Дорога за горизонт. За золотым крылом

Эйрик Годвирдсон

Мир изменился: сгорела Книга Духов, опрометчиво открытая аргшетроном Ингольвом, и прежние времена с нею. С изнанки мира явилась земля Гаэль, и теперь юный всадник-на-драконе Амир, наследник и семейных тяжб Ингольва, и дара перемены облика, должен разобраться с тем, что же несут эти перемены.А Гаэль охвачена гражданской войной, и прежний дом отторг Амира. Все, что есть у него – надежда: на новых друзей, на своего дракона, на честь. И вера: можно остаться собой, примирив в себе зверя и человека.

Глава 3. Сила зверя

На следующий день Амир, поутру отправившись за водой — ручей был не у самой стоянки, к нему надо было подняться по холму, а затем спуститься снова в лощину — заметил, как на длинный прогал в лесной чаще неподалеку приземлился воин верхом на крылатом существе. Воин был облачен точь-в-точь как рыцарь Вердэн, а такого «скакуна» Амир видел вообще впервые в жизни. Будучи где-то с лошадь размером, существо имело мощное тело хищника, больше всего сложением похожее на кошачье, к нему прилагались когтистые широкие лапы, птичья голова с мощным клювом и широченные крылья с жесткими широкими перьями. Масти неведомое создание было тоже странной, как черненая медь — местами темнее, местами светлее, с подпушком цвета ржавчины и пепла. Крылья и вовсе отливали металлом, будто действительно каждое перо было покрыто медью. А у рыцаря, прибывшем верхом на этом летуне, на коттдарме поверх брони красовался все тот же геральдический красный дракон, что и на вердэновом щите.

«Имперские, Орден!» — сообразил Амир, припоминая вчерашний обстоятельный рассказ Айду.

Амир успел отойти от лагеря на довольно ощутимое расстояние в поисках хорошего подхода к ложу ручья — на том, что поближе, обосновался дикий кабан, матерый клыкастый самец, и юноше не хотелось иметь дел со свирепым зверем.

«Надо предупредить наших!» — подумал Амир, разворачиваясь.

Ветка под ногой неловко хрустнула, и тут же рядом в ствол дерева вонзился арбалетный болт. Второй вспорол воздух с другой стороны. Амир испуганно шарахнулся и припустил было прочь, но невидимые пока что стрелки со страшным треском ломанулись через заросли напрямик. Рыцарь Ордена оказался здесь не один. Беглеца почти тут же настигли, приставив к горлу лезвие меча. Стрелявшие — их оказалось двое — выволокли Амира из кустов и потащили куда-то в противоположном направлении от лагеря товарищей-гаэльцев, повинуясь взмаху руки рыцаря на пернатом звере. Впрочем, идти пришлось недалеко — буквально за следующими же кустами открылась еще одна поляна, и на ней оказался недоразвернутый имперский лагерь. Неприятель уже успел поставить пару шатров-конусов, сшитых из разноцветных — небеленых, пыльно-красных и тускло-синих по преимуществу — полос ткани, и сейчас солдаты продолжали кипучую работу — обустройство лагеря требовало немалых трудов, и оттого никто не бездельничал. Народу в будущем лагере было много, еще больше — оружия на ближайшей телеге, с которой уже откинули холстину, но еще не разобрали груз.

«Вот тебе и сходил за водой!» — подумал Амир, падая на колени от внезапного сильного тычка в спину. — «Да что же это такое! Льюла, я снова влип!»

На этот раз его схватили те, кто явно церемониться с ним не станет. Амир подумал, что скучает по Оро с его дубиной, когда имперские воины потребовали встать и идти за ними. Солдаты, что вели Амира, окликнули проходившего мимо рыцаря — точно так же снаряженного, как и тот, что был на звероптице, а когда тот обернулся на обращение, оказалось, что с лица этот воин чем-то похож одновременно на эллеральца и на нового товарища, Кальбара. Он коротко поинтересовался, зачем его окликнули. Язык, на котором они говорили, был Амиру незнаком, но юноша и так сообразил, о чем спрашивали взявшие его в плен у командира. Дескать, что с этим-то делать?

Командир коротко неприятно засмеялся, бросил пару фраз и махнул рукой. Солдаты переглянулись, пожали плечами, и, когда один из них потянул из ножен меч, а второй снова ткнул Амира в спину, вынуждая наклониться вперед сильнее, юный всадник с ужасающей ясностью понял, какой приказ отдал тот рыцарь.

— Ааааррргррр! — отчаянный вопль юноши почти сразу же превратился в гулкое низкое рычание, и на ноги вскочил уже не Амир, а огромный серо-черный волк-оборотень. Желание жить победило все прочие чувства, и оборотень в два рывка мощной пасти и пару ударов лапы разделался с солдатами, собиравшимися привести в исполнение приказ о казни лазутчика. Но этими двумя число врагов не ограничилось.

— Тревога! — успел крикнуть кто-то из солдат. Амир-зверь воспринимал слова по их смыслу, но не ушами, но каким-то глубинным чутьем, и потому оборотень уже кинулся на него, и, налетев, разодрал, словно ссохшийся клок пергамента. Кровь густо окрасила уже изрядно утоптанную землю.

Весь лагерь всколыхнулся, и солдаты, побросав все, чем занимались до этого, кинулись к возу с оружием. Кто-то, впрочем, попробовал позорно сбежать, но дезертиров прикончили свои же — рыцари, в отличие от солдат, не разоружались.

Амир-оборотень зарычал еще более устращающе и бросился на имперцев, стремясь не дать им даже наспех вооружиться. Оборотню не стоило большого труда раскидать большую часть солдат, словно груду щепок, но нельзя сказать, что ему пришлось легко. Не ото всех арбалетных болтов он сумел увернуться, и не все из тех, что засели в его шкуре, были простыми — от некоторых наконечников раны горели, точно огнем, и очень мешали. «Серебро!» — понял Амир. Боль была бы нестерпимой для человека, но оборотень с горем пополам с ней справлялся. Все ощущения тела изолировались в звериной части ума, не допуская до человеческого рассудка Амира этой жуткой боли, а главное — привкуса крови на клыках. Осознать же, что все всерьез и только начавший путь по чужой земле может оборваться прямо сейчас, Амир не хотел уже сознательно — настолько это было пугающе. Единственный шанс выжить заключался в звериной сути — и юноша не стал ей мешать, почти не вмешиваясь человеческой своей частью в происходящее.

Покончив с пехотой, оборотень бросился на рыцарей — Амир прекрасно понимал, что удрать он не сможет: воины не оставят зверя в покое, а рыцари непременно бросятся в погоню на своих звероптицах. И к тому же, Амир отлично помнил о том, что совсем рядом его новые друзья. Так что сейчас он, можно сказать, защищал и их.

