Кровь и струны

Шая Воронкова (2023)

Говорят, что в Урносе высохли все реки и озера, а по дорогам бродят мертвецы с белыми глазами. Говорят, здесь за многое платят кровью. Говорят, в край, где смерть — лишь новое начало, сунется только безумец. Но иногда выбора просто нет. Бродячая артистка, жена купца, а теперь и вовсе беглянка — Марита успела сменить множество ролей. В Урносе она надеялась наконец обрести тихую жизнь, но оказалась втянута в войну двух разбойничьих шаек. Пришлось вспомнить старые таланты и вновь взять в руки лютню. Что же сильнее — язык крови или язык струн? И возможно ли, прячась за чужой личиной, обрести себя? Это Марите только предстоит узнать.

Равновесие

Крыса кидалась на железные прутья с отчаянием человека, противостоящего волчьей стае. Ее грязная шерсть вздыбилась и растрепалась, а глаза опасно блестели, будто два сигнальных костра. Марита знала, что если просунуть в ловушку палец, крыса тут же вопьется в него зубами, но все равно испытывала к серой твари жалость. Та продолжала бороться, хотя не могла победить. А что бы делала на ее месте сама Марита?

В последний раз полоснув по металлу когтями, крыса приникла к днищу, злобно оскалившись. Она часто и тяжело дышала, и сквозь проплешины на боках виднелись очертания ребер. Похоже крыса в ловушке уже давно. Даже делать ничего не надо — еще день голода, и уйдет в Тень. Марита чуть повернула ловушку, и они с крысой столкнулись взглядами. В звериных глазах не было страха, только желание сражаться до конца. Марита покачала головой, будто отвечая на собственный невысказанный вопрос. Нет. Сегодня — нет.

Она перехватила ловушку поудобнее и спустилась по влажным ступеням вниз, на задний двор. Туман, почти растаявший на солнце, тут же принялся хвататься за щиколотки дымчатыми щупальцами. Каблуки туфель вязли в сырой земле. Обойдя расставленные ровными рядами ящики из-под овощей, Марита опустила ловушку на землю и села рядом на корточки, придерживая подол.

— Верис не будет рад, если я тебя выпущу, — сказала она крысе, словно делилась большим секретом. Та не двинулась, следя за потянувшейся к клетке рукой напряженно блестящими глазами. — Но мы ему не скажем.

Марита бледно улыбнулась и осторожно подняла заслонку. Та скрипнула, неприятно резанув по ушам, и на пальцах остался слой ржавчины.

Крыса застыла, все еще настороженная и слишком истощенная борьбой, потом на пробу повела по воздуху носом. Ну же, глупая, беги, пока можно. Палец щелкнул по прутьям, заставив их зазвенеть, и тварь наконец-то выскочила наружу и быстрыми скачками понеслась прочь. Ее серая спинка мелькнула меж крепких перекладин забора и исчезла вдали. Марита кинула вслед крысе последний взгляд. Легко зверью: от проблем можно просто убежать. У людей все немного сложнее. Она постояла еще чуть-чуть, оттягивая возвращение в дом, но все-таки подхватила ловушку и поднялась по ступеням.

Внутри было жарко и влажно, отчего волоски на затылке мгновенно взмокли. Тут же захотелось вернуться обратно во двор, но Марита задавила это желание на корню, как и ворочающееся в груди волнение. Все выглядело идеально: блестящий от чистоты пол, свежевыстиранные занавески, ровно разложенные инструменты в кладовке, куда она собственноручно вернула пустую ловушку, решив не дергать слуг. Беспокоиться не о чем.

Удостоверившись, что даже на самых дальних полках с книгами нет ни пылинки, способной испортить Верису настроение, Марита прошла в столовую. Там уже хозяйничала Лиска: порхала вокруг стола, раскладывая приборы. Ее по-детски пухлые пальцы двигались удивительно быстро, а широкие глаза светились усердием. Сквозняк из окна колыхал кружевной край белой скатерти, будто корабельный парус.

Над уже расставленными тарелками поднимался пар, облачками повисая в воздухе и распространяя густой, насыщенный аромат мяса. Он успел заполнить собой всю комнату, казалось, пропитав насквозь и настенные полотна с цветочной вышивкой, и узорчатый ковер на полу, и даже глиняную вазу со свежим васильковым букетом.

