Шестая жена. Роман о Екатерине Парр

Элисон Уэйр, 2021

После казни в феврале 1542 года любимой, но неверной жены Екатерины Говард Генрих VIII обращает внимание на дважды овдовевшую Екатерину Парр. Однако та влюблена в Томаса Сеймура, брата покойной королевы Джейн. Узнав о сопернике, король отправляет Сеймура за границу, и у Екатерины Парр не остается выбора, кроме как стать шестой королевой Генриха VIII. Она старается быть ему хорошей женой и с радостью занимается воспитанием его детей. Через четыре года после свадьбы Генрих умирает, оставив трон Англии девятилетнему Эдуарду, марионетке в руках амбициозных придворных, и жизнь Екатерины круто меняется. В восторге от возможности выйти замуж за свою первую любовь, она не понимает, что Томас Сеймур теперь видит в ней всего лишь ступеньку к трону, а на самом деле его цель – дочь Генриха, четырнадцатилетняя Елизавета… «Шестая жена. Роман о Екатерине Парр» – это последняя книга популярного автора и известного историка Элисон Уэйр, решившей создать драматическую серию, посвященную женам короля Генриха VIII. Впервые на русском языке!

Часть вторая

«Грубая и гадкая»

Глава 4

1529 год

Мать была сильно озабочена. Прошло больше года с того момента, как король решил аннулировать свой брак с доброй королевой. К этому его подталкивала не только печально известная страсть к мистресс Анне Болейн, но и необходимость иметь сына и наследника, вот он и убедил себя, что его брачный союз несостоятелен.

Все королевство сотрясалось от этого скандала. Анну Болейн ненавидели и сурово порицали; симпатии людей были на стороне королевы Екатерины. Мать глубоко переживала за свою милую госпожу и, как могла, эмоционально поддерживала ее, когда находилась при дворе, но обстановка там так раскалилась, говорила она, что лучше оставаться дома.

— Я желаю только одного, чтобы папа высказался в ее пользу, — поделилась мать с Кэтрин во время прогулки по саду в первый теплый весенний день.

— Удивляюсь, почему он этого не делает, — отозвалась та, глядя на пробивавшиеся из-под земли зеленые побеги.

— Потому что боится императора, племянника королевы, который к тому же очень могуществен, и в то же время страшится обидеть короля. Однако его святейшеству не стоит колебаться из-за соображений политического свойства. Он должен рассудить это дело по существу. Я считаю, правда за королевой. Брак законен. Все ученые мужи и духовные лица из ее окружения подтверждают это.

— Но король думает иначе.

Мать покачала головой:

— Ее милость говорит, даже если ангел спустится с Небес, и тот не сумеет поколебать мнение короля. Он с ума сходит по Анне, а та ведет себя при дворе будто королева. Это неправильно. Как подумаю о нашей доброй госпоже, которая сидит взаперти в своих покоях и плачет, мне хочется надавать ему пощечин!

Кэтрин улыбнулась, представив, как мать хлещет по щекам короля. Но, вообще-то, история была невеселая.

Несомненно, дело на том не закончится. В Рай-Хаус регулярно доставляли письма с незнакомыми печатями, и мать чаще обычного писала дяде Уильяму, который по-прежнему находился при герцоге Ричмонде в замке Шериф-Хаттон.

В конце марта мать позвала Кэтрин в свою спальню и попросила сесть на скамью в изножье ее постели. Сама поместилась в кресле с высокой спинкой у огня и взглянула на дочь:

— Кэтрин, тебе шестнадцать, и ты вполне созрела для брака. Тебе будет приятно узнать, что я нашла для тебя мужа. Это прекрасная партия, которая со временем может сделать тебя баронессой. Ты выйдешь за Эдварда, наследника сэра Томаса Бурга из Гейнсборо.

Кэтрин слыхом не слыхивала ни о Гейнсборо, ни о Бургах. Их не упоминали в числе родственников, с которыми были связаны Парры. Но она знала, в чем состоит долг дочери, хотя мысли ее омрачились и ум переполнялся вопросами.

— Это очень хорошая новость, миледи, — выдавила из себя Кэтрин. — Я благодарна вам за заботу обо мне. Каков он, этот Эдвард Бург?

— По общему мнению, многообещающий молодой человек, — лучась улыбкой, ответила мать. — Он на четыре года старше тебя. Его отец рассчитывает получить баронство в Боро. Старый лорд, умерший в прошлом году, пользовался этим титулом, хотя не имел на него права, так как баронство, полученное его предшественниками, давным-давно упразднено. Но, думаю, он был немного не в себе.

Кэтрин едва слушала ее.

— Где это Гейнсборо? — поинтересовалась она.

— В Линкольншире.

— Это далеко отсюда? — Ей нужно убедиться, что оттуда можно будет ездить в гости.

Мать замялась.

— Больше ста тридцати миль на северо-восток или что-то вроде этого, по словам моего вестника.

Это, по меньшей мере, четыре дня пути. Сердце Кэтрин упало. Ей стало тошно от мысли, что она покинет мать, Рай-Хаус и отправится в такую даль.

— Надеюсь, сэр Томас желает этого брака? — Кэтрин не забыла мерзкого лорда Скрупа.

— Конечно, — заверила ее мать. — Он принимал деятельное участие в организации твоей помолвки, и я в долгу перед ним за это. — Она протянула руку и взяла со стола пяльцы. — Тебе ни к чему беспокоиться, дитя. Бурги — старая и уважаемая семья, они много лет честно служили Короне. Сэр Томас тебе понравится, я уверена. Его первой женой была Тирвитт, то есть отдаленная родня нам, но она умерла семь лет назад, упокой Господь ее душу. — Мать перекрестилась. — Она выносила дюжину детей, и я думаю, от тебя будут ожидать, что ты станешь им доброй сестрой.

Это вызвало у Кэтрин сомнения. Двенадцать детей! Да в этом доме, наверное, покоя нет.

Мать, видимо, заметила смятение на лице дочери.

— Не волнуйся, на тебя не ляжет ответственность за них, потому что сэр Томас женился вторично, и, как я слышала, леди Элис — прекрасная мачеха. А сам он часто бывает дома. Он сказал мне, что служил одним из телохранителей короля и был произведен в рыцари на поле при Флоддене в тысяча пятьсот тринадцатом, когда англичане разбили шотландцев, но у него нет желания жить при дворе, он предпочитает быть господином в своих владениях. Ему пришлось много потрудиться, чтобы восстановить семейное благосостояние, после того как его отец привел дела в упадок. — Мать помолчала. — Надеюсь, Кэтрин, ты рада перспективе этого брака. Я бы не стала принуждать тебя к нему.

Не от мысли о замужестве в горле Кэтрин встал ком, а от сознания неизбежности разлуки с матерью, которая теперь пугала ее больше, чем расставание с Рай-Хаусом. Но Мод хотела этого, считала, что супружество для дочери важнее жизни дома. А она всегда желала своим детям только самого лучшего.

— Я счастлива, — наконец проговорила Кэтрин. — Благодарю вас, миледи. Вы оказали мне честь.

Ей предстояло отправиться в Гейнсборо, как только она будет готова, а потому Кэтрин с головой погрузилась в суматоху сборов. Нужно было сшить платья, капоры, залатать обувь. Так как Кэтрин стала слишком высокой для своего пони, мать купила ей верховую лошадь и красные попоны для нее. Однако носилки тоже планировалось взять с собой, ведь не могла же она провести всю поездку в седле, да и мать хотела путешествовать с комфортом.

Они тронулись в путь в апреле. Деревья по пути на север встречали их весенним цветом. Первую ночь путницы провели на постоялом дворе в Мелборне, в Кембриджшире. Именно там за обедом ценой в шиллинг, который был подан им в пустой хозяйской гостиной, мать, положив на стол нож, откашлялась и сказала:

— Дочь моя, я не исполню своего материнского долга, если не подготовлю тебя к брачному ложу.

Кэтрин покраснела.

— Думаю, я знаю, чего мне ждать, — пролепетала она, содрогаясь от мысли, что ее благочестивая матушка сейчас заведет речь о таких вещах. — Я видела, как жеребятся кобылы, и знаю, что к ним подводили жеребца. Думаю, примерно так же происходит и у людей.

Она не упомянула о том, что Уилл потчевал всех девочек рассказами о шалостях, которые позволяли себе в доме слуги. От него Кэтрин многое узнала.

— Да, но люди выше животных, — бодро отозвалась мать. — У нас есть душа и совесть. Брак — это таинство, и к нему нужно относиться почтительно. Долг жены — во всем подчиняться мужу.

— О, я буду, буду, — пробормотала Кэтрин, желая как можно скорее перейти к разговору о чем-нибудь менее постыдном.

— Сперва может быть немного больно, — не унималась мать, — но это не продлится долго. А потом, я надеюсь, вы обретете наслаждение друг в друге, как заповедал Христос.

Щеки Кэтрин пылали. Она не смела задаться вопросом, обретали ли ее родители такое наслаждение. Невозможно было представить, как ее набожная мать, по выражению Уилла, занимается постельным спортом.

— Хороший пирог, — быстро проговорила Кэтрин. — В нем очень много мяса.

— Да, мне порекомендовали этот постоялый двор, — отозвалась мать. — Твой дядя предлагал несколько мест для ночлега и не ошибся относительно этого. Тут к тому же чисто.

Остальные гостиницы не уступали первой, так что поездку мать и дочь провели в комфорте. Они остановились в Питерборо и посетили святилище в большом аббатстве, где хранилась рука святого Освальда. Он был покровителем воинов, поэтому Кэтрин встала на колени и попросила его даровать ей смелость для встречи с уготованной Всевышним судьбой. Каким образом могли помочь в этом мощи давным-давно умершего короля, оставалось для нее загадкой, опровергающей логику, однако Кэтрин мысленно упрекнула себя за то, что осмелилась усомниться в святости угодников Божьих.

Через три дня на подъезде к Линкольну путешественницы залюбовались прекрасным собором, который стоял на холме и величественно возвышался над городом. Они поднялись к нему по круто идущей вверх улочке и сделали приношения в святилище святого Хью. Потом прошлись по лавкам в Бейлгейте, где были разложены разные привлекательные товары, и поужинали на постоялом дворе «Белое сердце», там и остались ночевать.

Завтра они прибудут в Гейнсборо, до которого отсюда меньше восемнадцати миль. Каким-то окажется этот Эдвард Бург? Легко ли ей будет полюбить его? И полюбит ли он ее? Кэтрин ощущала нарастающий внутри трепет, пару раз ей даже пришлось бороться со слезами при мысли об ожидающей впереди неизвестности и жизни в этих незнакомых и глухих краях. Скоро она простится с матерью и останется одна; вот почему Кэтрин наслаждалась каждым моментом, который они проводили вместе.

На следующий день мать и дочь надели лучшие платья. Кэтрин выбрала зеленое — оно подчеркивало ее стройную фигуру и выгодно оттеняло цвет волос; ей хотелось выглядеть как можно лучше перед супругом. Сегодня она поедет верхом. У Кэтрин была прекрасная посадка наездницы: девушка расправляла плечи и держалась в седле очень элегантно.

