Стальное сердце под угольной пылью

Цирковая Мышь, 2018

Мы не выбираем родину, родина не выбирает нас. Хочешь не хочешь приходится уживаться. И ей, а может и ему, ничуть не легче, чем нам.Эта история об одиночестве, о непонимании, о желаниях и грёзах, но не о любви. Не верьте главным героям.

4 глава

К первым числам марта снег потяжелел и начал таять. Город медленно, слой за слоем смывал с лица грим. Горожане, млея от тепла, сменили шубы и пуховики на пальто и куртки. Санки всё чаще скрежетали по асфальту. Дети лепили последних в этом сезоне снеговиков.

Общее настроение города было столь же непредсказуемо, как и мартовская погода. Мороз, дождь, метель, не по-весеннему жаркое солнце и крупные хлопья снега хаотично сменяли друг друга, иногда в течение суток. В городе царила общая легкая нервозность. Ссоры вспыхивали и тут же гасли. Чуть более громкие голоса, чуть более резкие жесты.

Март длился, снег таял. Он потемнел, а местами и почернел, демонстрируя заводскую копоть и угольную пыль впитанные из воздуха снегопадами. Солнце, как археолог, слой за слоем открывало всё, что скрывал снег. Первыми вытаяли собачьи экскременты и мусор. Чуть позже солнечный свет увидели жертвы зимы. Патологоанатомы между собой называли их подснежниками.

В середине марта в городе вновь запахло Новым годом. Из-под снега показались картонные остатки петард и фейерверков, конфетти, остовы бенгальских огней и залежи еловой хвои.

Город сдирал с себя маску, ужасаясь всему, что успел натворить за три месяца зимы. Апрель он встретил растрепанным, грязным и обнаженным. Почки на упругих ветвях уже набухли, но ещё не успели раскрыться. Талая вода уходила в жадную, иссохшую от холода, почву. Там, где путь преграждал асфальт, она растекалась огромными лужами. В воздухе стоял едва уловимый остро-сладкий запах: на окружающих город холмах и сопках горела трава.

Девушка шла по залитой солнцем улице, перепрыгивая через лужи и, если они были мелкими, переходя вброд. Она всем телом впитывала солнечное тепло и растворялась в окружающем мире. Правая ладонь сжимала дикую фиалку. Девушка думала об одногруппнике — высоком, интересном и весьма необычном. Она пыталась понять влюблённость это или влечение, а может, просто самовнушение навеянное весной. Все жуткие зимние воспоминания растаяли вместе со снегом. Девушка понюхала фиалку.

Чьи-то руки схватили её и дёрнули назад. Девушка попыталась вырваться, руки держали крепко.

— Совсем ослепла?

Через пару мгновений девушка осознала, что обращаются к ней. Она моргнула и, повернув голову, посмотрела на державшего. Он оказался мужчиной, подвозившим её домой в сентябре. Только сейчас она заметила цвет его глаз: тускло-дымчатый. Руки разжались. Она продолжала смотреть на мужчину, не понимая, что произошло. Мужчина указал на светофор — красный человечек замер в ожидании. Мимо проехала машина. Девушка смущенно опустила глаза: «Извините, я замечталась».

— О парнях поди? Ох, молодо-зелено! — мужчина стряхнул с её одежды невидимые пылинки. Светофор сменил цвет и запищал. Девушка шагнула на проезжую часть и обернулась. Мужчина шел в другую сторону.

Когда грязь подсохла, а от снега остались лишь серые клочья, горожане вышли на субботник. Накопившийся за зиму мусор равномерно покрывал желтые газоны. Казалось, горожане искренне верили, что снег никогда не растает. Но он растаял, и теперь каждый от школьника до мэра собирал в большие чёрные мешки окурки, бутылки, все виды упаковки, а иногда и весьма личные вещи.

Студенты работали весело и охотно, субботник освободил их от лекции. Мусора у факультетского корпуса оказалось немного: у курилки и вдоль тротуара. Уборка заняла не более часа. Оставшиеся до следующего занятия полчаса каждый коротал, как мог. Одни засели в столовой, другие — в библиотеке. Кто-то учил номенклатуру у карт в коридоре. Девушка сидела на синем жестком диване, наблюдая, как одногруппницы ставят метки на карту Южной Америки. Маленькие буквы чёрной гелевой пастой. Через десять минут девушки поставили последнюю метку и, радостно переговариваясь, ушли в другое крыло. Она проводила их взглядом. Из кабинета картографии вышла молодая преподавательница, внимательно изучила все карты и мыльной губкой стёрла с них метки.

