Колье с лукавой змейкой

Эдуард Сребницкий, 2019

Каждый человек мечтает о счастье и любви. Не исключая жуликов. Костя Нырков по прозвищу Нырок ищет своё счастье среди разных людей, не забывая при этом опустошать их карманы. Но однажды он попадает в историю, которая круто меняет его жизнь. А началом истории становится старинное колье – колье с лукавой змейкой.

Глава 1

— Товарищи! Ставлю вопрос на голосование… — секретарь городской ячейки Российского коммунистического союза молодёжи Шкурыба окинул взглядом левую половину помещения, где проходило собрание комсомольцев.

Секретарь Шкурыба, человек с широкими ноздрями и вытянутыми челюстями, что придавало ему сходство с конём, был в дополнение к этому сходству, будто сбруёй, опоясан портупеей, какую носили некоторые красные командиры на фронтах гражданской войны. Сам Шкурыба тоже немного воевал — не командиром, а бойцом, зато теперь пошёл на повышение по идеологической линии.

Зал комсомольского клуба, устроенного в бывшем доме купца Тюкина, оказался забит под завязку: на шестом году революции городская комсомольская ячейка стремительно пополнялась. Десятки горящих глаз смотрели на секретаря Шкурыбу и в совокупности с зажигательными лозунгами кумачовых транспарантов, которыми были увешаны все стены, и пламенными речами самого Шкурыбы создавали в каменных купеческих стенах атмосферу кузнечного горна, где плавится сталь новой жизни.

Ещё совсем юная комсомолка Лизанька и её столь же молодой муж Филипп с приколотыми на груди значками «КИМ» — Коммунистический интернационал молодёжи — хоть и находились от секретаря Шкурыбы в правой половине зала, куда Шкурыба смотреть избегал, были воодушевлены происходящим столь же страстно, как все молодые люди вокруг. Лизанька с тонкими, словно карандашом нарисованными, чертами, задумчивым взглядом карих глаз и выправленной на грудь редкой косой, сцепленной узорчатой заколкой, изредка в порыве невольной нежности дотрагивалась до локтя Филиппа, парня надёжного, цельного, честного, что сразу и безошибочно угадывалось в его манере говорить, ходить и даже слушать. Филипп и Лизанька не пропускали ни одного комсомольского мероприятия — субботника ли, собрания, или похода агитгруппы, — чувствуя себя здесь своими в одной большой комсомольской семье.

–…Ставлю вопрос на голосование… — повторил комсомольский секретарь Шкурыба и замолк, поскольку, забывшись, обратился к запретной для него стороне зала.

Запретная сторона, по сути, не была никакой запретной, а была такой же, как и другая часть зала, точно так же заполненная комсомольцами городской ячейки. Просто перед лавками первого ряда запретной стороны сидела, склонившись за будуарным купеческим столиком, восемнадцатилетняя комсомолка Нюся, которая по предложению самого Шкурыбы вела протокол сегодняшнего собрания. И стоило секретарю Шкурыбе только обратиться к правой половине аудитории, как взгляд его сам собой сползал на склонённую голову Нюси, на Нюсину шею и спину, и секретарь Шкурыба сбивался, если не смысли, то с необходимого настроя, и ему стоило усилий вспомнить, зачем он здесь находится и что собирался делать дальше.

Оторвавшись взглядом от комсомолки Нюси, секретарь Шкурыба восстановил в памяти цепочку предшествующей речи, повернулся влево и продолжил:

— Кто за то, чтобы принять резолюцию нашего комсомольского собрания в поддержку борющегося пролетариата Европы, прошу поднять руки!

Зал, и в той части, к которой обращался секретарь Шкурыба, и в той, куда Шкурыба старался не смотреть, голосовал единогласно. Комсомолец Филипп, вскинув руку, даже прыгнул вслед за ней, и его жена Лизанька, засмеявшись этому, присоединилась к дружным аплодисментам, вспыхнувшим на волне общего единения и сознания причастности к мировым революционным процессам.

— Резолюция принята единогласно! — провозгласил секретарь Шкурыба, с трудом перекрикивая аплодисменты.

Комсомолец Филипп отчаянно хлопал и улыбался, его жена Лизанька не сводила с него глаз, хлопала и тоже улыбалась, и все вокруг хлопали и улыбались.

Попросив у зала тишины, секретарь Шкурыба продолжил:

— Второй вопрос в повестке дня — создание коммуны на базе нашей комсомольской ячейки. Товарищи! Революция отменила частную собственность как основу эксплуататорского общества. Имущество помещиков и капиталистов экспроприировано и передано трудовому народу…

Комсомолец Филипп, вслушиваясь в речь, согласно кивал.

–…Но мы, члены Российского коммунистического союза молодёжи, выступаем за отмену не только частной, но даже личной собственности. Мы не хотим брать в светлое будущее груз мелкобуржуазной психологии. И для примера трудящимся массам создаём коммуну, где будем вместе жить, трудиться, отдыхать, и где у нас будет абсолютно всё общее.

— Абсолютно всё? — весело спросил кто-то из зала

— Абсолютно! — подтвердил секретарь Шкурыба. — Работа, пища, предметы труда, культуры, быта и даже общие дети.

— Как дети? — раздался изумлённый женский голос.

— Да, товарищи. У нас будут общие дети, а также жёны и мужья, как это уже провозглашено в некоторых передовых коммунах. Каждый коммунар имеет право на любовь с любой коммунаркой…

Секретарь Шкурыба, не удержавшись, посмотрел-таки на открытую Нюсину шею и к своему удивлению не сбился, а наоборот, ощутил прилив воодушевления.

–…и каждая коммунарка — на любовь с любым коммунаром, не связывая при этом друг друга какими-либо обязательствами. Мы должны покончить со старым понятием семьи, ибо желание иметь только тебе принадлежащего супруга есть проявление инстинкта частного собственника. А в новом обществе не должно быть ситуации, когда, к примеру, тобой помыкает жена, — голос у секретаря Шкурыбы предательски дрогнул, — и ты ничего не можешь с этим поделать. Как неоспоримо доказал в своих трудах один из основоположников научного коммунизма товарищ Фридрих Энгельс — у обезьяны, когда она решила стать человеком, отпал хвост. Точно так же, товарищи, должно исчезнуть понятие семьи, которое давно является атавизмом и рудиментом, то есть пережитком прошлого.

Слушая речь, комсомолец Филипп продолжал кивать, и Лизанька неодобрительно и слегка обиженно на него посмотрела. Повернувшись к жене, Филипп смутился и пожал плечами.

— Товарищи! — почти прокричал секретарь Шкурыба. — Кто за создание коммуны на базе нашей комсомольской ячейки прошу голосовать!.. Один, два, четыре… так… двенадцать… пятнадцать… И всё?

За будуарным столиком Нюся заскрипела пером, занося в протокол количество проголосовавших.

— Хорошо, кто против?

Лизанька решительно подняла руку вверх. Покосившись на жену, руку поднял и Филипп.

— А остальные воздержались? — допытывался секретарь Шкурыба. — Что ж, товарищи, мы видим, многие из нас ещё не свободны от старых представлений. Предлагаю тем, кто голосовал против…

Входная дверь распахнулась, впустив в зал женщину с тугим узлом волос на голове и закатанными рукавами тёмно-коричневой кофты. По тому, как женщина вошла — неспешным, тяжеловатым, командирским шагом — по тому, как оглядела зал и заставила вытянуться в струнку секретаря Шкурыбу, было ясно, что портупея этой женщине подошла бы гораздо больше, чем самому Шкурыбе, который, промямлив:

–… Предлагаю тем, кто голосовал против, ещё раз подумать над внесённым предложением, — заискивающе обратился к вошедшей с не комсомольским словом «душечка»: — Я уже заканчиваю, душечка.

И добавил, то ли «душечке», то ли залу:

— Сегодняшнее комсомольское собрание объявляю закрытым.

Комсомольцы поднялись с мест. По традиции каждое их мероприятие заканчивалось коммунистической песней «Интернационал».

— Вставай, проклятьем заклеймённый,

Весь мир голодных и рабов, —

зазвучали первые нестройные голоса, и остальные комсомольцы подхватили:

Кипит наш разум возмущённый

И в смертный бой вести готов.

Секретарь Шкурыба пытался было запеть со всеми, но, споткнувшись на полуслове, поспешил к «душечке», которая без церемоний толкнула его к выходу.

Весь мир насилья мы разрушим

До основанья, а затем

Мы наш, мы новый мир построим,

Кто был никем, тот станет всем!

— Душечка, ну, неудобно… — бормотал секретарь Шкурыба.

Это есть наш последний

И решительный бой,

Выпихнув из зала Шкурыбу, «душечка» бахнула дверью.

С интернационалом

Воспрянет род людской! —

сотрясались стены купеческого дома.

Выходящих из клуба участников собрания революционным алым цветом приветствовала осень: ветки рябины качали на ветру спелыми гроздями, а по мостовой кружила огненно-красная листва. Комсомольцы, из тех кто располагал временем, собирались в группки, весело обсуждая предложение секретаря Шкурыбы. Комсомолка Лизанька стояла со своим мужем Филиппом и пыталась выяснить его мнение по очень важному для неё вопросу.

— Как это так, покончить с понятием семьи? — допытывалась она. — А мы с тобой? С нашей семьёй тоже покончить? Ведь мы только что поженились.

— Ну, что ты, — Филипп взял хрупкие руки жены в свои широкие ладони. — Никто нас силой в коммуну не тащит. Мы будем жить с тобой.

Другого ответа Лизанька и не ждала.

— Ты этого хочешь? — спросила она.

— Очень хочу.

— Я тоже.

Они держали друг друга за руки, и им обоим было хорошо.

— Ой! — по лицу Лизаньки пробежала тень. — Там ведь мама с папой уезжают!

Быстро, почти бегом, Лизанька и Филипп направились прочь от клуба.

— А вот этого шага твоих родителей я не одобряю, — говорил Филипп на ходу. — Уезжать из страны, где куётся новая жизнь, где каждый день происходит столько интересного и важного!

— Ты ведь знаешь, они боятся. У нас происхождение не совсем пролетарское.

— Этот недостаток можно исправить активной общественной работой и самоотверженным трудом на благо Советской республики. И тогда есть шанс, что окружающие их простят.

— Родители не хотят, чтобы их прощали, они хотят просто жить. Хотя я отговаривала, как могла. Смотри, уже извозчик приехал и вещи уложены!

Они торопливо прошли мимо извозчицкой коляски, на которую был погружен перевязанный ремнями багаж, и поднялись на крыльцо белёного каменного дома.

В гостиной их с нетерпением ждали.