Всадницы проехали мимо обширных полей, болот и пологих холмов, которые местные жители называли Уолдс. Встречавшиеся им на пути люди были в основном робкие бедняки; они говорили на каком-то непонятном наречии и, казалось, не доверяли чужакам. Как сильно отличалась эта местность от более густонаселенных южных областей Англии, где все выглядели дружелюбнее и жили побогаче!

Гейнсборо окружал лес. К внушительному главному дому, выстроенному из красного кирпича и дерева, примыкали сад и парк. Нарядный вид особняка и ухоженный сад свидетельствовали о хозяйском достатке и любви к этому месту. Как только мать и дочь проехали надо рвом и оказались под аркой гейтхауса, грум соскочил с коня и бросился вперед, крича во весь голос, что гости прибыли.

Путницы спешились у массивной входной двери и были препровождены в просторный холл, где их с поклоном встретил высокий, крепко сложенный мужчина с пронзительными серыми глазами и ястребиным носом. Тут же находилось еще множество других людей — домашних и слуг, предположила Кэтрин, — но глаза всех были прикованы именно к этому человеку.

— Миледи Парр, добро пожаловать! — произнес он чистым и уверенным голосом.

— Сэр Томас, как я рада видеть вас и быть здесь, в Гейнсборо, — ответила мать.

— Позвольте представить вам мою супругу, — продолжил хозяин, и вперед вышла светловолосая женщина.

— Миледи Бург, — сказала мать, делая реверанс.

— Миледи Парр, — шепотом ответила хозяйка дома.

— А это Кэтрин, — признал будущую невестку сэр Томас, поворачиваясь и окидывая взглядом с ног до головы присевшую в реверансе девушку, потом поднял ее и поцеловал. — Мой сын — очень везучий молодой человек! Эдвард!

К ним подошел юноша, и Кэтрин оказалась лицом к лицу со своим будущим супругом: ей улыбался миловидный паренек с открытым лицом, угловатыми скулами и острым носом. Она ответила ему улыбкой. Похоже, с ним будет легко сдружиться, и он не станет подавлять ее властностью. Без сомнения, этот юноша вырос в послушании своему представительному отцу.

— Я очень рад видеть вас, мистресс Кэтрин, — с теплотой произнес он, хотя его голос прозвучал по-мальчишески звонко.

— А я вас, сэр, — ответила Кэтрин, еще раз делая реверанс.

Потом представили братьев и сестер Эдварда, всех одиннадцать — начиная с тех, что были возрастом почти как Кэтрин, и до самых младших. Все дети были прекрасно одеты, хорошо себя вели и имели безупречные манеры. Кэтрин удивилась, неужели они всегда такие чинные?

— А это ваш новый дом, Кэтрин, — сказал сэр Томас, обводя широким жестом руки холл с высоким потолком на толстых балках, помостом и красивым эркерным окном. — Позвольте показать вам его. — Через дверь в эркере он провел их в башню и дальше по лестнице в большой покой с кроватью под балдахином и прекрасным видом из окон на простиравшийся вширь и вдаль окрестный пейзаж.

— Мы держим эту комнату на случай, если к нам заедет королевская особа, — гордо заявил хозяин. — Король Генрих приезжал сюда в начале своего правления, — сэр Томас понизил голос, — а еще раньше — король Ричард, но мы о нем теперь не упоминаем^[1].

Маленькая процессия спустилась по лестнице — Эдвард все время держался рядом с Кэтрин — и вслед за хозяином прошла через большой зал и галерею, увешанную семейными портретами. Позже мать заметила, что сэр Томас, должно быть, человек небедный, раз может позволить себе галерею, так как очень немногие люди располагали средствами, чтобы делать такие пристройки к большим домам. Потом они направились в трехэтажное западное крыло особняка, где находились жилые комнаты с каминами, прекрасными гобеленами и отдельной уборной в каждой. Войдя в одну из спален на первом этаже, Кэтрин ахнула, увидев кровать под пологом, убранную бархатом «в шашечку» и золотой парчой.

— Мы сделали эту кровать для короля, о котором лучше не упоминать, — пояснил гостьям сэр Томас и обратился к Кэтрин: — Теперь она ваша с Томасом. Это ваши покои.

— Я выбрал ее специально для нас, — сказал Эдвард и взял Кэтрин за руку.

Она сразу почувствовала, что ей будет легко полюбить этого доброго и дружелюбного юношу. Оглядев комнату, Кэтрин приметила широкое окно с ажурной решеткой, свежую тростниковую подстилку на полу, стол, накрытый турецким ковром, и кирпичный очаг. Не ускользнули от ее глаз и милые мелочи, добавленные заботливыми хозяевами: цветы в медном горшке на подоконнике, серебряное зеркало на столе и небольшой шкаф, который, как она вскоре обнаружила, был заполнен стопками свежего постельного белья, переложенного душистыми травами.

Позже, оказав помощь горничным с раскладыванием вещей, Кэтрин прошла в комнату матери.

— Это прекрасный дом, и мне нравится Эдвард. Он был очень приветлив, и, кажется, я ему тоже нравлюсь.

— И я так думаю. — Мать улыбнулась. — Это хорошая семья, а сэром Томасом я просто восхищаюсь. Ты будешь в надежных руках.

Кэтрин согласилась. И все же что-то не давало ей покоя. Например, леди Бург… Она ведь ни разу не открыла рта, пока сэр Томас показывал им дом. Может, эта женщина была робка или просто не успевала вставить в разговор свое слово? Кэтрин улыбнулась, и тут раздался стук в дверь. Пора было спускаться к ужину.

Свадьба состоялась через несколько дней в старинной приходской церкви Всех Святых. Кэтрин была в атласном, цвета слоновой кости платье с шлейфом и венке из цветов; распущенные волосы струились по ее спине. Братья Эдварда Томас, Уильям и семилетний Генри провожали ее на паперть церкви, где проводилась церемония; юные девочки Бург исполняли роли подружек невесты. Кэтрин больше всех понравились Элеанор и Агнес; она попыталась подружиться с ними, но ничего не вышло. Шесть сестер были очень близки и не допускали в свой круг посторонних; это они дали ей почувствовать сразу. Ни одна из девочек не выражала восторга, когда они одевались в лучшие платья, и на свадьбе сестры мило улыбались, но почти ничего не говорили.

Выйдя из церкви под руку со своим юным супругом, Кэтрин почувствовала, что, став женой, обрела какой-то новый статус, и это наполнило ее сердце ликованием. Она вошла в семью, которая тепло приняла ее, и будет жить в прекрасном доме. Господь проявил милость к ней. Единственным облачком на горизонте маячила грядущая разлука с матерью, но они, конечно, будут навещать друг друга. Поездка сюда оказалась длинной, но не ужасающей.

В холле Гейнсборо устроили роскошный свадебный пир. Как приятно было Кэтрин занять место во главе стоявшего на помосте стола! Сэр Томас сидел по правую руку от нее, а мать — слева от Эдварда, рядом с леди Бург. Все дети Бургов разместились за длинным столом, приставленным под прямым углом к помосту, а родственники, местные джентри и священники — за другими столами. В зал под звуки фанфар приносили блюдо за блюдом, и едоки в нетерпении поднимали взоры, желая поскорее увидеть, какие новые угощения будут услаждать их вкус.

Кэтрин почти не переживала по поводу брачной ночи. С Эдвардом, она была уверена, ей не грозит ничего ужасного. За последние несколько дней они успели немного познакомиться друг с другом, и Кэтрин обнаружила, что у него чувствительная душа, он благоговеет перед отцом и опасается, что не сможет оправдать ожиданий родителя. Она понимала почему. Сэр Томас казался человеком сердечным и был очень добр к ней и матери, но держал под неусыпным контролем все и вся. Никто в Гейнсборо не мог усомниться в том, кто здесь хозяин. Таких вышколенных детей Кэтрин еще никогда не видела; сэр Томас не потерпел бы ни малейших шалостей и непослушания. Одного его слова или взгляда было достаточно, чтобы дети выполнили желание отца. В учебной комнате, когда юные Бурги, склонив головы, корпели над книгами, тишина стояла поистине монастырская. Мать была под большим впечатлением и решила, что это результат отцовской заботы и достойной всяческих похвал дисциплины, не сознавая при этом, что сама она в совсем иной — уважительной и проникнутой любовью — манере управляла детьми с неменьшим успехом.

Кэтрин уже поняла, что сэра Томаса лучше не гневить. У нее было преимущество, потому что он явно симпатизировал ей и подчеркивал свое расположение, как, например, сейчас, когда провозглашал тост в честь юной невестки:

— За прекрасную супругу моего сына!

Вечерело. В зале уже горели свечи, и Кэтрин сквозь эркерное окно видела, что на улице наступают сумерки. Думать о близящейся церемонии укладывания в постель было неприятно, но это ненадолго, а потом они с Эдвардом останутся одни, и начнется их супружеская жизнь. Она сделала еще глоток вина, наблюдая за выступлением акробатов на свободном пространстве между столами. Эдвард незаметно пожал под скатертью ее лежавшую на коленях руку. Девушка улыбнулась ему.

Наконец сэр Томас похлопал Кэтрин по плечу и сказал:

— Пора, дочка.

Она встала, подозвала Элинор, маленькую горничную, которую дали ей в услужение, и кивнула матери, чтобы та следом за ней покинула зал. С ними вышла и леди Бург, весь вечер нервно наблюдавшая за детьми и слугами.

В комнате с кроватью «в шашечку» Кэтрин терпеливо стояла, пока женщины снимали с нее платье и надевали через голову тонкую батистовую ночную рубашку, которую она сама расшила черной нитью по моде, введенной в обиход королевой. Мать научила ее, как это делать. Потом Элинор расчесала ей волосы, а леди Бург, которая вроде бы немного успокоилась, принесла серебряную миску с розовой водой, чтобы умыть невесте лицо и руки, а также тряпицу — почистить зубы. Мать откинула покрывало и простыню, Кэтрин забралась в постель и села прямо, опершись спиной на подушку.

Элинор отправили вниз сообщить сэру Томасу, что все готово. Пока они ждали, мать разгладила простыню и рассыпала на постели душистые лепестки, а Кэтрин пыталась унять заколотившееся сердце. Мать ободряюще улыбнулась ей.

Наконец появился Эдвард, он заметно нервничал; его сопровождали отец, священник и гости.

— Ну, забирайся в постель, мальчик! — скомандовал сэр Томас, слегка подтолкнув сына.

Эдвард послушно скользнул под одеяло и лег рядом с Кэтрин. Все столпились вокруг, священник вышел вперед и поднял руку:

— Милостивый Господь и Отец Небесный, щедрым даром которого прибавляется человечество, мы молим Тебя: благослови это ложе и этих двоих, чтобы они были плодовиты в обретении потомства и жили вместе долго в любви и согласии, без обмана; чтоб увидели детей своих детей до третьего и четвертого поколения ради славы и чести Твоей через Иисуса Христа, нашего Господа. Аминь.

