Оседлав желтого джина

Худайберди Тухтабаев, 2018

Жил-был на свете мальчик по имени Хашим. Не желал он учиться, помогать матери по хозяйству. Однажды в руки этого лентяя попала сказочная волшебная шапка, которая могла исполнить любое желание хозяина. Преисполненный уверенности в том, что с помощью чудесной шапки он совершит множество героических поступков, Хашимджан отправляется странствовать по свету. И каких только испытаний, каких приключений ни произошло с ним, пока он наконец понял, что без труда, без знаний человек ничего не добьётся.Обложка оформлена Маткаримовым М.

Чудеса начинаются

Вообще мама правильно сделала, что выгнала меня из дома. Давно я собирался крепко взяться за одно дело. Да всё некогда было. А сейчас оказался на улице голодный, одинокий, никому не нужный и сразу вспомнил сказку про волшебную шапочку. Её мне рассказывала бабушка, когда гостила у нас в прошлом году. Вот эта сказка.

Жил-был на свете пастушок. Всё у него шиворот-навыворот получалось. Невезучий был, как я. Все считали его дураком, за человека не принимали. Один злодей даже у него невесту отобрал. И падишах над ним здорово издевался.

Мучился парень, мучился, а потом — бац! — нашёл красивую шапочку из белой шерсти, с узорами по краям. И оказалась эта шапочка не простой, а волшебной. Она помогла парню отбить у злодея невесту, отомстить царю и сделать ещё кучу добрых дел.

— Эх, заиметь бы и мне такую шапочку… — вздохнул я, прослушав сказку.

— А ты поищи её, внучек, поищи! — сказала бабушка, погладив мне голову. — Говорят, долго и счастливо жил тот юноша на белом свете. А перед смертью спрятал волшебную шапочку и наказал ей помогать людям.

— А не говорят, где он её спрятал? — спросил я не без ехидства.

Я же знал: что бывает в сказках, в жизни не случается.

— Говорят, — ответила бабушка убеждённо. — Где-то в этих окрестностях она спрятана. Аллах её знает, может, даже в вашем кишлаке захоронена. И ждёт небось не дождётся своего милого хозяина…

«Хозяином волшебной шапочки должен быть Хашимджан Кузыев», — сказал я себе. И стал искать. Поначалу проверил головные уборы всех жителей кишлака. Оказалось, что почти у всех тюбетейки, у тракториста Ибраима Качи — кепка, у рисовода Анатолия Кима — соломенная шляпа, и только пастух Далбулбай Джулбулбай носит шапку. Но она вовсе не из шерсти, а из лисьей шкуры. И называется малахаем.

Потом я перекопал весь пустырь, что за садом головастика Арифа. Может, положили шапочку в шкатулку и зарыли как клад?

На пустыре ничего не было. Я даже кур обрадовал — навозную кучу у фермы расковырял.

И всё зря.

Но теперь я знал, где надо искать мою волшебную шапочку. Всякие сокровища и, конечно, волшебные вещи прячут обычно в какой-нибудь старой, заброшенной лачуге, которую даже одичалые коты стороной обходят. Про это можно прочитать в любой книжке. А такая лачуга в нашем кишлаке есть. Недалеко от пустыря, где мы мячи гоняем.

Итак, буду искать волшебную шапочку. Но сначала надо раздобыть еду.

Спрятав портфель в траве у арыка, я забежал к соседке.

— Ты чего так поздно, Хашимджан?

— Мама просила занять у вас две лепёшки до завтра.

— Пожалуйста, сынок, пожалуйста… Уложил ещё горячие лепёшки в портфель — и ноги в руки. Лачуга стояла совсем одиноко. Мрачная, она зловеще смотрела на меня оконцами, похожими на тёмные глазницы скелета. Человек я не трусливый, но всё же сюда надо было прийти днём. А то ведь, пока я ходил как привязанный вокруг дома, нюхал запах плова да сообразил наконец, как добыть лепёшки, солнце село и на кишлак Опустились сумерки.

