Черногорцы в России

Коллектив авторов, 2011

В 2011 году Россия и Черногория отмечают знаменательную дату – трехсотлетие установления прямых межгосударственных отношений. Это событие произошло в эпоху царя Петра I и митрополита Данилы, когда общность русских и черногорских интересов в борьбе против Османской Турции вывела на качественно новый уровень связи двух братских славянских народов. За прошедшие с того времени века отношения двух стран пережили целый ряд драматичных перемен и поворотов – от борьбы с общими врагами к взаимным обидам и разочарованиям, и в обратную сторону. Однако народы двух стран неизменно связывали чувства братской любви и искренней симпатии. Книга «Черногорцы в России» представляет собой сборник научных статей российских и черногорских исследователей, в которых рассматриваются практически все значимые страницы истории российско-черногорских связей за последние триста лет. Особое внимание уделяется истории черногорцев в России – представителей царственных домов, духовенства, военных и моряков, мужчин и женщин, людей выдающихся и обыкновенных. Сборник предназначен как для специалистов-историков, так и для всех интересующихся страницами прошлого российско-черногорских отношений.

Первые официальные визиты черногорцев к российскому двору: миссия владыки Данилы в 1715 г.

Распопович Р.

После того как 9 ноября 1710 г. Турция объявила войну России, в высоких политических кругах Санкт-Петербурга была рассмотрена идея графа С. Л. Владиславича-Рагузинского¹ об использовании в борьбе против Турции южнославянских народов. Поскольку в их среде уже господствовали воинственные настроения, было принято предложение отправить в Молдавию, Албанию и другие районы специальных посланников, которые должны были призвать к оружию «тамошние народы»².

Итак, начиная свой Прутский поход, Петр I рассчитывал на антитурецкое восстание на Балканах. В этом духе была составлена и его грамота от 3 марта 1711 г., предназначенная «…благородным, превосходи-телнейшим, почтеннейшим, преосвященным митрополитам, князем, воеводам, сердарем, арамбашам, капитаном, витезам и всем доброжелательным христианом православный веры, греческия и римския, и прочим духовнаго и мирскаго чина людям… а имянно черногорцам, никшичам, баняном, пивляном, дробняком, гачаном, требиняном, хорватам и прочим христолюбивым, обретающимся под игом тиранским турского салтана»³. Грамота через нескольких посланников Петра I была отправлена представителям балканских народов. Алекса Попович был послан в Печский монастырь, где должен был готовить восстание в турецких районах Сербии⁴. Архимандрит Григорий Сербский был отправлен в Австрию сербскими полковниками И. Текели, Вулином, X. Рашковичем и другими. Одновременно полковник Михаил Милорадович⁵ и капитан Иван Лукачевич должны были передать царский призыв к восстанию митрополиту Даниле Петровичу, его брату князю Луке Петровичу и остальным.

Согласно письму С. Л. Владиславича-Рагузинского полковнику Милорадовичу от 4 марта 1711 г., от него требовалось отправиться в Сербию и Албанию к Климентам, кучам, пиперам, черногорцам и другим племенам и дать им совет вступить в борьбу против турок⁶. Царские грамоты с печатями, в которых русский император объявлял свой призыв к восстанию, были вручены Милорадовичу с наказом разослать их или передать лично, кому необходимо, посредством дара или другим способом, который он сам считает наиболее подходящим⁷. Вместе с грамотами ему были вручены и их копии. От Милорадовича требовали, чтобы он сделал всевозможное в деле собирания войска и организации нападения на турок, способствовав тем самым реализации задуманного плана военной операции: «вы бы с одной стороны, а мы бы с другой ударили»⁸.

Сам Милорадович авансом за выполнение порученной миссии был сразу же награжден чином полковника. Ему также было обещано 500 золотых цехинов на содержание и расходы⁹. В случае, если он хорошо справится с делом и поднимет против турок многие народы, Владиславич-Рагузинский пообещал скорое получение генеральского чина и великую благосклонность государя императора ¹⁰. Назначенную сумму в 1000 золотых — 500 для него и 500 для Алексы Поповича — нужно было получить в Бухаресте ^п, у торговца Ангелакия Спаидаки.

По данным российской историографии, грамота русского царя балканским народам была вручена русскому консулу в Венеции Димитрию Боцису 5 июня 1711 г. Затем консул передал ее Милорадовичу¹². Сам Милорадович в письме русскому царю в конце 1712 г. писал, как утверждается в нашей историографии¹³, что он получил грамоту 12 апреля 1711 г. Эта дата наиболее вероятна, ведь Милорадович был в Черногории уже в начале июня.

Согласно письму, в начале апреля он, разрешив свои личные семейные дела, находился в Бухаресте Мунтянском ¹⁴, когда к нему приехал «капитан Иван Албанез, то есть монах Моисей»¹⁵, и вручил ему две грамоты — одну, составленную в Москве 10 марта 1711 г., с печатью и распоряжением его царского величества, за подписью первого министра графа Гавриила Ивановича Головкина, и другую, также составленную в Москве 4 марта 1711 г., за подписью Владиславича-Рагузинского¹⁶. Кроме того, он передал ему и «другие 12 грамот, отправленных по царскому указу в Черногорию и Герцеговину и Албанию и остальным»¹⁷. По указу его царского величества, граф Г. И. Головкин и С. Владиславич приказали Милорадовичу принять 12 грамот и тотчас их в упоминавшиеся племена передать, чтобы «стали той часъ единокупно воевати»¹⁸.

Выполняя царский приказ, Михаил Милорадович с капитаном из Подгорицы Иваном Лукачевичем отправились в Черногорию. В начале июня царские посланники прибыли в Грбаль и тут же подняли грбалян на борьбу против турок. Согласно сведениям, полученным из более позднего письма Милорадовича Д. Ф. Боцису (от 5 февраля 1712 г.), когда он приехал в означенную землю с грамотами от 5 июня¹⁹, то разослал их тем командантам провинций, которым их требовалось вручить²⁰. Кроме доставки царского письма и поднятия народа на восстание, в задачи миссии Милорадовича входило осуществление военного руководства над отрядами в Черногории, Герцеговине и соседних областях согласно разработанному военному плану, частично изложенному в письмах Владиславича-Рагузинского и графа Головкина²¹.

