Свиристель и талисман совпадений. Хроники волшебных холмов

Элайя Лоран

Представьте: что, если наш привычный мир не только наш. Что, если мир не настолько рационален, каким мы его привыкли видеть? Что, если на нашу планету влияет и другой мир, в котором есть волшебство творения, волшебство мечтаний, магия Земли, и, конечно же, проживают все те сказочные существа, которых мы так часто представляли себе детьми и которых без устали искали во время прогулки по лесу? Что, если действительно совпадения и удача неслучайны?

Глава вторая.

Волшебная книга вместо обычного занятия

Книги, которые мы читаем, отвечают даже на те вопросы, о существовании которых мы и не подозревали.

Аксель Марацци

Город был небольшим и из-за большого количества частных домов больше напоминал деревню. Архитектура, отсутствие планирования в расположении старых домов и улиц свидетельствовали в пользу наличия древней истории этого места. Впрочем, мало кто замечал странные цветочные орнаменты на фасадах домов или чересчур сложно украшенную кельтским орнаментом церковь. Таких людей было совсем немного, и одним из них был Николас. Следовало бы сначала отметить, что день у него сегодня не задался с самого утра, как бы он ни старался это исправить.

Николас проснулся в своей комнате от луча солнечного света, проникшего через щель между портьерами на окне. Был вторник, и будильник обязан был прозвенеть на подъём в школу. Циферблат указывал на восемь часов утра, но звонок так и не сработал. Этой осенью он только перешёл из младших классов и ещё ни разу не опоздал на занятия. Он любил рисовать и порой предпочитал больше проводить время с альбомами и книгами для зарисовок, чем над какими бы то ни было учебниками. Пропустить сегодняшний первый урок было бы для него обидно, так как с утра в расписании значился урок рисования. Класс изучал перспективу рисунка, и ему удалось добиться нескольких успешных набросков по архитектуре старой церкви и зданий в старой части города. Благодаря этим наброскам он хотел доказать ребятам и преподавателю Габриэлю, что архитектура города намного древнее, чем это написано в учебниках и содержит элементы стиля, собранные со всего мира.

Теперь это было бы проблематично из-за опоздания, но не всё было потеряно! Николас немедленно оделся и пулей слетел вниз на кухню. Он успел увидеть своего крайне удивлённого брата, который был уверен, что Николас со своей папкой для презентации уже всех опередил и умотал в школу на велосипеде. Владу было уже почти четырнадцать лет, но он предпочитал общение со своим десятилетним братом многим более взрослым ребятам. Сложилось так, что они всегда поддерживали друг друга в любой игре и всегда путешествовали вместе. Николас не переставал его удивлять своим почти что взрослым отношением к живописи и деталям. Брат часто подмечал что-то восхитительное и необычное, что любой другой оставил бы незамеченным.

У них были общие родители и возможно, это делало их несколько более сплочёнными, чем их сводных брата и сестру, которые были постарше. Старший брат Лукас давно уже служил в армии и появлялся на пороге семейного дома достаточно редко. Его мать когда-то служила в армии, но оставила своего сына своему бывшему мужу, выбрав успешную карьеру и более выгодное замужество. Она, в общем-то, никогда не интересовалась судьбой оставленного ребёнка и его отца. Отец развёлся с нею и женился во второй раз. Когда их сводной сестре было всего лишь год, их будущая мать также покинула неудачный брак, выбрав нормальное будущее для своей дочери, а не ад домашнего насилия. Поэтому оба брата уважали свои родителей за то, что им удалось создать крепкую семью и дом, в котором хотелось жить и оставаться как можно дольше.

Сестре было шестнадцать лет, и её звали Изабелла, что крайне её раздражало. Она была уверена, что мама перегнула немного с красотой на испанский манер, подарив своей дочери средневековое имя. Хотя сама Изабелла даже не замечала, насколько ей шло её имя и что оно прекрасно сочеталось с её занятиями фехтованием и увлечением историей древних цивилизаций. Но когда сестрёнка включала рок-музыку на полную громкость до глубокой ночи, то любить её и относиться с пониманием было сложно всей семье. Их мама, очень красивая женщина, слегка за пятьдесят лет, подтянутая и обожающая содержать дом в идеальном порядке, очень расстраивалась, видя бунтаря в своей дочери, которая однажды оказалась не старшей и не единственной в семье. Тем не менее братья любили свою задиристую сестру, но предпочитали не звать её в свои дела, когда те требовали сохранения какой-либо тайны.

