Цивилистический процесс: вчера, сегодня, завтра. Liber Amicorum. В честь профессора И.В. Решетниковой

Коллектив авторов (2023)

Сборник научных трудов — Liber Amicorum — объединил статьи ведущих российских правоведов, подготовленные в честь одного из выдающихся процессуалистов современной России, доктора юридических наук, профессора, заслуженного юриста Российской Федерации Ирины Валентиновны Решетниковой. Статьи посвящены актуальным проблемам российского и международного цивилистического процесса, перспективам его совершенствования, многие тезисы продолжают и творчески развивают идеи И.В. Решетниковой. Особое внимание уделено вопросам доказательственного права и судебного доказывания. Для преподавателей, научных и практических работников, студентов и аспирантов юридических вузов и факультетов, а также для всех, кто интересуется проблемами современного цивилистического процесса.

Д.Б. Абушенко

Материально-правовой эффект незаключенного договора (порочной сделки), составляющего содержание мирового соглашения: размышления, навеянные институтом заверения об обстоятельствах

Уральский государственный юридический университет им. В.Ф. Яковлева, Екатеринбург, Россия; [e-mail]

Дмитрий Борисович Абушенко — профессор кафедры гражданского процесса Уральского государственного юридического университета имени В.Ф. Яковлева, доктор юридических наук.

В настоящей статье рассматривается проблематика гражданско-правовых последствий неутвержденных судом мировых соглашений, содержащих заверения об обстоятельствах. Анализируется охранительное правоотношение, содержанием которого является возмещение реципиенту убытков (уплата неустойки) за недостоверность таких заверений. Поднимаются вопросы, связанные с допустимостью взыскания убытков и неустойки в рамках ранее возбужденного судебного дела, а также в случае, если мировое соглашение не было утверждено вследствие отсутствия полномочий у представителя стороны, давшей недостоверные заверения. Обсуждается тематика, связанная с процессуальным статусом субъекта, который, не являясь спорящей стороной, тем не менее дает заверения об обстоятельствах, включенных в мировое соглашение.

Ключевые слова: мировое соглашение; отказ в утверждении мирового соглашения; заверения об обстоятельствах; отсутствие полномочий у представителя стороны; автономность требования; реципиент; третьи лица, не заявляющие самостоятельных требований относительно предмета спора.

THE SUBSTANTIVE EFFECT OF AN UNFINISHED CONTRACT (VICIOUS TRANSACTION) THAT CONSTITUTES THE CONTENT OF A SETTLEMENT AGREEMENT: REFLECTIONS INSPIRED BY THE INSTITUTION OF ASSURANCES ABOUT THE CIRCUMSTANCES

D.B. Abushenko

Ural State Law University named after V.F. Yakovlev

Dmitry B. Abushenko — Doctor of Law, Professor of the Department of Civil Procedure of the Ural State Law University named after V.F. Yakovlev.

This article discusses the problems of civil consequences of non-court-approved settlement agreements containing assurances about the circumstances. A protective legal relationship is analyzed, the content of which is compensation to the recipient of losses (payment of a penalty) for the unreliability of such assurances. Questions are raised related to the admissibility of recovery of damages and penalties in the framework of a previously initiated court case, as well as if the settlement agreement was not approved due to the lack of authority of the representative of the party who gave false assurances. The topics related to the procedural status of the subject, which, while not being a disputing party, nevertheless gives assurances about the circumstances included in the settlement agreement, are discussed.

Keywords: settlement agreement; refusal to approve the settlement agreement; assurances about the circumstances; lack of authority from the representative of the party; autonomy of the claim; recipient; third parties who do not make independent claims regarding the subject of the dispute.

* * *

Введение

Ранее мы уже обращались к проблематике материально-правовых последствий неутвержденных судом мировых соглашений — для случаев, когда основная цель спорящих сторон состоит именно в «препарировании» спорного материального правоотношения (а прекращение судебной процедуры является желаемым, но отнюдь не необходимым результатом, сиречь своеобразным дополнительным условием), нами обосновывалась идея автономности позитивного материально-правового эффекта сделки, составляющей содержание мирового соглашения^[6]. Полагаем, что подобные случаи отнюдь не уникальны: вполне допустимо поставить вопрос о материально-правовых последствиях неутвержденных судом мировых соглашений и применительно к «сердцевине» этого института — той гражданско-правовой сделке, которая совершена спорящими сторонами именно для целей окончания судебного производства.