В первых числах июня 1711 г. Милорадович передал грамоту митрополиту Даниле²². Владыка, как говорится в более позднем сообщении Гавриила Милорадовича Петру I, тут же начал призывать народ к восстанию против неприятеля, неверных турок, за христианскую веру и честь «Преосвященного Царского Величества»²³. Собрались князья, сердары, воеводы и другие христиане. На черногорском собрании была прочитана царская грамота. Черногорцы приняли с большим воодушевлением призыв русского царя²⁴, а также своего правителя взяться за оружие и, покинув собрание, уехали, чтобы «каждый на свои деньги приобрел немного пороха и свинца»²⁵.

С началом восстания многие турецкие города в Албании и Герцеговине попали в осаду, так что положение турок в них было тяжелым, а связь между ними оказалась прервана. Османское войско 15 июня 1711 г. было разбито при Гацко, и за короткое время была освобождена значительная территория. На массовость и размах восстания указывают данные, которые приводит Милорадович в продолжении своего письма Боцису²⁶. Считается, что численность отрядов под его командованием составляла около 30 000 чел.²⁷. Для сравнения можно упомянуть, что во время Прутского похода русская армия насчитывала 38 326 солдат и 122 орудия²⁸.

О сражениях, в которых после прибытия Милорадовича принимали участие черногорцы, писал владыка Данило в письме Петру I, датированном 12 (23) октября 1711 г. Это было первое правительственное письмо русскому царю с момента приезда Милорадовича в Черногорию. Помимо того, что это письмо, написанное через несколько месяцев после приезда Милорадовича, представляло собой ответ на царскую грамоту, оно также содержало информацию о том, что происходило в Черногории после объявления балканским народам царского призыва к восстанию. Владыка говорил, что черногорцы «принялись воевать ранее всех» ²⁹. Между тем, в письме правитель абсолютно открыто обращал внимание на то, какое несчастье может случиться с Черногорией, если она будет оставлена русскими и предоставлена туркам. Поэтому он искал у русского царя защиту и особо просил, чтобы в случае начала переговоров с османами и в случае, если будет подписано мирное соглашение, Черногория не была оставлена султану.

Причина беспокойства правителя в отношении исхода борьбы с турками заключалась в том, что события в войне развивались не так, как было первоначально запланировано и как в своем письме и через своего посланника предсказывал Петр I. Ожидаемая помощь со стороны русского войска восставшим не пришла, однако в Черногории не знали, что виной тому были военные неудачи России.

Речь идет о том, что после неблагоприятного исхода сражения при Пруте, 12 июля 1711 г. Россия была вынуждена подписать Прутский мир. Он, правда, длился недолго, так как 17 декабря 1711 г. Порта вновь объявила войну России³⁰. Эта война, впрочем, тоже быстро закончилась, так что вскоре было заключено новое мирное соглашение, неблагоприятное для России. Обо всем этом в Черногории в то время не было известно.

Это подтверждает содержание письма Михаила Милорадовича русскому консулу в Венеции Д. Ф. Боцису от 5 февраля 1712 г. В письме Милорадович просит Боциса познакомить русского посла в Вене с его донесением о событиях в Черногории и сообщить, что он «многие письма писал ко двору, но никогда ответу не получил и до сего часу не могу ведать, что тамо чинится»³¹. Также из-за этого он решил отправить туда брата Гавриила со своими письмами и письмами глав отдельных областей. Но с того момента прошло уже три месяца, и он никаких вестей о нем и его миссии, как и о положении на русско-турецком фронте, не имел.

Итак, в Черногории имела место полная неосведомленность о военных действиях русских войск. С другой стороны, неявка ожидаемой помощи и отсутствие хотя бы каких-то вестей из России, конечно, не могли увеличить военный энтузиазм у черногорцев. Но, несмотря на это, борьба не прекращалась. С. Л. Владиславич-Рагузинский 12 июня 1712 г. писал Г. И. Головкину: «Иного к доношению не имею, только пишут из Венеции, что полковник Михайло Милорадович, посланный прошлого году, в Албании с монтенегрины и протчим тамошним народом, и ныне воюет против турков з государевыми знамены»³².

Однако достаточно скоро появились и серьезные трудности, которые значительно ослабили планы восставших. Развитие успехов в начавшейся войне подразумевало под собой захват осажденных турецких городов, в которых находились главные османские силы³³. Но возможностей для этого не было. В начале февраля 1712 г. Милорадович писал Боцису, что «городы от платежа солдатам, без пушек, пороху и ядер взять не можно»³⁴. Давал о себе знать и серьезный недостаток в деньгах.

Согласно еще одному более позднему письму Милорадовича царю (вероятно, конец июля 1712 г.), после того как царские грамоты «были отправлены в Македонию, Черногорию, Герцеговину и другие провинции», части под его командованием воевали «в зиму и лето беспрестанно… 14 месяцев» и «много боев с турками совершили»³⁵. В этом обращении Милорадович повторял, что «многие турецкие города и села сожгли» и «турок порубили и разбили…». Однако, когда мир между Россией и Турцией был заключен, «а мы о мире ничего не знали, никто нам об этом не писал» ³⁶, Черногория попала в серьезную беду. Тогда, как говорилось далее, «двинулась на нас вся сила турецкая. Самым первым пришел паша Махмутбегович с войском из Румелии и с ним три паши из Албании и из Авлуна и с ними войска 25 000. И мы три недели назад, турок разбивали всякий раз»³⁷. Милорадович далее оповещал царя о том, что после тех нанесенных туркам поражений прибыл великий сераскер боснийский «и с ним пашей семь и турецкие силы от Биограда и Боснии и Герцеговины и вся нижняя краина и с ними турецких войск 40 ООО»³⁸. «Тогда все турки собрались, вышеозначенные первые паши и их войско разнообразное. И так на нас все вместе навалились. Мы их ожидали и с ними в тяжелый бой вступили и два раза их разбили, и погибло турок 10 000, а наших храбрых витязей 250»³⁹.

Изучая продолжение письма Милорадовича, мы выясняем, что после этого столкновения события развивались следующим образом:

Потерпев поражение, турки «обратились с просьбой отправиться в Цетинье, чтобы там мир заключить». Так как разрешение они получили, то отправились в Цетинье, где посетили «монастырь и дома, и кельи владыки Даниила, который многое потратил ради любви Вашего Царского Величества»⁴⁰. Но «неверные турки на силу понадеялись и монастырь снесли. И другие три церкви в Цетинье снесли, и все дома христианские, что в Цетинье, спалили и снесли»⁴¹. Когда черногорцы увидели «турецкую измену и обман», как писал далее Милорадович, «мы ударили в турок и с помощью Божьей, и благословением Его Царского Величества, побили и зарубили турок 8000. И трое наших погибло. И выгнали турок в Лешко поле под Подгорицей»⁴².

