто не будет. — Стражник, сидящий на корточках рядом с головой приговорённого, сжимает его щеки так сильно, что сводит мои. — Я выкину твой труп на помойку. Там и сгниёшь. А останки обглодают твои грязные сородичи.

— Шлюха прокураторская! Трахайте своего обожаемого господина, а меня оставьте в покое!

Солдат поднимается на ноги и тянет руку, требуя меч для расправы. Я тянусь за своим.

— «Это несправедливо. Он не может умереть вот так», — провозглашаю я у себя в мыслях. Петляю меж фигур, пряча оружие под накидкой. — «Только не так. Только не от их рук. Только не сейчас».

Последний луч солнца отражается от лезвия моего меча. Затем он пачкается кровью. Я сношу голову, солдату, который должен был совершить тоже самое с невиновным.

Обезглавленное тело падает на каменную плитку, прямо рядом с телом приговоренного, бьющегося в нервных судорогах и истошно вопящего. Вслед за его срывающимся голосом раздается ещё полсотни. Поднимается такой беспорядочный гам, что я на секунду теряюсь в нем. В это время на меня надвигаются два других стражника.

Блокирую первый, неудобный для себя удар снизу. Спотыкаюсь о того, кого должна спасти и пугаюсь, когда сознаю, что он больше не издает ни звука. В очередной раз отвлекаюсь от сражения, чтобы убедиться в том, что его грудь вздымается, наполняясь воздухом. Он дышит.

В это время один из оппонентов пытается нанести рубящий удар. Я изящно прогибаюсь, увернувшись от режущей стали. Сердце падает в грудь и пускается вскачь, ускоряя ритм нашего сражения.

Мечусь между обоими противниками используя свое преимущество — будучи маленькой и ловкой, я без труда парирую все удары и тяжёлые взмахи их громадных мечей. Крутясь в непосредственной близости к одному из солдат, незаметно завожу клинок за его ногу. Тот спотыкается и теряет равновесие.

Мужчина пытается ухватиться за воздух и задевает меня размашистым движением руки.

Я валюсь прямо на холодный нагрудник, и радуюсь, что ничего не защищает его отвратительное, покрытое воспалёнными прыщами лицо. «Всадить бы в него клинок», — успеваю прикинуть я, но не могу позволить себе такой жестокости. Вместо этого, зажмуриваюсь и обрушиваю меч на шлем, не подозревая, что способна расколоть сталь. Но броня трещит, а его лицо заливается кровью.

Я не собиралась его убивать, и тем не менее солдат мертв.

У меня нет времени скорбеть на его хладным трупом — враги подступают. Рядом возникает еще один недоброжелатель.

Похоже, что он собирается сделать со мной то же, что и я с его товарищем. Но солдат не успевает даже поцарапать меня: так быстро я уворачиваюсь. Отбегаю в сторону. Теперь мы с противником находимся на отдалённом расстоянии. Я встряхиваю рабочую руку, готовая орудовать ею или защищаться от ударов. Однако вместо того, чтобы продолжить схватку, недоброжелатель улыбается пожелтевшими зубами, торчащими из нечеловеческой черной десны. Его глаза блестят каким-то пугающим блеском.

Он не собирается нападать… Он не ждет нападения от меня…

Тяжёлый металлический башмак, размазывает внутренности головы лже-алисовца, упавшего без сознания. Продолжая улыбаться, мой противник наступает на его череп снова и снова.

— Проклятье… — успеваю произнести я до того, как солдат совершает рывок.

Прихожу в подготовительную позицию, но женский силуэт задвигает меня назад. Она отражает атаку, когда клинок вражеского меча ударяется об ее. Звук от их тяжёлого соприкосновения друг с другом болезненно отдается мне в зубы.

Пока Пэн расправляется с одним стражником, я принимаюсь за другого. Делаю стремительный выпад, выставляю меч и ударяю. Солдат не успевает защититься и падает на колени, держа ладони на кровоточащей ране.

Я стою в луже крови и жидкость проникает под подошву сапог. Ещё несколько темно-красных пятен растекаются под смертельно раненными, уже убитыми и…

Пэн.

Над ее телом висит мрачная тень и держит руки на открытой ране. Сталь разрезала ей живот. Пэн сопит так сильно, что, кажется, от интенсивности ее дыхательной техники она потеряет еще больше крови. Если мы не зашьем рану сейчас же, то она умрет.

— Тит! — Зовёт Пэйон. Это его тень висит над Пэн.

— Я здесь!

Знакомый паренёк с миниатюрным арбалетом мчится к нам.

— Почему ты не выстрелил?!

— Я не мог, пока Изис крутилась в эпицентре сражения.

Я подхожу ближе.

— Держи ее, — Тит выполняет приказ, не обращая внимание на то, как жалостливо стонет бедняжка Пэн. — Ты же самая сильная. — Во мне вспыхивает горячая ревность. — Так не позволяй какой-то нелепой смерти тебя одолеть. Борись с самим Мортеном, если придется. Только не умирай, малышка.

Пэйон скидывает свою накидку и обтягивает толстым поясом вокруг талии раненной. Ткань прикрывает источник крови.

— Никто не должен встать у нас на пути. Иди впереди, Тит.

— Есть.

— Изис, — прежде беспечный и несерьезный Пэйон чеканит каждое новое слово так, что я вздрагиваю: — Следи, чтобы не было хвоста.

— Есть…