Я знаю, кто ты

Элис Фини, 2018

Эйми Синклер – успешная актриса, которая никогда не снимает маску. Никто не знает, какова ее подлинная сущность. Кроме одного человека. Он подбрасывал ей записки, содержащие всего четыре слова: «Я знаю, кто ты». Он подписывался именем, которое Эйми старалась забыть. Он знает все ее слабости и уязвимые места. И когда муж Эйми бесследно исчезает, она становится абсолютно беззащитной. Теперь ей предстоит найти в себе внутреннюю силу. Этот триллер искусно сплетает тонкий психологизм и увлекательный сюжет, доказывая, что захватывающей может быть не только интрига, но и эволюция человеческой души.

Три

— Миссис Синклер? — говорят на другом конце провода.

Мне кажется, что голос доносится издалека, что колл-центр банка стал еще дальше, чем раньше, и я не могу ответить. Мне конец. Кажется, я потеряла счет времени. Я словно качусь вниз по склону со страшной скоростью, и мне не за что ухватиться.

Наверно, если бы я сходила в банк и закрыла наш счет, я бы об этом помнила.

Стук в дверь. Я кладу трубку и бегу открывать, сама себе наступая на пятки. Я не сомневаюсь, что за дверью меня ожидает Бен и логичное объяснение происходящего.

Я ошибаюсь.

На пороге стоят мужчина средних лет и молодая девушка. Оба они одеты в дешевые костюмы. Он выглядит как завсегдатай низкопробных пивнушек, а она — как девочка, примерившая одежду старшей сестры.

— Миссис Синклер? — спрашивает она, сдабривая мое имя своим шотландским акцентом.

— Да? — я гадаю, не ходят ли они по домам, предлагая какой-нибудь товар, например стеклопакеты или бога, или, еще того хуже, не журналисты ли они.

— Я инспектор уголовной полиции Алекс Крофт, а это — сержант Уэйкли. Вы звонили по поводу своего мужа, — добавляет она.

Инспектор? Она выглядит как школьница.

— Да, звонила. Проходите, пожалуйста, — отвечаю я, тут же забывая их имена и звания. У меня так гудит голова, что мозг не в состоянии обработать дополнительную информацию.

— Спасибо. Мы можем с вами где-нибудь присесть? — спрашивает она, и я на автомате, словно в трансе, веду их в гостиную.

Ее миниатюрная фигурка запакована в неприглядный брючный костюм черного цвета. Из-под пиджака виднеется белая блузка. Все это вместе, действительно, напоминает школьную форму. У нее простое, но миловидное лицо без капли косметики, а тусклые волосы до плеч выглядят такими прямыми, как будто она прогладила их заодно с одеждой. Вся она — воплощение чистоты и редкостной опрятности. Наверное — приходит мне в голову, — она работает недавно. Может быть, он ее обучает. Я не ожидала, что ко мне на порог заявятся сотрудники уголовной полиции. Обычный полицейский — возможно, но не они. Интересно, чем я заслужила такое внимание, гадаю я и со страхом отмахиваюсь от возможных ответов, приходящих в голову.

— Итак, ваш муж исчез, — переходит она к делу, когда я сажусь напротив.

— Да.

Она молчит и смотрит на меня, как будто ждет, что я скажу что-то еще. Я смотрю на него, потом снова на нее, но он кажется не особо разговорчивым, а она продолжает сидеть с тем же выражением лица.

— Простите, я не знаю, как это обычно происходит, — говорю я, уже начиная волноваться.

— Например, для начала вы можете нам рассказать, когда видели мужа в последний раз.

— Так… — я задумываюсь на секунду.

Я помню спор на повышенных тонах, его руки у себя на горле. Помню, что он говорил и что делал. Я замечаю, что полицейские обмениваются взглядами и молчаливыми наблюдениями, и вспоминаю, что нужно ответить на вопрос.

— Извините. Я сегодня не спала. Я видела его позавчера вечером. И я должна вам еще кое-что рассказать.

Она подается вперед.

— Кто-то снял все деньги с нашего общего счета.

— Ваш муж? — спрашивает она.

— Нет, кто-то… другой.

Она хмурится, и на ее лбу, только что абсолютно гладком, проступают привычные морщины.

— А много там было денег?

— Около десяти тысяч фунтов.

Она поднимает аккуратно выщипанную бровь.

— Я бы сказала, немало.

— Еще, я думаю, вам следует знать, что пару лет назад меня преследовала какая-то женщина-сталкер. Мы поэтому сюда переехали. У вас должны быть записи, мы тогда обращались в полицию.