После изгнания турок из Черногории, согласно письму Милорадовича русскому царю, собрались «все князья и воеводы и остались христиане, чтобы совет совершить». Ситуация, в которой находилась Черногория, была очень тяжелой. Помимо того, что все было сожжено и разрушено, существовал и серьезный недостаток во всем. Так как девять месяцев «не было ни его брата Гавриила от Вашего Царского Величества, ни какого другого голоса», в письме Петру I Милорадович пишет, что он тогда все свое личное имущество, «что имел пригожее еще от моего отца потратил, так как еще задолжал людям церковным и владыкам и другим добрым христианам, которые усердие имеют к Царскому Величеству, и все то потрачено на порох и свинец и другие потребности, нужные для войска, бой ведущего четырнадцать месяцев, и на плату солдатам, которые были на страже у турецких границ»⁴³. Больше денег не было, а долг за совершенные расходы составлял 9000 цехинов. В такой ситуации черногорцы решили на собрании послать Михаила Милорадовича к царскому двору⁴⁴.

Милорадович отправился в Россию в августе 1712 г. Из-за того, что он действовал вне инструкций, полученных при отправлении в Черногорию, больше года он ожидал аудиенции от канцлера Г. И. Головкина и русского царя. Превышение полномочий по отношению к инструкции, которую получил царский посланник, касалось грамоты, которую он сам написал и прочитал на черногорском совете 16 (27) апреля 1712 г. Согласно этому документу, черногорцы принимались в русское подданство, им гарантировались церковная самостоятельность, гражданские свободы и освобождение от налогообложения («могут никому не давать ни налогов, ни подушной подати, ни десятины, ни на право собственности, ни на виноград, ни на луг, ни на коня, ни на вола…»)⁴⁵. Россия, согласно этому документу, обязывалась обеспечивать Черногорию материальной помощью, а черногорцы в свою очередь давали обещание воевать на ее стороне, когда той это будет нужно. Заключение таких соглашений не могло быть в компетенции царского чиновника, отправленного в Черногорию с совсем другим заданием. Именно по этой причине в России были недовольны поступком Милорадовича, и по возвращении высокие сановники отказались его принять со служебным визитом.

* * *

Абсолютно не готовая к дальнейшей войне с турецкими войсками, нападения которых приняли широкий характер, Черногория была практически разгромлена и опустошена⁴⁶. Поход, целью которого было возмездие за ранее нанесенные поражения, вследствие полного опустошения предыдущими сражениями и абсолютного падения боевого духа черногорцев, завершился катастрофическими последствиями: «Наступил такой трагический исторический момент для Черногории и для существования ее населения, что в народном сознании, в ранней черногорской истории ничто не могло сравниться с огнем и мечом, которые грозили в 1714 г. полностью опустошить страну, обезглавить черногорскую верхушку»⁴⁷. В общей панике владыка Данило с несколькими сотнями черногорских предводителей перешел на территорию Венеции⁴⁸. Тогда же было принято решение о его отъезде в Россию.

Учитывая состояние, в котором находилось государство, миссия владыки была вынужденной необходимостью. Из-за специфичных условий, в которых принималось это решение, в Россию владыка Данило отправился без необходимого на то дозволения. Поэтому, добравшись в конце 1714 г. до Вены, он отправил письмо русскому канцлеру Головкину, в котором запрашивал дозволение приехать в царскую столицу⁴⁹. Из Вены владыка Данило написал еще несколько писем русскому канцлеру и царю, в которых детально описывалось происходящее в Черногории и страдания, которым черногорцы были подвергнуты. Но, поскольку разрешение на въезд в Россию не пришло, Данило после трех-четырех месяцев, проведенных в Вене у «венского кесаря», добился дозволения проследовать до польской границы. Так в начале 1715 г. он прибыл в Киев. Оттуда он вновь обратился с просьбой о получении необходимых документов. В этот раз ответ пришел быстро. Помимо разрешения продолжить путь, ему была предоставлена соответствующая финансовая помощь.

До русской столицы владыка Данило добрался в апреле 1715 г. Это был первый визит какого-либо правителя из Цетинье в Петербург. Помимо того, что речь шла о посещении духовных сановников, поездка также носила политический характер. Данило был принят высшими российскими политическими деятелями, включая и самого царя Петра I. Хотя Данило произвел приятное впечатление на своих собеседников, сам он не был удовлетворен результатами состоявшихся переговоров. На это решительно повлияло осознание того, что направление русской внешней политики поменялось из-за занятости в войне со шведами. Так как это исключало возможность русско-турецкой войны, которая представляла бы собой единственный благоприятный сценарий развития событий для Черногории, Данило понял, что исчезла последняя надежда серьезно поправить положение, в котором находилось его государство. Предоставленные с русской стороны благодарность за помощь в войне с Турцией, материальная поддержка пострадавшим, возможность переселения для черногорцев в Россию — все это для владыки не имело такого значения, какое имели ожидание войны России с Османской империей и надежда на освобождение Черногории.

Однако в ходе обширного доклада Коллегии иностранных дел, который имел характер меморандума, в шести пунктах формулировавшего предложения о дальнейших русско-черногорских связях и взаимоотношениях, владыка заявил, что изменившиеся условия русской внешней политики должны были бы сочетаться с жизненными интересами Черногории⁵⁰. Этот документ, который в известном смысле носил характер петиции, был направлен Коллегии иностранных дел 3 (14) мая 1715 г. С содержанием прошения был ознакомлен и русский царь.

После изучения предоставленного владыкой прошения, 9 июля 1715 г. на него пришел ответ в виде царской грамоты. Было решено предоставить Черногории материальную помощь: выделялось 10 000 рублей — 5 000 рублей в качестве помощи пострадавшему народу, а 5 000 — правителям в качестве компенсации за траты в войне 1711–1714 гг.⁵¹. Цетиньскому монастырю была выделена постоянная субсидия в 500 рублей, которая должна была выплачиваться раз в два года. В Черногорию было отправлено 160 золотых медалей для награждения черногорцев, проявивших себя в боях. Была выделена и соответствующая сумма для покрытия дорожных расходов владыки и его свиты. В отношении всего того, что было предписано указом для черногорской миссии, лишь Московская митрополия проявила непонимание, посчитав одеяния и митру для владыки, церковные книги и другую утварь слишком дорогими подарками. Но поскольку и для этой проблемы было найдено решение, практически все пункты царского указа по отношению к Черногории были выполнены.

