Дерзкий

Эллен Фоллен, 2020

Чейз болезненно переживает произошедшее в семье. Все меняет предложение стать тренером девчачьей команды по американскому футболу. Его жизнь обретает краски, когда в спортивном зале появляется его любимая смутьянка. Она не хочет впутывать его в свои проблемы, а он не представляет жизни без нее.

Глава 2

Хейли

Наш огромный дом отсчитывал шаги прислуги, проглатывая звуки. Высокие потолки, колонны и пошлые помпезные люстры сверкали, как алмазы, от чистящего средства, стоящего баснословную цену. Картины, безусловно, все оригиналы — куда деваться, в доме живут ценители прекрасного. Глубокий синий цвет гостиной напоминает похоронное бюро, с этими белыми стульями, покрытыми резным узором и позолотой. Императорские задницы, не иначе. В распахнутые двери заходит наш шеф-повар в настиранной униформе и следом за ним несколько женщин, кажется, это те самые новенькие горничные. Странно, что он решил сменить состав своей чемпионской сборной, приватность прежде всего. Кто на это раз? Кубинки? Как он, интересно, преодолевает языковой барьер? Хотя лучше набрать эмигрантов, забрать документы, хорошенько пригрозив, и будут молчать до самого гроба.

Убираю руки с белоснежной скатерти, девушка застилает синюю салфетку под тарелку. Передо мной появляется фарфор и сияющие чистотой столовые приборы. Тканевая салфетка, затянутая посередине, напоминает крылья бабочки. С правой от меня стороны располагаются две ложки и нож, с левой — вилки, одна из них с тремя зубцами. Беру ее в руки, мое отражение сливается с блеском, даже это прекрасное серебро не скрывает мои несовершенства.

Огромный стол подразумевает полноценную семью или родственников, но не в нашем случае. Я уже привыкла сидеть напротив моего опекуна на гигантском расстоянии. И только, наверное, благодаря эху мы слышим, о чем идет речь на очередной повестке дня.

Вот и он идет медленной походкой, поправляя галстук и лацканы пиджака. Темный костюм, как всегда, безупречно отглажен, в запонках сверкают драгоценные камни, а выбритое лицо обильно помазано лосьоном, отчего выглядит ухоженным и сияющим.

Горничные, разносившие посуду, останавливаются в панике, потупив взгляд в пол, складывают руки вдоль тела и замирают. Единожды прицыкнув, мужчина недовольно оглядывает ненавистных для него свидетелей, но тут же натыкается на меня. Мой тяжелый взгляд исподлобья сменяется детским натянутым восторгом, спасать, наверное, надо меня, а не персонал. С другой стороны, с меня уже нечего взять.

— Что у нас сегодня на обед? — традиционный вопрос, заданный в воздух, все в курсе, что он не ведет разговоры с челядью.

Из кухни выходит еще одна порция марионеток, с бесшумной походкой мгновенно завершающие сервировку, и как солдатики, выстроившись в шеренгу, они ожидают, когда повар донесет, что именно приготовил. Удивляюсь, как человеку удается держать лицо и ни разу не скривиться.

— Мистер Линдеман, трюфель с картофельным пюре для вас. — Он мешкает, прежде чем сообщить о том, что сегодня в моем меню. Мой опекун, довольно хмыкнув, втягивает в себя запах, похожий на раздевалку, наполненную голыми потными телами после отличной игры по выбиванию дерьма друг из друга, затем, наконец, сосредотачивается на металлической выпуклой крышке напротив меня. — А мисс Линдеман пожелала…

Возможно, мне было бы жаль этого человека — седина в волосах, бледное лицо, он слишком устал от своей работы, но категорически не хочет уступать место другим по одной простой причине — огромные деньги, которые ему платят за готовку. И, естественно, ощущать себя королем Вселенной, постоянно издеваясь над девчонками, бесконечно оттирающими срач, оставленный им. Подпираю подбородок ладонью и не без удовольствия ожидаю, когда же он расскажет, что я натворила сегодня, и его сморщенное лицо разгладится от морщин в лживой гримасе.

— Мне что, из вас клещами тащить слова? — резко рявкает Питер Линдеман. — Открой крышку, дорогая.

Дорогая… Теперь наступает мой черед заставить всех думать, что меня здесь нет. И это очень просто: достаточно произнести кодовое слово этим мерзким тоном. Дорогая… Лениво вытаскиваю изо рта жевательную резинку, предварительно растянув ее в длинную нить, накручиваю на палец и размазываю по салфетке. Мир блекнет, как и все находящиеся здесь, отвлекаясь от обыденности своих будней, все становится черно-белым. Ради сохранения хоть какой-то стабильности и отрешённости. Откусываю сэндвич под вопли моего опекуна, мычание повара и топот маленьких ножек горничных. Я люблю представлять в такие моменты мир в серых тонах, все покрыто клеткой, как в игре «Морской бой». Самостоятельно и неожиданно выставляю ладью и ожидаю, когда она подорвется, покалечив не только меня, но и его. Минное поле вокруг, всплески звуков и моя стойкость. Все остальное не имеет значения.

