Недетское путешествие

Фёдор Венцкевич

Сири отправляется в смертельное путешествие по совершенно безумному миру на поиски своих старых друзей.Он встретит плаксивую собаку, принцессу-оборотня, сквернословящего младенца, четвертинку доктора, путешественника во времени, сумасшедшую колдунью и многих других.И все это лишь затем, чтобы в конце пути найти своих друзей безнадежно повзрослевшими, пусть каждый и сделал это своим неподражаемым способом.Присоединяйтесь и, возможно, вы тоже встретите кого-то знакомого. Книга содержит нецензурную брань.

Эдди

Буквально за горизонтом начиналась Ночная страна, в которой я часто гостил, когда был совсем маленьким. Глупо было не заглянуть, и к вечеру я уже оказался на месте.

За время моего отсутствия там мало что изменилось. Кое-что засохло, испортилось и зачерствело, кое-что сожрали незваные гости, но в целом всё осталось по-прежнему. У меня даже слёзы на глаз навернулись — на правый, конечно, который видит прошлое. Левому, который глядит в будущее — ему что сделается? Тем более, он уже года три ничего не видит. Зараза.

Ох уже эти мне воспоминания. Сири совсем маленький, лежит в своей кроватке, целиком спрятавшись под одеяло. В детской темно, потому что вечер и пора спать. А как спать, если Сири один? Такой большой мир, и Сири в нём один. Как спать-то, а? Стоит заснуть — и ты уже проснулся, а значит, ты уже почти в садике. Садик — говённое слово, его придумали взрослые. Надо: садище! Или даже Cадище, в честь маркиза. Так да, так правильно.

И Сири плотнее закутывается в одеяло и ускользает в Ночную страну, где всё мягкое, безопасное и очень вкусное, потому что сделано из жевачки и мармелада. Цвета в основном розовые и желтые. Вкусы — клубники и вишни. И запах, конечно, тоже клубники и вишни. У Сири есть личная избушка посреди леса, утопающая в сугробах из сахарной ваты. Леденцовые деревья надёжно защищают избушку от врагов. Да и стены из розовой жевачки, как известно, нельзя разрушить. Никакому Садищу туда не пробраться…

Насухо протираю правый глаз. Ну, правда уже, хорош! Так ли уж обязательно реветь, вспоминая прошлое? А вон, кстати, и домик. Клёвый, да. Только уж больно маленький. Не факт, что залезу.

Факт. Не залезу. Потому что на крыльце сидит, обгладывая балясину, здоровенный муравьиный дядька. Ухватил балясину двумя руками и грызёт, точно кость. Крошки и муравьи так и сыпятся у него изо рта на землю. Крошки падают и теряются во мху. Муравьи — бегут обратно к дядьке и присоединяются к его туловищу. С такой нечистью даже и говорить не хочется, не то что ссориться. Не буду заходить. Нет там ничего. Да и садика больше нет. На фиг.

Разворачиваюсь и иду дальше валять дурака. Потому что отлично ведь помню, что идти нужно куда угодно, только не на северо-запад. И, конечно, поленился достать компас. Двинул, в результате, точно на северо-запад. Кто бы сомневался. Опомнился, когда уже начало темнеть. Там, на северо-западе, темнеет быстро. Там у меня всегда страна ночных страхов была. Скверное место для ночёвки, но что делать?

Я тут же бросился искать местечко поспокойнее, чтобы разбить лагерь, да не успел. Слышу — воет. И если бы ещё волк. С волками всё ясно: что не съест, то выплюнет. А тут так воет, что прямо душа вон. Вон из тела и в бега. А тело пускай разбирается как знает. Вот так воет. Чувствую: умереть очень хочется. Или расплакаться. Или отдаться кому — да что угодно, лишь бы этого не слышать. А оно мало того, что не умолкает, так ещё, судя по звукам, и приближается.

Я в этих местах вырос и знаю: убегать бесполезно. Стою, жду. Темнеет. Воет. Больше темнеет. Ближе воет. Вот честно, никому бы не пожелал. Туман ещё начал подниматься, куда ж без него. И наконец из тумана выворачивается оно…

Уф! Он. Спаниель. Русский. То есть, чёрно-белый. Без ошейника, тощий, грязный, в ушах репьи — ужас, а не собака. Впрочем, хорошо, что собака, а не ужас. Вот только такой несчастной и бестолковой псины я сроду не видел. Обвисшая от тоски морда, растерянные слезящиеся глаза и розовый сопливый нос, неустанно что-то вынюхивающий. Потерявшуюся собаку сразу видно. Такая будет искать хозяина, пока не сдохнет. Обнюхал меня равнодушно и попетлял искать дальше.

— Эй! — окликаю я его, — Ты куда это, друг, собрался? Ты хоть представляешь себе, что это за места?

Спаниель остановился и уставился на меня своими тёмными унылыми вишнями.

— Слушай, — говорю, — я сейчас палатку поставлю, там хорошо будет. У меня и колбаса есть. Не уходи пока.

Спаниель подумал, вздохнул и улегся. Положил башку на передние лапы, уткнулся своим рылом в мох и завыл. Нормальные собаки кверху голову задирают, когда воют, а этот — вниз. Но, в принципе, его дело. У меня и своих хватало: палатку разбить, ельника под днище натаскать, канавку от дождя прокопать. Покончив с этим, развел у самого входа костёр побольше, а внутри запалил самого своего крупного светляка. Очень уютно получилось.

— Иди, — говорю, — колбасу будем есть.

Сидит, грустит.