Марита поздоровалась кивком и уселась на лавку, оправив платье. Двухцветное по вентонскому обычаю, оно состояло из двух равных вертикальных половин. Сегодня это были золотистый и пепельный. Будто бы свет сражался с тьмой, но никто так и не мог победить. Равновесие. Платье, как нельзя лучше подходящее этому дню.

Лиска почти закончила, когда дверь распахнулась, пропустив внутрь Вериса. Свет, проникающий сквозь окно, мягким сиянием обрамил его лицо, и Марита застыла, вновь завороженная этой красотой — прямо как в день, когда они впервые встретились. Верис казался изящной стеклянной фигуркой или диковинным цветком. Сказочным принцем, чьи волосы сотканы из солнечных лучей, а в глазах прячется туман.

— Доброе утро, господин, — чуть присев, поздоровалась Лиска.

Верис улыбнулся, и на его щеках появились очаровательные ямочки. Он кивнул служанке и повернулся к Марите. Та почувствовала, как в животе у нее екнуло.

— Здравствуй, — сказал он, мазнув по ее щеке поцелуем, прежде чем сесть на единственный стул.

Губы, едва коснувшиеся кожи, показались влажными и холодными, будто лед. Видно, только вернулся из погреба, в котором недавно начал ревизовать вино. Марита заставила себя не кривить лицо, хотя ощущение склизкого отпечатка на щеке не желало пропадать.

Верис, казалось, этого не заметил. Щурясь, будто кот, он склонился над тарелкой и с наслаждением втянул носом разлившийся над ней аромат. Фарфорово-белые щеки порозовели от жара.

— Пахнет отлично. Новый рецепт?

Лиска горделиво приосанилась, и прежде, чем Марита успела ее остановить, ответила:

— Это мне госпожа подсказала. Она часто по готовке советует! Правда вкусно?

Верис удивленно вздернул бровь, и в его взгляде почудился металлический отблеск. Словно бы сверкнул меч, чуть вытащенный из ножен. Проклятье! Марита внутренне съежилась, но позволила вырваться наружу только досадливому вздоху.

— Ты можешь идти, Лиска, — сказала она, повелительно взмахнув рукой. Но увидев, как опустились плечи Лиски, добавила уже теплее: — Спасибо.

Служанка почтительно присела, отчего ее пушистые волосы заколыхались, словно головка одуванчика, и поспешно юркнула за дверь. Наверняка теперь замучается от совести, бедная девочка. Особенно, если заметила, как дрогнула хозяйкина рука. Может, не стоило ее так резко отсылать? Впрочем, сейчас Марите было не до Лискиных чувств.

Сцепив под столом пальцы, она неотрывно наблюдала, как Верис неспешно зачерпывает суп, как дует на ложку и как тягуче медленно подносит ко рту… От волнения поджался низ живота и аппетит пропал — совсем. Казалось, ложка будет вечно плыть по воздуху, так и не коснувшись губ. Но тут Верис наконец опустошил ее и заработал челюстями. Сердце замерло в ожидании.

— Неплохо, — оценил он и требовательно поинтересовался: — Почему скрывала? Я-то думал, это Лиска наловчилась, жалование хотел поднять.

Грудь затопило облегчение, и плечи сами собой опустились, более не скованные идеально выверенной позой. Обошлось. Марита погладила переставшие дрожать колени.

— Подними, — улыбнулась она и добавила виновато: — Ты же запретил мне готовить. Но я просто хотела быть полезной.

— Дурочка, слуги справятся с этим лучше, — снисходительно отмахнулся Верис. — Впрочем, хочешь — возись. Главное, сама руки не порть и ничего от меня не прячь. Ты же знаешь, я не люблю, когда ты так делаешь.

И, перегнувшись через стол, покровительственно потрепал Мариту по подхваченным заколкой волосам. Та замерла, не отстранившись, но и не потянувшись навстречу ласке. Только кончики темных прядей защекотали плечи. Странное дело, но пальцы Вериса были холодными, почти ледяными — прямо как лезвие ритуального серпа. Стоило об этом подумать, как вспомнился голос женившей их жрицы и срезанные пряди, летящие в костер. В воздухе почудился запах паленых волос.

Верис откинулся на спинку стула и вновь зачерпнул суп. Он никуда не спешил, и эта леность сквозила в каждом его взгляде и жесте. Марита глядела на зажатую в сильной руке ложку, на гладкий край тарелки и на белую скатерть, настолько чистую, что первый снег рядом с ней показался бы грязью, и пыталась найти в себе силы сделать все правильно. Наконец, она решилась и заглянула мужу в глаза.