— Маловероятно, что эти события связаны, но мы обязательно это учтем. — Странно, что она так легко отмахивается от факта, который может оказаться важным. Она снова откидывается на стуле, продолжая хмуриться. Раз появившись, морщины прочно обосновались у нее на лбу. — Когда вы звонили нам вчера вечером, вы сообщили сотруднику, с которым разговаривали, что все личные вещи вашего мужа на месте. Это так? Его телефон, ключи, кошелек, даже обувь?

Я киваю.

— Вы не возражаете, если мы немного осмотримся?

— Конечно, делайте, что нужно.

Я следую за полицейскими по дому, хотя не уверена, что так можно. Они молчат, по крайней мере, ничего не произносят вслух, но я замечаю, что между ними происходит беззвучный диалог, обмен взглядами. Они осматривают комнату за комнатой. Каждая наполнена воспоминаниями о Бене, и кое-что я предпочла бы забыть.

Пытаясь вспомнить точный момент, когда наши отношения начали разваливаться, я понимаю, что это случилось задолго до того, как я получила свою первую роль в кино и отправилась в Лос-Анджелес. Это произошло здесь, дома. Меня не было несколько дней, я уезжала на съемки в Ливерпуль. Небольшая роль в драме для BBC, ничего особенного. Я вернулась ужасно уставшей, но Бен уговаривал меня пообедать в ресторане и, когда я хотела отказаться, сделал предупреждающее лицо. Одеваясь перед выходом, я уронила сережку, и ее застежка упала под кровать. Маленький кусочек серебра породил эффект бабочки, навсегда изменивший курс нашего брака. Застежку я так и не нашла, зато нашла кое-что другое: красную помаду — чужую, не мою — и осознание того, что мой муж тоже уже не мой. Не могу сказать, что это была полная неожиданность: Бен — привлекательный мужчина, и я неоднократно замечала, как смотрят на него другие женщины.

Я никогда не обсуждала с ним свою находку. Я не сказала ему ни слова. Не осмелилась.

Инспектор долго осматривает нашу спальню, и у меня возникает ощущение, что она грубо вспорола мое личное пространство и теперь там копается. Еще ребенком меня научили не доверять полиции, и я не доверяю ей до сих пор.

— Еще раз напомните мне, пожалуйста, когда точно вы видели мужа в последний раз, — говорит инспектор.

Когда он вышел из себя и превратился в кого-то совершенно мне незнакомого.

— Мы ужинали в индийском ресторане на главной улице… Я ушла немного раньше. Я плохо себя чувствовала.

— И вы не видели его, когда он пришел домой?

Видела.

— Нет, на следующий день я должна была рано вставать. Я уже легла, когда он вернулся.

Я знаю, что она знает, что я вру. Я даже не знаю зачем — наверное, от стыда и сожаления, — но ко лжи не прилагается чек, ее нельзя взять обратно.

— Вы спите в разных комнатах? — спрашивает инспектор.

Какое ей дело?

— Не всегда, у нас обоих беспорядочный график, он журналист, а я…

— Но вы слышали, как он вернулся домой.

Слышала. Чувствовала. Вдыхала запах.

— Да.

Ее внимание привлекает что-то за дверью, и она достает из кармана пару голубых латексных перчаток:

— А в этой спальне спите вы?

— Здесь обычно спим мы оба, позавчера было исключение.

— Ты когда-нибудь спишь в отдельной комнате, Уэйкли? — спрашивает она у своего молчаливого напарника.

— Раньше случалось, если мы ссорились. Тогда у нас еще были силы и время на ссоры. Но теперь у нас нет ни одной свободной комнаты, все заполнили несносные подростки, — отвечает он.

Оно умеет говорить.

— Почему у вас задвижка изнутри на двери спальни, миссис Синклер? — спрашивает она.

В первый момент я теряюсь.

— Я же говорила, меня преследовала женщина. Поэтому я серьезно подхожу к вопросам безопасности.

— Вы знаете, почему она выломана? — инспектор снова закрывает дверь, и мы видим сломанную металлическую петлю и трещины на деревянной раме.

Знаю.

Я чувствую, что краснею:

— Недавно задвижку заело, и мужу пришлось выломать дверь.

Инспектор снова смотрит на дверь и медленно, словно делая усилие, кивает.

— У вас есть чердак? — спрашивает она.

— Да.

— А подвал?

— Нет. Вы хотите осмотреть чердак?