— Лизанька, Филипп, где же вы ходите, милые? — поднялась им навстречу Лизанькина мама, одетая в тёмное дорожное платье. — Нам пора ехать!

— Задержались на собрании, — извинилась Лизанька.

— Ну-с, — сказал отец, который вопреки нынешней моде, а подчас и благоразумию, продолжал носить галстуки и был в галстуке и сейчас, — пора прощаться.

— Разве мы не едем с вами на вокзал? — удивилась Лизанька.

— Мы с мамой решили, что вам ехать не стоит. Долгие проводы — лишние слёзы. Попрощаемся здесь.

Он прижал дочь к груди:

— Пиши нам чаще.

— Я буду писать вам часто-часто, — Лизанька с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать.

Поцеловавшись с отцом, она затем крепко прижалась к маме, и по щекам обеих всё-таки потекли слёзы.

— Кто знает, милая, доведётся ли свидеться?

— Мы обязательно ещё увидимся, мама.

Отец взял за плечи Филиппа:

— Будьте счастливы. И берегите нашу дочь.

— Не беспокойтесь, я позабочусь о ней, — заверил Филипп.

— Вот ещё что, — утерев платком слёзы, мама отвела Лизаньку в сторону и взялась пальцами за чёрный перламутровый ларец, стоящий на комоде. — Здесь кое-какие украшения. Вам хватит на жизнь. Но главное, вот.

Мама извлекла из ларца золотое колье с несколькими драгоценными камнями.

— Это старинное колье с лукавой змейкой принадлежит нашей семье.

— С лукавой змейкой?

— Да, посмотри на застёжку, — мама положила колье на чёрную крышку ларца. — Видишь, застёжка выполнена в виде змейки, которая чуть улыбается. Эту змейку называют лукавой. Колье с лукавой змейкой досталось мне от мамы, а ей от её мамы, моей бабушки. Теперь я хочу передать колье тебе. Говорят, что оно способно помогать своей хозяйке в трудную минуту. Береги его, милая, и пусть оно напоминает вам о нас.

Убрав семейную реликвию в ларец, мама расцеловала Лизаньку и подошла к зятю.

— Храни вас бог, — трижды поцеловала она Филиппа, — вас и нашу дочь.

— Ну что вы, — смутился Филипп. — Мы, комсомольцы, не признаём существование бога.

— Бог так милостив, что любит и комсомольцев, которые не признают его существования.

— Присядем на прощание, — сказал отец.

Все сели на стулья, чувствуя драматичность и неотвратимость происходящего.

— Пора!

Поднявшись, родители вышли из комнаты. Лизанька с Филиппом видели в окно, как они спустились с крыльца, сели к извозчику и, помахав детям рукой, уехали. Лизанька смотрела на то место, где только что стояла коляска, и не могла поверить, что рассталась с родителями так надолго, а может быть, навсегда.

— Что за шкатулку дала тебе мама? — спросил Филипп.

Лизанька с трудом отвела взгляд от опустевшей улицы.

— Это наши фамильные драгоценности.

— Драгоценности?! Настоящие?!

— Настоящие.

— Вот здорово! — воодушевился Филипп. — Мы можем отнести их в комсомольскую ячейку и построить для всех что-нибудь нужное! Например, фабрику-кухню. Или передать в дар коммуне. Товарищи будут нам благодарны.

— Но драгоценности фамильные, — робко возразила Лизанька мужу, — они хранятся в нашей семье.

— В тебе ещё живы представления частного собственника, унаследованные от родителей. От этих представлений надо решительно избавляться! Ты должна, ты просто обязана сдать все ценности в комсомольскую ячейку.

Повернувшись к окну, Лизанька долго смотрела на крыльцо.

— Наверное, ты прав, — сказала она, — я должна их сдать.

Глава 2

Почему-то считается, что жители районных городков всегда спят, или, в крайнем случае, дремлют. Даже в наш век сверхвысоких скоростей и сверхновых технологий, особенно в вопросе сколачивания капитала, по-прежнему пишут: «Сонные жители провинциального городка», или: «Здесь царила дремотная атмосфера».

А между тем, в городке, о котором мы ведём речь, никакой дремотной атмосферы не царило. Во дворе панельного трёхэтажного дома на пару подъездов, который стоял на зелёном пригорке, точно выросший из-под земли кряжистый гриб, наоборот, все были заняты делом. За исключением, разве что, пожилого Авдеича, который, действительно, малость задремал на лавочке под лучами летнего солнца. А может, и не дремал, а просто щурился под теми же лучами, глядя, как заняты делом другие.

Например, как Витька, который был сегодня выходной, ремонтирует свою старенькую машину-«копейку». Улёгшись на доску с подшипниками, Витька закатился под днище машины и чего-то там чинил. Видны были только Витькина серая майка, тёмные джинсы, да белые ноги в синих плетёных шлёпанцах.

А может, Авдеич смотрел не на Витьку, а на свою соседку Любку, которая не была выходная, а сидела с ребёнком в декрете и сейчас развешивала во дворе на верёвках бельё. Любка вышла в лёгком летнем халате, и, скорее даже, Авдеич на неё и смотрел, а не на Витьку, или там дремал.

С уклона, ведущего от дома к улице, двое сорванцов, один из которых был Любкин старший, катали большую автомобильную шину. Увидев неторопливо бегущую по уклону кошку, они захотели наехать шиной на неё.

— Целься! — скомандовал Любкин старший товарищу. — Пускай!

Подпрыгивая на кочках, шина покатилась к бегущей кошке, которая, не будь дура, прыгнула в сторону и скрылась в траве. Не очень расстроившись по этому поводу, сорванцы побежали с воплями вниз за шиной.

Любка взяла из тазика пелёнку, распрямилась, чтобы её повесить, и от испуга крикнула:

— Ай!

Потому что из-за другой, уже вывешенной пелёнки, к Любке высунулась голова главного бизнесмена городка — Треснорожева. Эта голова была почти лысая, с мясистым носом и коротко подстриженными остатками седых волос на висках, зато из ушей и самого носа волосы росли как им вздумается. В тот момент, когда голова высунулась, она зло вращала заплывшими глазами.

— Где?! — произнесла голова, остановив глаза на Любке.

— Кто? — спросила Любка.

— Приезжий. Как его… Бонифатий.

Сохнущая пелёнка отдёрнулась, и вслед за головой появился остальной бизнесмен Треснорожев, широкотазый и нахрапистый, как бульдозер. На шее бизнесмена висела толстая золотая цепь с крестом, такая же цепь, только без креста, висела на правом запястье.

Оправившись от испуга, Любка вернулась к развешиванию белья.

— Тот, которого ты коньяком-то поил? — спросила она, встряхнув новую пелёнку.

— Ну, поил, поил, — отодвинулся от полетевших брызг Треснорожев.

— И который вам фиалки каждый день подносил?

— Тьфу, замучил своими фиалками.

— А я откуда знаю, где он?

— Так он к вам во двор забежал!

— Не видела.

Достав из кармана две прищепки, Любка прицепила ими пелёнку и взяла другую. А Треснорожев пошёл во двор дальше. Бизнесмен размахивал кулаками, дико вращал глазами, и было ясно, что он ищет приезжего не для того, чтобы снова поить коньком или вместе нюхать фиалки.

С другой стороны дома выскочил Треснорожев. В смысле, ещё один Треснорожев, очень похожий на первого, разве что поздоровее — типа бульдозера повышенной мощности — да без золотых цепей. Это был брат Треснорожева, который работал у него.

— Ну что? — спросил бизнесмен Треснорожев брата.

— Нету, — развёл руками тот.

Досадливо тряхнув кулаком в золотой цепи, бизнесмен Треснорожев зашагал к сидящему на лавочке Авдеичу.

— Здорово, Авдеич!

Авдеич зашевелил щелками глаз, и так и не было понятно, дремал он до этого или просто щурился от солнца.

— А-а, Треснорожев, здорово.

— Слушай, ты здесь приезжего не видал?

— Приезжего? Это которого ты коньяком-то поил?

— Ну, поил, поил. Только коньяк пьёт, гад.

— И который тебе, как главному бизнесмену, свой дом в Париже продаёт?

— Да, этот.

Авдеич приоткрыл глаз чуть шире.

— Погоди, как, ты говорил, дом-то называется? Лавра, что ли?

— Не Лавра, а Лувра, — поправил брат Треснорожев, тоже подошедший к разговору.

— А тебя не спрашивают! — прикрикнул бизнесмен. — Так видел или нет? — повторил он вопрос.

— Нет, не видал, — закрыл Авдеич глаза.

— Куда же он делся?

Бизнесмен Треснорожев снова окинул взглядом двор и направился к Витьке, который чинил свою старенькую машину-«копейку».

— Здорово, Витька!

Витька, голова и полтуловища которого были скрыты под днищем, поднял правую ногу и кивнул ею в знак приветствия.

— Тут не пробегал приезжий, Бонифатий? Ну, которого я коньяком поил.

Витька отрицательно помахал шлёпанцем.

— Куда же он делся?

— Нырнул куда-то, — рискнул подать голос брат Треснорожев.

— Не упустить бы, — сказал бизнесмен. — А я смотрю… слышь, Витька? Я смотрю, ты всё развалюху свою чинишь? Давно пора новую машину купить. Если что, могу помочь деньгами. Не задаром, конечно.

Бизнесмен Треснорожев махнул брату:

— Пойдём на чердаке проверим.

Братья Треснорожевы развернулись к дому и наткнулись на вышедшего из подъезда Витьку. Витька только что пообедал, поэтому поглаживал живот через майку. Другая рука Витьки была засунута в карман тёмных штанов, спадавших на старые ботинки.

— Здорово, Витька! — сказал бизнесмен Треснорожев. — Ты случайно не видел Бонифа…

Бизнесмен Треснорожев уставился на Витьку, на его майку, штаны и ботинки, а потом развернулся к тому, кто лежал на Витькиной доске с подшипниками. Который лежал на доске, поехал под машину глубже.

— Бонифа-атий, — расплылся в улыбке бизнесмен Треснорожев. — Так ты думал нас, Треснорожевых, обмануть?

Вальяжной походкой бизнесмен направился к «копейке». Следом затопал Треснорожев-брат.

— А мы тебя, ап! — попытался схватить бизнесмен торчащую из-под машины ногу.

Но хозяин ноги резко дёрнул её и скрылся под днищем полностью.

— На ту сторону, быстрей! — заорал бизнесмен Треснорожев брату. — Он там вылез!

Братья бросились на ту сторону. И просчитались. Тот, который лежал под машиной, быстро выкатился здесь и, схватив доску, кинулся к спуску, ведущему к улице.