Сэр Томас и леди Бург поднесли Эдварду и Кэтрин по кубку вина со специями, из которых молодые с благодарностью отпили, а потом Элинор и другие горничные бросили в толпу гостей чулки невесты, чтобы узнать, кто следующий произнесет обеты на церковной паперти. Двое, вовсе не случайно задетые чулками, улыбнулись друг другу; все знали, что эти юноша и девушка надеялись пожениться.

— Исполни свой долг, мальчик! — наставительно произнес сэр Томас.

И вся компания удалилась, сопровождая свой уход свистом, похабными шутками и взрывами хохота; голоса гостей удалились в направлении главного зала, где продолжится пир.

Эдвард вскочил с постели и задвинул засов на двери.

— Они вернутся ближе к утру, принесут еще вина, чтобы подкрепить нас, и спросят, все ли в порядке. А пока я не хочу, чтобы кто-нибудь сыграл с нами злую шутку.

Он задул все свечи, кроме одной, и вернулся на брачное ложе. Кэтрин лежала, размышляя, что первый шаг должен сделать муж. После некоторой паузы Эдвард взял ее за руку:

— Вы, верно, устали, Кэтрин?

— Немного. А вы?

— Немного, — эхом отозвался он; последовала новая пауза. — Мы не обязаны делать это сегодня, если вы хотите подождать.

— Я с удовольствием сделаю все, как вы решите, — сказала Кэтрин, понимая, что он нервничает больше ее.

Эдвард обнял жену и притянул к себе, потом поцеловал в губы. Это был робкий поцелуй, не страстный. Она ощущала под руками его ребра. Немного же было плоти на ее суженом.

Кэтрин ждала, что он еще раз ее поцелует, но Эдвард не потянулся к ней, а вместо этого завозился с чем-то под одеялом, движения его стали ритмичными. Вдруг он взгромоздился на нее и коленом раздвинул ей бедра.

— Я попробую сделать это мягко, — выдохнул супруг.

Она почувствовала, как что-то твердое тычется у нее между ног, и собралась с духом, ожидая, что он войдет в нее, однако после нескольких отчаянных попыток Эдвард обмяк и скатился на постель.

— Простите, — пробормотал он, — наверное, я выпил слишком много вина. Это делает мужчину бесполезным.

— Ничего, — сказал Кэтрин, чувствуя, как он унижен. — Мы оба утомлены. У нас вся жизнь впереди.

— Благослови вас Бог. Вы лучшая жена, какую только может иметь мужчина.

Когда в два часа гости вернулись, стали колотить в дверь и требовать, чтоб их пустили с чашей любви, молодые притворились, будто спят.

Утром Эдвард снова попытался сделать Кэтрин своей женой по-настоящему, но безуспешно. Произошло то же, что и накануне: в решающий момент он сплоховал.

— Могу я чем-то помочь? — спросила Кэтрин; она понятия не имела, каким образом можно доставить удовольствие мужчине или заставить его тело функционировать, как положено.

— Просто не говорите никому, — попросил ее Эдвард. — У меня похмелье. Вот в чем проблема. Вечером будет лучше, обещаю.

Кэтрин потянулась и встала постели. В голове у нее мелькнула мысль: «Сэр Томас будет недоволен, если узнает, что брак не был окончательно заключен», — и она поняла, что отношение сэра Томаса к их с мужем личной жизни уже беспокоит ее.

Эдвард встал и надел ночную рубашку. Оба они преклонили колени для молитвы. Потом Кэтрин вызвала Элинор, та помогла ей одеться и причесаться. С того момента, как женщина впервые поднимется с брачного ложа, она должна закрывать голову капором и носить его каждый день. Никогда больше не покажется Кэтрин на людях с распущенными волосами. Их красотой позволено любоваться только мужу.

Этот первый капор подарила ей мать. Он был в английском стиле, такие называли гейблами, так как они имели форму фронтона. Гейбл Кэтрин был из черного бархата, с длинными лентами-завязками и черной вуалью.

Хорошо, что первый день супружеской жизни новобрачная по обычаю проводила в уединении, а значит, — мысленно радовалась Кэтрин, — она не увидит, как отец будет расспрашивать Эдварда о брачной ночи.

— Я заставил его поверить, что все прошло хорошо, — сказал ей супруг, когда пришел обедать в их комнату. Вид у него был пришибленный, и Кэтрин захотелось с жаром уверить его, что ему нечего стыдиться и сегодня у них все получится, но Эдвард сменил тему. — Все шлют вам свои наилучшие пожелания. Некоторые гости уезжают сегодня, другие завтра.

Кэтрин вздрогнула, поняв, что среди последних будет и ее мать, которая отправится в путь рано утром.

После обеда, когда Эдвард уехал охотиться с несколькими гостями, в дверь постучали. Это была мать.

— Я пришла убедиться, что с тобой все хорошо. Эдвард как будто немного расстроен.

— Входите, — поманила ее рукой Кэтрин, и они сели у очага.

— Дочь? — вопросительно произнесла мать. — Все в порядке?

Кэтрин чуть задержалась с ответом: ей не хотелось нарушать свое обещание, нужно хранить их неудачу в тайне, — но наконец бодро ответила:

— Все хорошо.

— Дитя, ты забываешь, тебе меня не обмануть. Что-то неладно. Ты можете мне сказать?

— Нет, не могу, — ответила Кэтрин.

— Тут нечего смущаться. — Мать улыбнулась, неправильно поняв ответ дочери. — Я тоже была замужем. Эдвард сделал тебе больно или чем-то обидел?

— О нет! — воскликнула Кэтрин.

— Я так и думала. Скажи мне кто о нем такое, я бы не поверила. Но он исполнил свой долг по отношению к тебе?

Кэтрин не могла лгать матери. Однако и предавать мужа не желала, а потому сидела и молчала.

Мать взяла ее за руку:

— Я понимаю. Ты не хочешь позорить его. Но, моя дорогая, в этих делах часто все складывается не так, как ожидаешь. Думаю, иногда мужчине и женщине нужно время, чтобы стать единой плотью. Потерпи. Все будет хорошо, вот увидишь.

Кэтрин утешилась этим. И хотя она страшилась расставания с матерью, тем не менее, когда пришло время, собралась с духом, как подобает настоящей леди, и крепко обняла ее, не переставая улыбаться.

— Я люблю вас, моя дорогая матушка, — шепнула Кэтрин ей на ухо. — Господь да пребудет с вами!

Потом встала на колени, чтобы получить материнское благословение. Дав его, Мод забралась в носилки, которые проехали через гейтхаус и скрылись из виду.

Эдвард догадывался, что у его юной супруги на душе невесело. Кэтрин надеялась, он не подумает, будто это из-за его неудачи в постели, но пока решила не переживать из-за этого. Чтобы развлечь жену, Эдвард повел ее на чердак, где хранили старую мебель и другие ненужные вещи. Среди всего этого хлама Кэтрин с удивлением заметила кресло, поставленное на заваленный пыльными бумагами стол.

— Мой дед часто приходил сюда, — принялся объяснять Эдвард. — Ему было велено оставаться в своей комнате, но он ходил куда хотел и когда вздумает, не обращая внимания на запреты отца.

Кэтрин принялась разглядывать бумаги. Они были изрисованы щитами и исписаны каким-то каракулями. При внимательном рассмотрении оказалось, что перед ней прекрасные образцы геральдических знаков, выдававшие в изобразившем их человеке глубокое знание предмета.

— Неужели тот, кто нарисовал это, мог быть сумасшедшим? — озадаченно спросила Кэтрин.

— О, он был очень странный, — отозвался Эдвард. — Из всего, чем дед занимался, только это имело какой-то смысл, но он был как одержимый, вот почему отец пытался остановить его. И тем не менее дед почти каждую ночь поднимался сюда. Он жег свечи, и мы все боялись, как бы он не устроил пожар.

— А разве нельзя было поставить стол в его комнате?

— Нет, после того как он забаррикадировал дверь и три дня отказывался выходить из комнаты. — Эдвард помолчал и болезненно поморщился. — Он был лохматый и грязный, когда наконец согласился впустить нас. Отец и мать оба решили — больше никогда. Поверьте мне, Кэтрин, дед был странный. Люди его не интересовали. Он жил в своем собственном мире. Ему дела не было ни до кого, он не понимал, как огорчает родных своими чудачествами.

Эдвард снова умолк и принялся бесцельно рыться в старом сундуке, где лежали другие бумаги его деда.

— Трудно поверить, что в молодые годы он был при дворе и бился на турнирах за короля. Но потом стал совершать странные поступки, и его отдали под надзор лорда-камергера. Некоторое время дед провел в тюрьме Флит и даже был вынужден брать деньги в долг у короля, чтобы выкупить себя оттуда. Это подорвало семейные финансы, и отцу пришлось много лет выкарабкиваться, чтобы вытащить нас из ямы, куда мы все попали из-за безрассудств деда. В конце концов его объявили сумасшедшим и стали строго ограничивать. Честно говоря, мы все вздохнули с облегчением, когда он умер.

Они стали спускаться с чердака.

— Некоторые слуги отказываются ходить сюда по вечерам, — продолжил Эдвард, — говорят, будто слышат, как дед возится здесь. Думаю, это крысы или летучие мыши.

Кэтрин передернуло. Уж лучше призрак старого сумасброда, чем летучие мыши. Она выдохнула, когда они оказались на первом этаже. Там ее нашла леди Бург и позвала на кухню следить за приготовлением обеда.

Через час, исполнив эту обязанность, Кэтрин вышла из дому: ей хотелось побыть на воздухе. «Не прокатиться ли верхом по парку?» — подумала она и, пройдя на конюшню, до которой было совсем недалеко, кликнула конюха. Стоя в дверях, Кэтрин слышала звуки какой-то отчаянной возни на соломе и испугалась: вдруг одной из лошадей плохо? На конюшне была жеребая кобыла, но ей еще рано рожать. Кэтрин побежала по проходу, заглядывая в каждое стойло. Возня вдруг прекратилась. Жеребая кобыла спокойно жевала сено. Пара коней радостно заржали, увидев Кэтрин. В последнем стойле было пусто. «Ах да, сэр Томас утром куда-то уехал», — вспомнила она, наверное, поэтому леди Бург была сегодня более разговорчива.

Кэтрин приметила какое-то движение и заглянула в стойло. Глаза ее едва могли совладать с открывшимся им зрелищем; еще меньше был способен на это мозг. Потому что там, на соломе, лежал Эдвард и в полном потрясении таращился на нее, а рядом с ним — конюх, и у обоих шнурки на ширинках были распущены. Эдвард вскочил, оправляя на себе рейтузы.

— Кэтрин! Что вы здесь делаете?

— Я… Я хотела прокатиться на лошади, — пролепетала она и, охваченная непреодолимым желанием бежать отсюда, быстро пошла назад по проходу.