— В другой раз.

В другой раз? Сколько же еще раз они собираются приходить?

Я возвращаюсь вслед за ними на первый этаж, и экскурсия по дому заканчивается на кухне.

— Красивые цветы, — говорит инспектор, замечая дорогой букет на столе. Она читает записку. — За что он извиняется?

— Не знаю, у меня не было возможности спросить.

Что бы она ни думала, лицо не выдает ее мыслей.

— Прекрасный сад, — говорит она, глядя сквозь стеклянные раздвижные двери.

На ухоженной лужайке еще видны полоски с тех пор, как Бен подстригал ее в прошлый раз, а деревянный настил буквально блестит в лучах утреннего солнца.

— Спасибо, — отвечаю я.

— У вас красивый дом, как в кино или как на фотографиях в журнале. Он такой… как бы это сказать? Минималистский. Точно. Ни семейных фото, ни книг, ни барахла…

— Мы еще не все распаковали.

— Вы только что переехали?

— Примерно год назад.

Они оба поднимают на меня глаза.

— Меня часто не бывает дома. Я актриса.

— Не волнуйтесь, миссис Синклер, мы знаем, кто вы. Я видела вас в прошлом году в том сериале, где вы играли сотрудницу полиции. Мне понравилось.

Кривая усмешка исчезает с ее лица, и я решаю, что последнее утверждение было неправдой. Я молча смотрю на нее, не представляя себе, как нужно отвечать.

— Вы не могли бы нам одолжить какую-нибудь свежую фотографию своего мужа? — спрашивает она.

— Да, конечно, — отвечаю я, радуясь, что мы сменили тему.

Я подхожу к камину, но на каминной полке пусто. Я окидываю взглядом голые стены гостиной, наш маленький стеллаж и понимаю, что там нет ни одной фотографии. Ни его, ни моей, ни нашей совместной. Я помню, что здесь была фотография с нашей свадьбы, но не могу сообразить, куда она делась. Свадьба была скромной и незаметной: только мы вдвоем. За ней последовала череда все более и более незаметных дней, и скоро мы уже с трудом находили в них друг друга.

— У меня, наверное, есть фотографии в телефоне. Могу вам их прислать. Или вам нужна бумажная?

— Можете прислать, — отвечает она, и неестественная улыбка снова распространяется по ее лицу, словно сыпь.

Я беру телефон и начинаю пролистывать фотографии. На многих кадрах я вижу своих коллег по съемочной площадке, членов съемочной группы. Мне попадается много фотографий Джека, моего партнера по фильму, несколько моих, но ни на одной нет Бена.

Я чувствую, что мои руки дрожат, и, подняв глаза на инспектора, вижу, что она тоже это заметила.

— У вашего мужа есть паспорт?

Разумеется, у него есть паспорт. У всех есть паспорта.

Я поспешно иду к комоду, где мы храним документы. Паспорта Бена нет. И моего нет тоже. Я начинаю вынимать содержимое из ящика, но инспектор прерывает мои поиски.

— Не волнуйтесь, вряд ли ваш муж уехал за границу. Исходя из того, что нам известно, я думаю, он где-то поблизости.

— Почему вы так думаете? — спрашиваю я.

Она не отвечает.

— С тех пор как инспектор Крофт начала работать в органах, она раскрыла все порученные ей дела, — говорит полицейский-мужчина тоном гордого отца. — Вы в надежных руках.

Я не чувствую себя обнадеженной. Наоборот, мне страшно.

— Вы не возражаете, если мы это заберем? — спрашивает инспектор Крофт и, не дожидаясь моего ответа, кладет телефон и кошелек Бена в чистый прозрачный пакет. — О фотографии сейчас не беспокойтесь, вы можете дать ее нам в следующий раз, — добавляет она, снимая свои голубые перчатки и направляясь к выходу.

— В следующий раз?

Она снова игнорирует мой вопрос, и ее спутник, обернувшись на пороге, сконфуженно пожимает плечами.

— Мы с вами свяжемся, — обещает он напоследок.

Закрыв дверь, я без сил опускаюсь на пол. Пока они находились в доме, меня ни на мгновение не оставляло ощущение, что они безмолвно в чем-то меня обвиняют, только непонятно в чем. Может, они считают, что я убила своего мужа и спрятала труп под досками пола? Мне хочется открыть дверь, вернуть их и сказать что-нибудь в свою защиту. Сказать им, что я никого не убивала.

Но я этого не делаю.

Потому что это неправда.

Я убивала.