Убить ворона

Фридрих Незнанский

Город в Сибири. Стадион, полный зрителей. Их взгляды устремлены ввысь, откуда прямо на них падает огромный грузовой самолет… Сотни жертв, экипаж сгорает заживо. Есть только один человек, способный отыскать причину масштабной катастрофы, – Александр Турецкий. Старший следователь по особо важным делам Генпрокуратуры распутывает очередной захватывающий клубок преступлений в романе Ф.Незнанского «Убить ворона».

Глава пятнадцатая

Просто рабочий

Заводской пейзаж напомнил Турецкому известную картину «Последний день Помпеи». Когда-то в детстве, рассматривая яркую репродукцию полотна Брюллова, он с ужасом воображал завтрашнее утро для тех, кто останется в живых. Похоже, судьба подарила Александру возможность воплотить наяву его детские страхи. Вся прилегающая к авиационному заводу территория была усыпана густым слоем пепла. На обозримую глазу даль расплылось сплошное черное пятно окружающего пространства — черные снежные шапки деревьев, черные окна, черные, шустрые, как крысы, коты сновали под ногами, и даже лица людей казались обгоревшими до черноты.

Несмотря на разгар рабочего дня, у проходной собралась громадная галдящая толпа. Люди неуверенно топтались на месте, ботинками и валенками взрыхляя пепел, отчего через несколько минут зола уже скрежетала на зубах Турецкого, окутывая язык и нёбо. Маленький мужичонка в грязноватой искусственно-пыжиковой шапке сплевывал черную слюну, яростно затирая ее ногой в землю.

— Это че ж получается! Я пашу, пашу, а бабу свою прокормить не могу. Че же они там себе думают… — Кривым грязным пальцем мужичонка указал куда-то на небо.

— А ничего не думают. Будут они тебе думать, как твою бабу содержать. Тут скоро детишки с голоду передохнут. А он — бабу, бабу… — Свирепый детина от злости носком кирзового сапога колотил по земле, как норовистый конь.

— Твоя баба, Силыч, еще лет пять на собственном жире просуществует — не боись! — хохотал в толпе парней молодой хлопец в кепке.

Толпа прибывала, проявляя все большее нетерпение:

— Директора давай. Хватит ему прятаться от народа.

— Деньги наши кто зажилил?

Детина вырыл вокруг себя уже настоящую яму:

— Он все посредниками прикрывается. А мне какого… это знать. Я работяга.

— Пусть Лебедев придет. С ним будем разговаривать, — кричали где-то позади Турецкого.

Александр был несколько озадачен картиной, которую никак не ожидал застать у проходной. Авиационный в Новогорске, по всем сведениям, к кризисным предприятиям не принадлежал — всегда тянул помаленьку лямку, свою работу не останавливал и в более худшие времена, а теперь и вовсе продукция завода весьма успешно выходила на международный рынок. Развивающиеся страны охотно заключали сделки, скупая недорогие по мировым масштабам, но надежные самолеты. Вылетая на место катастрофы, Турецкий по своим каналам на всякий случай навел справки и о личности директора самолетостроительного — Лебедева Алексея Сергеевича — ничего, ни малейшей компрометирующей его тени — даже в Москву прилетал редко, все больше выманивал к себе в Новогорск высокое начальство. Дескать, чего заводские деньги тратить, вам нужно — вы и прилетайте, встретим честь по чести. Тем более забастовка на заводе показалась Турецкому странной и неожиданной, особенно если учесть погибший самолет, трагедию, которую переживал город, и взбудораженность населения последними событиями. Он внимательно пробегал взглядом по толпе, однородной в своей основной массе, — все те же землистые простые лица, несуетливые движения рабочего человека, огоньки дешевых папирос — ничего бросающегося в глаза, никаких подозрительно шмыгающих субъектов. Забастовка производила впечатление органичной акции протеста, никем не спровоцированной.

У памятника Ленину, где Ильич доверчиво протягивал руку в сторону проходной, указывая, по-видимому, труженику дорогу к рабочему месту — чтобы, не дай бог, кто не заблудился, — собралось некое подобие импровизированного митинга. На постамент выходили профсоюзные лидеры, чтобы сказать дежурные слова о тяжелом положении рабочих на заводе. Все эти горячие выплески давно были до боли знакомы Турецкому по газетным статьям, информационным программам и интереса не представляли.

— Вы все понимаете, какое значение для нашего города имеет завод, — разорялся очередной выступающий. — Если нам не платят зарплату, если нет денег для социальной поддержки, значит, большей части населения Новогорска просто нечего есть, значит, дети не могут получать нормальное образование, значит, наши пенсионеры голодают. До каких пор мы будем терпеть такое унижение! И дело не в руководстве завода. В конце концов, контракты с заказчиками заключаются, оплачиваются вовремя. Куда же идут деньги, где они оседают, в каких карманах? Виновата сама система. А ее ни директор, ни бухгалтер поправить не в силах. Наш профсоюз ставит на повестку дня вопрос об отставке Президента. Долой коррумпированное правительство!