В данный момент Изабелла с матерью уже уехали на машине, а Влад махнул рукой и не стал дожидаться Николаса, чтобы самому не опоздать в школу на урок математики. Отец ещё не вернулся с дежурства — он уезжал на несколько дней по делам бизнеса компании в Шанхай. Таким образом, Николас понял, что он остался один в доме и что он всё ещё сильно опаздывает на занятие. Прикинув, что без еды он всё равно сильно устанет за весь день в школе, а урок рисования длится целых четыре часа; мальчик мудро рассудил сначала съесть завтрак. На столе оставались блинчики, варенье, остывший чай, который уже почти был выпит. Поэтому, вскипятив воду и сделав себе бутерброды, он нисколько не торопился наслаждаться редким моментом одиночества за завтраком.

Николас был абсолютно уверен, что всё складывается замечательно и у него в комнате в презентационной папке лежат уже готовые к оценке преподавателем картины совсем неплохого качества. На уроке ему бы осталось только немного нанести завершающие штрихи, что заняло бы от силы час или полтора.

Письменный стол Николаса был самым настоящим произведением искусства. Джон, его отец, не стал настаивать и мечтать о военной карьере для младших сыновей. У него уже был сын-военный; после чего отец вроде успокоился и уже относился к выбору профессий для братьев с большой долей терпимости. И вот однажды он сам лично распланировал и вырезал из дерева уникальный письменный стол, идеально подходящий в качестве художественной студии. Кстати, привлёк он к созданию идеи и её реализации всю семью, а не только одного Николаса. Работа над столом длилась несколько лет с того самого момента, как Николас сильно удивил своего отца, показав ему одну из своих первых картин. Сюжет был простым и на рождественскую тему: вокруг была зима и у ног святого Франциска толпились звери. И пейзаж, и прорисовка животных были далеки от идеала, но сам Джон никогда в жизни бы не нарисовал что-либо подобное. Резьба по дереву стала его сильной стороной после армии, но он продолжал ограничиваться созданием сложных орнаментов, и его предельный максимум — узоры на цветочную тему. Чертежи и математические расчёты были его сильной стороной, но не одухотворение.

Зато стол был тщательно спланирован к изготовлению настоящим военным стратегом и мастером в искусстве чертежей. Стол для занятий живописью стал настоящей семейной реликвией, и все его секреты знали только в их семье. Существовал ещё один-единственный механизм, из всех запрятанных внутри, который стал его и отца общим секретом. Даже братья не знали о существовании поворотного механизма для отдельного потайного ящика, который превращался в камеру-обскуру при необходимости.

Этот секрет возник не специально. Случайно в плане обрисовалось довольно большое пространство, закрыть которое навесной дверью или планкой для ящика было проблематично в плане внешнего дизайна изделия в целом. К моменту завершения плана, а была уже совсем поздняя ночь, с отцом в комнате оставался только один Николас. Остальные уже успели разойтись по своим комнатам. Тогда-то они вместе и проработали идею до конца. Если на передней панели получившегося секретера (но в семье его так и продолжали называть «художественным столом») в инкрустации орнамента сдвинуть небольшую сферу вправо и вверх, то через крохотное отверстие свет попадёт внутрь камеры. Задняя стенка при этом съезжала вниз и выдвигалась матовая полупрозрачная перегородка. Далее система зеркал волшебным образом фокусировала получившееся изображение на центр секретера так, что можно было выдвинуть плоскость стола и рисовать, наслаждаясь живым пейзажем из окна за спиной художника. Мягкость красок и зеркальность изображения напоминали самые потрясающие переходы пастельных оттенков всех красок мира.