— Подождите! — крикнула ей вслед Эдвард, но девушка уже понеслась бегом; ей нужно было поскорее остаться в одиночестве и попытаться как-то осознать увиденное и осмыслить его значение.

Кэтрин устремилась к расположенному за домом парку, промчавшись через сад с такой скоростью, будто ее преследовала стая адских псов. За спиной слышался голос Эдварда, звавший ее, просивший остановиться. Но она бежала и бежала, пока голос мужа не смолк вдали и перед ней не открылся широкий вид на парк. Тогда Кэтрин замедлила бег, остановилась и, тяжело дыша, опустилась на землю под сенью могучего дуба; толстый ствол дерева скрывал ее от любого, кто направился бы сюда со стороны дома.

Мужчинам запрещено любить друг друга так, как любят муж и жена: это Кэтрин знала. Ей была известна история разрушения Содома. Однажды она слышала о священнике, которого лишили сана за подобный грех, поскольку Церковь сурово осуждала такие поступки. Но даже и представить не могла, что это коснется ее собственной жизни или что ей будет суждено выйти замуж за человека, склонного к однополой любви.

Для чего он женился на ней? За ответом не пришлось ходить далеко. Он выполнил волю отца. Знал ли сэр Томас о тяге своего сына к мужчинам? Надеялся ли, что женитьба направит его на путь истинный, чтобы он мог зачать наследников? Кэтрин резко втянула ноздрями воздух, силясь подавить слезы. То, что она увидела, объясняло неудачи Эдварда в постели. Муж не способен любить ее, потому что не испытывает к ней желания, и она могла оказаться пойманной в ловушку бесплодного брака.

Если бы только мать была здесь и дала ей совет. Написать о таком в письме невозможно. Кэтрин подумала, не сбежать ли в Рай-Хаус, но у нее недостанет денег; их хватало только на «мелкие надобности и пустячки», как выражался сэр Томас, выдавая ей весьма скромное, чтобы не сказать скупое, содержание. Кроме того, женщина, путешествующая в одиночку, уязвима, на нее смотрят без уважения. Поедет ли с ней Элинор или посчитает себя обязанной предупредить сэра Томаса о планах своей новой госпожи? Подумав, не объясниться ли с ним самой, она поняла, что не осмелится на это. Кэтрин не могла публично опозорить Эдварда.

Но ей самой было так стыдно, она чувствовала себя такой никудышной. Почему муж не хотел ее? Что в ней не так? Эдвард ей очень нравился; сегодня утром она размышляла, не влюбляется ли в него постепенно? И девушка не сомневалась, что приятна ему. Но, должно быть, он любил ее, как брат любит сестру. И наверное, никогда не хотел ее по-мужски. А она теперь связана с ним, и ей придется как-то жить с этим.

Сидеть на месте дольше было невозможно. Кэтрин встала и пошла вглубь парка. Может, она ошиблась? Нет, это вряд ли. Бывает ли, что мужчина любит и мужчин, и женщин? Вот единственная надежда для нее. Но им все-таки нужно как-то вступить в брачные отношения, а значит, Эдвард должен поклясться, что больше никогда не ляжет с мужчиной. Она потребует этого. И постарается, что есть сил постарается стереть из памяти увиденное сегодня. Только так можно будет двинуться дальше.

Кэтрин услышала приближающийся топот копыт, обернулась и увидела, что к ней скачет Эдвард; она дождалась его. Спускаясь с коня, он выглядел крайне сконфуженным.

— Мне так жаль, — виновато сказал ей понурый супруг. — Простите меня. — Он не попытался обнять ее или прикоснуться к ней, а просто стоял, повесив голову. — Не знаю, почему Господь создал меня таким. Я не могу справиться с собой.

— Вы должны справиться, — твердо сказала Кэтрин. — Ради благополучия нашего брака вы должны воздерживаться от этого. Скажите, скажите мне честно: вы считаете, что когда-нибудь сможете полюбить меня, сделать мне ребенка?

— Я люблю вас, Кэтрин, — заявил он. — А что до остального, я пытаюсь.

— Настоящему мужчине не нужно принуждать себя! — крикнула она и разразилась слезами; никогда еще ей не приходилось чувствовать себя такой одинокой.

— Я не такой, как другие, — печально произнес Эдвард.

— Ваш отец знает? Меня взяли в дом, чтобы сделать вид, будто все хорошо? — Кэтрин была вне себя.

Эдвард выглядел испуганным.

— Нет. Я не думаю, что он знает. Надеюсь, что нет. Я бы умер от стыда. Я уже умираю от стыда. Прошу вас, простите меня, Кэтрин. Я сделаю, как вы просите, и буду избегать мужской компании. И постараюсь быть для вас настоящим мужем. Я не хочу делать вас несчастной.

Он был так полон раскаяния, так уступчив. Она обязана поступить с ним по-доброму.

— Вы простите меня? — снова с мольбой в глазах произнес Эдвард.

Кэтрин заколебалась. Он согласился на ее требование, и теперь ей нужно достойно сыграть свою роль.

— Я вас прощаю, — торжественно изрекла она.

— Вы ничего не скажете отцу?

— Конечно нет.

Пока они шли к дому, Кэтрин задумалась: не был ли страх, что она пожалуется сэру Томасу, главной причиной сговорчивости Эдварда?

Лето выдалось жаркое. Кэтрин проводила послеобеденное время в саду или каталась верхом по парку, как раньше в Рай-Хаусе. По утрам она тенью следовала за леди Бург, которая в своей тихой и нервной манере наставляла ее, как управляться с Гейнсборо-Холлом. Но перенимать ей было особенно нечего, так как мать и тетя Мэри прекрасно научили ее вести хозяйство в большом доме. К счастью, леди Бург не перегружала невестку обязанностями. Казалось, она хотела сохранить контроль над домом за собой, чтобы делать все так, как любил сэр Томас, а потому у Кэтрин оставалось свободное время, которое она посвящала уединению с любимыми книгами. Эдвард часто уезжал с отцом, участвуя в делах поместья. Сэр Томас ожидал этого от сына и ценил его помощь. Он постоянно твердил Эдварду, что когда-нибудь все это достанется ему.

Почти каждую ночь Кэтрин проходила одно и то же тягостное испытание. Эдвард старался продержаться достаточно долго, чтобы войти в нее, но неизменно срывался. Она лежала и позволяла ему делать, что нужно, молясь, чтобы они хоть раз соединились. Кэтрин чувствовала, что сэр Томас и леди Бург приглядываются к ней, ища признаки беременности, а скоро и другие люди начнут задаваться вопросами, все ли у них хорошо?

Мать писала каждую неделю, интересовалась, нравится ли дочери замужняя жизнь, и сообщала новости из Рай-Хауса. Читая эти послания, Кэтрин заливалась слезами; ей так хотелось вернуться домой. Снова и снова возникало у нее искушение открыть матери правду о своем браке, но она всякий раз удерживалась от этого. Что могла сделать мать? Она только начнет переживать. А какой скандал разразится, если сэру Томасу откроется правда о его сыне или он узнает, что невестка выдала уже известную ему тайну!

Дядя Уильям тоже писал племяннице. Он был крайне недоволен, потому что лишился должности вместе с Уиллом, так как кардинал Уолси распустил дорого обходившийся казне двор в Шериф-Хаттоне. Мать сообщила, что дядя вернулся домой мрачный и раздосадованный, ведь ему не удалось приобрести ни богатства, ни влияния благодаря своему посту камергера. Кэтрин удивилась, узнав, что Уилл в конечном итоге пожалел о необходимости покинуть службу у герцога. В письмах он без конца упоминал о своем новом друге, главном конюшем герцога Ричмонда, сэре Эдварде Сеймуре, который был семью годами старше его и, как почувствовала Кэтрин, по мнению брата, являл собой истинный образец для подражания. Сэр Эдвард послужил в войсках во Франции и был произведен в рыцари; его взяли в свиту Уолси, которая сопровождала кардинала во время дипломатической миссии в Париж; еще в юности он познакомился с придворной жизнью, а теперь намеревался стать рыцарем тела короля.

Уильям явно восхищался им, как героем, и надеялся, что тоже попадет ко двору благодаря Эдварду Сеймуру, который наверняка замолвит за него словечко перед королем. Однако прошло несколько недель, надежды эти не оправдались, и тогда мать отправила Уилла в Кембридж. «Ему уже шестнадцать, — писала она. — Он образован, хорош собой, очарователен и умеет заводить знакомства. Он не пропадет, я уверена».

Как же Кэтрин скучала по брату и сестре! Но они вылетели из гнезда, и она понимала, что, если когда-нибудь вернется в Рай-Хаус, там все будет по-другому.

Глава 5

1529–1531 годы

Письма матери были полны переживаний по поводу развода короля — его Великого дела, как называли это в народе. Папа прислал из Рима кардинала, чтобы тот разобрал дело вместе с кардиналом Уолси, и судебное заседание устроили в главном зале монастыря Черных Братьев, недалеко от старого дома Парров. Королева пребывала в большом волнении, — писала мать, — потому что король вел себя так, словно вердикт предрешен, и даже планировал коронацию Анны Болейн. Король был уверен, что его святейшество не откажет английскому Защитнику Веры^[2] в справедливом решении. Однако Екатерина держалась очень храбро. К счастью, мистресс Анну отослали домой ждать исхода дела.

В следующем послании мать описывала, как королева явилась в суд, встала на колени перед королем и страстно воззвала к нему, моля избавить ее от этого испытания. Он ничего не отвечал, только смотрел в пустоту. Ее милость поднялась и вручила судьбу дела Господней воле, дав итальянскому кардиналу предлог перенести разбирательство в Рим. Король вознегодовал, кардинал Уолси впал в немилость, а мистресс Анна вернулась ко двору, брызжа ядом. Мать сильно тревожилась за королеву Екатерину, находившуюся в глубоком горе. Она добавила, что на Анну все это очень сильно повлияло.

За столом в Гейнсборо-Холле в основном обсуждали те же события. Кэтрин жалела бедную королеву, а вот сэр Томас держался совершенно иного мнения.

— Она должна понять опасения короля по поводу наследования престола и с благодарностью удалиться, — заявил он.

Кэтрин была потрясена этими словами, но она уже знала, что свекра лучше не злить и не портить себе репутацию в его глазах. В конце концов, ей ведь приходилось жить под его крышей.

— Мистресс Анна Болейн, — продолжал сэр Томас, — истинная евангелистка, страстная сторонница реформ, а Церковь, Бог знает, нуждается в переменах. От влияния этой леди на короля может произойти только благо.

«Только скандал», — припечатала про себя Кэтрин, вспоминая бедную благочестивую королеву, которую дерзкая Анна Болейн всеми силами старалась сместить с трона.

Однако сэр Томас разошелся, и все семейство молча внимало тому, как он развивает полюбившуюся ему тему.