И пока он бежит, у нас есть возможность получше рассмотреть его, а заодно сверить с ориентировкой, составленной как-то в одном из российских отделений полиции, но так никуда и не переданной ввиду малой значимости совершённых правонарушений, а может, по причине обычного нашего разгильдяйства. Вот эта ориентировка:

«За совершение противоправных деяний в отношении граждан разыскивается Константин Нырков. Отчество не известно. Кличка Нырок. Шулер, мелкий мошенник. Не судим. Возраст 26 — 28 лет. Рост 175-177 см. Телосложение среднее, отличительных примет нет. Волосы светлые, гладкие, глаза голубые, лицо вытянутое, подвижное, нос прямой. Пальцы тонкие без татуировок. Легко входит в контакт с людьми, обладает способностью за короткое время расположить к себе окружающих и вызвать у них доверие. Может представляться именем Бонифатий Спиридонович».

И хотя в данную секунду внешность убегающего вследствие испуга от близкой опасности претерпела некоторые изменения — например, лицо казалось не столько подвижным, сколько каменным, а гладкие волосы поднимались дыбом — всё же можно было признать, что это и есть человек, указанный в ориентировке: Константин Нырков, он же Нырок, он же Бонифатий Спиридонович, волосы светлые, глаза голубые, нос прямой — то есть молодой жулик, обладающий способностью за короткое время расположить к себе окружающих и вызвать у них доверие. И это за ним с криком «не уйдёшь!» устремились в погоню бизнесмен Треснорожев со своим братом.

Достигнув спуска, Нырок вскочил на доску с подшипниками и, как на скейтборде, помчался вниз. Двое сорванцов, успевших втащить автомобильную шину, снова толкнули её и тоже припустили под гору. А уже последними, размахивая кулаками, бежали братья Треснорожевы.

Скатившись до улицы, Нырок спрыгнул с доски. По асфальту застучали его шлёпанцы, которые всё больше заглушались топотом тяжеловесной обуви братьев Треснорожевых. Погоня, к которой зачем-то подключились и оба сорванца, быстро преодолела улицу, пронеслась мимо автобусной станции, где готовился к отправке междугородный рейс, и, оставив там любопытных сорванцов, вышла на финишную прямую. Шлёпанцы не лучшая обувь для бега, поэтому Треснорожевы вскоре вплотную приблизились к Нырку.

— Хватай! — крикнул брату бизнесмен Треснорожев.

И сам вытянул руки, готовясь схватить беглеца за майку. Треснорожевы качнулись вперёд, сомкнули пальцы и к величайшему сожалению ощутили в них лишь воздух: оправдывая фамилию, Нырок успел поднырнуть под смыкающиеся клещи и, метнувшись в сторону, нёсся теперь к увиденному грузовичку без тента, который только-только тронулся с места.

Грузовичок был забит почти под завязку: вдоль бортов стояли мешки с картошкой, на полу лежала метла, а у кабины жевал траву привязанный верёвкой козёл. Но чуть-чуть места, для одного человека, в кузове всё-таки оставалось, и прибавивший ходу Нырок успел перевалиться через борт.

В кабине ухала музыка. Нырок со страхом ждал, что сейчас она стихнет, водитель остановит машину и отправится выяснять, кто это такой умный забрался к нему в кузов? Но грузовичок продолжать неторопливо ехать, музыка греметь, а улыбчивый водитель с круглым, как сковородка, лицом, похоже, не заметил, что у него в машине едет теперь ещё один пассажир.

А раз так, Нырок принялся обустраиваться. Потеснив козла, он раздвинул мешки и, напрягая голос, обратился к преследователям, которые по причине тихоходности грузовичка и бурлящей злости бизнесмена Треснорожева не прекращали погони.

— Треснорожев! Ты хочешь вернуть свой аванс за дом в Париже? Но я не могу вернуть аванс. Мне пришлось так быстро покинуть ваш гостеприимный городок, что деньги, тю-тю, остались там. И вообще, Лувр больше не продаётся, я сдал его в аренду под музей. Могу предложить в Англии часы с боем, называются Биг Бэн. Или Пизанскую башню в Италии. Башня, правда, немного кривая, но я сделаю скидку. Хотя, нет, не сделаю. Ты, Треснорожев, говорят, человек очень жадный, мироед. Говорят, мать родную не пожалеешь. Да и, пожалуй, рожа у тебя треснет от недвижимости за границей, а Треснорожев?

Треснорожев, у которого от злости и физического напряжения покраснела лысая голова, продолжал угрюмо бежать за машиной. За ним едва поспевал тяжеловесный брат.

Сунув руку под майку, Нырок извлёк из-за пазухи цветочек — слегка помятую желтоглазую фиалку.

— Вот, срезал для себя в гостинице, — прокричал он, — хотел посадить в горшок. Но придётся отдать тебе, Треснорожев: ничего не могу с собой поделать, люблю дарить фиалки таким олухам как ты!

Прицелившись, Нырок разжал пальцы. Подхваченный ветром цветок, перелетев, прилип точно ко лбу бизнесмена Треснорожева. Взревев, как бык, Треснорожев смахнул фиалку и бросился вперёд. Нырок не на шутку встревожился.

— Зачем вы бежите? — принялся урезонивать он преследователей. — Вы что, не видите, садиться некуда, здесь только одно место!

Нагнав грузовичок, Треснорожев, а следом и брат, вцепились руками в задний борт. Дело принимало скверный оборот. Нырок огляделся в поисках средств защиты. Между мешков он увидел метлу. Дотянувшись до неё и схватив поудобней, Нырок принялся лупить пучком прутьев Треснорожевых по пальцам.

— Я говорю, садиться некуда! Садиться некуда! Садиться некуда! — твердил он, охаживая братьев что есть сил.

Братья Треснорожевы орали от боли, перехватывали пальцы, но отпускаться не собирались.

— Убью-ю-ю! — выл бизнесмен Треснорожев.

— Ну, всё, вы сами виноваты, — сказал Нырок гробовым голосом. — Я этого не хотел.

Перевернув метлу, он резко вскинул черенок в сторону Треснорожевых:

— Руки вверх!

От неожиданности братья вытянули руки и остановились. В ту же секунду грузовичок начал отдаляться от них. Нырок уже решил было, что дело кончено, но братья снова ринулись в погоню.

— Ещё не всё? — удивился Нырок. — Ну, тогда…

Достав из мешка картофелину побольше, он с силой швырнул её в направлении преследователей.

— Ложись! — закричал Нырок, сам падая на дно машины.

Когда он выглянул, братья Треснорожевы, зажав головы, лежали в дорожной пыли. Грузовичок набрал скорость, и уставшие братья, пусть и трижды разозлённые, догнать его уже не могли.

— Поймаю — убью-ю-ю!!! — проревел, оторвав голову от земли, бизнесмен Треснорожев.

— Сначала поймай, — пробурчал Нырок, засовывая метлу между мешков.

Поднимавшиеся с дороги Треснорожевы отдалялись от него, становясь всё меньше и меньше, и из недавней грозной реальности с каждой секундой превращались в эфемерную субстанцию, в одно из воспоминаний, каковых в жизни Нырка было немало.

Он вдруг почувствовал, что тоже устал: пережитый стресс и длительный забег отняли немало сил. Подсунув под себя мешки, Нырок вытянулся на них в полный рост и вскоре, укачиваемый дорогой, захотел спать. Единственное, что этому мешало — слишком громко звучащая над ухом музыка. Поднявшись, Нырок застучал рукой по крыше кабины.

— Сделай музыку потише! — прокричал он.

Водитель с улыбчивым и круглым, как сковородка, лицом, чьи ушные перепонки сотрясали басы сабвуфера, ничего не слышал. Тогда Нырок начал колотить сильней и не переставая. Перебить сабвуфер ему не удалось, зато удалось сделать так, что крыша кабины заходила ходуном. Перестав улыбаться, водитель поднял глаза на прыгающую крышу, а затем прислушался.

— Сделай музыку потише! — донёсся до него истошный крик.

Водитель пожал плечами: кричать было некому. Оторвавшись от дороги, он повернулся к заднему оконцу. Оттуда, не мигая, смотрел на него привязанный в кузове козёл. Водитель грузовичка медленно отвёл взгляд. Потом обернулся ещё раз и, убавив громкость, пробормотал:

— Как скажешь, друг.

Разогнавшийся грузовичок мчал по районной дороге. Скрывшееся за густыми облаками солнце уже не раскаляло воздух, а деликатно дышало теплом. Луга, уходящие к горизонту, источали баюкающие запахи разнотравий. Раскинувшись на мешках, спал утомлённый Костя Нырок.

Грузовичок обогнал автобус междугородного рейса, и те из пассажиров, кто увидели спящего Нырка, тоже решили вздремнуть часок-другой, раз есть такая возможность.

Глава 3

В каждом населённом пункте, большом или маленьком, за исключением, разве что, совсем крохотных, есть автобусная станция. В населённом пункте может не быть железнодорожного вокзала, речной или морской пристани, аэропорта или космодрома, а автобусная станция есть. Вы спросите, почему? Потому что для приёмки автобусов не годится железнодорожный вокзал, пристань, аэропорт, или космодром. Для приёмки автобусов годится только автобусная станция. Которая может ещё называться автовокзалом.

В одном из таких автовокзалов — не то чтобы совсем вокзалов, а, скорее, вокзальчиков, где даже летающим под крышей птицам особо негде полетать — пребывал мелкий жулик Костя Нырков по прозвищу Нырок: в серой майке, тёмных джинсах и синих шлёпанцах на босу ногу, то есть в том самом виде, в каком ему пришлось удирать от братьев Треснорожевых на подвернувшемся грузовичке.

Помещение автовокзала наполовину было уставлено рядами откидных деревянных кресел, где сидели ожидающие своего рейса пассажиры, а наполовину — принадлежащими пассажирам сумками, рюкзаками, корзинами, сетками и прочим багажом. Напротив кресел, распространяя запах жареной курицы, располагался автовокзальный буфет, а рядом с ним — киоск всякой всячины под названием «В путь-дорожку!».

Не имея багажа, Нырок имел в данный момент для себя нечто более необходимое, а именно: своё место, свою жареную курицу, которую откусывал вперемежку с помидором и куском вкусного хлеба, и своё важное занятие — обыгрывать в карты соседей.

Соседей было двое: по правую от Нырка руку сидел парень в соломенном сомбреро и яркой футболке с надписью на иностранном языке, по левую — деревенский детина в мокрой на спине рубашке, жена которого, приоткрыв рот, спала рядом в кресле. Карточным столом игрокам служила большая сумка на полу, принадлежащая детине. Ему же принадлежала корзина, из которой Нырок доставал курицу, помидоры и хлеб.

