Пески. Потомки джиннов

Элвин Гамильтон, 2017

С тех пор как Амани узнала тайну своего происхождения, прошло полгода. Мир изменился: города полыхают, люди обращаются в пепел, шпионы-друиды просачиваются сквозь каменные стены, боевых роботов заряжают магией, а полукровкам-демджи зашивают под кожу железо, чтобы лишить возможности колдовать. Героям предстоит найти ответы на множество вопросов. Что замышляет султан и чего хотят повстанцы? Кто лучше для страны – умный садист или благородный и гуманный глупец? Вас ждёт отлично переданная атмосфера песков, магия джиннов и прочих сказочных существ из «1001 ночи». Эта книга полна обманов, как и Восток, о котором она повествует.

Глава 11

Мы скакали так, будто хотели догнать закатившееся солнце. По нашим следам шла армия султана, и спастись можно было, лишь забравшись подальше в горы.

Я потеряла сознание, едва оказавшись за пределами лагеря, и проспала немногие часы, оставшиеся от ночи. Очнулась на рассвете, по-прежнему ощущая спиной Жиня, и нас всё ещё преследовали солдаты. Последние свои силы я потратила на новую песчаную завесу позади нашего маленького отряда.

С нами ехала ещё дюжина беглецов из лагеря, не успевших покинуть его с Шазад и близнецами. Некоторым пришлось ехать верхом по двое на немногих последних лошадях. В горячем мареве песков их лица трудно было разглядеть, а кто успел раньше нас, я тоже не знала. Кто-то мог и отстать, не умея толком держаться в седле, но тут уж ничего не поделаешь.

Плечо не переставала дёргать острая боль, которая ещё усиливалась, стоило мне обернуться назад. Глаза уже застилал туман. Наконец терпеть стало уже невозможно, да и лошади уже спотыкались от усталости. Если преследователи всё ещё идут по следу, придётся разворачиваться и принимать бой. Я опустила песчаную завесу, с облегчением расслабляя тело, и Жинь стал вглядываться в горизонт позади. Проморгавшись сквозь пелену в глазах, я тоже посмотрела туда, прикрываясь рукой от слепящего заката.

Никаких признаков движения, лишь одни бескрайние пески. Вроде бы оторвались.

— Разобьём лагерь прямо здесь, — решил Жинь. Прижимаясь спиной, я ощущала, как его голос, хриплый от жажды, отдаётся во мне.

— Здесь опасно, — нахмурилась я.

Он беспечно отмахнулся:

— Нам везде опасно.

— Никакого укрытия, а лошади…

— Они всё равно не смогут идти дальше без отдыха, — шепнул он, — а пешком мы от солдат не убежим… и без твоей помощи — тоже. Поставим часовых, и если на горизонте появится пыль, тут же тронемся дальше.

Соскочив с коня, он начал отдавать распоряжения. Люди ставили палатки и разбирали припасы, которые успели захватить с собой. Жинь снял с пояса кожаную флягу, сделал глоток и протянул мне. Дрожащими руками я поднесла её ко рту и осторожно отхлебнула, опасаясь лишний раз шевельнуть плечом.

Как нас мало, всего десяток с небольшим! А сколько ещё остались лежать в песке на месте бывшего лагеря — тех, кто не успел уйти с Шазад и принцем? Здесь я единственная демджи. Только бы Хала с Далилой успели, они могут спрятать от глаз неприятеля даже большой отряд. А Шазад наверняка сумеет отыскать новое безопасное укрытие и дождаться нас. Остаётся только верить.

Тётушка Сафия тоже была с нами, как и ещё две женщины из Сарамотая. И как это им повезло выбраться, не зная выходов из лагеря? Теперь она помогала раздавать еду. Я увидела ещё несколько знакомых лиц, и от сердца немного отлегло.

Костёр разжигать нельзя. Конечно, от гулей и нетопырей так уберечься труднее, но оставлять маяк для армии султана было бы ещё хуже. Придётся окружить стоянку теми железными предметами, что нашлись, и надеяться на лучшее.

Наше бегство через горы и пески вымотало всех до предела. Некоторые, запихнув в рот выданный кусок лепёшки, валились с ног, где стояли. Нужно было ещё напоить и накормить лошадей, распределить между ними поклажу и подумать о тысяче других дел, но в голове у меня царил хаос.

Сделав ещё глоток воды, я немного приободрилась. Так или иначе, долго мучиться не придётся. Эта часть пустыни была мне хорошо известна. Отсюда три дня пути до порта Гасаб, а если спешить, как сегодня, можно добраться уже завтра к ночи. Там можно пополнить припасы, а затем отправиться к условленному месту сбора в горах. Туда потянутся все наши… то есть те, кому удалось уйти живым.

