Гадина

ШаМаШ БраМиН, 2019

Рассказ о сумасшествии. "Еще один? – спросит капризный читатель. – Сколько можно?" Эта тема бесконечна, т.к. нормальных среди нас нет, хотя бы потому, что большинство не задумывается о причинах своих "странностей". Этот рассказ именно о них – о причинах. Казалось бы, настолько очевидных – как сумасшествие окружающих, насколько и скрытых – как собственная ненормальность. Этот рассказ – иллюстрация того, что безумие внутри каждого из нас и только чудо не позволяет ему вырваться наружу.Содержит нецензурную брань.

— Воровка! Песок украла! Землю украла! Вон, весь тот кусок! Я всю жизнь пахала как проклятая. А вы, бандиты! — слезы истерики, бессильные взмахи старческими кулачками, сотрясания крепких заборных прутьев.

Поношенный цветастый халатик на внушительной женской фигуре, долго еще будет метаться от забора к воротам, от ворот к дому, затем обратно к забору. Еще долго бессвязное бормотание будет переходить в оглушительный крик каждый раз, когда мимо огороженного двора быстрым шагом заспешит случайный прохожий. Соседи на крики не обращают внимания. Они уже привыкли к взъерошенным седым волосам на большой голове с огромными раскрасневшимися морщинистыми щеками. К безумным пустым глазам, смотрящим немного вверх и вправо. К угрозам сжечь автомобиль, дом, себя. Привыкли, и с сочувственным пониманием, примечают ее бурные, юродивые припадки. Бедная, несчастная женщина!

Муж, худой, сушеный мужчинка, запирает ее в доме и кормит успокоительными. Но все равно, в своих приступах она вырывается и мечется как бешеная собака, неистово лая на всех, без разбора. Соседи приметили: обострения случаются раза два в год, осенью и весной. И с каждым разом умалишенная становится все враждебнее и непримиримее. Приезжающая по вызову скорая, уже традиционно ограничивается уколом снотворного. Госпитализировать отказываются. «Европейские директивы. — разводит руками врач. — Без ее согласия, не имеем права. Увозить насильно в стационар это пережитки тоталитаризма». Но однажды, прошлой осенью, все-таки увезли на пару недель. Тогда помнится, каким-то чудом, увесистая больная забралась на крышу дома и уселась там, свесив ноги по обе стороны конька. Высота конечно не смертельная, но, учитывая вес и возраст, могли быть последствия. Приехали несколько полицейских экипажей, пожарная машина и скорая. Тетка, с театральным пафосом, соответствующим высоте оседланной крыши, зычным, оглушительным голосом посылала всех на х..й.

Старожилы района еще помнили ту Веру Федоровну — уважаемую, интеллигентную, но высокомерную соседку. Сослуживцы и «клиенты» вспоминают ее как компетентную, умную, бескомпромиссную начальницу отдела контроля республиканской налоговой инспекции — чиновницы нагоняющей страх на всех без исключения, предпринимателей, бизнесменов, банкиров. Вера Федоровна удивительным образом сочетала в себе принципиальность советского следователя и алчность постперестроечного коррупционера. А на вершине карьеры она окончательно перемешала ненасытную жадность непримиримого завистника и педантичную предвзятость жестокого тирана, что в конечно счете напрочь снесло ей чердак.

— Аня, убери эту сучку с глаз моих, — крикнула дочке Вера Федоровна. — Всю мебель исцарапала, паршивка.

— Зайчик, иди к маме, — позвала Анюта четырехлетнюю дочку. — Поиграй здесь, сейчас папа приедет.

Вера Федоровна строго посмотрела на дочь и внучку.

— Мне не жалко, пусть играет. Только мебель не надо трогать. Я ей сто раз говорила. По-хорошему. Мебель дорогая, ручной работы. А эта негодница своими куклами все исцарапала.

— Мама, она ребенок. Ей только четыре… — попыталась защитить дочку мать.

— Поговори мне еще, — прошипела женщина. — Живо вылетишь, и ноги вашей больше здесь не будет.

Анна послушно замолчала. Ей действительно не куда было деваться. Детский сад на лето закрыли. Муж на работе, она тоже. Бабушка занята — на ней вся налоговая. Слава богу, дед, пенсионер, великодушно согласился присматривать за внучкой. Если препираться, придется брать отпуск.

Конец ознакомительного фрагмента.