Куски застревают, когда я проталкиваю остатки хлеба, тут же вставшего комком в горле. Стучу себя между грудей, запивая при этом томатным соком. Ставлю пустой бокал на стол с громким стуком и вытираю губы салфеткой, скомкав ее в состояние горошины.

— Это такая подготовка к студенческому образу жизни? — Мужчина, сидящий передо мной, проглатывает вонючий гриб с особым наслаждением.

— Нищебродскому, имеешь в виду? — отвечаю ему мягко, не травмируя ранимую душу.

Аккуратно сминает салфетку, едва касается губ и отодвигает от себя тарелку с недоеденным деликатесом. Тысячи долларов ради одного укуса.

— Ведь так ты назвал мое желание жить в общежитии при университете? — По его улыбке могу сказать, что он проигнорирует мои слова.

— Я надеюсь, ты будешь скучать по дому… по отцу? И ты же знаешь, я бываю резок, но это не со зла. Я хочу знать, ты будешь скучать по мне? — Он не сводит с меня глаз, шарик салфетки, который я катала ладонью по скатерти, падает под стол, и я тут же использую эту возможность уйти от ответа. — Оставь его. — Повелительный знакомый тон возвращает меня в исходное положение. — Так сложно ответить на простой вопрос?

Облизываю пересохшие губы, выдохнув весь воздух из легких, приготовившись к очередному вранью, преследующему меня с того момента, как меня удочерили. Моя жизнь состоит из маленьких разбитых кусочков лжи, они сверкающие и яркие, похожие на крошечные бриллианты и самоцветы. Я калейдоскоп, подстраивающийся под мнение каждого, и только в спокойном состоянии могу быть собой. Обычным куском битого бутылочного стекла, валяющегося в каждой подворотне.

— Конечно, буду, — еле проговариваю я.

— Как же быстро взрослеют дети. Раньше ты с удовольствием сидела на моих коленях и говорила, как любишь. Время нас не щадит, — растроганно произносит он, поднимаясь. В ушах начинает звенеть от звука отодвигаемого стула по паркету, затем то, как туфли из кожи тюленя соприкасаются с дубом. Он подходит ко мне вплотную, прижимает голову к своему животу и мягко поглаживает по волосам. — Мне очень жаль, что мы поссорились в прошлый раз. Жаль, что ты не до конца прошла лечение и отказалась от услуг Ари. По поводу выбора университета я хотел донести, что ты можешь быть лучшей, достигать невиданные высоты, пользуясь положением в Лиге Плюща, а вот с образованием выбранного тобой университета придется брать взятки. Общежитие, на мой взгляд, — крысятник, каждый так и норовит влезть в твои дела.

— Все могло быть иначе, но ты продал наш дом.

— Ты и так сидела в нем безвылазно до нашего отъезда. Я не могу постоянно мотаться.

— Хорошо. Выбор сделан, ты всегда учил все взвешивать и не отступать, — откашливаюсь, уж слишком он сжимает мою шею. — Вступлю во взрослую жизнь самостоятельно. — Отодвигаюсь, встаю напротив него. Долгое созерцание друг друга, моя непоколебимость заставляет отступить мужчину.

— Скажи правду, тот паренек Портер стал причиной переезда? — Твердым захватом пальцев на моем подбородке он снова доказывает, что не потерпит конкуренции.

— Я ошиблась в своем выборе. — Холодные глаза скользят по моему лицу. — Больше не встречались. Выбор университета никак не влияет на географию расположения такового.

Он отпускает меня, сделав вид, что поверил, точно так же, как и я, надев маску и скрывая истинные мысли.

— Я знал, что он недостойный моей девочки, фальшивка. Ты забываешь о том, кто я и кем вырастил тебя. Это слишком далеко от дома, значит, будешь появляться нечасто. — Задвигая один стул за другим, вызывает у меня оскому.

Вот об этом как раз я никогда не забуду, особенно кем он является.

— Ты сам говорил, надо получить высшее образование, оправдать надежды. — Обхожу стол с другой стороны, пока он не ловит меня, заграждая дорогу к двери. — Мне надоело затворничество, я больше не нуждаюсь в домашнем обучении после травмы. Прости, пора собирать вещи.

— Твой дядя провел со мной несколько сеансов гипноза, успокоил меня, что с тобой будет все замечательно. Я поддержу во всем, главное, чтобы тебе было комфортно. — Его глаза начинают странно блестеть. — Если тебе хорошо, тогда и мне хорошо. Береги себя и свое здоровье.

Я опускаю голову, сдаваясь под его напором. Влажные губы касаются моего лба. Меня тошнит от чувств, которые он вызывает во мне. Быстрей бы исчезнуть из этого дома и запереться в своей темнушке.

— Ты покрылась гусиной кожей. — Мужчина сжимает мои плечи и притягивает к себе. — Я чего-то не знаю? Или снова нужен психиатр? Давай попрошу Ари приехать?