Между тем, царская грамота содержала положения, относившиеся и к другим балканским народам. С одной стороны, из ее содержания вытекало признание несоизмеримо более значительного вклада черногорцев в борьбу с турками в период 1711–1712 гг. по сравнению с другими славянскими народами Балканского полуострова, которым также были направлены воззвания Петра I. С другой стороны, о Черногории говорилось как об очень важном для дальнейшей русской политики в этих областях центре антитурецкой борьбы. Разумеется, основой для такой оценки могли быть только военные победы, а не поражения в 1711–1712 гг. Несомненно, что, несмотря на особые отношения России и Черногории, установившиеся, как известно, благодаря участию черногорцев в военных операциях, приезд правителя Данилы к русскому двору был использован и другими балканскими народами для того, чтобы получить сообщение об изменениях в российской внешней политике на европейском юго-востоке в тот период.

В грамоте русский император, «царь и самодержец всероссийский», обращался с благоволением к «преосвященным митрополитом, превосходнейшим и почтеннейшим господам губернаторам, капитаном, князем и воеводам и всем христианом православно-греческого, также и римского вероисповедания, духовного и мирского чина в Сербии, Македонии; черногорцам и приморцам, герцеговцем, никшичам, баняном, пивляном, дробняком, гачаном, требиняном, кучам, белопавличам, пипером, васоевичам, братоножичам, Климентам, граховляном, рудинаном, поповляном, зубцем»⁵².

Далее Петр I с особенным почтением отметил преданность и храброе поведение черногорцев, которые на царский призыв, врученный через Михаила Милорадовича и капитана Лукачевича, поднялись и, вооружившись все вместе, «всенародно показали воинские против того общаго христианству неприятеля храбрыя и славныя действа»⁵³. Поэтому позднее, «когда тот салтан турецкий паки с нами мир возобновил, прислал в провинции ваши турецкие свои войска, которые многих из ваших народов порубили и мученически умертвили, иных же по каторгам развезли, монастыри же и церкви пожгли и церковныя утвари и ваши пожитки разграбили»⁵⁴. Будучи оповещенным «как из других сообщений, так и из ваших известий, посланных на наш двор о несчастье, которое застало Черногорию», Его Царское Величество «из чувства христианского долга» изъявил свои соболезнования⁵⁵.

Подробное описание событий в Черногории, данное в грамоте Петра I, имеет отношение ко всем военным событиям, т. е. к периоду с середины 1711 г. до конца 1714 г. По этой причине весьма ощутима разница в оценке успешности борьбы, которую вели черногорцы против турок в период 1711–1712 гг., по отношению к ситуации, в которую они попали во время похода Джуприлича в 1714 г. Более того, общеизвестно, что Петр I в своей грамоте новый турецкий поход связывал с предыдущими военными успехами черногорцев. Из-за масштабов трагедии, которую переживала Черногория, русский царь распорядился, как далее говорилось в грамоте, чтобы во всем русском православном царстве, «в божиих церквах и в монастырях за оных пострадавших за веру христианскую и венчавшихся мученическим венцем соборно богу молиться и поминовенье творити»⁵⁶.

Воинам, оставшимся в живых, Петр Великий передавал: «Мы, великий государь, наше царское величество посредством этой грамоты желаем, чтобы за ваш этот подвиг с начала этой войны, преданный христианству и единоверию с нами, и совершенное военное действие, наимилостиво вас похвалить и поблагодарить за помощь, оказанную тогда нам, великому государю и всей нашей империи»⁵⁷.

Вне всякого сомнения, переданное в царском письме столь сильное выражение благодарности за оказанную помощь, которая оценивалась так серьезно, что ее значение связывалось с Российской империей и христианством в целом, не могло передать действительный масштаб того, какую важную роль эта помощь играла. Также ясно, что русский царь не имел никакой надобности по каким-то причинам преувеличивать значение черногорской помощи. Очевидно, что в России хорошо знали о том, что происходило в Черногории в 1711–1712 гг., какую военную пользу черногорцы принесли, какой подвиг совершили.

Сообщив решение по поводу материальных потребностей владыки Данилы, Петр I далее в грамоте описал и достаточно неблагоприятную внешнеполитическую ситуацию, в которой находилась Россия. Она обуславливалась продолжительной истощительной войной, которую вела Российская империя со шведским королем. Поэтому эту войну сначала требовалось завершить, чтобы сократить большие расходы государственной казны. Этим объяснялось, почему материальная помощь, оказанная Черногории, была столь невелика, то есть по какой причине Петр I не мог наградить черногорцев по достоинству и заслугам ⁵⁸. Царь дал понять, что в будущем, после заключения мира и освобождения от нынешних военных расходов, он не забудет их за верную службу наградить большой царской милостью. В завершение он вселил в черногорцев надежду на великую царскую милость и награду, которая в будущем никогда не будет у них отобрана. Грамота завершалась наказом сообщить остальным славянам на Балканах, «нашу к вам милост бывшей здесь при нашем дворе преосвещенный Даниил, митрополит скендерийский»⁵⁹.

Владыке Даниле, таким образом, отводилась роль посланника русского царя, которому были предоставлены полномочия по передаче его поручений славянским народам на Балканах. Поручения, переданные черногорскому архиерею, если познакомиться ближе с непосредственными политическими планами Российской империи, имели отношение ко всем многочисленным племенам, перечисленным в самом начале царского письма.

Хотя все ответы русского правительства на черногорские прошения были выражены лишь в материальном отношении, они тем не менее имели важное моральное и политическое значение, так что, говоря о миссии владыки в целом, можно считать ее вполне удавшейся.

На этом официальная часть миссии владыки Данилы была завершена. Из Москвы в Киев он со своей свитой отправился в конце августа 1715 г.⁶⁰. Проезжая через Вену, он провел переговоры с Евгением Савойским. В Черногорию Данило вернулся в апреле 1716 г.

Так завершилась миссия владыки Данилы Петровича, родоначальника династии, которая на протяжении следующих двух веков создавала основу для своей политики на фундаменте, заложенном во время этого визита в Петербург. Для Черногории Россия была естественным союзником, страной с близким языком, государством одной, православной, веры, сильной империей, которая, обороняя славянство и православие, боролась против того же неприятеля. Россия, опять-таки, в освободительных движениях на Балканах, среди которых особо бросалась в глаза военная сила черногорцев, видела главную основу своей внешней политики именно в этом районе европейского континента. Именно поэтому, несмотря на то что все решения императорского правительства по черногорским прошениям носили лишь материальный характер, они как для одного, так и другого государства имели большое моральное и политическое значение.