Я осторожно подкрался к окошку и вполз в хижину. Темнотища — глаз выколи. А тут ещё кто-то навстречу мне кинулся: похоже, волк! Я закричал и со страху двинул сумкой. Волк взвизгнул и выскочил в окно. И тут я узнал его: это был одноухий пёс мельника Шергазы Хромого. Если здесь скрывается самая трусливая собака кишлака, значит, бояться мне нечего. Надо приниматься за дело.

Я перебрал весь мусор на полу, обшарил трещины в стенах, разрыл ногтями мышиные норы. Ничего. Зря, видать, ищу эту волшебную шапку. Её, наверное, никогда и не было.

Сел на пол у окна, где посветлее, достал лепёшку. Она вкусно пахла — тесто, видать, замешивали на молоке. Чиркнул спичкой, и — о чудо! — прямо передо мной, на противоположной стене, зияла дверь. Как же я её не заметил?! А может, раньше её не было? Ведь я светил спичками и обшарил все стены. Уже не шапочка ли мне помогает?! Открыл дверь, зажёг спичку. Ого, вот это богатство — целый ворох всякого тряпья! Уж где ей запрятаться, волшебной шапочке, как не в этой куче утильсырья?!

Разные лоскутки, старый брезентовый сапог, сито, расплющенный алюминиевый таз, галоша, дохлая крыса, черепки разбитого фарфорового чайника, рукав чапана, шапка… Новенькая шапка из белой шерсти с красивым узором по краям, вышитым шёлковыми нитками. Неужели это она, моя волшебная шапочка?

— Да, это я! — раздался вдруг тоненький голосочек. — Здравствуй, Хашимджан!

— Здравствуй, моя шапочка, — прошептал я, дрожа от счастья. — Я тебя так долго искал…

— Я тоже очень долго ждала тебя, Хашимджан…

— Правда, что ты волшебная?

— Правда, Хашимджан, правда. Как только ты захочешь, могу построить дворец, сделать тебя падишахом… Молви только присказку: «Наверху небо, внизу земля, исполни моё желание, шапочка моя!»

— Ну уж в падишахи мне ни к чему, — хихикнул я. — Мне бы чего попроще, чтобы неприятностей поменьше было.

— Это очень легко, Хашимджан. Станешь невидимкой, и никто тебе худого не сможет сделать.

— Вот здорово! Сделай меня невидимкой, шапочка!

— А присказка? Ты про неё не забывай. Надень меня и хотя бы про себя произнеси присказку.

— Ладно. — Я надел волшебную шапочку и сказал: — Наверху небо, внизу земля, исполни моё желание, шапочка моя!

Потом побежал домой.

Заплаканная мама что-то строчила на швейной машинке, Айша готовила уроки.

— Мама! — позвал я тихонько.

Мама встрепенулась, оглядела комнату, чутко прислушиваясь. Потом покачала головой и тяжко вздохнула:

— Видать, послышалось…

Я сел к столу, придвинул к себе миску с остывшим пловом.

— И куда мог деться твой брат? — сказала мама, кинув жалобный взгляд на Айшу.

А та даже головы не подняла от своих тетрадок. Пожала плечами и промычала:

— Не зна-аю…

«Ну подожди, примерная ученица! — подумал я. — Так-то ты любишь родного брата? Он страдает, мучается, а тебе нипочём, да?!»

— Ночь на дворе, а он не евши после школы, — сказала мама и заплакала.

— Сами виноваты, — буркнула примерная школьница Айшахон. — Не гнать его надо было, а только наказать. Ничего с ним не случится, сейчас придёт.

— Придёт, говоришь… — прошептала мама, утирая слёзы.

И что тут произошло, не понимаю: из глаз моих брызнули слёзы. Потом кашель напал. Рис, что ли, застрял в горле…

— Айшахон, ты слышишь, доченька? — вскочила мама с места. — Вроде кто-то кашляет, а?