Рыцари же оказались гораздо более серьезными противниками, чем простые пехотинцы — вооруженные мечами с впаянными полосами серебра, защищенные крепкими латами и прочной кольчугой, они были смертельно опасны. Бой затягивался — а главное, становился почти безнадежным для зверя с каждой минутой. Ран на теле оборотня прибавилось, и отбиваться становилось все сложнее — и рыцари наступали. Все шло к тому, что победа останется за ними, а оборотень… видимо, оборотень-Амир станет их трофеем. Так и вышло бы, будь он просто оборотнем.

Внезапно с неба донесся острый пронзительный клекот, потом — драконий рев. На землю грузно свалилась звероптица с перекушенной шеей, придавив собой своего наездника.

— Драк-о-он! — крик заставил рыцарей на миг отвлечься, и тут со стороны леса тоже подоспела подмога — Кальбар и Айду.

Втроем с Льюлой — в небе атаковала неприятеля, конечно же, она — друзья-гаэльцы быстро разделались с остатками имперского отряда. Все закончилось очень быстро, но конца схватки Амир уже не видел — кажется, зверь израсходовал все силы, и потому он рухнул, как подкошенный.

— Все, кажется, никого не осталось, — из чащи вынырнул с окровавленным мечом и Вердэн. — А где Амир?

— Здесь. Это он, — Льюла склонилась над поверженным оборотнем.

— Амир — оборотень? — изумился Вердэн. — Зор побери! Вот это новости в добавок к прочему!

— Да. Все потом объясню… а сейчас помогите — он жив, но ему очень, очень плохо. Он даже не слышит меня! Клянусь, он никому не навредит, только помогите! — драконица отчаянно посмотрела на товарищей.

— Отойди, Льюла. Все будет в порядке, — Айду уверенно направилась к оборотню.

Кальбар двинулся следом за ней без лишних слов — помог шаманке перевернуть оборотня и извлечь засевшие в теле болты. Бард и одновременно наемный убийца, он, судя по всему, смыслил кое-что не только в отнятии жизни, но и в ее сохранении тоже, но держался столь напряженно, что становилось понятно — рядом с девушкой он сейчас исключительно потому, что собирается ее защищать, если что-то пойдет не так. Оборотень, впрочем, был слишком слаб, чтобы хоть как-то противиться или являть угрозу помогающим. Простые раны, нанесенные обычным оружием, уже начали потихоньку затягиваться, и особого внимания не требовали, а вот оставленные серебром… Таких было четыре — одна на груди, две на боку, от болтов, и еще колотая в бедро.

— Ах же ж…! Помет серой цапли эти имперцы, — несдержанно выругалась Айду, прижав ладонью самую крупную рану — на груди оборотня.

— Серой цапли, на холме крыльями хлопающей, — процедил негромко Кальбар, припомнив, откуда Айду взяла это выражение, мало приличествующее женским устам. Это были словечки из речи Оро. Но ругаться дальше Айду не стала, хотя от воинственного приятеля слышала немало еще всякого в таком духе, и, без сомнения, запомнила преотлично. Вместо этого тихо затянула монотонный напев, колдовством останавливая кровь зверя. Дыхание того было частым, и чародейка чувствовала биение мощного, нечеловеческого сердца, сначала сбивчивое и слишком быстрое, становящееся постепенно размеренным и спокойным.

— Амир, ты меня слышишь? — позвала она, закончив виток мелодии. Оборотень приоткрыл глаза, и шаманка пристально в них заглянула. Глаза были совершенно звериные — пустые, бездумные, полные только желанием прекратить боль, бродящую по телу. «Плохо».

— Зор, Душа Ловчих, Ночной Охотник, Ведущий волчью стаю… не покидай Амира, наделенного силой одного из твоих созданий, он погибнет без твоей помощи. Ты дал ему эту силу, так сохрани созданное тобой! — Кальбар, услышав ее слова, вздрогнул — мало кто отваживался вот так вслух обращаться к грозному богу, кроме его жрецов. Но Повелитель Охоты, к которому Айду обращалась, казалось, и правда услышал ее — в отражении, стоящем в глазах зверя, на миг возник некто, увенчанный, как короной или воинским шлемом, оленьим черепом с раскидистыми рогами.

— Я постараюсь помочь Зверю и Человеку в его теле, но мне нужна… сила, — прошептала чародейка.

Отражение мигнуло, некто неведомый пропал, зато в зрачках оборотня затеплилась искра человеческого сознания. Амир был жив — он сам, а не только звериная его оболочка. Волшебница перевела дух и начала петь громче и в другом ритме, и даже оставленные серебром раны одна за другой принялись медленно затягиваться. Когда закрылась последняя, оставив под рукой шаманки только грубый рубец, девушка услышала где-то внутри себя низкий, рычащий шепот: «Спасибо». И это явно был не голос оборотня, поняла она. «Если говоришь с богом, не сетуй, когда тебе ответят» — вспомнила Айду давнишнее присловье. Ей… ответили. Но уж сетовать она не собиралась ни в коем случае — хотя, по правде, ответ этот ее несколько напугал. Она попросту его не ожидала — как не ожидала сама от себя, что станет просить Охотника. Это страшный Бог, Айду это отлично знала. Страшный и коварный. Но — выбора у нее не было. Если тот, чью жизнь ты хочешь спасти, оборотень — кого просить о помощи? Кого же просить, как не отца этих жутких созданий? То-то же.

Оборотень вдруг обмяк, дернулся в короткой судороге, закрыв глаза, и вновь стал человеком. В местах, где только что были смертельные раны, красовались свежие красноватые рубцы. На месте остальных порезов и ранений, затянувшихся без помощи чародейки, были лишь светло-розовые пятна, и те стремительно бледнели. От одежды же на юноше остались только жалкие лохмотья, едва ли способные прикрыть тело.

Амир сел, мотнул головой, словно стараясь окончательно проснуться от тяжелого сна. Посмотрел на своих товарищей и со стоном схватился за голову, уткнувшись лбом в колени. Он был готов провалиться сквозь землю от стыда. Уши нестерпимо пылали. Юноша глухо застонал.

— Амир, с тобой все в порядке? — Айду осторожно тронула того за плечо.

Юный всадник дернулся, точно ужаленный.

— Да… то есть нет. Вы… вы теперь видели! И знаете, что я не человек, — глухо пробормотал он.

Девушке показалось, что он даже всхлипнул.

— Так, это все без меня, — убедившись, что его помощь больше не требуется, Кальбар ловко вскочил на ноги и двинулся прочь — осматривать остатки лагеря имперцев вместе с Вердэном.

Льюла подвинулась поближе к своему всаднику и обняла его крылом — точно плащом укутала.

Шаманка с удивлением заметила, что Льюла и сама выглядит сильно уставшей.

— Ты не ранена? Та медная птица, грифон — они довольно опасны в воздухе! — Айду пытливо посмотрела на драконицу, пытаясь определить, где на янтарной чешуе кровь противников, а где — возможно, раны.