— Нервничаю перед отъездом и всего-то. Тяжело покидать родной дом, дядя ничем не поможет. — Улыбка выходит вымученной. — Мне, правда, пора.

Питер разжимает руки, я начинаю дышать полной грудью. Одергивая рукава толстовки, тяну их чуть ли не до кончиков ногтей.

— Мне жаль, что произошедшее сделало тебя изгоем. Ты так любила девчонок, с которыми тренировалась… Я хочу вернуть мою девочку. — Он кажется расстроенным, но, к сожалению, это показуха.

— Все будет хорошо. — Киваю подбородком в сторону длинного коридора. — Я пошла. Такси скоро будет около дома.

— Такси? — Он удивлен. — У нас что, нет машины, которая доставит тебя в аэропорт? Ты собралась самостоятельно зарабатывать, жить в общежитии. Что ты творишь?! — он начинает часто дышать.

— Хочу все по-взрослому, самостоятельно. — Мужчина не верит мне, его густые хмурые брови сдвигаются. — Это необходимо для меня. — Переступаю через себя, снова подхожу к нему и повисаю на шее. — Спасибо тебе за поддержку, папа.

Губы дрогнули на последнем слове, предательски защипало в носу, почему все не так, как раньше? И один поступок меняет всю мою жизнь.

— Все, я больше не лезу. Главное, без выкрутасов. Не забывай о травме. Поддерживаю твою самостоятельность, помню слова Ари и думаю, у тебя все получится. — Он сжимает мои плечи, привычно смотрит на наручные часы и на швейцара, открывающего дверь для водителя, извещающего о том, что Питер должен уходить. — Счастливого пути.

От суетливого и любящего человека не осталось и следа. Он будто забыл о моем существовании или рад отъезду. Я все еще смотрю ему вслед, то, как он надевает поверх костюма-тройки легкий плащ, вытягивает из тубы зонт и опирается на него. Шляпа, надвинутая на лоб, и взгляд вполоборота. Питер что-то собирается мне сказать, и, чувствую, это мне точно не понравится.

— Кстати, твоя будущая сестренка очень напоминает тебя в детстве, такая же хрупкая и маленькая. — Белоснежные искусственные зубы из слоновой кости так натягиваются на его губах, что становится жутко. — Не могу дождаться, когда завершится эта волокита с документами.

— А что не так с ее родителями? — У меня нервно дергается глаз.

— Слишком напоминает усопшую мать, или потому что не все мужчины так привязаны к детям, как я. Не знаю. Но дяде пришлось поработать над ее психикой. Бедная девочка совсем потеряна. Я сделаю ее жизнь волшебной, как и твою однажды. Омрачает то, что вы не познакомитесь, и все из-за решения учиться в такой дали. Придется что-то придумать. Жаль.

— Зачем тебе еще дети? — Я знаю, что за подобный вопрос могу получить выговор.

Питер смотрит на меня иначе, совсем как тогда в больнице, с долей тоски и разочарования.

— У меня есть разочарования в жизни, и одно из них — невозможность иметь детей. Тебе скоро двадцать один, и то, насколько ты от меня отдалилась, заметно невооружённым взглядом, а я все еще должен делиться своей нежностью. — Хлопок входной двери, виток свежего воздуха, пропитанного дождем, вызвал у меня рвотный рефлекс. — Ты побледнела. Хейли, девочка. — Озабоченно он идет ко мне навстречу, но мой желудок совсем другого мнения.

Сжимая ладонями рот, я бегу к себе в комнату, дергаю двери и влетаю в туалет, согнувшись пополам извергаю все, что только что съела. Звуки моего позора смешиваются с шумом воды, смывающей все страхи, появившиеся перед моими глазами. Выравниваюсь, включаю кран с ледяной водой, раз за разом смачиваю лицо, пока кожа не становится красной и стянутой.

Со всей злостью бью по баночкам, стоящим на полочках, они летят на пол и разбиваются об плитку, хватаю полотенца, расчёски, косметику — все, что попадается под руку, разрушается, точно так же, как однажды мое детство, юность. Вся моя ненавистная жизнь. Вылетаю из ванной комнаты, сдираю плед с кровати, достаю ножницы с полки и кромсаю его с извращенным удовольствием. Ткань никак не поддается, поэтому становлюсь на нее и тяну вверх, пока громкий треск не заполняет все мое нутро. Я чувствую себя этой тряпкой. Сшивая края, ты все равно не сделаешь так, как было в оригинале, всегда останется уродливый шов, торчащие нитки, отличающиеся по цвету. Фальшивка!

Я все еще не могу поверить, что опекун нарушил ход моего тщательно спланированного плана. Продать дом, напичканный моими скелетами в шкафу! Если кто-то найдет то, что я прячу, моим планам не сбыться! Нарушив все, он сейчас доволен собой и потирает ладонями. Я придумаю, как достигнуть цели.

— Ублюдок конченый, — говорю сквозь зубы, одеревенелые пальцы трясутся, желая разбить несчастную рамку и швырнуть куда подальше, но тогда он не даст мне шанс сбежать от него, и я стану свидетелем этого ужаса.