— Сегодня приходится покупать себе путь на Небеса, в то время как священники богатеют на продаже индульгенций, — разглагольствовал свекор. — Многие из них развращены и продажны. Покажите мне экономку священника, и я покажу вам его любовницу. И не заставляйте меня начинать с епископов! Они все алчные хапуги в золотых ризах и усыпанных каменьями митрах, обитающие во дворцах, которые ломятся от сокровищ. Они живут как короли. Тогда как наш Господь, примеру которого им должно следовать, был простым плотником.

Сэр Томас помолчал, накладывая себе мяса на тарелку.

— Но больше всего меня злит, что только священникам позволено толковать Писание. А некоторые из них неграмотны или просто глупы. Это всего лишь вопрос времени, но у нас будет Библия на английском, чтобы мы могли читать и толковать ее сами. И все те книги, которые кардинал запретил от имени короля, — о них мы тоже получим возможность составить собственное мнение. Мои друзья при дворе говорят, что мистресс Анна читает их безнаказанно, вот так, и даже показывает королю.

— Не всем дано наслаждаться вседозволенностью мистресс Анны, сэр, — пробормотал Эдвард.

— Будет дано, мальчик мой, будет, когда она вставит свою ногу в стремя, — возразил его отец.

— Но разве это правильно — подвергать сомнениям учение Церкви? — не уступал Эдвард. «Довольно смело сказано», — подумала Кэтрин. — Разве это не ведет к ереси?

Его сестра Агнес тихо ахнула от безрассудной смелости брата.

Сэр Томас сурово посмотрел на сына:

— Что такое ересь, когда католики называют еретиками лютеран, а сам Лютер бросает те же обвинения католикам? Ересь зависит от того, кто указывает пальцем, мальчик.

— Тогда кому судить, кто прав, а кто нет?

— Каждый человек должен следовать голосу совести, как говорит доктор Олгуд.

Доктор Олгуд, их домашний священник, был горячим поборником реформ, и сэр Томас восхищался им. Эти двое всему предпочитали жаркий спор о религии.

— Но что, если закон объявит ваше мнение ересью? — упорствовал Эдвард.

— Бога ради, мальчик! — взревел сэр Томас. — Я здесь закон, и никто не должен мне перечить, тем более сомневаться в моих словах.

Эдвард сдался. Все вдруг деловито занялись едой. Юный Генри подавился мясом, и его пришлось колотить по спине, что дало желанный предлог отвлечься от разгоравшейся ссоры.

Во многом помимо воли, так как она была воспитана богобоязненной и верующей, Кэтрин согласилась, что некоторые замечания сэра Томаса не лишены смысла. Как беднякам попасть на Небо, если доступ туда нужно покупать? Почему епископы живут в роскоши, когда многие люди голодают? И что плохого в том, чтобы читать Библию по-английски? Но тем не менее властители, начиная с короля, запрещают людям делать это. Кэтрин опасалась, как бы ей самой не впасть в ересь. Что до священников, разве они не возвышены своим саном и не обособлены от простых смертных рукоположением? Разве они недостаточно компетентны, чтобы толковать Писание? Ее ведь так учили. Кэтрин задумалась: интересно, а что думает свекор по поводу молитв святым?

Каких мнений держалась леди Бург, Кэтрин понятия не имела. Братья и сестры Эдварда тоже никогда не высказывали своего отношения к взглядам отца. Кэтрин провела в Гейнсборо уже достаточно времени, чтобы понять: никто не смел противиться железной воле сэра Томаса. Он был человек своенравный и имел склонность разражаться ужасными вспышками гнева при малейшем нарушении установленных правил. Дети, очевидно, боялись его и выказывали абсолютное послушание. Их хорошее поведение соизмерялось со страхом перед отцом.

А тот отличался непредсказуемостью: никто не знал, на что и как он отреагирует. Не раз Кэтрин видела, как ее свекор посылал за учителем и требовал, чтобы ему показали тетради детей. Потом хмуро просматривал их; сыновья и дочери стояли рядом, застыв в напряженном ожидании, а учитель заметно дрожал. Если им повезет, они услышат от отца скупое слово похвалы, что будет воспринято как манна небесная. Чаще же он рявкал, что написавший эту чушь болван заслуживает порки, после чего хватался за хлыст и использовал его по назначению. Делал он это часто, даже за самые ничтожные проступки, вроде выхода к завтраку с непричесанными волосами или ерзания на скамье в церкви. Казалось, он следил за всеми беспрерывно и только и ждал, как бы приструнить за что-нибудь.

На Кэтрин сэр Томас пока ни разу не орал. Она старалась не злить свекра, не привлекать к себе лишний раз его внимания и полагала, что он все еще держится о ней хорошего мнения. Однако Кэтрин опасалась, что и она тоже в один прекрасный день может вызвать его неудовольствие и начнет жить в страхе, особенно если ей не удастся выполнить свою обязанность и родить ему внуков. Она не могла сказать сэру Томасу, почему до сих пор не беременна. Вполне возможно, что родители и правда не догадывались о наклонностях Эдварда, а значит, вина падет на нее. Мужчины в таких случаях всегда возлагают вину на женщин.

Уходя из холла в свою комнату, чтобы собраться с духом перед очередным эпизодом постыдной возни с мужем в постели, Кэтрин устало вздохнула. Ей так повезло в детстве: она росла в счастливой и спокойной обстановке дядиного дома, наслаждалась свободой. Жизнь под благосклонным оком дяди Уильяма была совершенно другой. Трудно было привыкнуть к домашней тирании сэра Томаса. А тот вдруг окликнул ее.

— На одно слово, прошу вас, Кэтрин! — раздался его звонкий голос.

Она поспешно вернулась и встала перед свекром, сидевшим в своем высоком кресле на помосте.

— Сэр Томас? — Кэтрин заставила себя улыбнуться.

Он строго посмотрел на нее:

— Я заметил, что почти каждый день после обеда вы катаетесь на лошади.

— Я так привыкла, сэр, — смешавшись ответила Кэтрин.

— Что ж, придется это прекратить. Вы никогда не выносите ребенка, носясь в седле по всей округе.

— Но, сэр, я не жду ребенка, — возмутилась Кэтрин. — В противном случае я, естественно, перестала бы ездить верхом.

Она чувствовала, что все домашние смотрят на нее. Они никогда не посмели бы пререкаться с хозяином дома.

— Но вы должны ждать ребенка! — рявкнул сэр Томас. — И больше никаких катаний на лошадях, пока он не появится на свет.

— Но, сэр…

Тот стукнул кулаком по столу.

— Молчать! — И повернулся к Эдварду. — Потрудитесь добиться послушания мне.

Кэтрин подумала, уж не мстит ли он своему сыну за то, что тот осмелился завести с ним спор о религии.

Эдвард взял ее за руку и повел через дверь в западное крыло дома.

— Исполните свой долг, мальчик! Подарите мне внука! — крикнул им вслед сэр Томас.

Когда они оказались в своей комнате, Кэтрин бросилась на кровать и разрыдалась. Она не знала, как вынесет запрет ездить верхом. Это было одним из ее главных развлечений. Конечно, можно гулять по парку, если сэр Томас не выдумает какую-нибудь причину, почему ей не следует делать и этого, но прогулки не дадут ей захватывающего дух удовольствия от скачки в седле, когда ветер треплет волосы, а лошадь мчится во весь опор. Кэтрин все бы отдала за возможность вернуться в Рай-Хаус, к матери. Никогда еще не испытывала она столь сильной тоски по дому.

— Мне так жаль, Кэтрин, правда жаль. — Эдвард сам едва не плакал. — Это все моя вина. — Он притянул ее к себе.

Нуждаясь в утешении, Кэтрин прильнула к нему, они начали целоваться, а потом случилось наконец то, чего она больше всего желала.

Лежа в постели, исполненная облегчения, что ей не придется носить на себе позорное клеймо бесплодной жены, и размышляя, могла ли она уже забеременеть, Кэтрин уткнулась в плечо обнимавшего ее одной рукой мужа.

— Не знаю, что на меня нашло, — хихикнул он, — но я этому рад. Теперь я могу спокойно смотреть в лицо отцу.

— Вы не думаете, что он безумен, как ваш дед? — спросила Кэтрин.

— Я не знаю. — Эдвард вздохнул. — Он не безумен в том смысле, как был мой дед. Но в нем будто сидит какой-то бешеный зверь. Кажется, ему нравится держать нас всех в страхе.

— Что ж, я ему этого удовольствия не доставлю! — заявила Кэтрин. — Пусть только попробует. Он узнает, что у меня стойкое сердце.

— Вы будете ему достойным противником, — сказал Эдвард, прижимая ее к себе. — Но мне жаль, что вам нельзя теперь кататься верхом.

— Мне будет легче выносить это, раз теперь у меня, вероятно, есть веская причина не садиться на лошадь.

— Молюсь, чтобы вы не ошиблись! — сказал Эдвард и поцеловал ее.

Беременность не наступила. И новых соитий тоже не было. Магия, сработавшая в тот раз, больше не оказывала своего волшебного действия на них. Они вернулись к возне в постели и безуспешным попыткам довести дело до счастливого завершения. Недели шли, приближалась зима. Кэтрин казалось, что люди присматриваются к ней, надеясь увидеть признаки беременности. Может, это только ее воображение. Господи, лишь бы только сэр Томас не начал задавать ей вопросы — это будет для нее равносильно смерти!

Но вдруг случилась нечаянная радость! Всех их ждала передышка. В декабре сэра Томаса вызвали ко двору. Наконец — наконец-то! — король решил вернуть к жизни старое баронство Боро и хотел поручить это ему. Кроме того, сэру Томасу предстояло заседать в палате лордов в качестве лорда Боро из Гейнсборо.

Сэр Томас ликовал. Исполнились его надежды — свершилось то, ради чего он трудился все эти годы. Свекор ходил по дому надутый как петух и требовал, чтобы все обращались к нему «милорд».

— Когда-нибудь ты унаследуешь мой титул, мальчик, — говорил он Эдварду, хлопая его по спине. — Ты станешь пэром королевства, а после тебя — твой наследник. — Он бросил на сына многозначительный взгляд.

— Я горжусь вами, сэр, — отозвался Эдвард, игнорируя колкий намек.

Все хором облегченно вздохнули, когда новоявленный лорд Боро отбыл в Лондон.

— Не ждите меня на Рождество, — сказал он своей леди, когда та подавала ему при отъезде стременной кубок. — Я не знаю, сколько времени будет заседать парламент, и не против поучаствовать в каком-нибудь пире при дворе.

Когда он ускакал, атмосфера в доме стала легче. Они прекрасно встретили Рождество. Йольское бревно потрескивало в очаге, гирлянды из зеленых ветвей источали аромат, наполнявший дом ощущением праздника. Вся семья собралась за столом; они пировали, пели, танцевали и веселились. Играли в жмурки, прятки и «драконью пасть»^[3], а в день Святого Стефана ездили верхом на охоту, и Кэтрин, делая это, нарушила запрет лорда Боро. Дети смеялись и шалили, как никогда, даже леди Бург участвовала в общем веселье и выглядела гораздо спокойнее.