— Верис, я…

Но тот вдруг перебил, поморщившись:

— Милая, закрой-ка окно.

Марита досадливо дернула уголком губы и оглянулась через плечо. Причина недовольства Вериса прояснилась быстро: с улицы доносились веселые крики и музыка. Марита быстро подошла к окну, спеша вернуться к разговору, но не сдержалась и выглянула.

Солнце лизало стены жмущихся друг к другу домов. По улице живо семенила низкая, но крепенькая лошадка, каких любят в Мозории. В ее гриву были вплетены разноцветные ленты, а позади ехала крытая деревянная повозка с полукруглой крышей, красной, как спелое яблоко. Из квадратных окон высовывались то дрыгающиеся сапоги с бубенцами, то лица в уродливых разукрашенных масках, кривляющиеся на потеху толпе.

Марита невольно засмотрелась и пришла в себя, только когда фургончик почти проехал мимо. Позади, на маленькой ступеньке, сидела девочка и болтала ногами. Увидев зрительницу, она подмигнула и залилась смехом.

Марита привычно скривила губы. Какая отвратительная безвкусица! Неужели она сама когда-то была такой? Прав Верис — этим бездельникам стоит запретить въезжать в города. Только порядочных людей обирают и улицы пачкают, а пользы не принося… Марита запнулась, резко осознав, что же такое она думает, и в груди неприятно заворочалось. И как раньше не заметила этого голоса, заменившего собственный, как позволила пустить корни так глубоко?

Как посмела ему поверить?

Со злостью схватив ставни, она изо всех сил дернула их на себя. Хлопнуло. Тревожно заколыхалась задернутая занавеска. Ярость схлынула так же резко, как пришла, оставив после себя раздирающую вину, и Марита закусила губу. Все так запуталось… так переплелось… Легче разрубить весь комок, чем пытаться развязать по узелку. Но она обязана попытаться. Марита медленно обернулась, украдкой выравнивая дыхание.

Пока она разбиралась с окном, Верис успел ополовинить тарелку. Проглотив очередную ложку, он вытер от жира губы, оставив блестящий след на тыльной стороне ладони, и потянулся за чашкой с травяным чаем. Серые глаза медленно скользнули по Марите. Она замерла, гадая, зацепится ли Верис за прилипшие ко лбу влажные прядки, за пальцы, стиснутые до бела, за наверняка ставшие резкими черты лица. Но тот лишь вскользь мазнул по переливающемуся на свету подолу.

— Забыл сказать — отлично смотришься в этом платье, дорогая. Не привык видеть тебя в нем в обычный день, — мужчина поднес к губам чашку и осушил за пару глотков. — Есть какой-то пов…

Верис вдруг запнулся и побледнел — так мгновенно, будто весь цвет покинул его разом. Марита открыла рот, но ничего сказать не успела. Мужчина подскочил на ноги, пошатнулся — и рухнул на пол, опрокинув стул. Раздался грохот, звон, в сторону разлетелись черепки от разбитой чашки.

Марита сдавленно вскрикнула и, рванув вперед, склонилась над неподвижным телом, не думая ни о том, что пачкает подол об пол, ни о случайно оголившемся бедре. Неужели… неужели он правда… Пальцы с дрожью коснулись чужой шеи, сжались на плечах.

Глаза Вериса закатились и покраснели, будто в них лопнули все сосуды разом, рот скривился, а в уголке губ вспенилась слюна. Несмотря на кровь, болезненно бьющуюся в висках, Мариту охватила странная легкость, почти на грани потери сознания: звоном отдалась в голове, заставила онеметь руки и затуманиться в глазах.

Едва не теряясь в расплывающемся мире, Марита затрясла Вериса за плечи, но тот только безвольно трепыхнулся, словно кукла. Обмякший. И холодный, как ледяное изваяние. Как он мог так быстро остыть? Как? Казалось, все происходит не на самом деле и вот-вот развеется, будто сон.

Но Верис продолжал лежать, а Марита — цепляться за его неподвижное тело. Мысли вспыхивали в ее пустой голове и тут же гасли, словно искорки в ночи. Надо проверить…Ей правда надо проверить… Преодолевая поступившую к горлу вместе с ужасом тошноту, Марита порывисто прижалась ухом к мужской груди, смяв шелковую рубашку, и вслушалась в стук сердца. Она все ждала и ждала хоть какого-то звука, но вокруг стояла будто бы непроницаемая тишина.

Верис был мертв.