Внешне такая постановка вопроса выглядит весьма надуманно. Действительно, основной аргумент против очевиден: если сделка порочна с точки зрения цивилистической, то неужто она может породить какой-то позитивный материально-правовой эффект только лишь потому, что оказалась облечена в «одежды» мирового соглашения? Схожий вопрос следует поставить и для случая, когда договор, составляющий содержание мирового соглашения, квалифицирован как незаключенный. Согласимся: действительно, нет никаких сомнений в том, что пороки сделки (незаключенность договора) не преодолеваются процессуальной формой; правопорядок не должен допускать саму возможность особого правового «бытия» только лишь потому, что сделка стала предметом судебной оценки применительно к институту мирового соглашения. Но что тогда могло бы выступить объектом доктринального анализа? Есть ли вообще какой-то серьезный повод для самого обсуждения позитивного материально-правового эффекта незаключенного договора (порочной сделки), составляющего содержание мирового соглашения? Полагаем, на этот вопрос следует дать утвердительный ответ. Итак, мы предлагаем обратиться к конструкциям, которые с точки зрения гражданского права моделируют некие правовые последствия (помимо реституционных) именно на случаи недействительности сделки либо незаключенности договора. Самым очевидным примером здесь выступает институт заверения об обстоятельствах.

Начнем с того, что с момента появления соответствующей нормы^[7] в отечественном гражданском законодательстве минуло уже более семи лет, однако, насколько нам известно, на настоящее время вообще отсутствуют какие-либо исследования, в которых авторы анализировали бы механику функционирования данного института именно применительно к случаю, когда заверения об обстоятельствах являются составной частью сделки, составляющей содержание мирового соглашения. Меж тем, конечно же, имеются серьезные предпосылки к тому, чтобы принципиально допустить включение заверений об обстоятельствах в мировое соглашение. Действительно, стороны, находящиеся в состоянии правового конфликта, чаще всего уже исчерпали некий «доверительный потенциал», а потому в ряде случаев готовы к урегулированию спора только при наличии неких страхующих правовых механизмов. Например, истец, уже потративший время и денежные средства на судебную защиту, готов к заключению мирового соглашения исключительно лишь при условии включения в него заверений о том, что предоставляемая взамен денежного требования вещь не обременена правами третьих лиц, а сама такая сделка для ответчика не будет являться крупной. Разумно ли такое преддоговорное требование со стороны истца? Полагаем, да: он прекрасно просчитывает риски и понимает, что, к примеру, с кассационной жалобой на определение об утверждении мирового соглашения может обратиться третье лицо, имеющее права на вещь, подлежащую передаче ответчиком по мировому соглашению; кроме того, истец не исключает подачу такой жалобы от акционеров ответчика, которые будут ссылаться на крупный размер сделки и нарушение требований о ее одобрении. Что в итоге получает истец? Понятно, что содержащиеся в мировом соглашении заверения об обстоятельствах не гарантируют законность судебного определения о его утверждении, однако у истца появляется вполне ощутимый стимул тем не менее мировое соглашение заключить, поскольку даже при отмене соответствующего определения судом вышестоящей инстанции у него возникнет новый инструмент защиты — самостоятельное требование о взыскании убытков или неустойки (по основаниям, связанным с недостоверностью данных ответчиком заверений об обстоятельствах)^[8],^[9].

Есть ли какие-либо контраргументы к самой идее о допустимости использования института заверений об обстоятельствах в содержании мирового соглашения? Полагаем, их немного. Похоже, главный довод здесь — это потенциально возможный новый спор о взыскании убытков или неустойки. Получается, что не исключена ситуация, когда и первоначально возникший спор не завершился мирным урегулированием и при этом у одной из сторон возникло новое денежное требование к оппоненту^[10]. Кроме того, если заверения об обстоятельствах даются третьим лицом, то, видимо, это должно влечь усложнение процесса — такого субъекта следует наделить определенным процессуальным статусом.