Кульминацией праздничных торжеств стала Двенадцатая ночь. Приготовили традиционный пирог, в который запекли горошину и боб. Все юные участники праздника молились о том, чтобы им достался кусок с сюрпризом и они, став королем и королевой вечера, получили власть над остальными. Вожделенные куски получили брат Эдварда Генри и его сестра Агнес, но главенствовал на пиру Генри. Он затеял игру в фанты и заставлял всех делать глупейшие вещи. Кэтрин пришлось простоять пять минут неподвижно, как статуя, а вся компания пристально следила, не шевельнется ли она. Кэтрин не шелохнулась. Потом настал черед Эдварда, и ему было велено залезть под каждый стол и проползти под ним во всю длину. Исполняя приказание, тот попутно щекотал всем сидевшим ноги, вызывая смех и визг.

Затем Генри подозвал управляющего и приказал поцеловать самую красивую женщину в зале. Бедняга смутился; при обычных обстоятельствах женщины из семьи хозяина были для него недосягаемы. Но все сестры Эдварда строили ему глазки, так как он был красивый парень, и даже леди Бург подхихикивала. После довольно продолжительной паузы управляющий подошел к ней позади стола, наклонился и жадно поцеловал в губы. Леди Бург порозовела от волнения, а все покатывались со смеху, пока не заметили лорда Боро. В накидке и сапогах тот стоял в дверях и наблюдал за ними с громовым выражением на лице.

— Что это такое, мадам?! — взревел сэр Томас.

Управляющий побледнел, а леди Бург стала совсем серой. Муж прошагал к ней и схватил за запястье, поднимая со стула.

— Милорд! Прошу вас… — запинаясь, пролепетала она.

— Это была всего лишь шутка, сэр! — крикнул Эдвард. — Мы играли в фанты. Генри — царь Горох, и он приказал нашему доброму управляющему поцеловать самую красивую леди в зале. Естественно, он выбрал матушку. В этом нет ничего дурного.

«Неужели, — подумала Кэтрин, — лорд Боро ни разу в жизни не видел таких праздничных забав?» Насколько она могла судить по рассказам матери, при дворе развлекались не менее буйно. Он наверняка знал, что это было безобидное дурачество и его жена ни в чем не повинна, но сэр Томас остался верен себе и углядел в происходящем нечто греховное. Продолжая сжимать запястье леди Бург в своей железной руке и не обращая внимания на ее протесты, он вытащил бедняжку из зала. Все слышали затихающие вдали крики и визг.

За столом наступила ошалелая тишина. Менестрели прекратили игру. Несколько девочек и Генри плакали. Управляющий с красным лицом поспешил позвать слуг, чтобы убрали со столов. Никто не пытался продолжать пир.

Грум лорда Боро распахнул дверь и обратился к Эдварду:

— Сэр, хозяин желает, чтобы вы, мистресс Кэтрин и все юные джентльмены и леди безотлагательно явились к нему в главный покой.

Дети лорда Боро все как один встали, чтобы исполнить приказание отца, и торопливо, с дурными предчувствиями, затопали к нему. На какой-то безумный момент Кэтрин задумалась: интересно, а как он отреагирует, если она откажется идти вместе со всеми, наверняка ведь грядет очередная омерзительная сцена. Однако она уже достаточно долго прожила в Гейнсборо и понимала: последствия такого поступка будут весьма и весьма неприятными.

Войдя в главный покой, Кэтрин ужаснулась, увидев бедную леди Бург стоящей на коленях на молитвенной скамье; по щекам ее лились слезы, а сэр Томас, кипевший от ярости, гнул свой кнут. Дети хором ахнули.

— Джентльмены, леди! — пролаял он. — Я вызвал вас сюда, чтобы вы посмотрели, как муж поучает жену, которая опозорила его своим развязным поведением. Смотрите и вынесите из этого моральный урок: вы мальчики, учитесь, как руководить женой, а вы, девочки, запомните, что жена должна быть вне всяких подозрений.

Когда он грубо задрал своей жене юбки и поднял кнут, Кэтрин отвернулась, кипя от негодования. Она сама не догадывалась, что способна испытывать такую ярость. Ей потребовалось напрячь все душевные силы, чтобы не кинуться к свекру и не вырвать у него из рук кнут. Но нет, на такое ее не хватило, однако она не станет смотреть, как он бьет свою несчастную жену; этого удовольствия она ему не доставит. Кэтрин опустила глаза, вздрагивая от каждого крика и всхлипа леди Бург. Двенадцать раз этот зверь хлестнул ее по заду, бесстыдно выставленному напоказ перед детьми, в ужасе таращившими на все это глаза. Неужели он не уважает собственную жену? Как, по его представлениям, после такого унижения сможет она проявлять свою материнскую власть над детьми?

Наконец экзекуция закончилась. Леди Бург согнула плечи и с плачем оперлась на молитвенную подставку. Лорд Боро твердым шагом вышел из комнаты, а Анна и Маргарет, старшие девочки, поспешили утешить мать и повели ее в постель.

— Если мы и научились сегодня чему-нибудь, — буркнула Кэтрин Эдварду, — так это тому, что ваш отец — садист.

Эдварда трясло.

— Я помню, как он делал это с ней и раньше, когда мы были маленькие. Тогда у него вообще не было никакой причины.

— У него и сейчас не было причины! — со злостью возразила Кэтрин, когда следом за подавленными юными Бургами и их матерью они вышли из зала.

Эдвард закрыл дверь их комнаты и сел у очага:

— Значит, вы не поняли? Мы все знали. Мать и управляющий… Это тянется уже какое-то время. Никто не винит ее. Мы за нее радовались, потому что знаем, как трудно ей жить с нашим отцом. И он тоже знал. Вот почему решил преподать всем урок на ее примере. Он ее не любит, она просто его собственность, и ни один мужчина не должен прикасаться к ней.

— Я не знала, — сказала Кэтрин, думая, как хорошо скрывала свою любовную связь леди Бург. — Они на самом деле любовники?

— Сомневаюсь. Она такая робкая, что едва ли осмелилась бы рискнуть.

— Я бы хотела, чтобы кто-нибудь дал ему отпор! — кипела негодованием Кэтрин.

— Понимаю, вас подмывает сделать это, но не надо, прошу! — уговаривал ее Эдвард.

— Я не хочу жить под крышей этого дома! — заявила она ему.

Он покачал головой:

— Я тоже. Но у него есть и другие дома. Для нас было бы хорошо, если бы мы завели свое хозяйство. Это помогло бы нам, вы понимаете…

— Вам пойдет на пользу, если вы избавитесь от постоянного контроля и давления со стороны отца, — сказала Кэтрин. — Вы поговорите с ним?

— Когда все немного успокоится, я поговорю.

— Обещайте мне! — потребовала Кэтрин. — Я не хочу жить здесь ни мгновения дольше, чем это необходимо.

Ответ был — нет. Все еще пребывая в дурном настроении, а это означало, что все в доме жили под грозовой тучей, лорд Боро спросил: с чего бы ему тратить деньги на устройство для сына отдельного хозяйства, когда тот прекрасно может и дальше жить в комфорте под одной крышей со всей семьей. Чего ему не хватает? У Эдварда не хватило храбрости прямо объяснить отцу свое желание жить отдельно от него, но он продолжал просить, из раза в раз получая отказ.

— Он думает, это вы меня настраиваете, — сказал Эдвард Кэтрин, когда они гуляли с собаками по парку.

— Так и есть! — воскликнула она. — Вы считаете, его удастся уговорить?

— До сих пор такого не случалось, — признал Эдвард.

Однако он не оставил попыток и всю ту тревожную весну заводил с отцом разговоры о желании жить своим домом так часто, как только осмеливался, правда ничего не добился.

— Нужно сменить тактику, — решила Кэтрин.

Она написала матери, рассказала ей все — даже, да простит ее Бог, о проблеме Эдварда, — и умоляла помочь. Сказала, что боится проявлений насилия со стороны лорда Бурга. Он уже сломил дух своей жены, и дети его запуганы. Кэтрин ни за что на свете не хотела расстраивать мать, но сейчас больше, чем когда-либо, ей была необходима ее спокойная уверенность и сила.

Ответ не заставил себя ждать.

Я еду навестить тебя. Я сообщила об этом лорду Боро, не упомянув о том, что узнала от тебя. Ничто не заставит меня провести ночь под его крышей, но мое поместье Молтби находится в восемнадцати милях от Гейнсборо, и я остановлюсь там. Если понадобится, вы с Эдвардом можете составить мне компанию, но надеюсь, до этого не дойдет.

Скорее бы мать приехала. Они не виделись уже много месяцев. Кэтрин продолжала сильно скучать по ней и считала дни до желанной встречи.

Тем временем Кэтрин и Эдвард поехали в Стэллингборо, взяв носилки, так как туда был день пути. Одним из многочисленных друзей лорда Боро в этом графстве был сэр Уильям Аскью, служивший королевским сборщиком налогов. Несмотря на свою непопулярность в связи с занимаемой должностью, сэр Уильям слыл человеком радушным и предложил Эдварду взять с собою Кэтрин, чтобы погостить в его прекрасном поместье.

— Мои дети будут рады познакомиться с вами, — сказал он.

И они поехали. К счастью, обнаружилось, что более молодые Аскью столь же милы и приветливы, как и их отец. За вкуснейшим обедом сэр Уильям, поддавшись на уговоры гостей, рассказывал о своих поездках ко двору, о короле, хотя в этом отношении проявлял осторожность. Кэтрин даже показалось, что он недолюбливает своего соверена.

Из пяти очаровательных детей сэра Уильяма больше всех Кэтрин понравилась девятилетняя Анна, умненькая девочка, которая, казалось, испытывала жажду к знаниям и любила задавать вопросы. Кэтрин искренне захотелось, чтобы Анна Аскью посещала уроки в Гейнсборо. Она наверняка оживила бы там обстановку. Даже лорд Боро был бы впечатлен. И опять Кэтрин невольно соотнесла свои мысли с мнением свекра!

Ночевали они в спальне для гостей, и Кэтрин приснился кошмарный сон. Перед глазами у нее все время стояло лицо Анны; рот у девочки был разинут в беззвучном крике, волосы на голове горели. Это было так ужасно, что Кэтрин, вскрикнув, проснулась и резко села в постели.

— Что случилось, дорогая? — пробормотал Эдвард, тоже подскочив.

— Мне п-приснился ж-жуткий сон, — запинаясь, проговорила она и содрогнулась при воспоминании о нем. — О Господи!..

— О чем он был? — спросил Эдвард, крепко обнимая ее. — И не говорите «ни о чем», потому что вы явно расстроены.

Кэтрин рассказала, стыдясь открывать мужу, на что способен ее разум, и почувствовала в темноте, как напряглось его тело.

— Во сне она выглядела старше, но это точно была она. Молюсь, чтобы это не был дурной знак. Она такое милое дитя. Только бы с ней не случилось ничего плохого.

— Это был всего лишь сон, — утешал ее Эдвард. — Только суеверные дураки видят в снах предзнаменования. Выбросьте это из головы.