— Раз, два, три, четыре, пять, — вскрыл карты Нырок. — Вы оба проиграли.

Парень в сомбреро, крякнув от досады, вручил Нырку несколько проигранных монет. Деревенский детина, почесав затылок, осторожно, боясь разбудить жену, извлёк из расставленных возле неё баулов коробку и передал Нырку.

— Вот, за прошлое и за сейчас.

— Что это? — заглянул Нырок внутрь.

В коробке лежали новые матерчатые туфли. Придирчиво осмотрев их и смерив размер по подошве, Нырок переобулся.

— Как говорилось в кино про одного ловкого парня, — подвигал он голыми лодыжками: — «Носков под штиблетами не было». Держи взамен, — вручил Нырок деревенскому детине свои шлёпанцы. — Ещё играем?

— Играем, — сказал парень в сомбреро.

— Давай, — согласился детина.

— Тогда сдавай карты, амиго, — передал Нырок колоду соседу справа.

На платформу автовокзала прибыл очередной междугородный рейс. Двери автобуса открылись, и оттуда послышался голос водителя по громкоговорящей связи:

— Стоянка двадцать минут.

Разминая затёкшие суставы, на платформу потянулись пассажиры. Не успела ещё у вокзального буфета и киоска в «Путь-дорожку» выстроиться очередь, как Нырок принимал очередной выигрыш от облапошенных партнёров.

— Почти новая, — протянул хозяйственную сумку деревенский детина.

— Предположим, — забрал её Нырок, не привередничая. — А что теперь будешь ставить?

Детина принялся шарить по свёрткам.

— Вот, — осторожно извлёк он платье жены.

Нырок покрутил платье в руках.

— А пиджака у тебя нет?

— Только рубашка с себя.

Нырок всмотрелся в рубашку.

— Сильно грязная, — сказал он. — А еда? Может, колбаса где-нибудь завалялась?

— Нет, — покачал детина головой, — всё отдал.

Нырок с сомнением разглядывал платье:

— Наверное, в талии будет жать.

— Не будет, — расплылся в улыбке детина. — У неё пузо — во!

Видя, что Нырок по-прежнему сомневается, деревенский детина достал и принадлежащий жене платок.

— Это туда же.

— Так и быть, ставь платье с платком, — с неохотой согласился Нырок и повернулся к парню в сомбреро: — Сдавай, амиго.

— А можно мне тоже поставить что-нибудь из вещей? — захотел тот.

— Нет, с тебя только деньги, — отказал Нырок, — мне пока на билет не хватает.

Открыв рот, спала жена деревенского детины, не подозревая, что лишается платка и платья. Пассажиры междугородного рейса прогуливались по автовокзалу. Электронное табло высвечивало время, которое осталось до отправления автобуса.

Вот на табло сменились цифры, и Нырок засобирался. Закончив игру, он сунул в сумку платье с платком, купил в кассе билет и, задержавшись у киоска «В путь-дорожку!», вернулся к карточным партнёрам.

— Презент на память, — протянул им Нырок две открытки с фотографиями фиалок. — Смотрите, какая красота! Это тебе, а это тебе. Жену пока не буди! — наказал он деревенскому детине, а парня в сомбреро хлопнул по плечу: — Адиос амиго!

Автобус завершил стоянку и готовился отправиться в дальнейший путь. Предъявив водителю билет, Нырок прошёл внутрь салона, где должно было быть свободное место. Таковое нашлось рядом с пассажиром, который седой головой, худыми щеками и выступающими через кожу мышцами напоминал сушёную рыбу.

— Здесь свободно? — поинтересовался Нырок.

— Свободно, — нехотя ответил «сушёный».

Очевидно, ему хотелось ехать одному.

Нырок принялся пристраивать сумку в отделение для ручной клади, но тут заметил через проход ещё одно пустующее место, где тамошний сосед — по виду командировочный — раскладывал на откидном столике игральные карты. Из кармана летней куртки командировочного торчали солнцезащитные очки известной марки. Требования профессии не позволяли Нырку проигнорировать столь заманчивое предложение.

— У вас не занято? — спросил он командировочного.

— Свободно, садитесь!

— А то там солнечная сторона, — кивнул Нырок в сторону «сушёного».

Командировочный был даже рад компании.

— Вы в карты играете? — спросил он, когда автобус тронулся.

— Нет, — покачал головой Нырок.

— Совсем?

— Совсем. Даже не представляю, что в них как называется. Вот это, кажется, — показал он на даму, — королева? А вот это, — ткнул пальцем в шестёрку, — пешка?

— Вы путаете с шахматами, — засмеялся командировочный. — Шахматы весьма сложная игра, требующая от новичка подготовки. А в карты научиться проще.

— Я так боюсь этих азартных игр. В карты ведь играют на деньги?

— Не обязательно, но на деньги интересней. Можно поставить по мелочи, символически. Ну так что, научить вас?

— Прямо не знаю, — сомневался Нырок. — Может быть, ещё кто-то хочет присоединиться? Вдвоём мне было бы спокойнее. Извините, — обратился он к «сушёному», — вы не составите нам компанию в карты?

— Что? — недовольно обернулся тот.

Кажется, он задремал.

— В карты. Сосед берётся научить, а я всё не решаюсь.

— Нет, не играю.

— Чего вы боитесь? — убеждал Нырка командировочный. — Это же так, скоротать время.

— Ну, разве что скоротать.

— Тогда запоминайте, — взял командировочный инициативу в свои руки. — Это туз…

Когда они въехали в пункт прибытия, Нырок посмотрел в окно: следуя в потоке транспорта, автобус двигался по городским улицам. После пустынных районных дорог оживлённый город с застроенными кварталами, потоками машин и обилием пешеходов производил впечатление настоящего мегаполиса, хотя являлся обычным провинциальным центром. Свернув на одной из улиц, автобус подкатил к зданию автовокзала.

— Как быстро за игрой летит время! — сказал Нырок, забирая деньги. — Теперь всегда буду брать карты в дорогу.

Он поднялся, и за ним вскочил обобранный бедолага-командировочный.

— Давайте сыграем ещё! — предложил командировочный нервно.

— Но мы уже приехали, — показал Нырок.

— Ну и что, это игре не помешает.

— Где же мы будем играть?

— Найдём место, сядем где-нибудь.

— Вообще-то я проголодался, — задумался Нырок. — Не подскажете, — обратился он к «сушёному» пассажиру, — где тут можно вкусно отобедать? А заодно отужинать, отзавтракать и отполдничать, а то я сегодня только легко перекусил.

Не отвечая, «сушёный» направился на выход.

— Значит, придётся искать самим. Хорошо, — согласился Нырок, — давайте поищем какое-нибудь кафе.

И они тоже двинулись по проходу.

Глава 4

В кафе, обставленном в итальянском стиле, на мягком красном кресле из искусственной кожи восседал Нырок, облачённый в летнюю куртку, выигранную у командировочного. Потягивая из бокала коньяк, Нырок терпеливо ожидал ответного слова от бывшего хозяина куртки, который с трагическим выражением лица то перебирал в руке свои карты, то принимался бесцельно возить по столу чашку с остатками остывшего чая.

Кафе было почти пустое, лишь за одним из столиков трое личностей криминального вида уминали пиццу и шумно втягивали в себя спагетти. Самый мордатый и пузатый из личностей с обильными татуировками на толстых руках косился на играющих, запивая пиццу тёмным пивом.

От нечего делать Нырок пересчитал заработанные деньги.

— Почему вам так мало суточных выдают? — спросил он, убирая в хозяйственную сумку скромный выигрыш.

— Сколько положено по закону, — ответил командировочный, не отрывая трагического взгляда от карт.

— Что за формальный подход? Руководство должно понимать: в командировке денег много не бывает. Вот даже в карты сыграть. А о том, сколько положено по закону, пусть судьи думают, у низ работа такая. Хотя, — погрустнел Нырок, — иногда меня тоже занимает подобный вопрос. Вскрываемся? — надоело ему наблюдать за передвигаемой по столу чашкой.

Командировочный медленно выложил карты.

— А что у вас? — спросил он с надеждой.

Нырок открыл комбинацию.

— Очки теперь тоже мои, — сказал он, забирая из «банка» солнцезащитные очки.

Вцепившись в чашку, командировочный закружил ею по скатерти.

— Сыграем ещё! — проговорил он.

— Так у вас ничего нет.

— Есть, — полез в кейс командировочный. — Вот, бритвенный прибор.

— Пользоваться чужими бритвенными приборами негигиенично, — сказал Нырок. — Девушка! Мне, пожалуйста, счёт за обед. — И посмотрев на убитого происшедшим командировочного, добавил: — За двоих.

Убрав бритву, командировочный поплёлся к выходу.

— Подождите!

Пошарив в хозяйственной сумке, Нырок догнал командировочного.

— Это туалетное мыло с запахом фиалки. Мелочь, но в командировке пригодится.

Расплатившись с официанткой, Нырок тоже собрался уходить.

— Э! — окликнули его от столика, где сидели трое бандитов.

К Нырку обращался тот, который был мордатый и пузатый.

— А ты, я вижу, в картишки хорошо играешь?

— Я? — остановился Нырок. — Нет, попутчик в автобусе сегодня научил.

— Может, перекинемся? У меня как раз есть время. Есть у нас время, Умник? Босс не звонил? — обратился мордатый и пузатый к спутнику с бакенбардами, одетому в модную рубашку.

Умник сидел, чему-то усмехаясь, и, вообще, производил впечатление чувака, глядящего на всё, что происходит, пренебрежительно, свысока.

— Не звонил! Время есть! — проглотив спагетти, ответил за Умника третий из компании — атлет и по виду полный болван, которых в среде криминальных личностей называют «быками».

— Тебя кто спрашивает, Чугун? — одёрнул его мордатый и пузатый. — Я Умника спрашиваю.

Умник ухмыльнулся с таким видом, будто какой-то неуч полез вместо него защищать диссертацию. И только после того, как Чугун вернулся к поеданию спагетти, счёл для себя возможным изречь:

— Босс не звонил.

— Значит, время есть, — сказал Нырку мордатый и пузатый. — Давай раскинем колоду.

— А во что будем играть? — оценив риски, поинтересовался Нырок. — Попутчик научил меня только в свару, буру, реверси, рамс, преферанс, азо, бридж, марьяж, винт, вист, двадцать одно, баккара…

— Это всё попутчик в автобусе научил? — удивился мордатый и пузатый.

