Хлеб с ветчиной

Чарльз Буковски, 1982

Чарльз Буковски – один из крупнейших американских писателей XX века, автор более сорока книг, среди которых романы, стихи, эссеистика и рассказы. Несмотря на порою шокирующий натурализм, его тексты полны лиричности, даже своеобразной сентиментальности. «Хлеб с ветчиной» – самый проникновенный роман Буковски. Подобно «Приключениям Гекльберри Финна» и «Ловцу во ржи», он написан с точки зрения впечатлительного ребенка, имеющего дело с двуличием, претенциозностью и тщеславием взрослого мира. Ребенка, постепенно открывающего для себя алкоголь и женщин, азартные игры и мордобой. В формате a4.pdf сохранен издательский макет книги.

14

Очнулся я в больнице. Надо мной трудились доктор и сестра. Они обрабатывали мои колени ватными тампонами, которые были чем-то смочены. Это вызывало жжение. Локти тоже горели.

Я лежал в постели, сквозь окно светило солнце, и это было приятно. Доктор улыбнулся мне, сестра выпрямилась и тоже улыбнулась. Мне определенно нравилось здесь.

— У тебя есть имя? — спросил доктор.

— Генри.

— Генри, а дальше?

— Чинаски.

— Поляк, да?

— Немец.

— Почему никто не хочет быть поляком?

— Я родился в Германии.

— А где ты живешь? — спросила сестра.

— У родителей.

— Вот как? И где же это? — спросил доктор.

— А что случилось с моими локтями и коленями? — поинтересовался я.

— Тебя сбила машина. Хорошо, что колеса прошли мимо. Свидетели утверждают, что водитель был сильно пьян. Сбил и убежал. Но в машине нашли его права. Скоро полиция его разыщет.

— А у вас красивая медсестра, — сказал я доктору.

— Спасибо, — улыбнулась сестра.

— Хочешь пригласить ее на свидание? — спросил доктор.

— А что это?

— Ну, ты хотел бы погулять с ней?

— Я даже не знаю, смогу ли я сделать это. Я же еще маленький.

— Сделать что? — удивился доктор.

— Ну, сами знаете.

— Ладно, — рассмеялась сестра, — встретимся, после того как твои колени заживут, и посмотрим, что мы сможем сделать.

— Прошу прощения, — сказал доктор, — но я должен идти осмотреть следующего пострадавшего. — И вышел из палаты.

— Так, теперь скажи мне, на какой улице ты живешь? — спросила сестра.

— Виргиния-роуд.

— А какой номер, мой сладкий?

Я назвал номер нашего дома. Она спросила еще про телефон. Я сказал, что есть и телефон, но номера я не знаю.

— Ну ничего, — сказала сестра, — мы и так найдем, где это. А ты не волнуйся. Все обошлось. У тебя только шишка на голове и немножко содрана кожа.

Сестра действительно была очень красивой и доброй, но я знал, что, как только мои колени заживут, она не захочет со мной встречаться.

— Я хочу остаться здесь, — промямлил я.

— Что? Ты не хочешь возвращаться домой к родителям?

— Нет. Оставьте меня здесь.

— Мы так не можем, мой сладкий. Эти кровати нужны другим людям, кто по-настоящему болен или ранен.

Она еще раз улыбнулась и вышла.

Когда отец узнал, где я нахожусь, он примчался в больницу, вихрем ворвался в палату, выхватил меня из кровати и поволок к выходу.

— Щенок! Сколько раз я учил тебя, что, перед тем как перейти улицу, нужно посмотреть в ОБЕ стороны?

Он нес меня через холл больницы, когда нам навстречу попалась сестра.

— Прощай, Генри, — сказала она.

— Прощайте, — ответил я.

Мы вошли в лифт вместе со стариком на инвалидной коляске, которую толкала санитарка. Лифт пополз вниз, и старик забормотал:

— Я думал, что умираю. Я не хочу умирать. Мне страшно…

— Ты достаточно пожил, старый пердун! — проворчал мой отец.

Старик ошалело вытаращился на нас. Лифт остановился, но двери не открывались. И тут я заметил лифтера, он сидел в углу на маленьком стульчике. Это был карлик, одетый в ярко-красную униформу и такого же цвета фуражку.

Карлик тоже смотрел на отца.

— Сэр, — наконец сказал он, — вы отвратительное мурло!

— Ты, огрызок, — зашипел мой отец, — открывай свою ебаную дверь, или я сделаю это твоей жопой.

Дверь распахнулась, и мы устремились к выходу. На мне оставался больничный халат, а моя одежда лежала в пакете, что болтался у отца в руке. Мы выскочили во двор. Ветер откинул полу халата, и я увидел свои ободранные колени, они не были забинтованы, лишь смазаны йодом. Отец почти бежал.

— Когда они поймают этого ублюдка, — твердил он, — я разорю его. Я выкачаю из него все до последнего пенни! Он будет содержать меня всю оставшуюся жизнь! Меня тошнит от этого молоковоза! Меня воротит от этого молокозавода! «Золотое государство молокопродуктов!» «Золотое государство», поцелуй мою волосатую жопу! Мы уедем на острова в южных морях. Мы будем кушать кокосы и ананасы!

Добежав до нашего автомобиля, отец водрузил меня на переднее сиденье, сел за руль и запустил двигатель.

— Я ненавижу алкашей! Мой отец был пропойца! Мои братья пьют! Все алкаши — слизняки! Они трусы! Алкаши, которые сбивают детей и удирают, должны гнить в тюрьме всю оставшуюся жизнь!

Пока мы ехали домой, он продолжал свой монолог.

— Ты знаешь, что на островах аборигены живут в травяных хижинах? Они встают рано утром, и еда уже у них под ногами, она падает с деревьев. Они просто ходят, собирают, что пожелают, и едят — кокосы, ананасы, апельсины. Аборигены думают, что белые люди — боги! Они ловят рыбу, охотятся на кабанов, их девушки танцуют и носят юбки из листьев. Они ласкают своих мужчин, поглаживая их за ушами. О, «Золотое государство» молокопродуктов, целуй мою волосатую жопу!

Но мечте моего отца не суждено было сбыться. Полиция поймала человека, который сбил меня, и посадила за решетку. У него была жена, трое детей и не было работы. Он был нищим алкашом. Некоторое время он пробыл в заключении, но мой отец отказался выставить против него обвинение.

— Нельзя из репки выжать кровь! — так он объяснил свой отказ.