Хороший совет, но неисполнимый. Аскью наверняка удивились, что не так с их гостьей, когда она при прощании со слезами на глазах крепко обняла Анну. А воспоминания о ночном кошмаре не оставляли ее еще много дней. Кэтрин не могла отделаться от навязчивых мыслей о нем.

Мать приехала в июне. Одетая в дамаст и в дорогих украшениях, она выглядела истинной леди до кончиков ногтей. Лорда Боро приветствовала надменно, как и подобает той, кто служит королеве. Только мать не знала о презрительном отношении хозяина Гейнсборо к королеве Екатерине; кроме того, ему было известно, что та в опале при дворе. Однако повел он себя так, будто потакает матери во всем. Кэтрин проигнорировала эту его лицемерную любезность. Она была поглощена радостью, что снова оказалась в материнских объятиях, и купалась в ее утешительном спокойствии. «Мать все исправит», — думала Кэтрин.

Правила вежливости были соблюдены. Лорд Боро устроил великолепный обед в главном зале и даже нанял ансамбль музыкантов из Линкольна, чтобы порадовать гостью. Разговор за столом велся только о приятных вещах — новости о Великом деле короля предусмотрительно не обсуждались — и проблемах управления большим поместьем. Только после того, как унесли недоеденные фрукты и круговую чашу, мать обратилась к лорду Боро и с улыбкой сказала:

— Можем мы поговорить приватно?

Кэтрин и Эдвард потихоньку переглянулись.

Как мать добилась этого, супруги никогда не узнали, потому что после она сказала: им незачем знать. Однако спустя добрый час они с лордом Боро появились из маленькой гостиной, и лорд сказал Кэтрин и Эдварду довольно любезным тоном, мол, следуя совету леди Парр, он решил, что им нужно обзавестись собственным домом. Незадолго до этого ему предложили занять пост управляющего поместьем Киртон в Линдси вместе с Эдвардом, и в его распоряжении там находится «скромный дом», как он выразился.

Кэтрин хотелось кинуться к матери и заключить ее в объятия, но она сдержалась и вместо этого поблагодарила свекра за доброту и щедрость так мило, как только могла. Эдвард уже много месяцев не выглядел таким счастливым, и за это она тоже испытала глубокую благодарность. Если Господу будет угодно, когда они станут жить одни, может, и их брачные отношения наладятся. А быть хозяйкой собственного дома — это просто восхитительно! Кэтрин не сомневалась, что справится. Ей почти восемнадцать, и она многому научилась у матери и леди Бург.

— Киртон — прекрасное поместье, — сказал Эдвард.

Он был знаком со всем, что принадлежало семье, так как отец привлекал его к управлению поместьями.

— Мне там понравится, — оживленно ответила Кэтрин, радуясь своей удаче. — Это далеко отсюда?

Ей хотелось знать, сможет ли лорд Боро появляться на ее пороге каждые несколько дней?

— В двадцати милях к северу, в Уолдсе, — ответил Эдвард с заговорщицкой улыбкой.

— Нам нужно завершить кое-какие формальности, — продолжил лорд Боро, — и внутри дом в плачевном состоянии. Мне придется послать туда столяров и маляров, чтобы отремонтировать и подновить его. Сад тоже нуждается во внимании. Кэтрин, вы с Эдвардом сможете взять отсюда кое-какую мебель, и я дам вам денег на покупку необходимого.

Боже, мать прекрасно справилась со своей задачей! Она стояла и благосклонно улыбалась. Кэтрин снова захотелось крепко обнять ее.

Теперь Кэтрин не так сильно расстроили отъезд матери и необходимость жить в Гейнсборо, пока дом в Киртоне ремонтируют, ведь они уедут отсюда, как только все будет готово, отправятся в новую жизнь. Ей было больно покидать леди Бург и детей, но, может, после вмешательства матери лорд Боро станет к ним добрее. Определенно, в течение последних нескольких недель, проведенных в Гейнсборо, он был так же обходителен с Кэтрин, как до свадьбы.

Ясным октябрьским днем молодые супруги отправились на север, в Киртон. Нагруженные домашними вещами повозки тянулись следом. Дорога петляла и была изрыта высушенными солнцем колеями; зимой по ним, наверное, не проехать, но, если это удержит лорда Боро подальше от них, тем лучше. Они не жаловались на трудности пути. Сердца их парили, головы у обоих кружились от радостных ожиданий, и оба не разочаровались. Когда Эдвард и Кэтрин поднялись на вершину покатого холма, откуда открывался вид на Уолдс и Киртон, и Кэтрин впервые увидела усадебный дом, то разинула рот от восторга. Здание из светлого камня с зубчатыми стенами, крытое черепицей, имело два крыла с треугольными фронтонами и высокими стрельчатыми окнами. Его окружали зеленые лужайки и большие деревья. Быстро спешившись и кивнув конюху, чтобы присмотрел за лошадьми, они бросились внутрь и стали носиться по дому, как двое возбужденных радостью детей, вскрикивая от удивления при виде того, какие просторные в нем комнаты, и восхищаясь свежевыкрашенными стенами, натертыми полами и огромными каминами. В спальне они обнялись.

— Здесь мы начнем все с начала, Кэтрин! — сказал Эдвард и поцеловал жену. — Я обещаю, что теперь стану для вас хорошим мужем.

И он выполнил обещание. Вдали от подавляющего влияния отца и тяжелой обстановки Гейнсборо Эдвард стал спокойнее, и они снова сумели познать физическую близость. Кэтрин понадеялась, что в колыбели, которую она, поддавшись оптимизму, захватила с собой из дома свекра, скоро будет лежать наследник Эдварда. Как обрадуется лорд Боро! «Нет, — укорила она себя, — хватит соизмерять свою жизнь с тем, понравится ли это свекру!»

Два раза у нее не наступали месячные, и Кэтрин стала уже надеяться, что Господь в конце концов внял ее молитвам. Небесам известно, она часто взывала к Нему. В Киртоне не было молельни, только молитвенный поставец, так что Кэтрин ездила в приходскую церковь, и люди привыкли видеть ее там стоящей на коленях перед алтарем прямо на выложенном плитками полу. Жители деревни хвалили юную леди за набожность и благие дела. Она провела в этой местности чуть больше года, а они успели всем сердцем принять обоих супругов Бург.

Кэтрин преклонила колени в пустом нефе и сосредоточила взгляд на статуе Мадонны с Младенцем, которая стояла в алтаре рядом с Распятием.

— Святая Матерь, — тихо проговорила она, — прошу, заступись за меня, чтобы я смогла выносить ребенка.

Вдруг ей пришла в голову мысль, что обращение напрямую к Господу может быть более плодотворным. Обязательно ли посредничество Его Матери или одного из святых? Общаться с самим Господом должно быть просто, но нет. Мирянам приходится полагаться на священников и всю церковную иерархию: только духовные лица могли истолковать для них Писание, к тому же оно на латыни и по большей части непонятно простым людям. Такое ощущение, что Церковь специально воздвигла преграды между людьми и Богом, и кто она такая, обыкновенная молодая женщина, чтобы выражать недовольство этим? Но ведь она тоже дитя Божье, и у нее есть душа, требующая защиты; юношеские убеждения Кэтрин расшатывались, и она уже не была уверена, что стоит на верном пути к спасению.

В сомнениях вернулась Кэтрин к молитве, осмелившись просить самого Создателя об исполнении своего самого заветного желания и надеясь, что тем не прогневает Его.

Отношения с лордом Боро, поддерживаемые на расстоянии, стали гораздо лучше. Дом в Киртоне оказался тихой гаванью, где царили домашний уют и покой. Если Эдвард так и не мог освоиться окончательно с ролью мужа, Кэтрин не роптала. Они нравились друг другу и стали добрыми друзьями. Такой союз был несравненно лучше, чем тот, в котором томилась и страдала леди Бург. Но венцом их счастья, конечно, стал бы ребенок.

Беспокоилась Кэтрин только о матери, которая решила остаться на службе у королевы вместе с Анной даже после того, как ее милость прошлым летом была удалена от двора. Теперь королева Екатерина жила в поместье Мор в Хартфордшире, ранее принадлежавшем кардиналу Уолси. Служили ей, как прежде, но на оставшихся при ней слуг король смотрел с подозрением, и над их головами сгущались тучи. Кэтрин могла только аплодировать матери, которая осталась верна своей госпоже, но тем не менее предпочла бы, чтобы та самоустранилась. Дядя Уильям наверняка мог получить для нее место у леди Анны. Он посодействовал тому, чтобы Эдвард Сеймур обеспечил пост при дворе закончившему учебу Уиллу, и теперь оба они — дядя и брат — были в большом фаворе у короля. Слава Богу, упрямая материнская верность королеве не повлияла на это. Но как знать. Король в последнее время отличался непостоянством, как она слышала, и мог лишить своей милости любого по мимолетному капризу. Ну почему мать и Анна не вернулись в Рай-Хаус! Но, может, не стоит корить свою родительницу, — упрекнула себя Кэтрин; вероятно, та знает, что делает, поступая так, как велит ей совесть.

В начале декабря, когда Кэтрин занималась радостными приготовлениями ко второму Рождеству в Киртоне, ей доставили письмо, надписанное элегантным почерком Анны.

«Дорогая сестра, у меня тяжелые вести» — так начиналось это послание. Кэтрин читала дальше, не в силах поверить. Мать умерла. Началось все с простуды, но потом болезнь перешла на легкие, и никто, даже личный врач королевы, не смог ее спасти.

Она ушла безвозвратно. Ее жизнь в этом мире теперь — закрытая книга. Ей было всего тридцать девять, еще рано умирать. Кэтрин не могла осознать случившегося; реальность смерти самого близкого человека потрясла ее слишком сильно. Она знала, что мать пребывает с Господом и нужно радоваться за нее, но как ей жить теперь, чем заполнить пустое место в сердце, прежде занятое матерью?

Кэтрин встала на колени посреди разложенных на полу подарков.

— Святая Мария, Матерь Божья, молись за нас, грешных, ныне и в наш смертный час, — произнесла она. — О Господь, даруй ей вечный покой. Милостивый Отче, услышь наши молитвы и утешь нас. — По щекам ее лились слезы. — О мама! — возопила Кэтрин.

В таком положении и застал ее вбежавший в комнату Эдвард.

Немного успокоившись, Кэтрин перечитала письмо Анны. Сестра сообщала: королева Екатерина была очень добра и сказала, что та может оставаться при ней сколько хочет. Ценя это благодеяние, Анна тем не менее призналась, что хотела бы уехать из Мора. Там было очень грустно, и тоска ее увеличилась вдвойне со смертью матери. Она не отказалась бы служить при дворе леди Анны, но чувствовала, что, позволяя себе мечтать об этом, предает королеву и память матери. Бедная Анна! В шестнадцать лет вполне естественно стремиться к радостям жизни. А какие радости могут ждать ее на службе у опальной королевы?