Благодаря миссии владыки Данилы политические отношения с Россией, установленные в 1711 г., еще более укрепились. Черногория получила подтверждение своей уверенности в том, что в лице России она нашла мощного защитника и покровителя, который может быть твердой материальной и политической основой для освободительного движения и конституирования власти.

Однако, несмотря на совпадение глобальных исторических интересов, географическая удаленность, из которой часто произрастали другие непосредственные политические задачи и потребности, а, учитывая разницу в размерах и геополитическом положении государств, еще и появление других способов решения этих задач, — все это повлияло на то, что во взаимоотношениях Черногории и России возникали как периоды кризиса и колебаний, так и попытки поиска другой опоры. Будучи маленьким и политически зависимым государством, вследствие вынужденных исторических обстоятельств к таким шагам в первую очередь прибегала Черногория.

Они делались уже в первые годы после установления политических взаимоотношений. Хотя со временем причины менялись, на начальном этапе их определяла необходимость поиска активного союзника для борьбы против турок. Так, особенно в те времена, когда отношения между Османской империей и Россией были хорошими, Черногория пыталась найти поддержку для своей освободительной борьбы у других государств. Из-за того положения, в котором находилась Черногория на момент возвращения из России ее правителя, несмотря на воодушевление, которое у измученного населения вызвали результаты его визита в Петербург, на основании чего венецианские власти посчитали, что здесь появились русские, владыка Данило совершил быстрый маневр с целью сближения с Австрией, а затем с Венецией.

Учитывая, что государственные институции не были созданы, поиск внешнеполитической поддержки России, Австрии и Венеции не мог иметь характер «государственной политики в полном значении этого слова». Скорее это был нередко спонтанный выбор решения, приносившего сиюминутную пользу, решения, которое не могло брать в расчет все интересы государства и находящихся в его составе отдельных племен. Тяжелые обстоятельства, в которых находился народ, естественным образом указывали на Венецианскую республику как на ближайшего соседа, от которого можно было получить помощь. Они и объясняли мотивы, по которым отдельные племена и нахии искали соглашения с Венецией, особенно в те времена, когда после турецкого разорения государство попало в серьезную беду.

На этих различиях в вопросе понимания реального политического интереса в условиях отсутствия институтов государственной власти формировались две явно противоположные политические концепции будущего устройства Черногории. В отличие от старой, прозападной концепции, которая основывалась на представлении о Венецианской республике как о протекторе, владыка Данило отстаивал новую политическую ориентацию, которая в первую очередь основывалась на отношениях с Россией, однако в некоторых случаях не исключала и сотрудничество с Австрией, но при этом была подчеркнуто антивенецианской.

Однако в тот момент, когда эти два политических направления встретились лицом к лицу, владыка Данило, несмотря на то что в глубине души был против соглашения с Венецией и даже некоторое время всячески препятствовал его осуществлению, все же, желая сохранить свое положение первого политического лица Черногории, был вынужден пойти на некоторое сближение с венецианцами. Это произошло, хотя и не по его воле, на совете, состоявшемся 21 июля 1717 г., на котором рассматривалось упомянутое соглашение.

Поскольку ничто не могло отвратить черногорцев от сотрудничества с венецианцами, ему не оставалось ничего другого, кроме как взять управление этим процессом в свои руки⁶¹. Сравнительно быстрый поворот к Венеции, произошедший через год после возвращения из России, отчасти объяснялся и тем, что за установившимся сотрудничеством с русским царем не последовала соответствующая материальная помощь.

Более того, средств, которые владыка Данило привез в Черногорию по завершении миссии в столице России, даже отчасти не хватало для того, чтобы восстановить разоренные территории, отстроить заново разрушенные церкви и монастыри, погасить все совершенные военные расходы. Особенно их не хватало для того, чтобы вернуть деньги, которые были взяты взаймы у церквей, монастырей и простых жителей Черногории в 1711–1712 гг., на сумму, приведенную владыкой в пункте 6 своего меморандума Коллегии иностранных дел. Сюда же относится и сумма, которую П. Арколей ⁶² и М. Милорадович взяли у Требиньского монатыря для покупки оружия и амуниции. Данный вопрос был вновь поставлен несколькими годами позже в письме митрополита Данилы I канцлеру Г. И. Головкину.

С решением проблемы долга церквям и монастырям черногорско-русские отношения перешли в фазу затишья. Период от Пожаревацкого мира (1718 г.) и Санкт-Петербургского мира (1723 г.)⁶³ до смерти владыки Даниилы (1735 г.] протекал в сравнительной стабильности, которая в какой-то степени была обусловлена предшествующим военным опустошением Черногории. Вследствие этого до конца правления Данилы Петровича серьезных контактов между Россией и Черногорией не было. Но результаты Пожаревацкого мира и последующие действия Венецианской республики показали, что Черногория для осуществления своего стремления к освобождению прежде всего должна была искать поддержку России⁶⁴.

Между тем, после установления отношений с Черногорией и в политике русского двора начался период недостаточно активных отношений без непосредственных политических контактов. Это особенно проявилось в период после смерти Петра Великого (1725 г.), когда, из-за занятости внутренними событиями начала эпохи дворцовых переворотов и борьбы за престол, интерес к судьбе Черногории отсутствовал. Только со стабилизацией положения в государстве и вступлением на престол самой младшей дочери Петра Алексеевича царицы Елизаветы Петровны (1741–1762 гг.) политические отношения между Россией и Черногорией были расширены.

Сложившаяся ситуация повлияла на то, что были оставлены без внимания обязательства, взятые Россией во время визита владыки Данилы в Санкт-Петербург в 1715 г., что привело к невыплате назначенных субсидий, хотя вина здесь лежит не только на российской стороне. По указу Петра I от 1715 г. предписывалось, чтобы из черногорско-приморской митрополии и Цетиньского монастыря Рождества Пресвятой Богородицы впредь приезжали в Москву и «сюда в Петербург ко двору каждый третий год за милостыней, которую предписывалось отправлять в тот монастырь в эти годы по 500 рублей» ⁶⁵. Приезжающие должны были обеспечиваться средствами на проживание, еду и питье, а также на дорожные расходы. Однако из-за большого расстояния между Черногорией и Российской империей и тяжелого, неудобного пути через многие государства не только «за милостивой помощью монастырю», но и «ради одобрения Его Царского Величества из-за претерпленного разорения», вплоть до приезда владыки Саввы в Санкт-Петербург (1741 г.), ни один «курьер» туда не был отправлен. Поскольку, «если бы нам в это обговоренное время курьеров требовалось отправлять, то они за одно путешествие могли в два раза больше потратить, нежели от этой милостыни получить»⁶⁶. По этим причинам «милостивая субсидия» черногорской митрополии в 500 рублей в 1718 г. была получена через Венецию посредством векселя, а в 1727 г. — через архимандрита Леонтия, который приехал туда «по своим потребностям»⁶⁷.