Отдав флягу, я стала слезать с седла, опираясь больной рукой как можно осторожнее, но она всё-таки подломилась, и я мешком обрушилась на песок.

— Да ты ранена! — воскликнул Жинь, кидаясь ко мне, но я не приняла его помощи и поднялась сама, цепляясь здоровой рукой за стремя. К счастью, усталая лошадь даже не пошевелилась.

— Ничего, переживу. — Я отвернулась и пошла к палаткам, стараясь двигаться как обычно. — Не впервой.

— Амани! — с тревогой крикнул он вслед. Кто-то у палаток поднял голову, но тут же вернулся к работе, зная нас и не рискуя вмешиваться в наши ссоры. — Мы с тобой прошли через всю пустыню, и твою походку я изучил. Похоже, у тебя вывих плеча, дай посмотреть!

— Возьми у меня болеутоляющее! — вставила Сафия, отряхивая песок с ладоней. Она нас ещё не знала.

— Не надо ей ничего, — спокойно отрезал Жинь, не сводя с меня глаз, — только вправить вывих… пока не пришлось отрезать руку.

Остановившись как вкопанная, я обернулась. Развязанная куфия больше не скрывала его лица, на котором играла лёгкая улыбка. Такая, будто он знает, о чём я думаю, лучше меня самой. Врёт или нет? По нему никогда не скажешь. Опасная улыбка.

— Хочешь рискнуть, Бандит? — усмехнулся он.

Может, и врёт. Я была почти уверена… но ещё больше уверена, что две руки лучше, чем одна.

— Ладно.

Я вытянула больную руку как можно дальше, словно ребёнок, что показывает раненого зверька, найденного в песках. Однако Жинь даже не дотронулся до неё, а шагнул вперёд и приобнял меня за плечи. По спине пробежала знакомая дрожь — моё тело не желало знать, что мы в ссоре. Войдя со мной в лёгкую синюю палатку, которую кто-то уже успел поставить, он опустил полог, и мы остались одни.

Потолок был низким, но я упрямо стояла, согнувшись в три погибели, пока Жинь силой не заставил меня сесть напротив. Сумерки уже сгустились, но кое-что было ещё видно. Снаружи доносились приглушённые звуки лагеря.

— Мне надо посмотреть. — Теперь, наедине, голос Жиня звучал нежно, и я не сразу поняла, что он имеет в виду.

— Ладно, — повторила я, отводя взгляд.

Он осторожно взял меня за плечо, а другой рукой залез под воротник. Я ощутила знакомое тепло. Прежде мы обменялись бы шутками, но сейчас в палатке повисло напряжённое молчание. Наконец я не выдержала:

— Ты точно в этом разбираешься?

— Даже не сомневайся. — Жинь не смотрел мне в лицо, хотя придвинулся так близко, что смотреть было больше особо и некуда. — На «Чернокрылой чайке» пришлось научиться, ещё до того как всё началось… всё это. — Он имел в виду восстание. Я чуть не рассмеялась. Слишком короткое слово для того, что мы все делали и ещё собирались сделать. — Матросы часто запутывались в снастях, вывихи случались нередко.

Его пальцы нажали на плечо, и в бок стрельнула обжигающая боль. Я зашипела сквозь зубы.

— Прости, виноват.

— Ну ещё бы не виноват! — Боль развязала мне язык. — Всё из-за тебя, навалился, как…

— Конечно, конечно, — кивнул он с каменным лицом, продолжая ощупывать руку. — Надо было оставить тебя под пулями, тогда и лечить было бы легче.

— Ты, что ли, взялся бы? — фыркнула я. Не время, конечно, выяснять отношения, когда бежишь, спасая свою жизнь, но он сам начал. — Много ты меня лечил, когда я поймала пулю!

Он мрачно сжал челюсти.

— Ты хотела, чтобы я смотрел, как ты умираешь?

— Я не умерла.

— Но могла.

— А ты мог погибнуть на своём шпионском задании у сичаньцев!

Вновь повисла тишина. Мы сидели неподвижно, лишь пальцы Жиня продолжали шарить по моему плечу.

— Так и есть, вывих, — наконец произнёс он, — никаких признаков перелома. Его лицо нависло над моим, я видела лишь движущиеся губы и тень небритой щеки. — Придётся сделать тебе больно. Готова?

— Ну, раз так, деваться некуда… Готова.

Уголки его губ чуть приподнялись, и я вновь ощутила, что мы вместе.

— Отлично. — Он посмотрел мне прямо в глаза. — Вправлю тебе плечо на счёт «три». — Я сжалась, скрипнув зубами. — Раз…

Я набрала воздуха в грудь.