В то же время вряд ли перечисленные контраргументы перевешивают общий положительный стимулирующий эффект, который достигался бы использованием института заверений об обстоятельствах в мировом соглашении. Возможное «удвоение» спора, вытекающее из реализованной в законе идеи автономности, не является чем-то уникальным для отношений, складывающихся при заключении и утверждении мирового соглашения, а также при исполнении соответствующего судебного акта. Скажем, условие о неустойке в мировом соглашении схожим образом может повлечь возбуждение новой судебной процедуры в случае, если должник не исполнит принятое на себя обязательство. Вполне возможно возникновение нового материально-правового спора и тогда, когда до утверждения мирового соглашения одна из сторон произведет по нему исполнение, а само мировое соглашение в итоге не будет утверждено судом.

Усложнение процесса, состоящее в наделении статусом лица, участвующего в деле, субъекта, который, не являясь спорящей стороной, дал заверения об обстоятельствах, радикально вряд ли что-то меняет, поскольку за таким усложнением практически сразу последует окончание судебной процедуры вследствие утверждения мирового соглашения. Если же суд откажет в его утверждении, то ничто не препятствует вынесению определения о прекращении указанного процессуального статуса.

Итак, для оборота в целом появление нового инструмента, использование которого увеличивает шансы на заключение мирового соглашения, крайне ценно. Однако автономность института заверений об обстоятельствах, а также отдельные особенности, связанные с субъектным составом охранительного правоотношения, дают повод к обсуждению некоторых вопросов.

I. Процедурные особенности взыскания убытков и неустойки

Первый вопрос связан с допустимостью взыскания убытков и неустойки в рамках ранее возбужденного судебного дела. Собственно, здесь теоретически есть всего два варианта: один предполагает такую возможность, другой же основывается на необходимости предъявления кредитором нового иска о взыскании убытков и неустойки.

Рассмотрение вопроса об ответственности в рамках ранее возбужденного судебного дела предполагает, что, во-первых, дело будет в производстве того же судьи, что рассматривает или уже рассмотрел первоначальное притязание (далее — «основной иск»), во-вторых, судье будут доступны все ранее представленные в дело доказательства, и, в-третьих, для случая, когда заверения даны истцом, возможно будет использование конструкции встречного иска, направленного к зачету по первоначальному требованию. Эти три момента, конечно, важны: судья уже имеет определенное представление о поведении сторон, нет необходимости в повторном представлении тех же самых доказательств, а при удовлетворении первоначальных и встречных требований в итоговом судебном акте будет произведен зачет на совпадающую сумму. Однако полагаем, все же более правильным было бы не перегружать ранее возбужденное дело, а предоставить лицу, которое получило недостоверные заверения (далее — «реципиент»), право защищаться самостоятельным иском. К этому выводу нас подталкивают несколько доводов.

Первый состоит в том, что рассмотрение нового иска о взыскании убытков и неустойки судом, ранее разрешившим спор по основному иску, может нарушать общее правило о территориальной подсудности (для случая, когда фигура ответчика по основному и новому иску не совпадает) либо правило о договорной подсудности (для случая, когда стороны прямо указали компетентный суд для требования о взыскании убытков и неустойки в тексте мирового соглашения). Более того, нельзя исключать и ситуации, при которых требование о взыскании убытков и неустойки подлежит рассмотрению в иной подсистеме (скажем, когда основной иск был рассмотрен арбитражным судом, а притязание реципиента компетентен рассматривать суд общей юрисдикции) или третейским судом (при наличии соответствующей оговорки в отношении требований, которые могли бы быть предъявлены вследствие недостоверности данных заверений).

Второй довод связан с предметом доказывания — он будет радикально иным, по сути, никак не совпадающим с предметом доказывания по основному иску. Собственно, и доказательства в большинстве случаев тоже будут новыми, отличными от тех, что уже имеются в материалах дела.