Из толпы раздались жидкие крики поддержки. По всему было видно, что аппетиты заводчан так далеко не распространялись, а все, чего они хотели, — выговориться какому-нибудь начальничку поближе, поплакаться в жилетку собственному князьку. Толпа явно ожидала Лебедева. Турецкий тоже решил: «раз пошла такая пьянка» — познакомиться с директором в неформальной обстановке, поглядеть, что он за птица, заодно станет понятным, на какую приманку эту уточку можно ловить.

Новенькая «девятка» лихо припарковалась почти к самому турникету проходной. Из нее вывалилась пара бритых самцов, как две капли воды похожих друг на друга. «Близнецов они, что ли, набирают в охранники, — отметил Турецкий, по привычке вглядываясь в лица. — Таких однояйцевых вряд ли с одного раза запомнишь». Следом за своими ребятами из машины выкарабкался и хозяин — вальяжный, солидный мужчина в непривычном для этих мест кашемировом тонком пальто, крупных очках и очень привычной для Сибири, но совершенно неуместной в данном гардеробе ондатровой шапке. Он долго здоровался с кем-то, жал руки, приветствовал.

— Все понимаю, — без лишних слов обратился Лебедев к аудитории. — Все, дорогие наши господа-товарищи, понимаю! Но вы же видите, ничего в данный момент сделать не могу. На заводе несчастье. Последние два месяца мы работали на перспективу, но нелепый случай в один миг сжег наши денежки. Да что там денежки… — Директор махнул кулаком, в котором была зажата шапка, и замолчал, словно сдерживая слезы.

— Ты давай погибшими не прикрывайся! — жестоко припер оратора кто-то из толпы.

Тут Лебедев взвился во всю свою «птичью» мощь:

— Как вам не стыдно! Ну-ка выходи сюда, кто такой смелый?!

Паузу директор держал, как большой актер. Никто, однако, на трибуну не вышел. В толпе бастующих чувствовались разброд и шатания, в то время как Лебедев «взлетал» все выше и выше. «Умеет владеть массами», — не без иронии заметил Турецкий, наблюдая за нехитрыми психологическими манипуляциями директора. «Народ-то и впрямь вполне смахивает на стадо баранов. Даже толком объяснить, чего хотят, не могут». Между тем директор распалялся:

— Чего я хочу? Достатка? Он у меня есть. Власти? У меня ее побольше, чем у некоторых столичных руководителей. А потому единственное мое желание на сегодняшний день — доброе имя и процветание завода. Да разве вы не знаете? Разве нужно мне вам рассказывать? Разве не вместе мы вот уже многие годы держим завод, спасаем его. Силыч, — обратился Лебедев к мужичку в пыжиковой шапке, — чего ты молчишь? Мы с тобой вместе на завод пришли, пацанами, после войны, когда батьки на фронте погибли. Разве не так?

— Ну, — мужичок поскреб пятерней затылок.

— Что — ну? А теперь мы вроде по разные стороны баррикад? Так?

— Ну так. — Силыч на всякий случай нахлобучил поглубже пыжиковую шапку и тихонько отступил подальше в толпу. — Что я? Силычу вечно за всех отдуваться.

— Я вам скажу, господа-товарищи, так, — Лебедев пошел в последний решающий бой. — Никаких баррикад нет, никакого разделения между нами нет. Все это происки врагов. У нас сегодня с вами беда общая и задача общая. Вы же прекрасно знали — продадим самолеты, будет у нас кусок хлеба — и у вас, и у меня, заметьте. Контракт мы заключили выгодный, денежный. Ну кто же знал, что случится такая страшная история. Как говорится, человек полагает, а Бог располагает. Тем более в такие трагические минуты мы просто обязаны держаться вместе, помочь друг другу, понять. Мне сегодня не легче, чем вам. Поверьте. — Директор решительно ударил смятой шапкой о ладонь, словно давая понять, что разговор закончен. В этот момент в кармане пальто у оратора мелодично затренькал сотовый телефон. Этот звонок заставил директора недовольно поморщиться. Впечатление от народного радетеля оказалось несколько смазано.

— Пра-ильно говорит. Чего народ сдернули с работы? — завизжал бабий высокий голос.

«А ведь увидишь эту особу, удивишься — отчего Создатель вложил в такое мощное тело столь жидкий голосок», — Турецкий внимательно вглядывался в толпу.

— Работа — не волк… — потешался высокий парень, обнимая чернявую девицу в фиолетовом пуховике. — А вот ты, Людка, точно, хищник — из меня настоящего зайца сделала. — Девица громко хохотала.