— Да, мы ехали почти два часа. А ещё в пикет, трынку, тысячу, шестьдесят шесть, горку, тринадцать, фараон…

— А в покер? — спросил «бык» Чугун.

— Тебя кто спрашивает? — покосился на него мордатый и пузатый.

Умник ухмыльнулся.

— Вы же всегда играете в покер, — стал оправдываться Чугун.

— В покер? — переспросил Нырок. — Ну, так, сосед объяснил общие правила.

— Значит, в покер, — отодвинул от себя тарелки мордатый и пузатый. — Эй, принеси колоду! — крикнул он официантке.

Примостив на соседнее кресло свой скарб, Нырок подсел к небезопасной компании. Официантка быстро убрала на столе и положила запечатанную колоду карт.

— Мечи, — подвинул мордатый и пузатый колоду Умнику.

— Как скажешь, Бригадир, — нехотя согласился Умник.

Вскрыв и перетасовав колоду, он раздал карты.

Через полчаса игры повеселевший Нырок заказал рюмку коньяку, а мордатый и пузатый Бригадир помрачнел, как самая сизая татуировка на своей руке. Ещё через полчаса Бригадир потребовал принести новую колоду.

— А может, он передёргивает? — предположил Умник, следящий вместе с Чугуном за игрой.

— Где я передёргиваю? — возмутился Нырок. — Пожалуйста, если вы мне не верите, я сниму куртку.

Повесив куртку на кресло и вновь оставшись в майке, Нырок потянулся к хозяйственной сумке.

— Это чтобы вы не нервничали, — выставил он на стол флакон дезодоранта, — успокаивает нервную систему.

— «Дезодорант для ног с запахом фиалки», — прочитал «бык» Чугун. — Так он для ног!

— Что за условности — для ног? — отмахнулся Нырок. — Им вполне можно брызгать за ушами. Брал для себя, но вы мне очень понравились, дарю! Ну так что, играем? Или я давно спешу.

— Играем, — сказал мордатый и пузатый Бригадир. — Умник, сдавай!.. Ты что делаешь?! — прикрикнул он на Чугуна, брызгающего дезодорантом за ушами.

— Приятно воняет, — принюхался Чугун.

— Рюмку коньяка! — заказал Нырок.

Официантка отправилась за коньяком. С бокалом на подносе она вернулась в ту минуту, когда играющие вскочили из-за стола.

— Бригадир, я же говорил, что дело нечисто! — завопил Умник, который благодаря бакенбардам стал похож на тявкающего барбоса. — Он катала!

— Не понимаю, почему вы опять занервничали? — отступил от столика Нырок.

— Потому что в игре оказалось два одинаковых короля! — тявкнул Умник.

— Что значит, одинаковых? Просто похожих. Может, они братья, вот как вы, — указал Нырок на Умника с Чугуном, сходство которых заключалось разве что в одинаковом количестве конечностей. — Или вы не братья, а братаны?

— Слышь, братан! — произнёс мордатый и пузатый Бригадир. — Ты кого наколоть хотел? Да за это я, знаешь, что с тобой сделаю? На распилочный стол положу. Распилю на горбыли!

Бригадир шагнул и увидел летящую к нему рюмку с коньяком. Растопырив пальцы, Бригадир схватил рюмку, и вместе с ним в неё инстинктивно вцепились Умник с Чугуном. В следующую секунду они зажмурились под струёй выпущенного в них дезодоранта, а когда открыли глаза, Нырок уже удирал, оставив выигранную куртку, но с хозяйственной сумкой на плече. Бандиты втроём поставили рюмку на стол.

— За ним! — крикнул Бригадир, первым срываясь вдогонку.

Мордатый и пузатый Бригадир летел по кафе, как выпущенное из пушки ядро, а ядро всегда во что-то попадает. Попало оно в резко закрывшуюся перед ним дубовую дверь.

— Бах!!! — раздался звук, будто и впрямь от пушечного ядра.

Влепившийся в дубовое полотно Бригадир упал на руки подоспевшим Умнику с Чугуном. И пока те смотрели на образовавшуюся в двери пробоину, с другой стороны двери вылезшие к нему щепки уважительно разглядывал Нырок.

— Распилю на горбыли, — проговорил Бригадир, опираясь на помощников.

И, поднявшись, рванул дверь, едва не сорвав её с петель.

— За ним!!!

— Приятно воняет, — задержавшись на миг, принюхался «бык» Чугун к витающему в кафе аромату.

Когда бандиты выскочили на улицу, пятки Нырка сверкали уже очень далеко.

— На колёсах догоним, — выдохнул Бригадир, кидаясь к припаркованному чёрному джипу.

Бригадир влез за руль, Умник с Чугуном прыгнули в машину следом. Взревев, джип рванул в погоню. Не прошло и трёх минут, как Нырок, в ужасе оглядываясь, бежал едва ли не перед самыми колёсами преследователей. Он петлял, прыгал с тротуара на газоны, но джип, подминая траву и бордюры, неумолимо приближался.

— Ага! — кричал из окна возбуждённый погоней Умник. — Слинять хотел, падло?

Заметив широкую каменную лестницу, Нырок кинулся по ней вниз. Сзади, всего на секунду сбавив скорость, затрясся джип: ступени не были для него преградой. Скача, Нырок представлял, какую форму примет здесь его тело, когда по нему проедет двухтонная махина. Он чувствовал за спиной жар радиатора и слышал шипение покрышек.

— Дави! — заорали, привстав со своих мест Умник с Чугуном. — Пора!

Бригадир надавил на газ. Машина подпрыгнула, и Нырок исчез под её широкими колёсами. Пролетев ещё несколько ступеней, джип замер.

— Всё, что ли? — спросил Бригадир в наступившей тишине.

— Кажись, — расплылся в улыбке «бык» Чугун.

— Да вон он! — хмыкнул Умник, тыча в окно. — Нырнул в сторону и назад рванул.

Бригадир закрутил башкой по сторонам.

— Мне здесь не развернуться, перила. Давай из машины, — приказал он Умнику с Чугуном, — за ним!

— Да зачем нам нужен этот катала? — попытался вступить в дискуссию Умник.

— За ним! — заорал Бригадир.

Вылетев из джипа, Умник и Чугун полезли в гору, откуда только что съехали.

— И на распилочный стол его! — гаркнул вдогонку Бригадир.

Когда Нырок добрался до вершины лестницы, он тяжело дышал. Преследователи, которые всю дорогу сидели в машине, скакали по ступеням гораздо резвее. Нырок кинулся к близлежащим домам. Умник с Чугуном, преодолев лестницу, уже неслись следом.

Нырок бежал по задворкам магазинов и ресторанов, чувствуя, что его нагоняют. Минуя стопку ящиков с фруктами, он опрокинул её позади себя и чуть замедлил погоню, но ненадолго.

Всё дальше и дальше углублялся Нырок в задворки строений, лавируя между баками с дурно пахнущим мусором, как вдруг увидел, что слева и справа высятся теперь только грязные кирпичные стены — он оказался в длинном каменном коридоре. Нырок рванул по нему, надеясь, что коридор куда-нибудь выведет. Сзади раздавалось гулкое топанье бандитов.

Впереди замаячил просвет. Помчавшись вперёд, Нырок выскочил в открывшееся пространство и застыл на месте: он стоял в центре площадки, из которой не было выхода. Нырок находился в тупике.

Глава 5

Догоняя убегающего каталу, бандиты Умник и Чугун видели, как тот скрылся за углом каменного коридора. Рванув следом и едва не сбив выпавшую им навстречу бабку в тёмных очках и с клюкой в руке, они выскочили на окружённую глухими стенами площадку. Бандиты с удивлением огляделись: другого выхода с площадки не было. Но не было никого и внутри! Лишь на земле среди мусора стояла брошенная кем-то хозяйственная сумка. Подняв её, «бык» Чугун заглянул внутрь — она оказалась пустой.

— А где этот? — удивлённо спросил Чугун, словно собирался найти «этого» внутри сумки.

— Наверное, свернул по пути, — сказал Умник, дёрнув себя за бакенбарды. — Быстрей туда!

Чугун с удовольствием к сумке принюхался.

— Приятно воняет!

По каменному коридору, помогая себе палкой при ходьбе, в направлении улицы быстро шла старуха. Широченное платье на стройном старухином теле пузырилось, будто парус на мачте, а голову скрывал криво, но плотно повязанный платок. Поодаль от старухи, бегло осматривая стены и мусорные баки, двигались бандиты. Увидев по пути коробку из-под продуктов, «бык»Чугун заглянул и в неё.

— Что ты там ищешь? — раздражённо спросил Умник.

— И здесь его нет, — сказал Чугун.

— Конечно, нет! — взорвался Умник. — Как он в коробку залезет?

— Через верх, — показал Чугун. — Верх-то открывается!

— Так ведь он сюда не поместится! Дубина!

Подумав, Чугун бросил коробку на землю. Почти бегом бандиты преодолели оставшееся расстояние и, перепрыгнув разбросанные по земле фрукты, оказались на улице. Среди редких прохожих каталы не наблюдалось, лишь, отталкиваясь клюкой, будто палками для скандинавской ходьбы, чесала та же бабка. Умник и Чугун отправились вслед за ней и, обсуждая по пути создавшееся положение, вскоре бабку нагнали.

— Куда же он делся? — спрашивал «бык» Чугун, который не обнаружив беглеца ни в тупике, ни в сумке, ни в коробке, пребывал в полной растерянности.

— Сам не могу понять, — теребил бакенбарды Умник.

— А старуха откуда взялась? — кивнул Чугун на хлопающий перед ними парус платья.

— Шляется тут по помойкам.

— Так что, мы его упустили?

— Ничего, найдём, никуда он от нас не денется.

Чугун хохотнул.

— Чего ржёшь? — покосился на него Умник.

— Когда мы его поймаем, представляю, что с ним сделает Бригадир.

— Привяжет к распилочному столу.

— Это точно, — с готовностью поддержал Чугун. — И распилит на горбыли. Но сначала сломает ему руки и ноги.

Облачённый в платок и широченное платье, выигранные у деревенского детины, Нырок в ужасе втянул голову в плечи, слушая о своих перспективах в случае поимки.

— Потом начнёт отрезать пальцы циркулярной пилой, — вдохновенно продолжал «бык» Чугун. — А когда пальцев не останется, отрежет кисти. Помнишь, как тот, которому отрезали прошлый раз, смешно обрубками махал?

За деревьями мелькнула церковь. Осеняя себя крёстными знамениями, Нырок забормотал молитвы так неистово, как не взывал ещё к Господу ни один из смертных. Глянув на купола и бешено крестящуюся бабку, Умник с Чугуном тоже подняли пальцы ко лбу.