Третий довод отсылает нас к ситуации, когда заверения были даны не спорящими по основному иску сторонами, а третьим лицом. Поскольку по требованию о взыскании убытков и неустойки отвечать будет именно это лицо, то в итоге окажется, что в рамках одного судебного дела рассматриваются довольно разные иски с несовпадающим субъектным составом.

Наконец, четвертый довод связан с возможной инстанционной «разбалансировкой». Например, если неутвержденное мировое соглашение заключалось сторонами в проверочной инстанции, то в итоге окажется, что судебный акт, принятый по основному иску, проходит проверку в апелляции или кассации, а уже заявленное требование реципиента подлежит рассмотрению в суде первой инстанции.

II. Последствия отсутствия полномочий у представителя стороны, давшей недостоверные заверения

Второй вопрос мы бы сформулировали следующим образом: допустимо ли взыскание реципиентом убытков и неустойки, если мировое соглашение не было утверждено вследствие отсутствия полномочий у представителя стороны, давшей недостоверные заверения?

Необходимо выделить два самостоятельных случая:

1) судебная доверенность, выданная представителю, вообще не содержит указания на такое специальное полномочие, как заключение мирового соглашения;

2) судебная доверенность, выданная представителю, включает указанное специальное полномочие, однако сделка, составляющая содержание мирового соглашения, подлежала одобрению по правилам корпоративного законодательства либо согласованию с иным субъектом.

Обратимся к первому случаю. Формально рассуждая, отсутствие указания в судебной доверенности на право заключать мировое соглашение, конечно же, совершенно явно проявляет волю стороны: выдавая такую доверенность, она однозначно исключала саму возможность вступления в договорно-правовую связь по вопросу, связанному с мирным окончанием судебной процедуры, посредством волеизъявления представителя. Более того, судебная доверенность представителя — это обычное письменное доказательство, которое надлежало учитывать и процессуальному оппоненту. Действительно, элементарная осмотрительность должна была подтолкнуть реципиента к выяснению вопроса о том, почему мировое соглашение подписывается в отсутствие надлежащего полномочия. Ответ, таким образом, вроде бы очевиден: подобное мировое соглашение не может порождать материально-правового эффекта в виде возникновения охранительного правоотношения, содержанием которого является возмещение реципиенту убытков (уплата неустойки) за недостоверность заверений.

Впрочем, на наш взгляд, могут быть нюансы. Предположим, что мировое соглашение подписано судебным представителем по доверенности, в которой не содержится необходимое специальное полномочие, однако ходатайство об утверждении мирового соглашения в судебном заседании заявлено самим доверителем. Действительно, с точки зрения судебной процедуры это не исправляет дефекта — суд откажет в утверждении мирового соглашения, видимо, предложив переподписать такое мировое соглашение. Но что произойдет, если доверитель в итоге передумает и откажется сам подписывать ранее согласованное мировое соглашение (либо выдать надлежащую доверенность своему представителю)? На наш взгляд, в этой ситуации у суда нет оснований для утверждения мирового соглашения, однако вполне можно поставить вопрос о согласовании сторонами условий о заверении обстоятельств. Действительно, ведь воля доверителя ранее уже была выражена, причем выражена в отношении условий, содержащихся в конкретном письменном документе, который к тому же исследовал суд. То, что такого выражения оказалось недостаточно для утверждения мирового соглашения, отнюдь не означает автоматического поражения соглашения о заверении обстоятельств. Видимо, в этой и подобных ситуациях^[11] более верным было бы защищать интерес реципиента — раз он смог убедить процессуального оппонента в необходимости включения в мировое соглашение заверений, раз в итоге уполномоченное лицо четко и однозначно выразило свою волю к заключению мирового соглашения на согласованных условиях, то наказывать его (реципиента) за неосмотрительность в изучении судебной доверенности представителя процессуального оппонента было бы не совсем правильно. Наоборот, непоследовательное поведение процессуального оппонента (доверителя) как раз подталкивает к выводу о том, что он не должен в итоге извлечь из этой ситуации положительного для себя правового результата (а таковым как раз и будет признание соглашения о заверении обстоятельств незаключенным).