Но это нисколько не значит, что в России были забыты и черногорские заслуги, и причины, по которым было решено предоставить помощь, Не значит это и что принятое ранее царское решение было каким-то образом поставлено под вопрос. То, что указ Петра Великого и в дальнейшем оставался в силе, показал визит владыки Саввы в Петербург в 1741 г. За прошедшие 23 года в адрес митрополии были одобрены выплаты на общую сумму в 5750 рублей. Сумма оказываемой Цетиньскому монастырю помощи была утверждена в соответствии с упоминавшимся ранее царским указом, по которому предоставляемая помощь выплачивалась каждый второй год (прошло 23 года, т. е. 11,5 года х 500 рублей = 5750 рублей), а в каждый третий год, в который разрешался въезд в Россию, производился расчет. Согласно этому раскладу владыке Савве и была выплачена вся остальная сумма по субсидиям, что означает, что причины, по которым в этот промежуток времени выплаты не производились, не имели политической природы.

И этот факт показывает, что твердую основу для черногорско-русских отношений заложили события 1711–1712 гг. Если бы черногорская военная польза была так невелика, как это пытаются представить критики «великих черногорских побед», Россия не имела бы никаких оснований в ходе миссии владыки Данилы в вопросе материальной помощи перейти к той форме взаимоотношений, которая была неприменима ни к какому другому государству на Балканах. Хотя эта помощь с материальной точки зрения была невелика, хотя и предназначалась она Цетиньскому монастырю, она имела большое моральное и политическое значение для Черногории и повлияла на дальнейший ход освободительных и государствообразующих процессов в стране, особенно потому, что ее главной движущей силой была Цетиньская митрополия.

Конечно, принимая решение о выплатах, Россия руководствовалась собственными интересами, и основой для этих интересов могла быть лишь военная сила черногорцев. Тот факт, что они после приезда Милорадовича задержали турецкие, албанские, герцеговинские и боснийские войска, которые из-за этого восстания не могли пойти навстречу другим частям султанской армии в районе Прута и тем самым усложнить положение русских войск, убедительно говорит о том военно-стратегическом значении, которое имела Черногория. Еще одно подтверждение ее военного значения было получено благодаря отпору, который дали черногорцы уже после поражения русских на Пруте, когда в страну двинулись мощные турецкие силы. С этими силами в 1712 г. состоялось решающее сражение при Царевом Лазу, в котором, как известно, турки потерпели поражение.

С другой стороны, оценка значимости военных событий 1712 г. в широком контексте русско-черногорских отношений в начале XVIII в. говорит о том, что они из-за своей важности для русских войск в ходе военных действий против турок в 1710–1711 гг. в дальнейшем действительно стали основой для русской политики по отношению к Черногории в целом.

Перевод с сербскохорватского А. Пивоваренко

ПРИМЕЧАНИЯ

¹ Павленко Н. И. Савва Лукич Владиславич-Рагузинский // Сибирские огни. 1978.3.

² Письма и бумаги императора Петра Великого. М., 1962. Т. II. Вып. 1. С. 338–339. Согласно данным российской историографии, в Венецию в качестве особого наблюдателя был направлен и сам С. Л. Владиславич-Рагузинский, которому было поручено наладить отношения с черногорцами, албанцами и герцеговинцами. См.: Орешкова С. Ф. Русско-турецкие отношения в начале XVIII в. М., 1971. С. 105–107.

³ Письма и бумаги императора Петра Великого. Т. II. Вып. 1. С. 117–119. В грамоте русский царь призывал мятежников «возродить старую славу, соединившись с нашими силами и вместе против неприятеля вооружиться и воевать за веру и отечество, за честь и славу, за свободу и вольность их и за наследников их» (Там же. С. 338–339).

⁴ Богоявленский С. К. Из русско-сербских отношений при Петре I // Вопросы истории. М., 1946. 8–9. С. 25–27.

⁵ Bregman G. Miloradovic, Poslanik Petra Velikog — 1711 God. Mjeseca Marta // Skando-Slavica. Nomus XV. Copenhagen, 1969. P. 263–273.

⁶ Архив внешней политики Российской империи (далее — АВПРИ). Ф. Сношения России с Черногорией, 1796–1800. Д. 29. Л. 134–136. Далее в письме говорилось, что всемилостивый царь и государь со своим могущественным войском сам лично, даст Бог, будет в этих землях.

⁷ Там же.

⁸ Там же. Л. 134–136. Адмирал И. Ф. Боцис 18 августа 1711 г. писал Петру I, что как только его сильная армия пересечет Дунай, начнутся восстания, и христиане, вооружившись, прогонят главного неприятеля христианства.

⁹ Таким же чином и суммой денег был награжден и Алекса Попович в Пече.

¹⁰ АВПРИ. Ф. Сношения России с Черногорией. 1796–1800. Д. 29. Л. 134–136.

¹¹ См. примечание 14.

¹² Политические и культурные отношения России с югославянскими землями в XVIII в. М., 1984. С. 41.

¹³ Павићевић Б. Владика Данило у Петрограду 1715 године // Сборник радова: Михаилу Лалийу у почаст. Титоград, 1984. С. 14.

¹⁴ Согласно Павлу Рудякову, именно так в то время назывался один из румынских населенных пунктов. См.: Рудяков П. Н. В службу и вечное подданство. Сербские поселения Новая Сербия и Славено-Сербия (1751–1754). Киев, 2001. С. 8.

¹⁵ Иван Албанез — псевдоним монаха Моисея Митановича. См.: Богоявленский С. К. Из русско-сербских отношений при Петре I // Вопросы истории. М., 1946. 8–9. С. 30.

¹⁶ Сказашя о роду дворянъ и графовъ Милорадовичей. СПб., 1873. С. 20–21.

¹⁷ Речь идет о магометанах и других последователях пророка Мухаммеда.

¹⁸ Сказашя о роду дворянъ и графовъ Милорадовичей. С. 20–21.