Льюла отрицательно мотнула головой:

— Нет, со мной все в порядке, просто я отдала часть своих сил Амиру. Ему сейчас несладко, поверь. Без моей помощи ты бы тоже так просто не смогла его вылечить.

— Льюла, отпусти, — тихо буркнул юноша. — Пойду куда-нибудь…

— Нет, — сказала, как отрезала, Льюла.

Всадник всхлипнул, но едва слышно.

— Амир, почему ты сразу не сказал? — мягко, но настойчиво поинтересовалась Айду.

— Да, я не стал говорить вам о… об этом, — неразборчиво сказал Амир, все так же не поднимая головы. — Потому что знал, вы меня прогоните. Но сейчас уже все равно, наверное.

— Но почему ты так решил? — на удивление Амира, Айду спрашивала без тени упрека, ей двигало странное в такой ситуации любопытство. Но Амир не обратил внимание на это, слишком погруженный в свои переживания. Юноше казалось, что земля у него уплывет из-под ног, и все пошло кувырком. Едва не погиб по глупой случайности, ввязался в бойню, и вот теперь едва кто-то проникся к нему если не симпатией, то хотя бы каким-то интересом и участием — наверняка отшатнется в ужасе и отвращении. И будет прав — оборотничество серьезный порок, и нет народов, которые считали бы его несущественным.

— Я устал, и на вопросы сейчас отвечать не буду, — буркнул Амир, затем все же высвободился из-под крыла драконицы, неловко поднялся и направился прочь.

— Не ходите за мной, — добавил он и скрылся в лесу.

Льюла возмущенно заклекотала и все же отправилась следом. По пути Амир едва не столкнулся с Оро, даже не обратив внимания на его ошарашенный взгляд и вопрос о том, что случилось.

— Да хотя бы куда ты в таком виде собрался? — крикнул вслед разукрашенный гаэлец, окончательно запутавшись.

— В лагерь, — коротко бросил Амир.

Оро подошел к соратникам ближе, попутно осматривая впечатляющее побоище.

— Оу. О-о-о-оу… — удивился он, почесав макушку. — Однако какой непотребный барсук, с края чаши пьющий, тут порезвился?

Все палатки были разворочены, а земля усеяна разодранными трупами солдат и рыцарей. В какой-то момент гаэльцу стало страшно — он прекрасно знал, что за существо было способно учинить такой погром. Слишком хорошо знал — и не жаждал встречаться с ним.

Ответа на его вопрос, ни к кому не обращенный, не последовало, и Оро решительно шагнул вперед.

— Так. И что я пропустил? — Оро опустился на корточки перед все еще сидящей на земле Айду.

— Наш оборотень и его дракон раскидали отряд силамарцев, а так больше ничего, — сказала Айду, немного грустно улыбнувшись.

— Оборотень? Наш? Погоди-ка, погоди! Кто у нас оборотень? Не я и не ты, и даже не бард, про Вердэна я молчу, так что же, мальчишка?!

— Да, у Амира оказался… скажем так, небольшой секрет.

— Ничего себе небольшой! — Оро возмутился так, что, казалось, от его взгляда трава сейчас задымится.

— Зато нам это вышло на руку, — неожиданно подал голос Вердэн. — Идемте в лагерь, здесь мы уже все осмотрели, а там вещи остались, и этот юный безумец тоже наверняка там. Я думаю, нам надо с ним поговорить как следует.

— Да уж… и вообще, скажите мне, что это все так спокойны? Это же, Ночной Бродяга задери, оборотень! — разволновался Оро, начав по привычке размахивать руками. — А все ведут себя так, точно ничего не случилось!

— Вердэн? — Айду поднялась на ноги.

— Я вполне доверяю дракону, как и ты, — махнул он рукой. И тут же пояснил: — Тем более янтарному. Акларийский дракон не стал бы носить на себе кровожадного монстра, способного разорвать в приступе, хм-м-м… озверения кого-то из своих товарищей! Идем, идем. Нечего тут делать. Доспорить можно и по пути. Растолкуешь нашему МэкНайру, чем живые драконы отличаются от тех, про которых он слышал в сказках… и почему я прав.

Собственно, так и вышло: всю дорогу Айду и Оро спорили.

Рыжий гаэлец по-прежнему шумно негодовал.

— Не бойся, он не опасен для нас, Вердэн прав насчет дракона, — убеждала его Айду, шедшая следом. — К тому же мне кажется, что противиться сейчас судьбе, пославшей такую помощь, изрядно глупо, — добавил рыцарь.

— С чего бы это вдруг? — спросил Оро, все еще вспоминая растерзанных имперцев. — И вообще, что тут было еще? У вас вид такой, точно вы все не меньше, чем оборотни!

— В происходящее вмешался Зор, — вздохнула Айду. — И он говорил со мной. Значит, он помогает.

— С каких это пор ты обращаешься к Ночному? — Оро аж подпрыгнул на месте, резко остановившись. Вынуждена была остановиться и Айду.

— Я обращаюсь к любой силе, что может помочь, — отрезала чародейка. — Они очень нужны нам. И Амир, и Зор, — пояснила она, увидев, как начинает кривиться вояка. — Пойми, Оро, они нужны нам потому, что невозможно вернуть в Гаэль мир силами одних лишь простых гаэльцев вроде нас с тобой.

— Зор, — Оро скривился. — Айду, опасно вести дела с этим вероломным клыкачом! Будто некому больше помолиться! Да назовут меня сердечком улетающей птицы, если это хоть на единый вздох безопасно!

— Не опаснее, чем жить вне закона столько лет, — покачала головой Айду. — А трусом тебя никто не отважится назвать, я знаю. Так что тебе ли говорить об опасности, Оро?

— Для тебя опасно, пойми! Мне на себя плевать, я пойду за вами хоть в огненные горы, но Зор…

— Оро, друг мой, — сделала дополнительный шаг вперед Айду, заглядывая в лицо возмущенного товарища. — Твои сомнения и страхи — во многом из сказок, которыми нас пугали в детстве. В конце концов, это наш бог. Хороший, плохой… но наш. Нашей земли. Его власть над нами никуда не девалась и раньше.

— Это сказки? — Оро мотнул головой назад, намекая на оставшиеся за спиной трупы. — Или то, из-за чего моя семья бросила предыдущий дом, перебравшись в окрестности Брамстона? Хороши сказки, нечего сказать! В крапивные заросли их, сказки этакие! Или того пуще, туда, где волчецом все заросло — откуда они и вышли! Сказки…

— Тогда, может, посчитать тебе, скольких гаэльцев с нашей стороны границы эти имперские сволочи отправили к прародителям? — угрожающе сверкнула глазами Айду. Голос девушки остался ровным, но было видно, что она уже не на шутку сердится. — И сколько наших бойцов потребовалось бы, чтобы остановить три десятка солдат и рыцарей? Ты или я — или даже Вердэн справились бы с ними, а? Вот сейчас, наткнись они на нас, что с нами было бы, не будь тут Амира и его дракона?