— Вот так всегда, соберемся, покричим, нервы проверим — у кого крепче, а чего ради… — недовольно бурчал детина себе под нос.

Профсоюзный лидер засеменил вслед за ищейками Лебедева, стараясь забежать вперед и пробиться к «телу» директора, но его грубо и даже с некоторым наслаждением отпихивали бритоголовые ребята, честно зарабатывая свой хлеб. Толпа растерянно переминалась с ноги на ногу, попыхивая дешевыми папиросами и переругиваясь. «Пожалуй, мне стоит повторить подвиг профсоюзного босса, — заторопился Турецкий. — Тут уже все разоружены».

На завод его пропустили без проблем. Тетка с высоким белоснежным начесом на голове пронзила Турецкого взглядом с головы до ног и снисходительно выдала пропуск. Однако в административное здание наш герой не спешил. Он неторопливо, как ленивый турист, обходил стальные коробки заводских ангаров. Жизнь в них замерла, и Турецкому казалось, что он действительно присутствует на какой-то странной экскурсии. Над длинной лентой конвейера сборочного цеха, прямо под потолком, висело, изогнувшись галочкой, крыло самолета. «А если навернется?» — подумал Турецкий.

— Ни в коем случае. — За спиной Александра вырос востроглазый, лысоватый мужчина. — Это модель, картонная.

«Дожился, стал уже выражать свои мысли вслух».

— У вас такое лицо было! Вы же подумали, что это крыло настоящее. Ан нет, муляж.

«Он что, заводской экстрасенс?»

— А вы, вероятно, дело о катастрофе расследуете? Иван Иванович — просто рабочий. Знаете, «Просто Мария», так и я — рабочий. — Востроглазый протянул руку Турецкому.

Только теперь Александр заметил, что «просто рабочий» был с утра серьезно навеселе, но обижать аборигена не стал и ладонь знакомца пожал серьезно.

— Ты, я вижу, парень не промах. Точно угадал, интересуюсь вашим заводом не из спортивного любопытства.

— Значит, я тебе, друг мой ситный, и нужен. Буду свидетелем.

— Чего?

— Как — чего? Преступления.

— А что, было преступление?

— А то ты не знаешь. Чего же тогда сюда приехал? Я, друг мой ситный, способности имею — в душу заглядывать и еще на курсах астрологии два месяца занимался, в школе у Путыкина Клавдия Макаровича. Не имели чести знать?

— Нет, астролога Лебедева не знаю. Глобу знаю.

— Да не Лебедев, а Путыкин. Дельный мужик. Ну, к делу, к делу. Хочу взять заказ на составление астральной карты — вашей личной или места, где произошла катастрофа. Могу сразу и то и другое. По желанию клиента.

Турецкий понял, что от местного мистика отвязаться ему удастся не скоро:

— Валяй, пройдись по личной судьбе.

— Преотличнейше! Преотличнейше! Я так и знал, что вы согласитесь. — Востроглазый немедленно воспылал к Александру самым проникновенным уважением. — Интеллигентного человека видно глазом без телескопа. Только маленький нюансик, ма-алюсенький, — мужичок сложил два пальца — указательный и большой — в маленькую щелку, — авансик хотелось бы получить.

Турецкий вынул из кармана брюк смятую десятку, желая побыстрее закончить с астрологическим прогнозом:

— Хватит?

Мужичонка вежливо, все теми же двумя пальцами, взял деньги:

— Пойдет. А сейчас хочу тебе кое-что показать. Так сказать, на след навести. Хотя, заметь, делаю это совершенно бескорыстно.

Востроглазый буквально за руку вытащил Турецкого из цеха на улицу:

— Тут ничего интересного нет. Собирают и собирают самолеты, наш друг ситный, просто Иван Ивановичи… А это механический, — небрежно махнул рукой мужичонка на бетонные квадратики очередного цеха, увлекая Александра, который ловко уворачивался от винного амбре, источаемого спутником. — Сегодня практически пришел в разорение, а потому тебе совершенно неинтересен. В нем ничего, кроме тазов, ведер да ключей, уже не делают. Вот я тебе кое-что поинтереснее покажу.

На завод постепенно возвращались бастующие. Люди еще были возбуждены, шли группками, бурно обсуждали происходящее, но запал протеста, чувствовалось, спал, и, вероятно, гигантскому маховику самолетостроительного завода, крупнейшего в стране, вскоре снова предстояло раскрутиться на полную катушку, зализывая рану и забывая крупнейшую авиационную катастрофу. «Трагедии слишком быстро уходят в прошлое, наверное, чтобы повторяться. Приспособляемость у них такая — затаиться, чтобы все кануло, а потом — неожиданно всплыть». — Несмотря на грустные философские мысли, Турецкого не покидала способность к колкой самоиронии. «Красиво мы, наверное, смотримся — местный астролог-экстрасенс и „важняк“ Генпрокуратуры России, Тарапунька и Штепсель. Конечно, можно и отвязаться от „Иван Ивановича“, но иногда… и „устами алкоголика глаголет истина“, чем черт не шутит».