Девушка закрыла глаза, представляя одногруппника, его прикосновения, дыхание, голос. Однако вместо желанного образа на обратной стороне век почему-то все время возникал мужчина с тусклыми дымчато-серыми глазами. Обиженно-разочарованный возглас однокурсницы, увидевшей чистые карты, вырвал её из грез. До звонка оставалось две минуты.

После пар она прогулялась до реки. По Томи шел последний лед с верховий. Девушка сидела на примостовой дамбе и смотрела на белые льдины в тёмных волнах. Вода в реке поднялась, но девушка знала, что половодье наступит только через неделю. Семь дней, и река, вздыбив шерсть, вырвется из берегов.

Из года в год река пыталась смести город. Город взобрался на террасы и оброс дамбами. Город помнил воду стоящую столь высоко, что под мостами едва протискивалась лодка.

В памяти девушки всплыли обрывки лекции: «Начало мая. Две недели дождей. Забитая, нечищеная ливневая канализация. Растаявший от дождей снег в горах. Ночь. Спящий город. Вода, затапливающая пойму, первую террасу, вторую. Сонные люди на крышах домов. Лодки спасателей». Она представила, как прямо сейчас река вспухает, растёт, перехлёстывает через дамбы, врывается на первые этажи…

— «Жутко!» — девушка поёжилась.

С моста, незамеченным, наблюдал за ней уже знакомый парень лет двадцати.

Май. Деревья окутала зеленая дымка, густеющая день ото дня. Острые побеги травы пробивали желтую лежалость газонов и чёрный пепел холмов и сопок. Город прикрывал наготу. Город мечтательно улыбался. Включили фонтаны. На улицах появились велосипедисты. В парке Гагарина заработали аттракционы. Город ожил. Всё прятавшееся зимой вышло наружу: пыль, люди, эмоции.

Город пульсировал. Из полузаброшенного парка раздавался стук текстолитовых мечей. Две женщины, смеясь, уворачивались от струй поющего фонтана. В заросшем березами дворе два парня в честной драке выясняли с кем будет гулять девчонка. Школьники выпрыгивали из окон классов первых этажей. Мужчина играл на уличном пианино, сидящим вокруг собакам. Семейная пара громко ссорилась на автобусной остановке, уже и, забыв с чего всё началось. Девушка розовой краской писала на асфальте: «С днем рождения, Зай!» и рисовала сердечки. Подросток старательно выводил на бежевой штукатурке стены: «Жизнь — дерьмо!». По Томи, обгоняя друг друга, скользили катамараны. Город всей грудью вдыхал тёплый влажный воздух. По венам и артериям улиц растекались золотистые крупинки солнца и тонкая пыль далёких степей.

Ночной город ожил чуть позже. Сначала на болотах закрякали вернувшиеся утки и подали голос проснувшиеся лягушки. Потом в холодную ночь выбрались истосковавшиеся по дорогам мотоциклы и разношерстные автомобили. Их владельцы собирались в шумные междусобойчики на парковках торговых центров, у площадей и вокруг круглосуточных пунктов фастфуда. Когда ночи потеплели, на тёмные улицы, игнорируя комендантский час, вышли подростки. Они катали друг друга в украденных тележках из супермаркета, пили из горла дешевое пиво и жгли в парках костры. Они прятались от патрулей и возвращались домой только под утро.

В ночь майского полнолуния на улицах появились влюбленные или просто романтично настроенные пары. Каждая третья девушка, смотря на пятнистую светло-желтую луну, воображала себя Маргаритой. И каждая первая верила, что в этот раз всё будет по-другому: отношения не рассыплются как карточный домик через год, два, пять, десять. В тёплую лунную ночь не могло быть иначе.

Двадцать пятого мая по городу прокатились последние звонки. Улицы заполнили радостные парни и девушки в старой школьной форме, считающие себя по-настоящему взрослыми. Они тайком пили шампанское, пели, сидели задумчиво-печально на ставших вдруг тесными качелях, говорили о будущем. Взрослые, проходя мимо, отводили взгляд.

После в городе безраздельно царствовало лето. В воздухе плавали первые тополиные пушинки. Студенты и школьники готовились к экзаменам, а работающие, те, кому повезло, к отпускам. Дети вечерами пропадали во дворах, на пустырях и стройках. Очнулись дачные поселки. Заполнились лавочки. В разных уголках города слышались разговоры и песни, ссоры и громкий шепот на ухо, обсуждения, споры, признания, ложь и правда, стоны страсти и боли, смех, всхлипы, бормотание. И над всем этим высоко в небе парил коршун. Он смотрел вниз дымчато-серыми глазами, и ничто не могло ускользнуть от его взора.