Оро призадумался. Айду говорила дельные вещи, и видно, что от чистого сердца. Она верила не Зору, понял он. Она отчего-то верила этому мальчишке, Амиру. И эта уверенность передавалась и Оро, как бы он не противился этому.

— Ладно, уговорила. Идем, лагерь недалеко уже. А вон и наш герой дня сидит… дрожит.

Амиру и в самом деле было несладко сейчас, его заметно потряхивало — то ли от потери крови, то ли от нервного напряжения, он сам не понял. На душе тоже творилось что-то нехорошее, не только от того, что его новые товарищи узнали, кто он есть. Дело было главным образом в том, что он, так уж вышло, вообще впервые отнял чью-то жизнь. Да еще каким образом! Впервые он позволил чудовищной силе, таящейся в его теле, расправиться с врагами. Пока он был зверем, ему было все равно, но сейчас… Неистребимый запах чужой крови так и стоял в носу, а понимание, скольких человек он только что убил, грызло изнутри зубами не меньше собственных оборотневских клыков.

Силас же всегда учил его быть осторожным, не вступать в сражения без надобности, не проливать лишнюю кровь, которая бесценна для богов! Амир поклялся в этом своему учителю, и сегодня он вот так легко отправил в Фабгард три десятка воинов, а ведь они лично ни в чем и не провинились перед молодым всадником… Как он мог? Кто он теперь — все еще человек, всадник, благородный воин — или уже бездушный зверь? За этими мыслями он как-то даже подзабыл, что вообще-то они сами намеревались убить его, казнить без разбирательств чужого мальчишку, и дело с концом.

И как сейчас его новые знакомцы смотрят на него — осуждающе?

«А как еще им смотреть?»

Айду заметила беспокойство Амира, но напрямую не стала ничего спрашивать.

Успеется.

— Мне надо будет что-то придумать с одеждой, — мрачно сказал Амир.

Он уже переоделся в запасное, и сейчас бросал в догорающий костер обрывки растерзанных штанов и рубахи: окровавленные лохмотья, вот что от них осталось. Ткань, попав в огонь, порождала жуткую вонь, но горела исправно. — У меня только два комплекта осталось.

Драконица, лежавшая рядом, тихонько хмыкнула.

— Будешь превращаться в оборотня в следующий раз, не забудь снять хотя бы штаны, — усмехнулся Вердэн, собирая их вещи: стоянку необходимо было сменить, сюда в любой момент мог нагрянуть куда больший отряд, потому что выяснилось, что один всадник на грифоне таки успел скрыться.

— Ага, — невесело улыбнулся всадник, влезая еще и в шерстяную верхнюю рубаху. Ему отчего-то было очень холодно. — Проще уж с оборотня мерки снять, и сшить новое все.

— Мерзнешь? — вдруг неприязненно осведомился Кальбар.

Амир кивнул.

— Это от кровопотери, — пояснил бард. — Ничего, потихоньку пройдет. Лови!

С этими словами он бросил юноше свой второй, теплый плащ. Изрядно растерявшись, Амир все же поймал скомканную одежду и неловко поблагодарил барда. Тот сделал вид, что не слышит.

— Ладно, народ, выходим… на этом месте оставаться — все равно, что себе смертный приговор подписать, — Вердэн повелительно взмахнул рукой. Все разобрали пожитки, Льюла велела своему всаднику забираться к ней на спину — и они быстро покинули ставшее небезопасным место.

По пути Айду попросила Льюлу рассказать побольше о необычном даре Амира — сам всадник еще не особенно хорошо себя чувствовал, поминутно проваливаясь в дремотное оцепенение.

— Скажи, Льюла, а давно он умеет так? Ну, может становиться волком? — спросила Айду, тонко рассчитав, что их разговор услышат все спутники, в том числе и Оро, сторонящийся теперь Амира, как зачумленного. Хорошо еще, что молодому всаднику сейчас не до этого, и выходок суеверного гаэльца он не замечает.

— С рождения, полагаю. Но волк в нем проснулся лишь к двенадцати годам, — ответила драконица — Дело в том, что его мать, Айенга, в прошлом была… хм-м-м… провела изрядную часть жизни в облике волчицы. Она из числа духов Севера, принявшая облик живущей. Да, да, звучит странно, но так уж вышло. Хранитель Онгшальд наградил ее человеческой жизнью, но и волк, ее первый земной облик, в ней не умер, и это наследное, выходит, раз Амир может становиться оборотнем.

— Из числа духов?! Северные Боги? Вот оно как! А у нас, в Гаэли, сильных чародеев и родню Сокрытых, что умеют превращаться в животных, зовут У-умаи, Духи Леса, — пробормотал Оро. — Мы любим и уважаем их, но лишь тех, кто превращается не в изощрения вероломного бога ловчих, а в обычных зверей. Так выходит, его мать — из У-умаи?

— Да, если говорить вашими словами, то так, — кивнула Льюла.

— Так что же он сам тогда — Гончая Зора, а не обычный волк?! Насколько бы это было лучше, будь он самым простым зверем в своем втором облике! — досадливо воскликнул Оро. — Ох, не видать мне ничего, кроме зарослей и руин, если не было бы оно лучше уж не знаю сказать насколько!

— Скажи — «насколько ночь с луною лучше, чем ночь без луны», — отозвался Вердэн, как-то странно, немного печально улыбнувшись краем рта. — Но в любом случае ты несколько более несдержан, чем обычно, Оро. Хотя это трудно представить, да.

— Значит, я вправе уйти? — прохрипел внезапно очнувшийся Та-Амир. Выглядел он еще хуже, чем до этого, резко осунувшееся бледное его лицо уже толком не отражало никаких эмоций, кроме усталости.

— Да пожалуйста, — бросил Оро равнодушно.

Айду тихо выругалась. «Вот же дубовая колода, в крапивные заросли заброшенная и там забытая, напарничек!» Длинные и по-деревенски развесистые ругательства самого парня в самом деле были прилипчивы чрезвычайно, и сейчас Айду только раздраженно фыркнула, поймав себя на этом.

— Не мели чушь, Оро, — сказала она строго и взглянула в лицо Амиру, подняв голову и ускоряя шаг, чтобы поспевать за Льюлой. — Тебя никто не гонит, Амир. И нам по-прежнему нужна твоя помощь. Обычный волк, гончая… большой разницы нет, если ты контролируешь свои превращения. Тебе просто нужно помочь совладать со зверем внутри себя, и все будет хорошо, я в это верю. Но тогда и ты должен нам доверять.

— С чего вы взяли, что мне нужна помощь? — устало спросил Амир.

— Я чувствую твою боль, тебе и сейчас больно, — голос Айду чуть дрогнул, будто и в самом деле она разделила ощущения молодого всадника.