Далее проанализируем второй случай. Здесь ситуация иная: судебная доверенность, выданная представителю, включает указание на специальное полномочие, однако сделка, составляющая содержание мирового соглашения, подлежала одобрению по правилам корпоративного законодательства либо согласованию с иным субъектом. Предположим, заверение касалось именно одобрения — сторона письменно подтвердила, что сделка, составляющая содержание мирового соглашения, не является крупной. В дальнейшем же подписанное мировое соглашение не было утверждено судом именно в силу крупности сделки и отсутствия необходимого одобрения. Должно ли лицо, давшее заверение, отвечать за это? Полагаем, что нет никаких предпосылок для обратного вывода: воля сторон согласована; конструкция ответственности за недостоверное заверение выступает своеобразным страхующим механизмом для реципиента, который согласился на заключение мирового соглашения в неопределенной ситуации, связанной с возможным корпоративным одобрением. Иное решение просто обессмысливало бы само применение института заверений об обстоятельствах.

III. Процессуальный статус субъекта, давшего заверения об обстоятельствах, включенных в мировое соглашение

Третий вопрос связан с процессуальным статусом субъекта, который, не являясь спорящей стороной, тем не менее дает заверения об обстоятельствах, включенных в мировое соглашение^[12].

Выше мы уже обратили внимание на то, что наделение такого субъекта статусом лица, участвующего в деле, ведет к определенному усложнению процесса. В то же время остался открытым вопрос о том, к какой разновидности лиц, участвующих в деле, должен быть в итоге отнесен этот субъект.

Судебное определение, которым отказано в утверждении мирового соглашения, может породить материально-правовое притязание реципиента к лицу, давшему заверения об обстоятельствах. В этом смысле такое определение влияет на динамику нового (отличного от спорного) материального правоотношения, что дает основания для его привлечения со статусом третьего лица, не заявляющего самостоятельных требований относительно предмета спора, на стороне реципиента. Правда, здесь вполне возможно возникновение определенной коллизии: чаще всего лицо, дающее заверения, каким-то образом связано не с реципиентом, а с процессуальным оппонентом (например, физическое лицо, являющееся мажоритарным акционером, дает заверения в отношении обстоятельств, связанных с деятельностью компании). В итоге лицо, дающее заверения, привлекается третьим лицом, не заявляющим самостоятельных требований относительно предмета спора, на стороне реципиента, а его действительные интересы совпадают с интересами процессуального оппонента.

Заметим также, что наделять лицо, давшее заверения об обстоятельствах, необходимым процессуальным статусом следует до того, как будет рассмотрен вопрос об утверждении мирового соглашения, — это позволит ему высказать суду свои доводы при разрешении данного вопроса, а в будущем даст основание для применения правил преюдиции в новом судебном деле, возбужденном по требованию реципиента.

Не самая простая ситуация возникает в случае, когда выгодоприобретателем по мировому соглашению становится не спорящая сторона, а иной субъект (речь идет о ситуации, когда в мировом соглашении указано, что заверения адресованы именно такому лицу). Понятно, что выгодоприобретатель тоже должен иметь определенный процессуальный статус — было бы странно, если бы вопрос об утверждении мирового соглашения разрешался без его участия. Статус стороны такой выгодоприобретатель иметь не может: по логике его следует привлечь третьим лицом, не заявляющим самостоятельных требований относительно предмета спора, на стороне субъекта, выступающего должником в мировом соглашении (ведь именно с ним возникнет материально-правовая связь при вынесении судебного определения об утверждении мирового соглашения). Однако выше мы предложили наделять статусом третьего лица и субъекта, который, не являясь спорящей стороной, тем не менее дает заверения об обстоятельствах, включенных в мировое соглашение. В итоге возможная материально-правовая связь, содержанием которой является обязанность возместить убытки и уплатить неустойку при недостоверном заверении, возникает между субъектами, ни один из которых не является стороной! Скажем прямо: это не самый обычный казус; здесь получается, что субъект, давший заверения, будет третьим лицом на стороне реципиента, уже имеющего статус третьего лица.