¹⁹ Грамоты Петра I балканским народам датированы 3 (14) марта 1711 г. Дата 5 июня объясняется тем, что в XVIII веке документы часто датировались не по дате написания, а по дате вручения. Этим объясняется упоминание этой даты в приводимом письме Милорадовича. В этот день грамоты были вручены Д. Ф. Боцису, который затем их передал Милорадовичу. Это значит, что Милорадовичу были вручены грамоты и от Ивана Албанеза, и от Д. Ф. Боциса. См.: Политические и культурные отношения России с югославянскими землями в XVIII в. С. 40.

²⁰ В письме Боцису Милорадович пишет: «И я оныя е. в. грамотых комендантом провинцией, которым оные надлежали, разослал. А именно: одну — в Македонию, другую — в Монтенегро и прочия — к дому Калагорскому, к Пиперу и Теповлоных Климентию, Отто Кастрату и Полетисали, и Фасових Братосихину и к всеу Эрцеговину Нижняго округа» (Там же).

²¹ В войне с Турцией наряду с русской регулярной армией, снискавшей славу в войне со шведами, большое значение придавалось восстанию порабощенных народов в Турции. Поручив Милорадовичу все, что возможно в деле собирания войска, чтобы ударить с одной и другой стороны, Владиславич-Рагузинский рассчитывал, что Петр Великий со своей армией быстро перейдет через Дунай и что его победоносное наступление будет сопровождаться присоединением восставших черногорцев, герцеговинцев, боснийцев, а также православных христиан в Румелии, Македонии, Греции. Однако великий везирь, чья армия превосходила силы Петра в четыре раза, переправился через Дунай, прошел всю Валахию и Молдавию, дошел до Прута, где окружил русского царя и всю его армию. Поскольку сражение не принесло ожидаемую победу России, не состоялось и общее восстание христиан на Балканах.

²² Согласно данным, которые приводит А. П. Бажова, грамота Петра I, была прочитана в доме Данилы Шчепчевича Негоша (1697–1735); в ней давались рекомендации 24 наиболее влиятельным старейшинам племен и сообщалось решение, по которому с появлением первых вестей о русском наступлении нужно было направить войска против войск Османской империи. См.: Бажова А. П. Русско-югославянские отношения во второй половине XVIII в. М., 1982. С. 60.

²³ Российский Государственный Архив Древних Актов (далее — РГАДА). Ф. 86. Оп. 1.1714 г. Д. 1.Л.77.

²⁴ Была послана ответная грамота от имени черногорских и брдских племен, с приложением 22 печатей, в которой «выражалась радость по поводу обращения русского правителя и желание оказать помощь России». См.: Бажова А. П. Указ. соч. М., 1982. С. 60.

²⁵ Ђорђевић В. Европа и Црна Гора. Београд, 1912. С. 36.

²⁶ Хотя в историографии оценки массовости восстания колеблются в пределах 20–30 тыс. человек, упомянутые цифры возникают на основе сведений, которые приводит в письме Боцису Милорадович: «Однако же мы многия земли под нашу власть привели до Порты ди Гиртала блиско Катары, где мы 1000 человек имеем, и так далее, от места до места, до Порта или Бара, где мы 1500 человек имеем. В Чернице ди Порто ди Сабия, где мы 1300 человек имеем, реку Маю и город, и Иван Бега, и Черновикия, что мы недавно взяли и где мы 1500 человек имеем, — все изрядныя люды. Такожде имеем мы всю Монте[не]гринскую землю, которая под командою некотораго монте[не]гринца Яна Бека была, где мы ещо 4000 человек имеем, который город Спус осадили. Потом еще в Э[р]цоговинском, в Двертии, в Грани, в Спучи, в Драсевики, в Корияники, в Виляры, в Бугнияны, в Будине, в Новии 8000 добрых мускетеров имеем. Итако мы имеем дестрикт до самых рагузинских границ и все городы, яко Требаке, Клобах, Никсики, — до венециянских границ и до моря у Кастеля-Ново. При сем вам об[ъ]явля[ю], хто нашия коменданты суть: Пипер, Бейлопавловик, Плесвас. Сии 3 коменданты имеют 3000 человек изерядниых людей. Потом есть Трикатович, который 2500 человек командует, Фасенович и Братонович имеют 1500. Еще об[ъ]являю, что мы латинской церкви 500 добрых человек имеем, которыя присягали, что верно служить хотят. Ют Кастрат, Пулета, Саля, Мунеты имеют 5000 человек и письменно присягали, что оне сверностию зачесть е. ц. в. бит[ь]сяхотяти ни под какую власть иную, чие бы не было, себя подать не хотят. См.: РГАДА. Ф. 86. On. 1. 1712 г. Д. 1. Л. 5–8; Политические и культурные отношения России с югославянскими землями в XVIII в. С. 41.

²⁷ Там же. С. 60.

²⁸ Там же.

²⁹ РГАДА. Ф. 86. On. 1. 1711 г. Д. 2. Л. 11–12; опубликовано в: Политические и культурные отношения России с югославянскими землями в XVIII в. С. 41.

³⁰ После Прутского мира (12 июля 1711 г.) Османская империя еще два раза в период 1711–1713 гг. объявляла войну и заключала мир с Россией. Каждый раз Россия была обязана делать новые территориальные уступки. Наконец, 13 июня

1713 г. в Адрианополе был подписан мирный договор на 25 лет.

³¹ РГАДА. Ф. 86. On. 1. 1711 г. Д. 2. Л. 11–12; опубликовано в: Политические и культурные отношения России с югославянскими землями в XVIII в. С. 40–41.

³² Там же. С. 42.

³³ После нападения на Гацко силы восставших пошли на Никшич. Еще во время захвата Гацко некоторые племена в районе Никшича взялись за оружие и согнали турок в горы. Когда подоспели войска владыки и Милорадовича, все турецкие войска находились в пределах городских стен. Черногорцы и восставшие два раза безуспешно осаждали Никшич. См.: Павићевић Б. Битка на Царевом Лазу. Знамените битке и боjеви српске и црногорске воjске. С. 22.

³⁴ РГАДА. Ф. 86. On. 1,1712 г. Д. 1. Л. 5–8; опубликовано в: Политические и культурные отношения России с югославянскими землями в XVIII в. С. 40–41.

³⁵ Факсимиле и прочитанную версию этого письма обнародовал Бранко Павичевич. См.: Павићевић Б. Владика Данило у Петрограду 1715 године. С. 17–2. Факсимильную копию письма опубликовал и Растислав Петрович. См.: Петровић Р. Односи Русиjе са Црном Гором. Београд, 1998. С. 84–87. Согласно тексту сохранившегося оригинала, документ не датирован, однако принимая во внимание то, что в первые дни июня 1711 г. Милорадович приехал в Черногорию, а также содержащиеся в письме данные о его четырехмесячном пребывании и участии в военных операциях, получается, что оно могло быть написано в конце августа 1712 г.