— Ерунда, — буркнул он. — Мне ничего не нужно.

«Не обращай внимания», — поспешила успокоить Айду Льюла, мысленно обращаясь к шаманке. — «После превращений он всегда такой. Очень уж он не любит свою вторую часть, зверя. Считает, что его существование отняло у него возможность нормальной жизни… только не говори ему, пожалуйста, что я выдала это!»

Айду только легонько кивнула, не подав виду.

Какое-то время путники шли молча.

— Если хотите знать мое мнение, — начал Вердэн, — то я считаю, что Айду права. Отказываться от всадника только по причине его, как он сам сказал, тяжелого характера и некоторых наследственных особенностей — глупость несусветная. Всадник! На гаэльской земле! Хорошо же мы будем, если повернем назад от того, что сами надеялись найти.

— Все так пляшут вокруг этого пророчества! — Кальбар скривился. — А ведь Оро-то прав. Оборотень в отряде, а все делают вид, что так и надо. Вы в своем уме, нет? А все из-за вашего пророчества, тресни оно хоть повдоль, хоть поперек!

— Кальбар, не начинай снова, — Вердэн ответил не менее сварливо. — Я видел, как сошел с ума наш Император, и с тех пор я готов поверить даже во всадников на крылатых единорогах, что спустятся с радуги и спасут мир, если пророчество расскажет и о них, не то, что в аргшетрона! Да, я хватаюсь за любую соломинку — но только потому, что понимаю — мы не выстоим, если не случится чуда!

— И все решили, что он, — Кальбар указал на распластавшегося по драконьей шее Амира. — И есть это чудо. За-ме-ча-тель-но, что я могу сказать. Столь же замечательно, как и трехрогая сова, которую любит поминать недобрым словом Оро.

— Других кандидатов нет, — пожал плечами Вердэн. — Ни я, ни ты, ни тем более сам Оро на «чудо» не тянем. А кто тянет… кто тянет — тот все равно не всадник на драконе. Да и пошлет нас, вероятно, к тем самым трехрогим совам. Придумать же что-то столь же впечатляющее я, увы, так и не смог. Может, ты придумаешь, а, бард?

Кальбар мотнул головой. В этом и была беда — сказку про всадника-героя, несомого золотыми крыльями, знал всяк, а в другую сказку заставить поверить людей быстро не получится.

— А я уже давно убедилась, что никто из нас в одиночку не в состоянии повлиять на ход событий, так что давайте закроем тему и будем просто держаться вместе и продолжать то, что начали, — подытожила Айду. — А тебе, Оро, если понадобится, я сама по шее надаю, понял?

— Хорошо-хорошо. Я уже молчу, кстати — если ты не заметила. Ну а если о делах более простых, то вот вполне ничего место для нового привала! Вердэн, что скажешь?

— Да, вполне ничего. И отошли уже вроде бы достаточно.

Только путники остановились для нового привала, Амир, сняв вещи и седло с Льюлы, расстелил одеяло у выступающих корней огромного дерева, поплотнее закутался в плащ и лег, подложив под голову свой вещевой мешок. Через мгновение он уже крепко спал, так, что его не добудились даже к ужину. Проснулся он только посреди ночи, когда все уже давно спали — кроме Оро. Тот сторожил бивак. Амир первым делом нащупал флягу — по счастью, та была полной. Жадно выпил больше половины, прислушался к своим ощущениям. Вроде бы все было не так уж и плохо. Покопавшись в своем вещевом мешке, юноша достал плащ Силаса, а тот, что ему дал Кальбар, свернул и положил в сторону. Выданный учителем плащ был теплее, а это сейчас оказалось не последним делом. Он все еще толком не мог согреться. Амир, закутавшись, поднялся и тихо подошел к костру.

— Замерз? — спросил Оро тихо.

Амир кивнул. Оро протянул ему небольшой котелок, сказав:

— На, подкрепись, а то уснул, даже не поужинав. Сейчас еще в мешке пороюсь, у нас копченое мясо оставалось. И вон там котелок с чаем стоит, я недавно себе подогревал. Кружка деревянная на крышке была, найдешь, если что.

— Спасибо, — слегка виновато пробормотал Амир, приняв котелок с ужином.

В том были вареные прямо в кожице земляные яблоки, еще теплые. «Как же ужасно хочется есть!» — понял вдруг Амир. Упрашивать себя он не заставил. Торопливо почистив одно земляное яблоко, покрупнее, юноша принялся усердно поглощать ужин, даже не вспомнив об отсутствии соли. Жадно впился в протянутый на куске хлебной лепешки ломоть мяса, поблагодарив только невнятным мычанием.

Оро смотрел какое-то время с удивлением на такой зверский аппетит, но, вспомнив, кем юноша был еще утром, перестал изумляться. А вспомнив, что ему рассказала Айду — сколько ран получил молодой всадник, будучи зверем — еще и сам поставил перед Амиром полную кружку с травяным чаем. Что после ранений всегда ужасно хочется пить, Оро знал на собственном опыте.

— А как тебе удается разобраться с тем, кто из вас главный, оборотень или ты? Как по мне, это такой помет серой цапли, гнездящейся на буром на холме, что слов нету — быть самому себе не хозяином, я имею в виду! — Оро заговорил первым, и спросил он это вполне добродушно, уже без намека на что-либо. Ведь надо же было как-то разрядить обстановку: Оро видел, что мальчишка по-прежнему готов был провалиться сквозь землю из-за всей этой ситуации.

— Не знаю, — облегченно вздохнул Амир, прожевав кусок, — Оборотень мне не хозяин, я вполне сам всему своему поведению указ, если надо. Как получается, не могу объяснить, просто я уже привык считать его своей личиной, вторым «я», что ли… — он посмотрел на надкусанное земляное яблоко, задумавшись о чем-то. Оро не торопил его с ответом, но пристально глядел на всадника, тот заговорил медленно и тихо, — Мне он, зверь, то есть, часто снился: как мы с ним разговариваем о чем-то; да, в этих снах я вижу себя — отдельно, а зверя — отдельно. Он пытается меня убедить в чем-то, я уже не помню в чем, потому что я постоянно ругаюсь, убегаю, — Амир прервался, бросив взгляд на Оро и, немного помолчав, продолжил: — В его облике я в общем-то остаюсь собой, вот разве что говорить нормально не могу, только рычать.

Юноша откусил разом половинку оставшегося в руке клубня, и невесело усмехнулся.

— И из-за этого тебя и изгнали? — догадался Оро. Амир мрачно кивнул, а гаэлец только хлопнул ладонями по коленям:

— Ха! Эти серебряные эльфы в своем репертуаре! Точно птицы пред оленями! Никогда их народ не понимал толком, мда… Хотя, сказать честно, не так уж много я и знаю про них. Но уверен, что среди элро храбрее нас, гаэльцев, точно никого нет!