Помимо волшебства, орнамент включал ещё множество солнечных панелей для подзарядки и целую систему микрочипов, контролируемых единой простой, но уникальной программой протокола связи, которую отец разработал специально для художественного стола своему сыну в подарок.

Однако сейчас Николасу было не до изучения секретера, которым он и так пользовался ежедневно. Глядя на беспорядок внутри и вокруг его студии, Николас никак не мог поверить своим глазам, а главное, понять — что же произошло здесь за ночь? Ему было всего семь лет, когда отец задумал изготовить для него стол, где Николас смог бы спокойно развивать свои художественные навыки. Но раз за разом чертёж становился всё сложнее и сложнее, так как отец обдумывал все потребности взрослого художника к оборудованию в студии. Работа над столом, превратившимся в самый настоящий аналог средневекового секретера, только дополненного самыми современными технологиями, использующих альтернативные источники энергии, была полностью завершена всего лишь несколько месяцев назад. Николас, который участвовал в его создании с самого начала, знал каждую деталь и мог, пусть и немного сумбурно, объяснить принцип действия любого объекта внутри. И уж конечно, он сам лично раскладывал все свои многочисленные вещицы и инструменты.

Поверьте, десятилетний мальчик не был фанатом чистоты и порядка — это было бы уже слишком даже для такого увлечённого рисованием мальчишки. Но царящий беспорядок в секретере был по-настоящему творческим: уж чистые листы оставались чистыми и неизмятыми. А само по себе содержание места, где возникают картины, в полном порядке — дело достаточно трудоёмкое и тяжёлое.

Он уже умел многое и использовал различные техники для создания картин от момента, как он оказывался сидящим перед чистым листом бумаги в ожидании созидания чего-то волшебного и изумительного. Вдохновение было неотъемлемой частицей его души, он всегда находил что-то вокруг себя, что наталкивало его на мысль о другом совершенно волшебном мире, словно бы из сновидений и реализующимся в быстрых зарисовках. Но мастерство приходило трудно, требовалось время и требовался опыт, чтобы зарисовки превращались в успешные картины. Простые грифельные карандаши были практически везде: от элитных и выглядящих респектабельно, дорого и профессионально до каких-то небольших огрызков от карандашей попроще. Были отдельные грифели, были механические карандаши, традиционные, сувенирные из разных стран, были сохранены даже его детские со времён садика. Что касается кистей, то их было как бы не больше по количеству. Широкие, круглые, косые, натуральные и синтетические… Где-то в недрах секретера лежали дорогие пигменты, где-то обычная столовая соль, где-то в красивую ракушку была насыпана настоящая морская крупная соль для создания спецэффектов на акварели. И конечно же, краски! Количество всевозможных тюбиков и палитр. Невозможное количество различных аксессуаров для рисования было разбросано везде по секретеру. В отдельных нишах лежали листы: от дорогих элитных сортов бумаги для рисования до обычных.

То есть именно таким всё оставалось до сегодняшнего утра, когда он по неизвестной причине проспал прийти вовремя на занятие в первый раз в своей жизни. В данный момент он увидел, что заботливо сложенная ещё с вечера папка для презентаций, заполненная готовыми картинами по теме архитектуры их города с лёгким, почти небесным названием Святоград, наводившем на мысль о некоем огромном поселении, коего в реальности никогда здесь не было, насколько ему было известно… Папка словно бы сквозь землю провалилась. Вместе с папкой исчезли и все приготовленные к занятию аксессуары: в первую очередь, кисточки. На столе лежал самый удачный для создания зарисовок карандаш, но у него был сломан грифель. Николас никак не мог припомнить, разве он ломался до этого? Вечером он оставлял на одной из полок секретера стакан с недопитым молоком. Ночью стакан опрокинулся на палитру с акварелью, которую он также подготовил, чтобы взять с собой.

У него опустились руки. Он потратил уже больше часа на поиски папки с зарисовками, пока не обнаружил её — то ли спрятанную за задней навесной панелью секретера, то ли соскользнувшую туда с поверхности стола самостоятельно. Что касается отложенных кисточек, то их он так и не нашёл.