— А в конце, — развивал тему Чугун, — Бригадир распилит его на две половины. Бригадир мечтает, чтобы обе половины, правая и левая, получились одинаковыми, а у него каждый раз выходят немного разные.

Подхватив пузырящееся платье, Нырок почти сорвался на бег.

— Смотри, как старуха припустила, — показал «бык» Чугун.

— Что-то она мне кажется подозрительной, — прищурился Умник.

— А почему?

— Походка у неё не слишком старушечья.

— Это да, — согласился Чугун.

И подумав, спросил:

— А какая старушечья?

— Не знаешь, как ходят старухи?! — разозлился Умник. — Сутулятся, на ногу припадают, а эта вон как чешет.

Согнувшись в три погибели, Нырок захромал, как безнадёжный калека, но при этом умудрился ещё более увеличить темп движения.

— Сутулится и хромает, — указал «бык» Чугун.

— Чего-то захромала. И, говоришь, сумка пахла?

— Ага, — с удовольствием вспомнил Чугун, — приятно воняла.

— Тогда надо проверить, что это за старуха. Эй, бабка! — окрикнул Умник.

Нырок не повёл спрятанным под платком ухом.

— Бабка, стой! — рванули бандиты.

Остановившись, Нырок выпустил палку из рук и принялся тереть пальцами глаза под тёмными очками. Бандиты обошли его с обеих сторон.

— А ну-ка, посмотрим, кто ты такая.

Усмехнувшись, Умник снял с Нырка очки и от неожиданности отпрянул: на месте глаз у бабки тускло блестели две монеты.

— Она ещё и слепая, — пробормотал Умник. — Пошли, Чугун.

Вернув бабке её стёкла, бандиты отправились дальше. Нырок, присев, зашарил по земле в поисках палки.

— Бабушка, вам помочь? — остановился возле него проходивший мимо сознательный школьник.

— Правильно, помоги старушке, — бросил через плечо уходящий Умник.

Сознательный школьник поднял палку и вручил её Нырку.

— Спасибо, девочка, — сердечно поблагодарил тот.

— Я не девочка, я мальчик.

— Правда? А я совсем ничего не вижу.

— Давайте, бабушка, я вас провожу, — вызвался сознательный школьник.

Взяв старушку под локоть, он пошёл рядом с ней.

— А что, мальчик, эти двое дяденек уже ушли? — спросила бабушка.

— Да, — посмотрев, сказал сознательный школьник.

— Совсем?

— Совсем.

— А ну, подержи палку.

Освободив руки, Нырок поймал выпавшие из-под очков монеты и, приподняв оправу, посмотрел вслед бандитам.

— Действительно, ушли… Держи, шкет, — вложил он обе монеты в ладонь сознательному школьнику.

— Мне не надо, я оказывал помощь бесплатно.

— Приятней оказывать помощь бесплатно, когда за неё платят. Точно? Держи, шкет, не стесняйся, купишь себе мороженого.

Сознательный школьник убрал деньги в карман.

— Тогда, бабушка, я провожу вас до дома, вы ведь слепая.

— Не беспокойся.

Забрав у сознательного школьника палку, Нырок прицелился и метнул её в далеко стоящую алюминиевую банку.

— Я до дома…

Нырок прислушался. Сбитая банка с грохотом полетела по асфальту.

–…по слуху дойду.

Ловко увёртываясь от снующих машин, Нырок перебежал проезжую часть. Сознательный школьник пересчитал полученные деньги и, что-то прикинув, огляделся по сторонам.

— Бабушка, давайте я вам помогу! — поспешил он к проходившей мимо старушке.

Глава 6

Был тот прекрасный час летнего городского вечера, когда рабочее время закончилось, а световой день ещё продолжается. Когда жаркое солнце и суровое начальство немного смягчаются и тоже торопятся домой. Когда на дорогах возникают пробки, в продовольственных магазинах очереди, а в желудках предвкушение скорого ужина. Но стоит только перекусить и выбросить из головы бытовые заботы, как обнаруживается, что такой час можно провести с гораздо большим удовольствием: скажем, встретиться с приятелем и поболтать с ним о том о сём; или прогуляться под жидкой сенью вечно подрезанных и подкрашенных городских деревьев; или, наконец, просто поплевать семечками в голубей.

К сидящему на лавочке парню, который, наплевавшись до одури, теперь курил, отпивая из пивной бутылки, подошла бабка в повязанном платке и мужских солнцезащитных очках. Вздохнув, что нетерпеливые старухи не дадут человеку спокойно отдохнуть, но, с другой стороны, каждый зарабатывает, как умеет, парень, допив оставшееся пиво, протянул старухе пустую бутылку. И весьма удивился, когда, отказавшись от бутылки, старуха попросила сигарету, прикурив которую, отправилась дальше.

Эта старуха, в самом деле, была необычна и даже экстравагантна. Засунув руки в карманы штанов и задрав таким образом платье, она, покуривая и привлекая внимание прохожих, двигалась по тротуару, с любопытством разглядывая город. Дойдя до главной торговой улицы, старуха поглазела на бутики, пококетничала со своим отражением в витрине и, пробежав взглядом по вывескам, направилась в магазин «У Лёши. Одежда для джентльменов». Там, стащив с головы платок, старуха обрела вид Кости Ныркова по прозвищу Нырок, облачённого в женское платье. Но флегматичному продавцу магазина «У Лёши. Одежда для джентльменов», было, похоже, всё равно в какую одежду облачены находящиеся в магазине джентльмены, в мужскую или в женскую.

Покопавшись в ветровках, Нырок подозвал продавца к себе.

— Сколько стоит эта курточка? — указал Нырок на одну из моделей.

— Там есть ценник, — отозвался флегматичный продавец.

Перебрав бирки, Нырок с трудом нашёл ценник. Начертанная в нём цифра его озадачила.

— А сколько куртка стоит без ценника?

— Столько же.

Нырок повернулся к другой модели.

— А эта?

— Эта дешевле.

Нырок долго искал ценник, но так его и не нашёл, о чём известил флегматичного продавца.

— Значит, здесь нет ценника, — не стал возражать тот.

— А как узнать цену?

— На семнадцать процентов ниже, чем вы смотрели до этого.

Высчитав, сколько будет, на семнадцать процентов ниже, Нырок проверил свои деньги.

— А ещё ниже? — спросил он. — Процентов эдак на сорок шесть с четвертью.

— Вон, пиджаки в уценке.

Подойдя к плечикам с одинаковыми мужскими пиджаками цвета загаженной собаками лужайки, Нырок долго раздумывал, не находя в себе сил принять трудное решение.

— А мне нравится! — сказал он наконец. — Романтично, но не вульгарно. Несите в примерочную пиджак, а также вон ту рубашку и тёмные носки.

— Носки мерить нельзя, — не двинулся с места флегматичный продавец.

— Как я могу купить носки без примерки? — возмутился Нырок. — А вдруг они давят в лодыжках или вытягиваются?

— Не хотите не берите.

— Хорошо, — согласился Нырок, — носки я возьму так. Но пиджак и рубашку померяю обязательно!

Получив в примерочную затребованное, Нырок принялся снимать через голову платье. Но, взглянув на флегматичного продавца, стыдливо задёрнул штору.

Глава 7

Афиша извещала, афиша возбуждала, афиша кричала: «Звёзды кино! Только один творческий вечер. Максим Кулебякин и Таисия Плёс!»

У киноконцертного зала вместе с другими поклонниками артистов находился Нырок, разглядывая афишу, изображавшую красотку с яркими сочными губами и вооружённого супермена, от которого на заднем плане в панике разбегались тёмные человечки. На Нырке был новый пиджак, новая рубашка и новые носки, а также выигранные днём ранее в карты новые тряпичные туфли. На носу красовались солнцезащитные очки известной марки, из кармана пиджака трогательно выглядывал букетик полевых фиалок.

— У вас не будет лишнего билета? — обратилась к Нырку женщина с такими сильно накрашенными глазами, что кроме них на лице ничего не запоминалось.

— А что, в кассе нет билетов? — заинтересовался тот.

— Какое там! — вступил в разговор сизощёкий мужчина. — Неделю хожу не могу достать. А электронные разобрали за минуту. Куплю два билета! — провозгласил он громко.

— Через час концерт, неужто не купим? — забеспокоилась женщина с сильно накрашенными глазами.

Выбравшись из толпы и оглядев окрестности, Нырок направился к краеведческому музею, здание которого располагалось прямо напротив киноконцертного зала.

В музее было тихо и душновато. Сидя за столиком, дремала пожилая кассирша, у входа в зал экспозиции скучала на стуле дежурный администратор.

— Мне, пожалуйста, билеты, — попросил Нырок кассиршу.

Сонно глянув на посетителя, та проштамповала билет.

— Вы уже проснулись? — поинтересовался Нырок.

— Разумеется, конечно.

— Я попросил не билет, а билеты.

— Разумеется, — проштамповала кассирша ещё один корешок, — конечно.

Достав из кармана последние деньги, Нырок высыпал их на стол.

— Ау! Я говорю, на все!

Сон с кассирши слетел моментально.

— У вас групповое посещение? — засуетилась она, считая сумму.

— Возможно, — уклончиво ответил Нырок, — но пока я один. Могу я взять несколько билетов один?

— Разумеется, конечно, — торопилась кассирша, пока посетитель не передумал.

Оживившись, поднялась с места администратор.

— Проходите сюда, — пригласила она, когда билеты были куплены, — здесь начало осмотра.

— Я зайду чуть позже, — поблагодарил Нырок.

— Обязательно заходите, у нас очень интересная экспозиция. Вы видели копчик ископаемого бегемота?

— Копчик ископаемого бегемота? — подошёл Нырок к открытым дверям зала. — Где он?

— Вон, — млея, указала администратор. — Это жемчужина нашего музея.

Не переступая порога, Нырок заглянул в зал. Среди стендов и выставочных витрин центральное место занимал монументальный подиум с огромной тёмной костью посредине. Нырок с любопытством разглядывал её.

— Это точно от ископаемого бегемота? — спросил он. — Дело в том, что однажды на неком складе я лежал себе спокойно под мешковиной, как вдруг на меня уселся сторож и просидел так полдня вместо того, чтобы обходить вверенную ему территорию. Вот у этого сторожа я предполагал именно такой копчик.

— Нет, нет, вы видите копчик огромного животного в несколько тонн весом.

— Так про то же я и говорю.

— И безусловно, ископаемого бегемота. Более того, наши специалисты по найденной кости смогли воссоздать животное целиком. Посмотрите, — указала администратор, — у противоположной стены находится макет в натуральную величину.