Амир улыбнулся. Оро оказался действительно замечательным товарищем, хотя и скорым на суждения.

— Всяк любит свой народ сильнее прочих, это мне так учитель говорил, — кивнул Амир.

Оро важно покачал головой в знак согласия, но ничего не ответил. Помолчав еще немного и покончив с ужином, Амир, наконец, спросил о том, о чем хотел узнать едва ли не весь день:

— Оро, скажи, а почему ты так плохо относишься к оборотням? Тебя-то в робости не заподозришь! Ты и правда храбрец — не знаю, как остальные гаэльцы, но ты не трус, это точно.

— Тьфу ты, Амир… угораздило такое среди ночи спросить! Тебе непременно нужно знать? — Оро смутился, неясно уж, больше от чего: от похвали или поднятой темы.

Юноша кивнул. Оро повозил веткой в костре, поежился едва уловимо, потом нехотя начал:

— Ладно, огонь еще горит, у Вердэна есть его верный клинок, да и тебе нечего должно быть бояться, если ты и сам… хм. Не обижайся, я верю, что ты понимаешь и держишь в руках своего зверя. По крайней мере, я привык верить тому, что говорят Айду и Вердэн… без них я давно голову сложил бы, и песочком занесло б ко всем барсукам норным. Но пока голова при мне, да. А почему, как ты сказал, не люблю — скажу. Нехорошая была история, век бы не ее вспоминать, да и тема та еще для ночных бесед… но раз спросил — слушай.

Незаметно для себя Оро начал говорить тише.

Амир невольно поежился, нашарил под рубашкой северный амулет от недобрых духов — его он носил, сколько себя помнил. Любопытство превозмогло ознобный холодок, прокравшийся вдоль позвоночника, и Амир снова спросил:

— А что с тобой такое было-то?

— Со всеми нами, всей моей деревней было, — буркнул Оро. — Наша семья, МэкНайры, жили тогда в Арвэсе — это такая маленькая, ничем не примечательная гаэльская деревушка. Все как везде — в основном глинобитные дома, у тех, кто побогаче да поосновательнее — каменные, и крыши, крытые дерном, а не соломой да тростником с реки. Самая большая деревенская ценность — скот, особенно коровы. С одной стороны за деревней луга, дальше речка, там купаться здорово было; а с другой — лес, туда старшие братья вечно на охоту удирали. Деревня как деревня, в общем — полторы дюжины дворов, глушь, правда, несусветная, но ничего, жили как-то… С гор вон — горы к северу есть, высо-окие, кряж Ардэйх, по прозванию клана, за землями нашими надзирающим, иногда приходили мастеровые, да охотники; да музыканты, тоже, случалось — все развлечение! Сами мы, получается, тоже Ардэйх числились бы, если бы знатные были, а так — ну, наверное, просто с боку припека, или как там уж у знатных почитается, родня мы им, деревенские, или не очень — я не разбираюсь. Айду сказывает — одна земля — один клан, да… значит, так. Но я не про то сейчас, не про то. Жили мы там, значит, как все живут. До того года, про который я, заметь, раньше никому не рассказывал особо. Я сам тогда мал еще был, в погребе большую часть заварухи отсиделся с сестренкой, та еще в пеленках была тогда. Но что было, могу рассказать — судачили-то много, да долго… ну и опять же, послушать, что старшие на совете деревенском решают — первое дело. В тот год мы славно подготовились к зиме — был богатый урожай, коровы за богатое на высокие травы лето стали тучны, молока давали хорошо. Сена на зиму накосили тоже столько, что всяк только и делал, что радовался доброму году. Но не бывает судьба одинаково ласкова со всеми…

…Хати МэкУдэн поехал торговать в город. В этом году его пропащая семейка, МэкУдэны из деревеньки Арвэс, наконец-то не едва сводили концы с концами, а не хуже прочих собрали урожай, настреляли в лесах дичи, и готовы были немало денег взять с грядущей ярмарки. По крови они были людьми с небольшой примесью элро, но выделяли их соседи не поэтому — в конце концов, в Арвэсе почти чистых гаэльских эльфов вообще было только две семьи. Эти ребята, МэкУдэны, отличались исключительной бестолковостью — ни деньги, ни скотина у них толком не водились. Хати, из всей большой, но беспутной своей семейки слыл самым надежным. Не пил горько, как двое его младших братьев, не ссорился почем зря с каждым встречным-поперечным, как старики, и даже не был вороват, криклив или злословен, как почти все МэкУдэновские женщины и подростки. Одна темная страстишка была у Хати — игру в кости он любил сильно. Но и ее он крепко держал в узде, за стол не садясь играть вот уже добрый пяток лет. Неудивительно, в общем, что на ярмарку поехал именно он. Отторговал славно — уже предвкушал Хати, что хватит денег поправить к зиме дом, взять хорошего камня да переложить печь, ну и обновок купить всем. А первым делом, пока деньги есть, купить надо крепкую лошадку да двух тучных коровок — а то на дворе скотина, почитай, слезы одни. Криворогая пегая корова, старая настолько, что молока от нее ждать уже — курам на смех, да пяток вредных коз, от которых убытку порой больше, чем пользы — молоко-то дают, но в чужие дворы лазят исправно, за что вечно МэкУдэны со всеми вокруг ругаются… платить-то за ущерб частенько нечем, все младший братец с кузенами, чтоб их приподняло да хлопнуло, пропивают!

Так думал Хати. Купил он двух славных коровенок, мохноногую выносливую кобылку и новые крепкие сапоги себе и отцу. И денег осталось немало еще у Хати.

Как так случилось, что, пойдя отмечать добрый торг с односельчанами, надрался Хати до синих шмыгающих собак, никто не сообразил потом — ведь один из всей семейки, Хати равнодушен был к выпивке. Надравшись же, позабыл он про свой зарок и сел в кости играть. Ну и спустил все деньги, а одежду да скотину не проиграл только потому, что вовремя отец самого Оро Хати от стола отволок. Непросто это было — пришлось односельчанину в ухо двинуть покрепче. Зато уж он поутру, проспавшись, благодарил! Продулся Хати, что и говорить, крепко, но в общем, беда была не так уж и велика — и прежде звонкие монеты не держались в доме МэкУдэнов долго. А тут — хотя бы скотина на подворье толковая будет! Хати и не горевал особенно. Махнул рукой на это, побранил себя последними словами да и успокоился.

Ярмарка тем временем отшумела. Близился праздник — Ворота Зимы. До него всем поспеть домой нужно было, вон и из Арвэса торговцы до дому двинулись. Праздник-то он праздник, да время страшное это. Встречать его потребно дома, у огня, за чтоб дверь была заперта покрепче — когда ворота отворяются, из них всякое выходит, добро бы только метели с буранами, и не к ночи имена тех, кто за теми воротами таится, поминать, да.