Проклятый кашель! Чтобы сдержать его, я даже рот зажал. Куда там, хуже стало — икать начал.

— Слышишь, доченька, слышишь?..

Вы бы видели лицо моей Айшахон! Сгребла в охапку тетради и учебники, словно их могли утащить, и озирается по сторонам.

— Слышу… — прошептала она изумлённо. — Товба! Вроде это наш Хашим. Но где же он?!

Вот так-то, примерная ученица! Выходит, шапочка моя и в самом деле волшебная!

Я подошёл к холодильнику и, осторожно открыв дверцу, сдёрнул с головы шапку.

Мама и Айшахон так и присели.

— Ты откуда появился? — вскричали они разом.

— Из холодильника. Там сидел… Бедная мама пристально посмотрела на меня и, кажется, поверила.

— Да ты весь оледенел, мой мальчик, — запричитала она. — И глаза у тебя красные… Плакал небось, бедняжка, переживал, что мама выгнала из дома!

Уложила она меня в постель, укутала несколькими ватными одеялами, заставила проглотить таблетки и напоила горячим чаем.

А я лежу постанываю: не стану же раскрывать свою тайну. Только пикни — шапочки как не бывало! Отберут. Или прикажут в сельсовет отнести, сдать. Лучше уж притвориться, будто и в самом деле из холодильника вылез.

Постонал я немного, постонал, потом закрыл глаза и уснул, крепко прижимая к груди волшебную шапочку.

Дела мои пошли — просто блеск. Вот, значит, какое оно, счастье! Ничего не делаю, хожу песенки распеваю, а получаю одни пятёрки. И главное, никого не упрашиваю дать списать домашнее задание. Надеваю волшебную шапочку, захожу в дом учителя, сажусь за письменный стол и списываю всё с готовеньких конспектов. А чтобы об этом никто не догадался, нарочно делаю одну-две ошибки или сажаю в тетрадь красивую кляксу.

Труднее оказалось с устными предметами. Ведь тут надо выйти к доске и отвечать по памяти. Но я и здесь нашёл выход. Попросил волшебную шапочку читать мне ответы по учебникам. Она вначале плохо справлялась, но потом привыкла.

Вы бы видели, как меня стали уважать! Зовут только Хашимджаном, всем в пример ставят: «Тебе не стыдно, Ариф, получать четвёрки, когда Кузыев и то учится на одни пятёрки!» Ребята в классе решили сместить старосту и вместо него избрать меня. Мама специально к папе в Мирзачуль съездила, чтобы порадовать его моими успехами. А Айшахон сама стала всё за меня делать. «Тебе, наверно, братец, тяжело отлично учиться и по хозяйству помогать. Дай лучше я поработаю», — говорила она.

Всё шло отлично. Пока я сам дела не испортил. Допустил ошибку. И очень глупую. Слава моя мигом рухнула. Начисто опозорился. На всю школу.

И поделом мне. Нечего было спешить. До конца четверти оставалось больше двух недель. А тут мне в руки попался классный журнал. Как будто что-то толкнуло меня изнутри: взял да вывел себе и дружку Касыму пятёрки за четверть. По семи предметам. Понадеялся, что никто не заметит.

Первым шум поднял, конечно, Кабулов. К нему присоединился учитель родного языка. А потом, ясное дело, всё закружилось каруселью:

«Вы слыхали, Кузыев-то, оказывается, сам себе пятёрки ставил! Вот тебе и отличник!» Тотчас вызвали к директору. Захожу в кабинет, а там сидят все семь учителей. В углу стоит Касым, красный, потный, перепачканный чернилами. Носки ботинок разглядывает.

— Подойди-ка, Хашимджан, сюда, — сказал Атаджан Азизович и ткнул пальцем в журнал: — Кто поставил вам эти отметки?

Я сделал удивлённое лицо и пожал плечами.

— Не знаю…

— Ага, — сказал директор. — И Касымджан тоже не знает. Прекрасно!