— Слушай, — говорю, — тут нравы простые. Или ты ешь внутри, или тебя едят снаружи.

Это его проняло. Поднялся кое-как и, шатаясь, завалился в палатку. Я тут же вход покрепче завязал и нырнул в спальник. Спаниель сразу в ноги улегся, морду в лапы уткнул и уставился на стену палатки.

А там представление: театр теней приехал. Кому-то голову отрывают, кто-то с ножом крадётся, кто-то с косой — ну, всё в таком духе. И озвучка соотвествующая. Хохочут, скрежещут, ухают, стонут, кричат и бормочут. В общем, о том чтобы спать речи не идет.

— Давай почитаем, что ли, — говорю, — и достаю из рюкзака книжку.

«Повесть о настоящих людях» называется. Автор некто Г. Поттер. Очень духоподъёмное чтение, рекомендую. О героических буднях обычных людей. Автор, правда, почему-то называет их то маглами, то простецами, но это не важно. Почитать этого Поттера, получается, что вся жизнь обычного человека — один сплошной подвиг. Вот прямо от приёма пищи и до туалета, от рождения и до смерти. Потому что всё сам, всё своими руками, без всякой волшебной палочки. Совсем. Особенно автора восхищает, что человек находит в себе силы ещё и радоваться такой жизни. Это ли не подвиг, это ли не торжество духа, не устаёт восклицать уважаемый мистер Поттер.

Что-то в этом, конечно, есть, только автор перегибает. Его послушать, обычный человек, встав поутру и улыбнувшись вместо завтрака, хватает лопату, спускается в метро и начинают рыть тоннель до работы (не забывая шутить и улыбаться). Выкопав его, вместе с другими такими же бедолагами (все улыбаются) сажает в тележку начальство и толкает все это до работы, где той же самой лопатой до вечера с улыбкой перекидывает с места на место огромную кучу дерьма. Потом возвращается домой и, улыбнувшись пару раз вместо ужина, счастливо заваливается спать.

Ну, в принципе, да. Согласен с автором. Так не многие могут.

Я как раз дочитал до главы о крестражах. Автор, сдаётся мне, слегка помешан на ЗОЖ, поэтому сам крестражами не пользуется, другим не советует и очень переживает за тех, кто этому совету не следует. А не следует этому совету никто. Из маглов, конечно. Автор приводит статистику, согласно которой буквально каждый магл хоть раз в жизни да занимался этим делом.

Если верить автору, процесс примерно следующий: простец находит себе особь для спаривания и помещает в неё часть своей души, превращая эту особь в крестраж. Далее, эта особь-крестраж в обязательном порядке исчезает, оставляя простецу весьма небогатый выбор: либо искать сбежавший сосуд в надежде как-нибудь выковырять из него содержимое, либо уж искать новую особь и начинать всё по новой, что чревато, поскольку душа конечна и долго её так делить не получится. Больше того, излишнее увлечение крестражами может привести к полной утрате человеческого облика.

В этом случае несчастный превращается в существо, известное науке как broshenka vulgaris. Выглядит оно как обыкновенная собака (canis vulgaris) с той небольшой разницей, что умеет рыдать, плакать и закатывать истерики.

Тут мне пришлось прервать чтение, потому что я вроде как описался — вся нижняя половина спальника оказалась мокрой. Я уже начал было краснеть, но вовремя обнаружил, что дело не во мне. Дело было в спаниеле, который давно уже ревел в три ручья. Слезы так и катились из его печальных глаз по его измождённой морде, капали на пол и собирались в лужу, в которой и полоскался мой спальник. Я погладил бедолагу по голове и продолжил чтение. И тут меня озарило!

— Так, — говорю я, откладывая книгу в сторону и усаживаясь напротив спаниеля и внимательно его разглядывая. — Кем же ты можешь быть? Эрик? Кей? То-то мне сразу показалось, что морда знакомая… Эдди!?

Тут спаниеля прямо как прорвало. Слезы так и брызнули у него из глаз, а сопли — из носа. Он бросился мне на шею и жалобно завыл прямо в ухо.

— Значит, Эдди, — говорю. — Давно не виделись, дружище. Ладно-ладно, не голоси, сейчас прочитаем, как это поправить.

Нахожу в книжке место, на котором остановился, и читаю (теперь уже вслух) дальше:

К сожалению, процесс превращения в broshenka vulgaris совершенно необратим. Максимум, чего удалось добиться современной медицине, это заставить больного выполнять простейшие команды вроде «лежать» или «сидеть»…

И тут вдруг спаниель перестает реветь и в глазах у него появляется странное выражение. Что-то вроде «а повесился бы вчера, как собирался, мудила, ничего бы этого не было», но немного сложнее.

— Эдди, — говорю я поспешно. — Эдди, ты не горячись. Не принимай поспешных решений. Наверняка всё не так плохо, как тебе кажется. Наверняка есть и плюсы. Как говорят, стерпится — слюбится. И потом, тебе так даже идёт. Только посмотри, какой ты теперь красавик. Практически лев, а не собака. Не то что раньше. Да ты хоть помнишь, каким ты был, Эдди? Жалкий ботан и вечный неудачник. Оно тебе надо?

Эдди молчит и хлюпает носом.

— Знаешь что? — кую я железо, пока оно не остыло. — Я лично считаю, что тебе так гораздо лучше. Правда, Эдди. Забей. А я тебе поводок куплю. И ошейник. Со стразиками. Слушай, а ты команды знаешь? Сидеть там, лежать. Апорт… Ай да Эдди! Ай да молодец! Вот хороший пёсик, вот умничка…