Вернулись в деревню мужчины за две недели до Ворот Зимы — кто с обновами, кто с деньгами, все веселые, да и Хати не самый печальный был. Пока домой не зашел.

Дома узнал он, что цепной кобель МэкУдэнов сорвался с привязи, одурел в конец, страшно искусал сестру самого Хати, и бросился в соседский двор. Там покусал он соседского младшего сына, загрыз насмерть наемного работника, что мальчика защищал, перекалечил пяток коров и две лошади, и еще долго бы бесновался, но старший соседов сын ловко пристрелил пса.

И теперь вот требует сосед платы за ущерб. Такой большой платы, что даже если МэкУдэны продадут все, что у них есть, и то не хватит. Только работать идти на самого соседа разве что — пока ущерб не покроют.

Что там было в доме Хати, никто не знает толком, да только крики и шум драки по всей деревне хорошо слышен был. Хати наутро из дому не вышел — побили его братья так, что отлеживался теперь горе-то торговец. За проигранное, надо понимать, побили — с теми деньгами бы всяко хватило хотя бы за половину ущерба заплатить. А сейчас и скотину придется новую отдать, и в долги залезть по самые уши, и кого-то из семьи отправлять отрабатывать вместо загрызенного работника. В общем, невесело в Ворота Зимы эта семья вошла. С прочими праздновать не стали, сидели бирюками в своем доме. И случилось так, что постучался в их дверь в одну из ночей Ворот Зимы путник.

— Да кого там носит, чей помет к дверям пригнало? — хрипло каркнул старик МэкУдэн, не торопясь открывать двери.

— Впустите, хозяева… не переживу эту ночь иначе, едва ноги несу, — слабым голосом ответили из-за двери. — Имейте совесть, добрые люди, нельзя же без крова оставить в такое время человека! Пожалейте, не дайте помереть путнику! Не то накроет чужая земля с головою, как быть в такую ночь-то?

Как бы не бранился старик-хозяин, а пришлось впустить — правда, перед этим гостю трижды обойти вокруг дубовой чурки велели, и незнакомец (им оказался худой высокий мужчина в плаще да капюшоне) послушно все выполнил. Выглядел он неважно — точно на тракте или разбойники обобрали, или волки потрепали. Но мысль о разбойниках тут же была отвергнута — путник вынул из кармана несколько крупных золотых монет, когда в очередной раз услышал ворчание про то, что сами хозяева едва сводят концы с концами. Положил пару золотых на стол, не обратив внимания на то, как загорелись глаза всех хозяев дома при виде тускло блеснувшего тяжелого металлического кружка, брякнувшего о дерево — сперва одного, потом второго.

— Вон лавка, ложись отдыхать, гость. Имя-то есть у тебя, или как? — хозяйка дома, самая старшая из детей старого МэкУдэна, бросила на указанную лавку потрепанный плед.

— Сейтин Эгайдэх⁶, — невнятно буркнул гость. Капюшона он так и не снял.

Имечко показалось всем странным, но, переглянувшись, братья, их жены и сестры Хати, все еще прихрамывающего, мрачного и не помирившегося с родней, только пожали плечами. Имя больше напоминало какое-то прозвище, но если он явился издалека — то почему бы и нет?

Не раздеваясь и не спросив еды, путник неловко завалился на лавку. Из-под полы плаща вывалился тяжеленный кошель, с характерным звяканьем ударившийся о пол. Десяток глаз впился взглядом в этот кошель. Что-то невнятно пробормотав, гость пошарил рукой по полу, подобрал кошель, небрежно сунул за пазуху и негромко захрапел буквально в следующую секунду.

— Золото, — прошептала большуха. — Полный кошель золота! Зор побери, нам бы столько золота! Вот мы бы… тогда бы…

— Тогда нам не нужно было бы совать голову в долговое ярмо, — подтвердил брат.

— И еще сколько осталось бы! — возбужденно сверкнул глазами второй брат, младший.

— Зачем этому оборванцу столько золота? — проворчал старик-отец. — Нам нужнее.

— Совсем спятили, вы что? — Хати подал голос из дальнего угла комнаты.

— Заткнись! Из-за тебя вляпались! — прикрикнул братец.

— Сам заткнись. Ночь какая на дворе, забыл?

— Вот именно… где мог сгинуть одинокий путник в такую ночь? Да где угодно… — тихо-тихо пробормотала большуха.

Спящий всхрапнул и перевернулся на спину. Голову он запрокинул назад, еще глубже спрятав в капюшоне лицо, зато выставив на обозрение смуглую жилистую шею.

Большуха судорожно сглотнула, прикипев взглядом к лежащему на столе ножу — тому, которым обычно в этом доме резали хлеб. Посмотрела на открытое горло спящего. Снова на нож. Медленно, как завороженная, потянулась к нему.

— Стой, Маки, — старший из братьев (после Хати) накрыл ее руку своей лапищей. — И правда, не стоит.

— Ты чего!?

— Того. С перерезанной глоткой труп если найдут, сразу ясно станет, что не сам он ее себе перехватил, и не волки на тропе постарались. А что этот тип к нам стучался, кто-то мог видеть.

— И что же теперь? Гнить в долговой яме? — Маки говорила тихо, но в голосе прорезались истерические визгливые нотки.

— Нет… просто не так это делается, — здоровяк МэкУдэн неожиданно тихо шагнул в спящему, обхватил его голову ладонями и резко повернул в сторону. Раздался влажный хруст — короткий, по счастью, но от того не менее отвратительный.

— Вот и все, — сказал МэкУдэн. — Скажем поутру, что гость с лавки упал неудачно. А про золото, что у него с собой было, говорить не станем. Нам деньги останутся.

— Деньги! — Маки уже проворно ухватила кошель, распустила шнуровку и лихорадочно пересчитывала монеты.

— Молодец, сын, — каркнул старик. — Потом в лесу кто-нибудь из вас внезапно «клад найдет», и конец нашей бедности!

Все, кроме Хати, приглушенно рассмеялись — все оказалось легче и проще, и перспектива страшной зимы без малейших средств к существованию уже не бродила черной тенью по углам.

— Вы идиоты, — прошипел Хати все так же из своего угла. — Идиоты!

— Заткнись! — теперь ему это сказали хором.

МэкУдэны снова занялись подсчетом и дележкой денег.

Спать они так и не легли — оторваться от блеска золотых монет в руках было невозможно. Утро выдалось туманное, глухое, будто солнце раздумало вылезать из-под земли полностью.

Едва деревня начала просыпаться, убийцы случайного путника, даже не думая прятаться, а наоборот, громко, но фальшиво причитая, вынесли завернутое в холстину тело из дому. Когда опустили на землю, ткань провокационно развернулась, явив всем неестественно вывернутую шею

Соседи собрались вокруг.

— Кто помер-то у вас, а? — спросил кто-то.