Безусловно, это далеко не все вопросы, которые бы следовало поставить применительно к механике функционирования института заверений об обстоятельствах внутри судебной процедуры для случаев, когда, несмотря на заключенное мировое соглашение, она тем не менее не была окончена. Полагаем, что вдумчивый анализ сопряжения нового гражданско-правового феномена с известной процессуальной материей позволит выявить законодательные шероховатости и хотя бы отчасти помочь правоприменителям и спорящим сторонам.

Список литературы

Абушенко Д.Б. Гражданско-правовые последствия неутвержденного мирового соглашения: постановка проблемы // Примирительные процедуры в цивилистическом праве и судопроизводстве / Сборник материалов Международной научно-практической конференции 26–27 апреля 2019 года, Санкт-Петербург. Ч. 2 / Под общ. ред. В.П. Очередько, А.Н. Кузбагарова, С.Ю. Катуковой. СПб., 2019. С. 15–21.

Примечания

6

См.: Абушенко Д.Б. Гражданско-правовые последствия неутвержденного мирового соглашения: постановка проблемы // Примирительные процедуры в цивилистическом праве и судопроизводстве: Сборник материалов Международной научно-практической конференции 26–27 апреля 2019 года, Санкт-Петербург. Ч. 2 / Под общ. ред. В.П. Очередько, А.Н. Кузбагарова, С.Ю. Катуковой / Северо-Западный филиал ФГБОУВО «Российский государственный университет правосудия». СПб., 2019. С. 15–21.

7

Имеется в виду ст. 431.2 ГК РФ.

8

В соответствии с абз. 1 п. 1 ст. 431.2 ГК РФ содержание охранительного обязательства, возникающего вследствие того, что сделанные заверения об обстоятельствах оказались недостоверными, составляют именно требования о взыскании убытков и неустойки («сторона, которая при заключении договора либо до или после его заключения дала другой стороне недостоверные заверения об обстоятельствах, имеющих значение для заключения договора, его исполнения или прекращения (в том числе относящихся к предмету договора, полномочиям на его заключение, соответствию договора применимому к нему праву, наличию необходимых лицензий и разрешений, своему финансовому состоянию либо относящихся к третьему лицу), обязана возместить другой стороне по ее требованию убытки, причиненные недостоверностью таких заверений, или уплатить предусмотренную договором неустойку»).

9

Далее по тексту упоминание о возможном взыскании убытков и неустойки подразумевает исключительно конструкцию абз. 1 п. 1 ст. 431.2 ГК РФ (взыскание убытков и неустойки по иным основаниям предметом настоящего исследования не является).

10

Абзац 2 п. 1 ст. 431.2 ГК РФ исходит из идеи автономности указанного денежного требования: «Признание договора незаключенным или недействительным само по себе не препятствует наступлению последствий, предусмотренных абзацем первым настоящего пункта».

11

Имеются в виду иные случаи, когда выраженная воля доверителя, по сути, опровергает порочное (недостаточное для утверждения мирового соглашения) волеизъявление судебного представителя. Например, в переписке сторон по поводу условий завершения судебного спора доверитель мог прямо высказаться относительно согласования окончательной редакции мирового соглашения, включающей в том числе и заверения относительно полномочий лица, подписывающего итоговый документ.

12

Действующий российский закон о такой конструкции не упоминает, но ВС РФ ее однозначно допускает: «Заверение может также быть предоставлено третьим лицом, обладающим правомерным интересом в том, чтобы между сторонами был заключен, исполнен или прекращен договор, с которым связано заверение. Пока не доказано иное, наличие у предоставившего заверение третьего лица правомерного интереса в заключении, изменении или прекращении сторонами договора предполагается. В случае недостоверности такого заверения, вне зависимости от того, связано ли оно непосредственно с предметом договора, третье лицо отвечает перед стороной договора, которой предоставлено заверение, в соответствии со ст. 431.2 ГК РФ и положениями об ответственности за нарушение обязательств (гл. 25 ГК РФ)» (абз. 4 п. 34 постановления Пленума ВС РФ от 25 декабря 2018 г. № 49 «О некоторых вопросах применения общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации о заключении и толковании договора»).