— Ничего не знаю! — вскричал Касымчик, чуть не плача. — Никаких отметок я себе не ставил!

— Это вы сделали вдвоём, — сказал учитель физики. — Уж лучше признайтесь…

— Вы неправы, — возразил кто-то из учителей. — Неправы, что хотите обвинить в этом проступке и Хашимджана Кузыева. Следует учесть, что он в последнее время очень подтянулся: учится отлично, дисциплина хорошая. Зачем ему делать такое? У него и так в четверти были бы почти одни четвёрки и пятёрки.

— Это верно. Кузыев очень изменился к лучшему.

Учителя разом повернулись к Касыму и в один голос заговорили:

— Зачем ты это сделал?

— Как тебе не стыдно, Касым!

— Хочешь получать пятёрки — занимайся побольше.

Где же это видано такое творить? Стыдно, ох, как стыдно!..

— Своим поступком ты и товарища подвёл, Касым!

— Я… я… — начал Касым и заплакал. Бедный Касымджан! Я натворил, а отвечать приходится ему.

Я решительно выступил вперёд и твёрдо сказал:

— Простите меня, Атаджан Азизович. Пятёрки поставил я. Касымджан про это даже не знал.

— Что-о? — вскричали все хором. — Ты?

— Да, я. Касым тут ни при чём… Все встали и окружили меня. И пошло, и пошло… Говорили, что своим поведением я позорю папу, передового механизатора, и маму, знатную доярку. Тяну назад показатели родной школы. Говорили, что если буду плохо учиться, то не смогу стать ни инженером, ни агрономом, ни зоотехником.

— Неправда, я обязательно стану инженером, — обозлился я.

— Никак не сможешь, поверь нам, Кузыев!

— Не инженером, так зоотехником буду!

— Без знаний тебя не только в зоотехники, пастухом не возьмут.

— Возьмут, ещё как возьмут! Лишь бы я сам этого захотел.

Пусть не думают, что Хашимджан Кузыев может так легко сдаться. Я ещё своё докажу.

У меня есть моя бесценная шапочка. И пока она моя, я могу не учиться, могу ничего не знать, но если захочу — стану кем угодно. Пусть запомнят это мои дорогие учителя. Хашимджан Кузыев ещё перевернёт горы, высушит моря, добьётся всемирной славы!

Я не стал ждать. В ту же ночь собрался в путь-дорогу — пока мама не узнала, что я натворил в школе.

Прощай, мой дорогой кишлак! Прощай, голубая речка, прыгающая с камня на камень! Прощайте, тенистые фруктовые сады! Ваш верный друг покидает вас. И надолго. Он уже не будет ломать ваши ветки, вбивать гвозди в ваши гладкие стволы…

Прости меня, дорогая мамочка! Я тебя очень часто волновал, огорчал, а теперь вот надолго покидаю. Прости, мама…

Счастливо вам оставаться, мои кудрявые сестрёночки!

Иногда я вас колотил, таскал за косы, иногда смешил, дурачась, и часто защищал, когда вас обижали озорные мальчишки. Теперь вы остаётесь без брата-заступника. Очень плохо, что есть ещё на свете озорные мальчишки. Если вы соскучитесь по мне, сестры, гляньте на мой портрет. Только не плачьте. Ваш брат ещё вернётся. Тогда все будут восхищаться им. А вы будете гордиться. Учителя тоже будут гордиться, хотя они сегодня не поверили мне. Но я им прощаю.

И вы простите мне, нерешённые мои задачки, ненаписанные упражнения, непрочитанные книги! Вас, признаться, мне не очень-то жалко, но вот я иду, иду в полночь по спящему, тихому кишлаку, и почему-то глаза мои полны слёз…

Где-то одиноко воет собака. Она будто тоскует оттого, что в кишлаке теперь не будет весёлого Хашимджана Кузыева.

Высоко в небе плывёт полная луна. Она ласково освещает мне дорогу и словно хочет пожелать счастливого пути…