— Да путник какой-то ночлега попросил вчера, ну мы и пустили. Он уснул почти сразу на лавке, а ночью, вот беда, сверзился неудачно, шею сверну-у-у-ул! — Маки протерла абсолютно сухие глаза уголком платка, накинутого на плечи, сама тем временем настороженно зыркая по сторонам.

Соседи попереглядывались. Они прекрасно знали МэкУдэнов, и почти все сразу же подумали, что тут что-то нечисто. Чтобы эти нищие, что крысы в пустом доме, и столь же скупые люди пустили к себе в ночь Ворот Зимы какого-то незнакомца просто так, никто не верил. Он должен был посулить им хорошую плату за ночлег. Про то, в какие долги сейчас должны будут залезть несчастливые родичи Хати, тоже все знали… Незнакомец при деньгах не пережил ночь в доме людей, которым деньги отчаянно нужны — разве это совпадение?

— А при нем что ценное было? — осторожно спросил старший МэкНайр.

— Нет, ничего не было-о-о! — заголосила еще фальшивее большухи жена младшего брата Хати

— Ты на что это намекаешь, соседушка? — старик МэкУдэн постучал по земле клюкой. — Мы что, варнаки какие? Да этого мужика на дороге разбойники обобрали, он насилу ноги волок, когда к нам пришел — оборванный, побитый, без монетки в кармане! То-то радовался, что ночлег нашел — ночь бы эту пережить, сказал, и значит, уже ничего не страшно будет.

Арвэсцы покачали головами — речи старика показались всем разумными, возразить было нечего.

А старик, помолчав, продолжил:

— Да видать судьбина такая у парня — от бандитов жив ушел, да вон оно как — сам убился… Зор прибрал. Его ночка-то была, темная…

Едва он договорил, толпа внезапно громко охнула и притихла.

Откинув холстину, труп, деревянно выпрямившись, рывком сел. С омерзительным въедливым хрустом медленно повернул скособоченную голову, возвращая ее на место, и громко, жутко расхохотался. Он смеялся так, что задрожали ставни у ближайших домов. Одновременно со всех сторон раздался вой — еще более ужасный, чем хохот покойника.

Мертвец поднял обе руки, заслоняя лицо, скинул капюшон — и в тот же миг на голове его возникла костяная маска. Точнее, олений череп, приспособленный вместо маски.

И сразу стало понятно, что ни человеком, ни элро ночной гость не был никогда. А был это — сам Зор-Ловчий.

— Ночной Охотник, пощади! — не своим голосом взвыл кто-то в толпе.

Не переставая смеяться, Зор одним текучим движением поднялся на ноги, буквально из ниоткуда, из воздуха вынул копье, взмахнул им и гулко возвестил:

— По поступкам и воздаяние!

Рычаще-низкий голос Души Ловчих раскатился вокруг, как разлитая горячая смола.

В тот же момент в Арвэс со всех сторон ворвались Гончие Зора.

Оборотни не обошли ни одного двора, оставляя за собой растерзанные в клочья тела и лужи крови — по счастью, рвали они только скот. Во всех дворах — скот, а вот у дома МэкУдэнов… Их даже похоронить потом не сумели нормально, от тел осталась только невнятная мешанина раздробленных костей и плоти, растянутая по всему двору.

Двор подожгли вместе с останками, и стояли с ведрами и бочками воды наготове, пока тот не прогорел до черных пустых угольев — кто предложил, сейчас уж и не вспомнить, но возразивших не нашлось, ни одного арвэсца.

Оро замолчал, прервав рассказ. Подкинул в огонь еще хвороста. Пламя жарко обняло сухие ветки, высветив сосредоточенное лицо гаэльца.

Амир поежился, хотя мерзнуть давно перестал. Оро продолжил:

— В общем, в живых из той семьи остался только Хати — и то его знатно потрепали, да так, что зиму он не пережил. Но про то, как судачили его родственнички, планируя убийство незнакомого путника, именно он рассказал потом. Он даже в огонь на двор сам сигануть собирался, да вот отец мой помешал, за шиворот схватил и держал. Может, зря удержал, все одно Зор прибрал потом. А мы без скотины и сами едва пережили ту зиму. Во всем Арвэсе осталась только одна корова — и та была хромой и шелудивой, ее на мясо забить вообще хотели, да пришлось вот оставить.

— Ну, после гончих наверняка мясо-то осталось, не могли же они все съесть, — неуверенно предположил Амир.

— Ха, наши тоже так подумали — да только все оставшееся мясо в буквально считанные минуты пошло гнилостной радугой и расползлось в слизь, — Оро скривился, явно припоминая в подробностях, как это было.

— Но вот что удивительно, — продолжил гаэлец. — Корова за ту зиму отлично доиться начала. И выздоровела, хотя хромала все равно чуть-чуть. Вся деревня на поклон ходила за молоком — только им, почитай, кормились, зерновые-то запасы тоже наполовину истлели все прямо в амбарах. Да еще охотой промышлять пришлось — хотя страшно было ужас как. Охотой-то тоже Зор заведовал…

— Как тяжело пришлось, — тихо проронил впечатленный Амир.

— Вот потому я и Зора не жалую, и оборотней — тоже. А Арвэс мы по весне оставили — к Брамстону всей семьей перебрались. Видеть те места никто из нас по сей день не хочет. А единственная корова, что осталась, к слову, наша была. Последняя.

— Так выходит, Зор вас все-таки оградил, — заметил Амир.

— Пожалел волк кобылу — оставил от нее хвост да гриву! — возмутился Оро, а потом осекся. — Слушай, Амир, а ведь ты прав. И на охоту отец ходил без происшествий всю зиму же! Еще один сосед тоже нормально охотился, а вот остальные через раз добро бы просто ни с чем приходили — а то от медведя-шатуна улепетывать приходилось, то волчий вой спугнет, то добыча куда как провалится уже подстреленная. Такие дела.

— Ну и потом… Оро, скажи честно — неужто ни за что так уж деревню-то оборотни трепали?

— Ясное дело, что очень даже за что, и МэкУдэны действительно провинились страшно — но почему всех-то надо наказать?

— А кто-то разве что-то сделал, чтобы… ну, чтобы самим наказать убийц? Все же понимали, что это именно они путника того! — Амир пожал плечами.

— Это не из подлости вышло. Очень уж не хотелось верить, что убийцы они, соседи собственные, думается мне, — тихо сказал Оро. — По крайней мере, отец именно так говорил, — прибавил он, и сотворил украдкой какой-то неведомый Амиру, по-видимому, защитный знак.

Амир вздохнул. Не обиделся ли Оро на это замечание? Да, кажется, нет — хлопнул по-дружески по плечу и сказал:

— Ладно, парень… Давай-ка на боковую, тебе отдохнуть еще надо, да и мне не помешает! Разбужу я Вердэна, его очередь сторожить лагерь.

Так они и сделали.

Примечания

6

От старогаэльского «an ceann a seithía aghaidh» — «тот, кто спрятал лицо»