Бриджит Джонс. Без ума от мальчишки

Хелен Филдинг, 2013

Вы никогда не позволяли себе съесть третье пирожное, выпить лишнего или без повода? Вы никогда не забывали забрать детей из школы? Вы не обещали себе, что с понедельника бросите курить и начнете делать зарядку? Никогда не выглядели глупо и нелепо? И не писали в Твиттер о свидании, хотя оно еще не закончилось? Нет? Тогда эта книга не для вас. Хелен Филдинг продолжает историю трогательной Бриджит Джонс. Дневник Бриджит – для таких бедовых и неутомимых искательниц счастья, как она сама. В погоне за счастьем на помощь ей приходят подруги и сайты знакомств, но настоящая любовь ждет Бриджит совершенно в другом месте.

Темная ночь души

19 апреля 2013, пятница (продолжение)

Пять лет. Неужели прошло целых пять лет? Поначалу я не замечала течения времени, задача стояла куда проще: как-нибудь дожить до вечера, дотерпеть, не сойти с ума от боли. К счастью, Мейбл тогда была слишком мала, чтобы что-нибудь понимать, но Билли… До сих пор я вспоминаю, как он бегал по всему дому, повторяя и повторяя: «Мой папа у́мел! (умер)», а в дверях соляными столбами застыли Магда, Джереми и полисмен. Услышав страшную новость, я инстинктивно бросилась к детям, в ужасе прижала к себе. «Что с тобой, мама? Что?!» Гостиная заполнилась представителями официальных правительственных служб и организаций, и кто-то случайно включил телевизор. Как раз передавали новости. На экране появилось лицо Марка и титры:

Марк Дарси. 1956–2008.

Все дальнейшее было как в тумане. Друзья и родственники окружили меня заботой, так что я была как зародыш в матке — душной и к тому же выстеленной войлоком или ватой. Юристы — коллеги Марка — взяли на себя все формальности: завещание, посмертные обязательства, незаконченные дела, личные документы. Я воспринимала происходящее словно бесконечный и немного безумный фильм, снятый в стилистике абсурда. Мне снились сны, в которых Марк был жив. По утрам я часто просыпалась около пяти, и в течение нескольких блаженных мгновений мне казалось, что это был обыкновенный кошмар, что на самом деле все осталось по-прежнему, но потом я вспоминала, и тогда наваливалась боль, которая, пройдя сквозь сердце огромной булавкой, прикалывала меня к постели. В эти минуты я боялась пошевелиться, чтобы боль не распространилась по всему телу, хотя и знала, что через полчаса дети проснутся и мне придется вставать, возиться с памперсами и бутылочками, делая вид, будто все нормально, все хорошо, хотя на самом деле я могла лишь держаться из последних сил, ожидая, пока подоспеет помощь и я смогу запереться в ванной и нареветься как следует, чтобы полчаса спустя вытереть слезы, подкрасить ресницы — и снова в бой, до следующего утра.

Слава богу, у меня были дети. Когда у тебя есть дети, ты не можешь позволить себе развалиться, рассы́паться, опустить руки. Ради них ты должна жить дальше, как бы больно тебе ни было. Жить дальше, двигаться дальше, пусть даже ты не идешь, а ковыляешь. Детям было легче: как я уже говорила, они были достаточно малы, к тому же держать себя с ними (сначала с Билли, а затем и с Мейбл) мне помогала целая армия психологов и специалистов по детской травматической психологии. Это они подготовили «приемлемые версии событий», выработали установки на «истину и искренность», на «разговор по душам» и «прочный тыл», имея который дети могли достаточно безболезненно понять происшедшее и примириться с ним. К сожалению, с точки зрения самого́ «прочного тыла» (только не смейтесь, но имелась в виду я, и никто другой), все происшедшее выглядело совершенно иначе. Ни о каком «безболезненном принятии фактов» не могло быть и речи. Единственным, что я запомнила и что красной нитью проходило через эти бесконечные занятия, сессии и тренинги, был вопрос, сумею ли я выжить. Впрочем, выбора у меня все равно не было. Я должна была раз и навсегда выбросить из головы все мысли и воспоминания, которые так мучили меня после смерти Марка. Наши последние часы вдвоем, плотная ткань его костюма, которую я почувствовала сквозь тонкую ночную сорочку, наш последний поцелуй (прощальный поцелуй, хотя ни он, ни я тогда об этом не подозревали), его взгляд, звук его шагов на лестнице, бесчисленные «если бы» и прочее — все это и многое другое мне необходимо было надежно запереть в самом дальнем уголке памяти, чтобы как минимум не сойти с ума. И надо сказать, что я справилась. Чудом, но справилась. Во всяком случае, я отчетливо помню, что гражданская панихида и прочие траурные мероприятия, организованные друзьями и специалистами с профессионально-сочувственными улыбками, подействовали на меня не так сильно, как я ожидала. В те дни я куда больше раздумывала о необходимости одной рукой менять памперсы, а другой — подогревать на сковородке рыбные палочки. Именно тогда я поняла, что удерживать корабль на плаву, не давать ему зачерпнуть воды, пусть он и кренится на один борт, — в этом заключено девяносто процентов успеха. И я сумела это сделать, сумела наладить нормальную жизнь если не для себя, то для детей, и в этом мне здорово помог Марк, который, как и подобает профессиональному юристу, содержал свои дела в идеальном порядке. Он позаботился и о завещании, и о страховке, и о нашем финансовом обеспечении, благодаря которому мы смогли перебраться из особняка в Холланд-парке (слишком много воспоминаний было у меня с ним связано) в собственный небольшой дом в Чок-Фарм^[12]. Об оплате школьного обучения, некоторых других крупных расходов и иных сугубо практических вещах Марк тоже позаботился. Помимо всего прочего, теперь я ежегодно получала неплохой доход с вложенных им средств и могла позволить себе не работать — только заниматься Мейбл и Билли, моим Марком в миниатюре, единственным, что у меня от него осталось. Благодаря ему я все еще жива, благодаря ему все еще жив Марк.

Вот так, по шажку, прихрамывая на обе ноги, я и жила — мать-одиночка, вдова. Со стороны могло показаться, будто у меня все более или менее в порядке, но внутри я чувствовала себя пустой, выжженной дотла, как каменный дом после пожара: стены еще стоят, но внутри только угли и остывшая зола. Я перестала быть собой, я почти перестала быть человеком, и мои друзья терпели это почти четыре года.

Но потом это им надоело.

Примечания

12

Район в Северо-Западном Лондоне, где живут известные писатели, художники, артисты.