Действительно, в указанном направлении задом ко входной двери возвышался макет большого доисторического бегемота.

— Если смотреть сзади, — пригнулся Нырок, — то я бы точно решил, что опять встретился со сторожем. А сбоку вижу — немного ошибся.

Поблагодарив администратора и кассиршу, Нырок поспешил к киноконцертному залу, по пути сбрызгивая из флакончика с туалетной водой купленные билеты.

— На фиалку, действительно, похоже, — принюхался он, помахав перед носом опрысканными бумажками, — но чувствуется химия. Нет тонкости.

У киноконцертного зала количество желающих приобрести билеты на заезжих звёзд не только не уменьшилось, а возросло.

— Прошу внимания! — громко объявил Нырок. — Билеты на незабываемое зрелище, — он бросил взгляд на афишу с Максимом Кулебякиным и Таисией Плёс. — Крепкое тело и фантастические бёдра! Вы должны это видеть собственными глазами.

Не успел Нырок закончить фразу, как к нему со всех сторон кинулись люди. В считанные секунды он распродал всё, что принёс из музея. Но с него требовали ещё.

— Пожалуйста, два билета! — совал деньги сизощёкий мужчина.

— Мне тоже билет! — не отставала женщина с сильно накрашенными глазами.

— Не волнуйтесь, — успокаивал сбежавшихся к нему Нырок, — сейчас билеты будут.

В музее он застал кассиршу и администратора оживлённо беседующими. От недавней сонливости на их лицах не осталось и следа.

— Вот опять этот молодой человек! — воскликнула администратор. — Вы пришли смотреть копчик?

— Я пришёл узнать, не случилось ли с ним чего, пока я отсутствовал?

— Нет, с копчиком всё нормально.

— Берегите его, — с чувством сказал Нырок, выкладывая перед кассиршей деньги. — На все!

У киноконцертного зала с минуты на минуту ожидали прибытия звёзд.

— Незабываемое зрелище: крепкое тело и фантастические бёдра! — вёл бойкую торговлю Нырок. — Вы должны это видеть собственными глазами!

— Едут, едут! — раздался крик.

Толпа у киноконцертного зала пришла в движение. Она обступила подъехавший лимузин и застонала, когда из него, белозубо улыбаясь, вышел Максим Кулебякин. Поприветствовав собравшихся, артист принялся раздавать автографы.

Среди штурмующих кинозвезду зрителей Нырок заметил двух приятельниц среднего возраста, одетых в вечерние туалеты. Одна из приятельниц в коротком не по годам платье коричневого цвета, резкая в движениях и вертлявая, была похожа на мартышку, другая, с замедленным глуповатым взглядом и буклями на голове, напоминала овечку. Приятельницы хлопали в ладоши — «мартышка» часто и громко, «овечка» глухо и с некоторым запозданием, — вытягивались, чтобы лучше видеть кумира, и всё время шептали что-то друг другу на ухо. Эти уши, а вернее, золотые серьги в ушах у обеих — у «мартышки» висячие, со множеством элементов, а у «овечки» большие и тяжёлые, как гири в цирке, заставили Нырка тут же забыть о выгодном предприятии по продаже музейных билетов.

Между тем к месту проведения творческого вечера прибыл второй лимузин, с Таисией Плёс. Но среди беснующейся толпы Нырок уже ни на минуту не выпускал приятельниц из поля зрения. «Мартышка» подпрыгивала, как школьница, пожирая глазами наряд дивы, «овечка» лезла вперёд, вытягивая глуповатую мордочку. И обе приятельницы шептались, не переставая, от чего золотые серьги у них в ушах подрагивали.

В сопровождении организатора вечера Таисия Плёс убыла к дверям служебного входа вслед за супергероем Кулебякиным.

— Интересуетесь Таисией Плёс? — с обворожительной улыбкой, которой позавидовали бы обе кинозвезды, Нырок втискивался между приятельницами. — А вы слышали, что у Таисии роман…

Перейдя на шёпот, Нырок окончил фразу возле самого уха «мартышки» с висячими серьгами.

— Не может быть! — округлила «мартышка» глаза.

— При этом Максим Кулебякин, — кивнул Нырок на афишу, — а для меня он просто Макс, когда узнал о новом романе Таисии…

Счастье узнать о реакции Макса досталось «овечке» — обладательнице объёмных серёг.

— Он способен на такое, — с мечтательной полуулыбкой произнесла «овечка» низким голосом.

— А откуда вы знаете? — с подозрением уставилась «мартышка» на незнакомца в попугайном пиджаке.

Подведя приятельниц к афише, Нырок указал на неясный контур одного из человечков, убегающих от супермена Кулебякина.

— Это я!

— Так вы артист?! — оторвавшись от афиши, повернула к Нырку голову в буклях «овечка».

Нырок скромно потупил взор.

— С ума сойти! — подпрыгнула «мартышка». — Настоящий артист. Дайте мне автограф! — полезла она за блокнотом.

— После, — решительно остановил её Нырок. — Сейчас я лучше расскажу вам кое-что из жизни звёзд. Но вы должны меня понять, всё только между нами. Если Макс и Таисия узнают…

— Конечно, мы понимаем! — закивала «мартышка».

Вытащив из наружного кармана пиджака фиалки, Нырок вручил их приятельницам:

— Это вам. Прошу!

— Фиалки? Очень мило, — томно произнесла «овечка».

— Веянья столичного гламура, — пояснил Нырок, — в этом сезоне все без ума от фиалок. Итак…

Подхватив приятельниц, гламурный артист повёл их с собой.

— Знаете ли вы с кем видели Таисию на последней вечеринке?

Приятельницы, заворожено глядя на Нырка, отрицательно затрясли головами.

— Ну что вы, об этом гудит вся наша тусовка.

Приложив ладонь к «мартышкиному» уху, отягощённому висячей серьгой, Нырок что-то зашептал.

— Не может быть! — ахнула «мартышка».

— Все, конечно, ждали реакции Макса. И Макс…

Вскинув ладонь, Нырок горячо задышал на объёмную серьгу «овечки».

— Он способен на такое, — с мечтательной полуулыбкой согласилась «овечка».

Продолжая шептать и вскидывать ладонь, гламурный артист в попугайном пиджаке вёл «мартышку» и «овечку» вдоль киноконцертного зала. Когда их небольшой зоопарк достиг угла здания, в ухе каждой приятельницы не хватало по серьге. Развернувшись в обратном направлении, Нырок продолжил делиться секретами.

— Ай! — вскрикнула от боли «мартышка», дёрнувшись к уху.

— Прошу простить, — извинился Нырок, не сумев снять очередную серьгу с первого раза.

— Ай! — вскрикнула «мартышка» и вновь получила извинения.

— Ай!

— Увлёкся, — смутился Нырок. — Слишком пикантные подробности.

Поняв, что одолеть злосчастную застёжку не удастся, гламурный артист отстал, но приятельницы этого даже не заметили. Они с жаром сплетничали об услышанном, в то время как Нырок, наблюдая сзади за своей работой, кривился от дискомфорта: оставшаяся одна на четыре уха серьга создавала ощущение асимметрии.

— Не эстетик, — проговорил Нырок.

Догнав любительниц пикантных подробностей, он вклинился между ними.

— Чуть не забыл, — припал он к уху «овечки».

И отстал столь же незаметно, как в первый раз. Теперь у приятельниц со стороны друг друга золотилось по серьге.

— Эстетик! — удовлетворённо кивнул Нырок, словно художник, внёсший последний штрих в удачный рисунок.

А между тем у входа в киноконцертный зал разворачивался скандал: контролёр наотрез отказывался пускать зрителей, которые предъявляли билеты, купленные у распространителя в зелёном пиджаке.

— Я не могу вас пустить на творческий вечер, — твердил контролёр сизощёкому мужчине. — Это не наши билеты.

— Что значит, не ваши? — горячился тот.

— Значит, не в киноконцертный зал… Отойдите, пожалуйста, вы мешаете людям.

— А мы не люди? Безобразие!

Сизощёкий, успевший привести с собой спутницу, негодуя, отошёл в сторону. Здесь уже находилась женщина с сильно накрашенными глазами.

— Нас всех тоже не пускают! — указала она на внушительную группу, отогнанную контролёром.

— Похоже, этот жулик продал нам липовые билеты, — сказал сизощёкий. — Куда он делся? Вон он! Вы видите? Вон он стоит!

Нырок, пребывающий в эстетическом удовлетворении от работы с серьгами, был тотчас окружён разгневанной группой и схвачен за пиджак.

— Держите его! Держите крепче!

— В чём дело, господа? — пытался отбиться Нырок

— Он спрашивает, в чём дело! — возмутился сизощёкий. — Продал нам липовые билеты и спрашивает, в чём дело!

— Как это, липовые?

Сизощёкий сунул Нырку два билета.

— Нас по ним не пускают в киноконцертный зал!

— Конечно, вас не пустят по ним в киноконцертный зал, — сказал Нырок сизощёкому так, словно тот очень удивил его. — Потому что это билеты в краеведческий музей! Я являюсь распространителем билетов в краеведческий музей. Отпустите, пожалуйста… И вы отпустите… Вот так… Разве я приглашал кого-то на творческий вечер? Нет. Я приглашал желающих осмотреть крепкое тело и фантастические бёдра ископаемого бегемота. Вы видели копчик, по которому бегемот был восстановлен? Ну что вы! Это жемчужина нашего музея. Пойдёмте, я вам его покажу. Пойдёмте, прошу вас, пойдёмте.

Нырок раскинул руки, приглашая собравшихся следовать за собой, но очень скоро остался в полном одиночестве.

— Куда же вы? А копчик? — взывал он вослед уходящим. — Это надо видеть собственными глазами!

Решив проблему, Нырок огляделся в поисках новой жертвы, поскольку шаловливая удача сегодня явно подмигивала ему. Он прогуливался по площади, но взгляд его скользил не столько по пешеходам, наполнявшим центр города, сколько по ценным вещам на них — по золотой цепочке, печатке, кулону… Как вдруг взгляд выхватил нечто неожиданное, заставившее Нырка снять тёмные очки и всмотреться в находку пристальней: старинное, с виду золотое колье, отделанное несколькими драгоценными камнями! Так странно смотрелось это антикварное и тогда уж весьма дорогое изделие в будничной суете улиц, как если бы здесь же на центральной площади появилось что-нибудь необычное, например, слониха в кедах. Но раз не было слонихи, то и подлинность изделия вызывала сомнение. В любом случае, ситуация требовала прояснения.