Правда, пока, помимо непроверенных подозрений Меркулова да собственной интуиции, Турецкий ничего не мог взять даже за основу своей работы. Комиссии приступили к расследованию катастрофы, местная прокуратура возбудила уголовное дело по факту гибели людей, военные там что-то копаются, но виновные, вполне возможно, давно уже на том свете и им остается уповать отнюдь не на людской суд. Так что Турецкий пока и сам не знал, что может его интересовать, кроме документации, на заводе, который и к аварии-то был причастен лишь своим «несчастным» товаром. Зато «Иван Иванович», как настоящий выходец из народа, знает все и ни в чем не сомневается.

— Это все муляжи, картонки, — таинственно шептал Турецкому на ухо востроглазый, сделав наличие такого органа чувств, как обоняние, сущим мучением для Александра. — Конечно, друг мой ситный, все здесь по уму, но тебе сюда не надо. Звезды не располагают. Клавдий Макарович покойный меня научил — когда Сатурн в силе, смертность возрастает. Вот я тебя в маленький, ма-алюсенький домик отведу, вот куда звезды показывают.

— Добрый день, Александр Борисович, — Турецкому протягивал руку щуплый, хорошо выбритый, с мелкими подвижными глазами человек. — Резник Михаил Ефимович, начальник цеха готовой продукции. — Слышали-слышали. Как же! Генпрокуратура! А мы вас давно уже ждем. Давно пора не нашим тут копаться, а настоящим профессионалам.

Новый персонаж не стеснялся рассматривать Турецкого почти в упор, чувствуя себя вполне хозяином ситуации и даже выражая некоторую обиду, что, дескать, гость проигнорировал правила приличия и в обход парадных комнат забежал осмотреть задний двор.

— А ты, Кивелиди, снова деньги вымогаешь? — Резник достаточно резко рявкнул на проводника Александра. — На этот раз под каким соусом? Лечение голоданием? Гадание на кофейной гуще? Чудесное превращение стекла в бриллианты? Пошел вон! — Начальник цеха готовой продукции в обращении с подчиненным не постеснялся Турецкого, и можно было подумать, что он едва сдерживается, чтобы не выразиться еще определеннее. — Вот ведь человек, — Резник скорчил презрительную гримасу вслед уходящему «Ивану Ивановичу», — неплохой специалист, но спился. Так и живет на заводе, этакий заводской бомж. По-моему, теперь каждое уважающее себя предприятие имеет своих бездомных и прикармливает их из жалости. Смешно.

Резник, освободив Турецкого от навязчивого сервиса местного астролога, сам будто повеселел и заметно стал деликатничать.

— Надеюсь, Кивелиди не слишком вас утомил? — преувеличенно галантно осведомился он. — О чем шла речь?

— На этот раз об астрологии. Интересный субьект этот ваш местный чудак, называющий себя «просто Иван Ивановичем».

— Да-да. Жертва сериалов и увлечения мистикой. Впрочем, бог с ним. Позвольте познакомить вас с представителем фирмы «Бундесвиссеншафтен» Дитером Петроффом.

Дитер, поразительно молодой и оттого, по-видимому, осмелившийся приехать на работу в сибирские снега, улыбался через круглые клоунские очочки:

— Привет!

Резник внезапно превратился в делового, занятого джентльмена:

— Идемте, господа, я провожу вас в кабинет Алексея Сергеевича. Директор с утра ждет вас, а день его расписан по минутам, сами понимаете — такая ситуация.

Он подхватил Турецкого и Петроффа и с необычайной энергией, мало ожидаемой от такого щуплого, неброского человека, двинулся к административному корпусу. Турецкий, подчиняясь какому-то смутному импульсу, неожиданно для себя, прежде чем скрыться за поворотом, обернулся и увидел, что «Иван Иванович» стоит в черном проеме ворот механического цеха и отчаянно жестикулирует. По движению губ Александр разобрал, что речь идет о телефоне. По-видимому, Кивелиди предупреждал, что свяжется с Турецким по телефону, а поскольку у него самого номера не было, то, вероятно, он давал понять, что позвонит «важняку». «Черт, надо бы, конечно, с ним встретиться, — запоминал Турецкий лицо и фамилию неожиданного заводского знакомца, который раскачивался на черном фоне, как марионетка на ниточке, и заговорщически, по-пьяненькому прикладывал указательный палец к губам. — Чего он там молол? На всякий случай встретиться».