— Два…

Не успела я напрячься в ожидании счёта «три», как Жинь резко дёрнул мою руку вверх и в сторону.

Жуткая боль ударила в плечо и вырвалась изо рта потоком ругательств:

— Сукин сын! Гадина! — Следом полились вперемешку сичаньские, джарпурские и прочие выражения, которым он научил меня во время нашего первого похода через пески. Посреди цветистой галанской фразы губы его внезапно прильнули к моим.

Все оставшиеся слова умерли в тот же миг, а за ними и рассыпались в прах и мысли.

Я почти уже забыла, каково это — целоваться с Жинем. И откуда он только знал, как меня нужно целовать? Словно в первый раз — и в последний. Я прильнула к нему всем телом. Казалось, этот поцелуй сожжёт нас дотла. Пускай провалится наше восстание и вся пустыня вместе с ним, но пока мы оба живы и вместе. Гнев, ещё недавно пылавший в душе, обратился совсем другим пламенем, которое пожирало нас — или мы друг друга, не знаю.

Жинь вдруг резко отстранился, оставив у меня внутри головокружительное ощущение пустоты. В наступившей тишине я слышала своё собственное неровное дыхание. Уже совсем стемнело, и можно было различить контуры плеч и белую рубашку Жиня.

— Зачем? — выдохнула я.

Он сглотнул, и мне захотелось прижаться губами к его шее, чтобы проверить, так ли тяжело он дышит, как я. Но, когда он заговорил, голос был спокойным и твёрдым:

— Чтобы отвлечь тебя. Ну как, прошло?

Боль в руке и впрямь затихла, вытесненная жаром поцелуя. Во всяком случае, ничего похожего на тот ужас, что я испытала перед этим.

Жинь подобрал что-то с земли. Моя алая куфия — я и не заметила, как случайно обронила. Снова ощупав вправленное плечо — уже обычное прикосновение, никакого огня, — он связал концы шёлковой ткани и набросил мне на шею, чтобы подвесить больную руку.

— И потом, — шутливо добавил он, словно ничего особенного не случилось, просто встретились в пути двое странников, которые ни разу не пересекали пески вместе и не смотрели в лицо смерти, — разве можно было устоять перед такими прелестными губками?

Он снова чмокнул меня и исчез — так стремительно, что я ничего толком не успела ощутить.

Я долго сидела в темноте и одиночестве, не вышла даже поесть со всеми, да и голода не чувствовала. Душа болела, словно выжженная изнутри.

«Тактика выжженной земли», — вспомнились слова, когда-то процитированные Шазад. Что-то из военного искусства. «Неужели мы с Жинем воюем друг с другом?»

Слушая последние звуки засыпающей стоянки, я вспоминала всё, через что мы прошли вместе, и гадала, что ждёт впереди. «Ну почему, почему он ничего не скажет?» Чем тише становилось вокруг, тем сильнее бушевал мой гнев. «Пусть мы оба упрямы как ослы, но кто-то же должен уступить первым!»

Повинуясь внезапному порыву, я вскочила на ноги и откинула полог палатки. Лагерь уже совсем затих, и все, кроме часовых, улеглись спать. Я шла в темноте, высматривая впереди хорошо знакомую палатку Жиня, красную и заштопанную с одного бока. Что сделаю, сама толком не знала. Накричу? Поцелую? Или… Ладно, решу на месте.

До палатки оставалась пара шагов, когда меня крепко обхватили и зажали рот тряпкой. Дёрнувшись в панике, я ощутила острый, приторно сладкий запах, как от пролитого спиртного. Инстинктивно ударила локтем назад… и чуть не взвыла от острой боли в пострадавшем плече. Резко втянула воздух сквозь зубы — запах обволок язык и глотку, проникая в лёгкие.

Ядовитое зелье подействовало мгновенно: колени подломились, мир вокруг покачнулся.

Отряд султана всё-таки нас выследил!

Почему никто не забил тревогу? Я могла бы сделать что-нибудь — поднять пески, снова вызвать бурю, остановить врагов. Теперь оставалось только драться. Беспомощно хватаясь за чужие руки онемевшими пальцами, я неловко повалилась набок, пытаясь стряхнуть нападавшего, но было уже поздно. В глаза бросились два неподвижных тела на песке чуть в стороне. Убитые часовые.

Взгляд застилала болезненная пелена, мысли путались. «Пока жива, надо хотя бы предупредить остальных… Жиня. Может, успеет удрать… спастись и помочь другим».

Я открыла рот, чтобы крикнуть, но тьма уже сомкнулась вокруг.