Пока Нырок занимался мыслительной деятельностью, его взгляд продолжал выполнять свою работу. Обнаружив колье, взгляд, точно объектив видеокамеры, взял более общий план — девичью шею, которую изделие украшало, а затем и саму девушку: возраста двадцати двух примерно лет со спадающими на шею тёмными волосами, одетую в блузку с открытым коротким рукавом и лёгкую чёрную юбку плиссе. Спина у девушки была прямая, походка свободная, но чуть суетливая, словно девушка торопилась или немного стеснялась. Двигалась она со стороны автомобильной стоянки в сторону торгового центра. Таким образом, всё, что мог взгляд определить на первых порах, он определил и перед хозяином отчитался, и теперь в погоню за добычей Нырка понесли ноги.

Глава 8

Девушка в колье проследовала в торговый центр. На входе за спинами людей мелькнула её блузка, а спустя несколько мгновений — канареечный пиджак Нырка.

Пристроившись за клиенткой, Нырок видел, как она, не задерживаясь у витрин и всё же успевая поглядывать на выставленные там товары, миновала несколько отделов и свернула в один из них. Прочитав вывеску, Нырок пристукнул на ходу каблуками, обозначая готовность исполнить на радостях энергичный танец джига, ибо отдел, который посетила клиентка, был не парфюмерным или хозяйственным — а отделом ювелирных изделий под названием «Золотой-бриллиантовый». Когда человек интересуется ювелирными изделиями, это кое-что говорит о нём, не так ли?

Просочившись за девушкой в «Золотой-бриллиантовый», Нырок профессионально отметил, что за прилавками находится только одна продавщица, зато на входе сидит похожий на бульдога охранник, который, если вцепится, то уже не отцепится, а может, и загрызёт. Словно в подтверждение этой характеристики охранник подвигал челюстями и с подозрением глянул на Нырка из-под выступающих надбровных дуг.

Лица клиентки Нырок так толком и не видел: нагнувшись к прилавку, она что-то рассматривала под стеклом. По её примеру Нырок также решил ознакомиться с выставленным товаром.

Ювелирные изделия, продаваемые в отделе, соответствовали его названию «Золотой-бриллиантовый» и были изготовлены, в основном, из этих дорогостоящих материалов. С их сверканием могла соперничать разве что сияющая физиономия Нырка, которому клиентка, имеющая средства для подобных покупок, нравилась всё больше. Разглядывая прилавки, Нырок тоже заинтересовался одним кольцом — с оригинальным бриллиантом в форме сердечка — и подумал, что неплохо бы такое колечко отсюда умыкнуть. Нырок так размечтался об этом, что проглядел, как богачка в колье покинула отдел и, припустив за ней, догнал только у супермаркета, занимавшего в торговом центре большую часть первого этажа.

Наблюдая, как девушка выбирает в супермаркете продукты, Нырок мог наконец-то рассмотреть её получше. Тёмные мягкие волосы спадали ей на лоб и закрывали его почти до бровей. Хорошо видимые на незагорелой коже брови были изогнуты, придавая несколько худому, но вполне милому лицу выражение наивности. Впечатление усиливалось движениями девушки, в которых сквозила застенчивость. И если бы Нырок пятью минутами раньше не видел девицу в дорогом ювелирном отделе, он бы решил, что перед ним школьница, которую родители только-только начали посылать за продуктами на всю семью.

Прохаживаясь по магазину, Нырок взял с полки коробку самых лучших конфет, сунул их у кассовой зоны в чью-то переполненную тележку, и когда конфеты проехали кассу, вышел и коробку забрал.

Вскоре появилась с продуктами девушка в колье. Она сложила купленное в пакеты и направилась на выход. Сопроводив её по коридору, Нырок решил, что пора действовать.

— В нашем супермаркете сумки покупателям доносят прямо до автомобиля, — сказал он, пересекая клиентке путь и предпринимая попытку забрать пакеты из её рук.

— Спасибо, не надо, — отшатнулась та.

Её изогнутые брови поднялись от испуга ещё больше, и Нырок увидел под ними чёрные оливковые глаза.

— Разрешите тогда просто вам помочь? — не унимался Нырок.

— Нет, нет, не нужно.

Съёжившись от смущения, богачка поспешила уйти от назойливого помощника. Но прежде чем она успела покинуть торговый центр, помощник уже мчался к ней из флористического отдела, неся перед собой фиолетово-сиреневый факел цветка в керамическом горшке, будто Прометей украденный у богов огонь.

— Но от цветов-то вы как девушка не можете отказаться! — воскликнул Нырок, протягивая подарок, и разве что не упал при этом на колено.

— Ах, — вдруг прошептала богачка, — я об этом так мечтала!

— Да? — удивился Нырок.

Он не понял, искренне говорит девица или шутит над ним? И всмотрелся в неё пристальней: может, она и не так наивна, как кажется.

— Значит, я угадал.

— А что это за цветок?

— Фиалка. Сорт «Изящная незнакомка». Мне показалось, она похожа на вас.

Девушка рассматривала нежное растение.

— Хорошо, — сказала она, покраснев, — держите пакет, давайте фиалку.

Нырок с готовностью поменял пакет на горшок и тут же сунул коробку с конфетами.

— А от конфет как девушка не можете отказаться тем более.

Богачка засмеялась.

— Спасибо.

«Всё-таки она дурочка», — решил Нырок, отдавая конфеты и принимая вторую суму.

— Не стоит благодарности. Для меня оказать услугу человеку, — вперился он в колье, — самое большое счастье.

Вдвоём они покинули торговый центр и взяли курс к автостоянке, рядом с которой взгляд Нырка ранее обнаружил ценную вещь на чужой шее. Теперь этот взгляд обследовал стоящие в ряд автомобили, выбирая дорогие и не очень большие, которые подошли бы состоятельной девушке скромной по натуре. Но состоятельная девушка, не обращая на машины внимания, направилась к остановке общественного транспорта. Взгляд сделался обеспокоенным и подозрительным.

«Подделка, что ли?» — засомневался опять Нырок.

Когда подъехал автобус, девица прошла в салон. Нырок медлил, раздумывая, не уйти ли ему сейчас с пакетами, содержимое которых, по крайней мере, не таит в себе разочарований? А эта дурочка не будет в следующий раз так доверчива и беспечна. Глянув на автобус, он увидел в окне недоумённые оливковые глаза.

— Осторожно, двери закрываются, — послышался голос автоинформатора.

— Надеюсь, побрякушка всё-таки настоящая, — пробормотал Нырок, запрыгивая в последний момент на подножку.

Глава 9

Об однообразии наших спальных кварталов сказано столько, что и добавить, вроде бы, нечего: дома и улицы в них похожи, как братья и сёстры в многодетной семье — все напоминают друг друга лицом и одеждой. Но можно угодить в квартал, где дома не просто похожи, а почти идентичны, словно они близнецы, и стороннему человеку отличить один дом от другого, особенно при нехватке на стенах указательных табличек, нет совсем уж никакой возможности.

Именно по такому району шла девушка со старинным золотым колье на шее и несла фиалку в цветочном горшке. А сопровождал девушку Нырок, несущий в обеих руках пакеты.

В дороге Нырок имел возможность рассмотреть колье поближе и склонялся к мысли, что оно является именно таким, каким кажется, то есть неподдельным, а потому, готовя пути быстрого исчезновения, пытался сориентироваться в обступивших его со всех сторон пятиэтажках, типовых, будто болты с завода.

— Как вы здесь ориентируетесь? — удивился Нырок, бросив бесплодные попытки запомнить своё местоположение.

— Я давно привыкла, — ответила девушка, подходя точно к такому же дому, как все вокруг. — А вот здесь я живу, на первом этаже.

— На первом, это хорошо.

Они остановились у подъезда.

— Спасибо, что помогли.

— Да, ерунда.

Помощь была оказана, провожатый мог отправляться обратно, но он не отправлялся и пакеты не отдавал.

— Может быть, хотите кофе? — неуверенно спросила девушка, чувствуя неловкость.

— Что вы!

— Ну, тогда спасибо ещё раз.

— Только чай.

— Чай?.. — смутилась та и тут же смутилась ещё больше от мысли, что могла показаться неблагодарной. — Очень хорошо, пойдёмте.

На лестничной клетке она открыла похожую на сотни других квартирную дверь и пригласила провожатого:

— Заходите.

Едва переступив порог, Нырок понял, что здесь живёт кто-то из стариков: в квартире чувствовался запах, присущий только пожилым людям. Этот запах нельзя было назвать приятным, но всё же в нём было что-то домашнее, Нырку не слишком известное. Нырок сразу осмотрелся. Они находились в двухкомнатной квартире. Меньшую комнату напротив прихожей, судя по видимой в щель старомодной кровати и вышитой скатерти на столе, занимали старики или старик. Правая комната являлась гостиной и, наверное, жилой для других членов семьи. Слева от прихожей располагалась кухня. Обстановку и отделку в квартире можно было назвать простыми, если не сказать чрезвычайно скромными.

— С родителями живёте? — спросил Нырок.

— С бабушкой… Бабуля! Я пришла из магазина… Проходите в комнату, — пригласила девушка гостя. — Я отнесу продукты на кухню и поставлю чайник.

Нырок приоткрыл ближайшую дверь и убедился, что за ней располагается бабушкина территория, но самой хозяйки не было. Он прошёл в гостиную. В комнате, обклеенной обоями в цветочный рисунок, Нырок увидел сложенный раскладной диван, круглый стол на одной опоре, журнальный столик с телефоном и ноутбуком на нём и мебельный гарнитур под вишню вдоль стены. Рядом со столом у окна в инвалидной коляске с массивными подлокотниками восседала одетая в халат старуха с подстриженными седыми волосами, время от времени беззвучно шамкая бескровными тонкими губами. Она являла собой тип старухи, которой подошёл бы не деревенский платочек на голову, а кружевной чепчик, которого, впрочем, тоже не было.

— Здрасьте, — поздоровался Нырок.

— Бабуля, — вошла следом девушка, — это наш гость. Мы сейчас будем пить чай.

Старуха никак не отреагировала на представление Нырка, она продолжала шамкать и, хотя смотрела в его сторону, вроде бы, не видела.

Достав чашки, девушка принялась расставлять их на столе.

— А родители ваши где? — спросил Нырок.

— Мамы у меня уже нет, а папу я никогда не знала. Зато несколько лет назад нас с бабушкой разыскал мой двоюродный дядя!

— И кто у нас дядя?

— Он вахтовик, работает на Севере вахтовым методом!

Исходя из интонации, какой это было сказано, Нырок ожидал услышать минимум про министра.

— Это дядя дарит вам такие дорогие украшения? — непринуждённо кивнул Нырок на колье, которое до сих пор было на девушке.

Конец ознакомительного фрагмента.