Николас смирился, что опоздал на занятие в школу окончательно и бесповоротно — прошло уже целых два часа от начала, а он всё ещё никак не мог найти нужные кисти, которые ему требовались, чтобы закончить последние рисунки. Он был расстроен. Ему хотелось выступить перед всем классом с докладом о проделанной им работе, рассказать, как много нового он узнал, рассматривая резные фасады и лепку на старых зданиях, о его визите в библиотеку, и, наконец, показать свои самые лучшие рисунки, какие ему пока удавалось выполнить. Но в это утро его тщеславию не было суждено сбыться.

Сегодня в школе были и другие занятия, но позже — уже после обеда. Математика и география длились недолго, так как эти предметы были включены в ежедневную программу, а на рисование отводили всего по четыре часа через каждые две недели.

Мальчик собрал в сумку книгу для зарисовок, положил несколько простых карандашей в пенал и спустился на кухню за бутербродами в дорогу.

У него было полно времени до начала следующих занятий, и Николас решил прогуляться в старый парк, где в середине рабочего дня точно было спокойно и безлюдно. Парк был мало чем примечательным. Он даже мало чем напоминал настоящую лесную полосу. На первый взгляд казалось, что он целиком и полностью был создан людьми. В центре находился пруд, вся линия его берега была укрыта бетонными плитами, деревья в большинстве своём были молодыми, повсюду пролегали пешеходные дорожки — то тщательно заасфальтированные, то не менее идеально укрытые гравием. Количество скамеек добивало любую идею о возможности представить себе лес.

Выходя из дома и закрывая за собой дверь, он обратил на себя внимание одной «замечательной» старушенции, которая утверждала, что ходить у неё нет сил, но при этом вот, как сейчас, оказывалась в нескольких кварталах от своего дома. Неизвестно, в чём держалась её душа, или даже, скорее, неизвестно, уже за что держалась её душа, но Николас был уверен, что его сдадут его матери со всей стопроцентной вероятностью.

— Добрый день, бабушка Вики! Я заходил домой за бутербродами в перерыве между занятиями, — и с наилучшей своей улыбкой он промахал ей приветствие. Лучшая защита — нападение, как известно. Если повезёт, то она потеряет к нему интерес. — Вы не подскажете, что сегодня пообещали по телевизору насчёт погоды? Я вроде слышал, что ожидается гроза вечером и усиление ветра. Возможно, даже шквалистый ветер.

— Добрый тебе, Николас. Возможно, что-то изменилось, но нет, не слышала. Сейчас пойду быстрее домой. Я думала, будет ещё одно потепление этой осенью.

Бабушка зачем-то поспешила в обратном направлении, позабыв, куда шла. Но спасение от материнского гнева того стоило. Младший сын сколько бы ни старался хорошо учиться и совершенствоваться в рисовании, но каждый раз ему что-то мешало показать себя с лучшей стороны. Кроме Влада, никто в семье не относился к нему на полном серьёзе. Да, любили и защищали, но его словно преследовали неудачи во всех его начинаниях. А замкнутость характера и молчаливость расценивали скорее как недостаток, чем признак чего-то глубокого. В парке всё же было одно место, где можно было представить себя в огромном и очень старом лесу. Парковая зона, как и весь город в целом, располагалась в холмистой местности. Ландшафт появлялся и исчезал в изгибах холмов. Очень старый дуб — единственное дерево здесь столь гигантских размеров — прикрывал собою холм, и со скамейки под ним был виден пруд и деревья казались куда более кучными, чем вблизи. Туда Николаса и вела сегодня с утра дорога.

* * *

Когда осень возвращалась в парк, он выглядел невероятно красивым. Дизайнеры ландшафта подобрали самые удачные сочетания, словно именно с учётом осени, когда разные деревья столь по-разному окрашивают свои листья. Они же создавали и пейзаж парка, рассадив кустарники и деревья по всему парку, что придало ему крайне ухоженный вид.

Конец ознакомительного фрагмента.