Уилл и дядя Уильям присутствовали на погребении. Мать положили рядом с отцом, в капелле Святой Анны монастыря Черных Братьев. Кэтрин провела целый день в церкви, молясь об упокоении ее души. Вскоре после этого дядя Уильям прислал посылку. Внутри Кэтрин нашла крестильную пелену королевы и семнадцать украшений, завещанных ей матерью. Когда блестящие вещицы высыпались из бархатного мешочка, Кэтрин с болью в сердце узнала любимое кольцо матери — с ромбовидным бриллиантом в оправе из черной эмали. Там были еще подвески, пара гранатовых браслетов, а также миниатюра с изображением короля и королевы — красивые вещи, которые рад был бы получить любой, но Кэтрин отдала бы их все за возможность вернуть мать.

Дядя Уильям написал, что Мод завещала деньги на основание школ и приданое для самых бедных девушек из числа своих многочисленных родственниц. Это был типичный для нее поступок, она всегда отличалась добротой. Кое-какие украшения мать оставила и своей невестке Энн Буршье, но их передадут ей лишь после того, как будет доведен до окончательного заключения ее брак с Уиллом. Читая это, Кэтрин удивленно вскинула брови. Энн, вероятно, уже исполнилось четырнадцать, и она вполне могла бы разделять ложе с мужем. Но, очевидно, они пока так и не начали жить вместе. Уилл никогда не упоминал о ней в письмах, и у Кэтрин сложилось впечатление, что он вполне доволен жизнью вдали от своей суженой. Брат и самой Кэтрин теперь казался таким же далеким, как Рай-Хаус. Ей очень хотелось бы находиться рядом с ним и дядей в столь горестное время. Это было бы так утешительно. Но на дорогах в ту пору стояла непролазная грязь, и поездка превратилась бы в тяжелое испытание.

Сестру Кэтрин тоже жаждала увидеть. Анна сообщила ей в письме, что король решил поучаствовать в ее судьбе и отныне является ее законным опекуном. Это принесет ей пользу, и ему тоже, ведь теперь она может рассчитывать, что король организует для нее достойный брак, хотя сама Анна предпочла бы иметь опекуном дядю Уильяма, не такого страшного, как король. Полученные от сестры известия снова навели Кэтрин на мысль о том, как сильно зависят молодые женщины от соизволений могущественных мужчин.

Эдвард был просто чудо. Он не упрекал Кэтрин за то, что она слишком много плачет, в отличие от священника в церкви. Всегда оказывался рядом, когда Кэтрин хотелось поговорить, развлекал ее бесконечными играми в карты или в кости. Трагедия сблизила их, и Кэтрин каждый день благодарила Бога за то, что Он послал ей такого замечательного мужа.

Однако все эти огорчения возымели свое действие. Робкая надежда, расцветавшая в ее теле, зачахла от страданий и вышла из нее с тяжелым кровотечением и болью. Эдвард даже не знал, что она ждала ребенка, — Кэтрин не успела ему сказать, — и был потрясен.

— У нас будет другой малыш, вот увидите, — утешал он ее, баюкая в объятиях. — Мы сделаем другого.

И Эдвард пытался, с обычной старательностью исполнял свой супружеский долг, но ничего не получалось. Очевидно, Господь не предусмотрел для Кэтрин такого утешения. Может, Он злился, что она осмелилась обращаться к Нему напрямую? Или просто знал, что для нее будет лучше? Не стоит ей подвергать сомнениям Его волю.

Глава 6

1533 год

Эдвард очень обрадовался, когда его назначили мировым судьей. Произошло это, разумеется, благодаря влиянию отца, тем не менее он намеревался оправдать оказанное доверие личными заслугами. Ему было двадцать пять, и он постепенно обретал вес в графстве.

На Богоявление, облаченный в новую черную мантию из мягкой шерстяной ткани и шляпу с брошью на полях, Эдвард присутствовал на заседаниях квартальной сессии суда в Линкольне, и на Пасху тоже. За последние годы он возмужал и стал настоящим красавцем, а судейская мантия придавала ему весьма солидный вид. Кэтрин махала рукой вслед мужу, надеясь, что они скоро увидятся вновь. Она будет скучать по нему, ведь он стал ей очень дорог.

Вернулся Эдвард меньше чем через неделю — бледный и в лихорадке, лежа в нанятых одним знакомым судьей носилках. Кэтрин помогла ему войти в дом и лечь в постель. Она сидела рядом с неподвижным супругом и обтирала его горячий лоб влажным полотенцем.

— Не умирай! Прошу, не умирай! — взывала к нему Кэтрин. — Милостивый Боже, спаси его ради меня!

Не теряя времени, Кэтрин вызвала врача из Сканторпа. Ожидая его появления, она приготовила настой из буковицы с полынью и дала выпить Эдварду. Вскоре после этого, когда дыхание больного стало поверхностным и затрудненным и он уже с трудом узнавал ее, Кэтрин поняла, что нужно послать за лордом и леди Боро, и отправила гонца в Гейнсборо на самом быстром скакуне. Потом позвала священника и вернулась к бдению у постели мужа, держа его за руку и желая всем сердцем, чтобы он выжил. Господь не может быть таким жестоким, чтобы забрать у нее еще и Эдварда. Она потеряла мать, нерожденного ребенка, и боль от этих утрат еще не утихла.

Врач приехал, осмотрел больного и покачал головой.

— Необходимо чудо, — сказал он, кладя руку на плечо Кэтрин. — Вы должны приготовиться, мистресс.

Она не чувствовала ничего, кроме страха и изумления. Этого не может быть!

Священник исполнил последние обряды над безучастным ко всему, тяжело дышавшим Эдвардом; лицо больного посерело, губы стали синими. Кэтрин опустилась на колени у его постели и молилась горячо, как никогда в жизни. Когда она наконец перевела взгляд на мужа, тот издал хриплый вздох и затих.

Кэтрин встала, онемев от потрясения. Эмоций не было никаких, только сильнейшее недоумение.

Позже в тот же день в Киртон прибыл лорд Боро с супругой. Он взял на себя заботы о похоронах. На леди Боро было больно смотреть. Ее муж, хотя и сбитый из более прочного материала, тоже с трудом сдерживал свои чувства. Он потерял старшего сына. Это тяжелый удар для любого мужчины.

Священник старался утешить их всех, призывал не подвергать сомнениям Господню волю, но благодарить за подаренную Эдварду жизнь и молиться о переходе души усопшего через Чистилище. Пока он говорил, Кэтрин осознала, что вообще не верит в существование такого места, как Чистилище, и удивилась самой себе.

Стоя рядом с семейством Бург у открытого фамильного склепа в церкви Святой Троицы в Гейнсборо, она думала только о том, что всего две недели назад Эдвард мечтал о поездке в Линкольн и накануне его отъезда они любили друг друга. Месячные наступили, как обычно, значит надежды на ребенка не было. Теперь наследником стал брат Эдварда Томас.

Кэтрин не плакала. Она постаралась исполнить наказ священника и не горевать, потому что сомневаться в мудрости Господа — это грех. Эдвард обрел вечную жизнь, и когда-нибудь они воссоединятся во Христе.

Вернувшись в Гейнсборо в носилках с леди Бург и Элизабет Оуэн, женой Томаса, Кэтрин присоединилась к родне и гостям за поминальной трапезой и почувствовала некоторое утешение от мысли, что, не достигнув еще двадцати одного года, стала довольно обеспеченной вдовой. А значит, обрела независимость и могла распоряжаться своей судьбой самостоятельно. Она надеялась, что лорд Боро сообщит ей о финансовых распоряжениях, которые он сделал на ее счет. Ждать пришлось недолго. Когда участники похорон разъехались, свекор сел рядом с Кэтрин за стол на помосте и сказал:

— Я распорядился о передаче вам вашего приданого. Вы получите поместья Окстед и Оллингтон в Кенте, а также Уэстклифф — в Эссексе. Кроме того, я отписал вам доходы от двух своих имений в Суррее и одного в Кенте. Мой поверенный пришлет вам документы и ключи от домов.

— Благодарю вас, милорд, — сказала Кэтрин, радуясь, что теперь свободна от обязательств по отношению к этому человеку. — Вы проявили большую щедрость.

— Скоро я уеду ко двору, — продолжил лорд Боро. — Вы слышали, что леди Анна объявлена королевой?

Кэтрин в изумлении уставилась на него. В последнее время она была так занята, так погружена в свои проблемы, что новости из мира за пределами Киртона проходили мимо нее.

— Папа даровал развод?

— Полагаю, что да. Король женился на ней тайно. Ходит много слухов о том, когда это случилось, потому что леди Анна явно ждет ребенка. Важно то, что теперь у нас королева, стоящая за реформы, и я, по крайней мере, рад служить ей. Меня назначили ее камергером.

Это очень высокая честь. Без сомнения, король или леди Анна были наслышаны о реформаторском рвении лорда Боро. Несмотря на это, Кэтрин подумала и о несчастной старой королеве, изгнанной от двора и наперекор ее воле лишенной прежнего положения. Как переживала бы мать! Хорошо, что она не увидела этих дней.

— Я рада за вас, милорд, — сказала Кэтрин.

Лорд Боро склонил голову:

— Этот брак может стать ответом на наши молитвы. Будем надеяться, в Англии скоро появится принц, в котором она так нуждается. — Потом он прищурил глаза и спросил: — Когда вы уезжаете?

Вздрогнув, Кэтрин поняла: он рассчитывает, что она покинет Киртон, хотя сама намеревалась пока остаться там и еще не построила никаких альтернативных планов. Вдруг ей стало ясно, что она больше не нужна Бургам. Без детей, которые приковали бы ее якорем к семье, присутствие рядом с ними вдовы покойного сына было избыточным.

— Я пока не думала об этом, — пролепетала Кэтрин. — Когда вы хотите, чтобы я уехала?

— Это не к спеху, но мы хотели бы, чтобы Томас с женой перебрались в Киртон, как только это станет возможно.

— Тогда я постараюсь подготовиться к отъезду как можно скорее, — сказала Кэтрин.

— А я позабочусь о том, чтобы мой поверенный побыстрее управился со всеми вашими делами, — поддержал ее рвение лорд Боро.

Примечания

1

Сэр Томас намекает на короля Ричарда III (1452–1485), который был последним правителем из династии Йорков.

2

Защитник Веры — титул, полученный Генрихом VIII от папы Льва X за издание в 1521 году богословского трактата «В защиту семи таинств», где в противовес идеям Мартина Лютера, лежавшим в основе Реформации, поддерживались папская власть, индульгенции, отпущение грехов и семь таинств. Титул был отозван папой Павлом III, а сам король отлучен от Католической церкви за разрыв отношений с Римом и объявление себя главой Англиканской церкви. В 1544 году английский парламент стал именовать Защитником Веры короля Эдуарда VI как охранителя англиканской веры от католицизма.

3

«Драконья пасть» — святочная игра, в которой нужно хватать изюминки, высыпанные на блюдо с горящим спиртом, будто из пасти огнедышащего дракона.