³⁶ Там же.

³⁷ Там же.

³⁸ Там же.

³⁹ Там же.

⁴⁰ Там же.

⁴¹ Там же.

⁴² Там же.

⁴³ Там же.

⁴⁴ Там же.

⁴⁵ Милутиновић С. История Црне Горе одъ новiега времена. Београд, 1835. С. 55–7.

⁴⁶ См.: Томић J. Поход Нуман-паше Ћуприлића на Црну Гору, 1714 // Глас Српске Краљевске академиjе CXLVII. Београд, 1932. С. 48–8.

⁴⁷ Павићевић Б. Владика Данило у Петрограду 1715 године. С. 28.

⁴⁸ Согласно фирману, изданному султаном, одна из задач войска Джуприлича заключалась в том, чтобы владыку Данилу с несколькими черногорскими первыми людьми живыми доставить в Константинополь. Эти операции носили характер облавы, при которой уважение к венецианской государственной границе не оказывалось.

⁴⁹ Станоjевић Г. Црна Гора у доба владике Данила. Цетиње, 1975. С. 115.

⁵⁰ В начале своего обращения (пункт 1) владыка Данило просил русского царя взять Черногорию под протекцию, что учитывалось бы при заключении будущих мирных договоров с Османской империей. Царю также была высказана просьба предоставить новую «грамоту черногорскому народу в качестве знака благосклонности и благодарности за совершенные подвиги» (пункт 2). Так как многие черногорцы, герцеговинцы и брджане, воюя против турок, потеряли свои имения, требовалось, чтобы «им присудили 60 малых и больших медалей в знак признательности» (пункт 3). Просил он и о восстановлении разрушенного монастыря в Цетинье (пункт 4). Высказывалась просьба и о возвращении всех черногорских посланников в Черногорию, за исключением тех, кто хотел бы остаться в России (пункт 5). Владыка просил и о возмещении расходов, которые он, полковник Милорадович и Иван Албанез понесли из своих средств ради пополнения военных запасов в ходе войны с Турцией. См.: Павићевић Б. Владика Данило у Петрограду 1715 године. С. 33–34.

⁵¹ Там же. С. 34.

⁵² Политические и культурные отношения России с югославянскими землями в XVIII в. С. 51–52.

⁵³ Там же.

⁵⁴ Там же.

⁵⁵ Там же.

⁵⁶ Там же.

⁵⁷ Эта часть текста на русском языке: «Вам же, в животе оставшимся ратоборцам, мы, великий государь, наше ц. в., восхотели через сию нашу грамоту ваш тот с начала оной войны ревностной по христианству и единоверию с нами подвиг и оказанные воинския действа всемилостивейше похвалить и за показанное в тот случай к нам, великому государю, и ко всему нашему империю вспоможение возблагодарить» (Там же. С. 52).

⁵⁸ Там же.

⁵⁹ Там же.

⁶⁰ В свите находились: иерей Данило, архидьякон Максим, поп Петр, поручик Лукиан Пима, капитан Дамьян Шепчев Петрович, воевода Славуй Джакович, капитан Иван Иванович Албанез, поручик Саво Брайович, поручик Саво Михайлович, Никола Властелинович и Вукашин Попович.

⁶¹ Политические и культурные отношения России с югославянскими землями в XVIII в. С. 51–134.

⁶² П. Еркалео (Павел Арколей) — унтер-офицер русской армии. В начале 1711 г. был послан в Вену с материалами для дипломатического представителя России при австрийском дворе А. А. Матвеева. После заключения Прутского мира отправился в Черногорию, где именовал себя представителем российского правительства и призывал людей на продолжение борьбы, не имея для этого никаких полномочий. Согласно меморандуму, представленному владыкой Коллегии иностранных дел, П. Арколей взял взаймы у игумена Георгия сумму в 1000 золотых. Тем не менее, его появление в Черногории непосредственно перед нападением Махмуд-паши серьезно повлияло на подъем боевого духа не только черногорцев, но и других народов.

⁶³ Начало войны между Россией и Персией в 1722 г. и последовавшее ухудшение отношений с Турцией пробудили у черногорцев надежду на то, что вся Албания, Черногория и Герцеговина могут попасть под власть России. Надежды, которые владыка Данило связывал с этой войной и ее расширением, быстро погасли с заключением мира в Петербурге в 1723 г.

⁶⁴ Несмотря на то, что освободительная борьба черногорцев против турок первоначально начиналась благодаря опоре на Венецию, наиболее убедительную поддержку она получала именно от России. Так было и в ходе событий 1711–1712 гг. во время русско-турецкой войны (1710–1711 гг.), похожая ситуация сложилась и в ходе русско-австрийской войны против Османской империи (1735–1739 гг.). Хотя в этот раз русских инициатив, направленных на подъем антитурецкого восстания на Балканах, не наблюдалось, черногорцы распространили свои боевые действия на Герцеговину, что дополняло операции австрийских войск. Однако русская и австрийская армии в этой войне потерпели поражение. Влияние Османской империи на европейской политической арене благодаря этому было на время восстановлено. Для порабощенных балканских народов, особенно для сербов, это означало откладывание освободительной борьбы до нового, более благоприятного момента. Победа давала Османской империи возможность привести в порядок внутренние дела, особенно в мятежных районах.

⁶⁵ АВПРИ. Ф. Сношения России с Сербией. 1743. Д. 1. С. 74–76.

⁶⁶ Сам владыка, как говорится далее, в ходе своей поездки в Петербург на необходимые расходы потратил более тысячи рублей, получив сверх этой суммы на дорожные расходы еще 200 рублей.

⁶⁷ Б. Павичевич в цитируемой ранее работе называет архиерея Леонтия посланником владыки Данилы Петровича. Однако Павичевич говорит о том, что после принятого царским правительством решения о предоставлении постоянной субсидии Цетиньской митрополии в 1721 г. и 1727 г. через архимандрита Леонтия были получены новые подтверждения о благосклонном отношении русского правительства. Поскольку под этим подразумевается выплата остальной субсидии, становится очевидно, что данные о времени и способе совершенных выплат, которые приводит автор, не совсем совпадают с теми, которые в письменном обращении к русской императрице использовал владыка Савва. Во всяком случае, с 1715 г. вплоть до приезда митрополита Саввы в Петербург Цетиньская митрополия получила обещанную помощь всего лишь два раза в виде суммы в 500 рублей.