Одиннадцать миль

Элоиз

У каждого было в жизни такое, из-за чего вдруг ломался смысл существования. Брендон Стивен Уинтер, капитан полиции, прочувствовал это на своей шкуре, потеряв жену в автокатастрофе. После её смерти у него начались жуткие видения, а в один судьбоносный день таинственный незнакомец предлагает ему вернуть утраченное. Чтобы исполнить свою самую сокровенную мечту, герой должен пройти всего 11 миль, которые, как оказалось, будут стоить ему очень дорого. К чему приведёт эта жажда сотворить невозможное? Книга содержит нецензурную брань.

Глава 7. Время прозрения

Ну, прежде всего я могу сказать в своё оправдание, что я был молод и глуп. Да, именно так я и скажу. Вы, конечно, мне не поверите, но это какая-никакая, а отмазка.

Знаю, кто-то из вас обязательно скажет, что я был жалок уже тогда, когда потерял всё, что только мог обрести за долгие годы борьбы. Да, я был невероятно жалок, но и сейчас ничего не изменилось, поверьте мне. Быть на грани помутнения рассудка, видеть то, чего не видят другие, — это сложно, это ещё больше сводит с ума.

Буквально на днях я вспоминал, что же было не так в том толстом странном гноме, который мне привиделся. И его образ каждый раз выходил у меня ещё более туманным, чем прежде, как будто бы его владелец не позволял мне составить его портрет. Помню, что костюм на нём по швам трещал, я слышал, как вот-вот из штанов выпадет его тучная задница. Помню, что пёс был какой-то странный, от него разило падалью и болотной гнилью. Помню глазки этого хряка в человеческой одежде, или лучше бы сказать: его единственный глаз, такой ужасный, пустой, но всевидящий.

Одно я знаю точно, готов стреляться, чтобы доказать свою правоту: тучный уродец, а теперь я ясно вижу перед собой что-то уродливое, хотя и не слишком уверен в правдивости своего видения, был не человеком. Если покопаться в памяти, а она у меня не такая уж плохая, чёрт возьми, можно вырыть интересные детали…

Которые я мгновенно забываю.

***

В голове гудели голоса, виски пульсировали так, будто на них давили невидимые пальцы. Брендон ощущал себя застрявшим между пространством и временем, зависшим посреди впадины, отделяющей космос от реальности. Что с ним не так, чёрт возьми?

Лицо горело. Капитану показалось, как будто он падает с обрыва в бесконечную пропасть, а потом резко приземляется на застывший в лёд снег. Пробуждение было ужасным, страх липким потом пробрался под промёрзшую одежду, расплываясь по спине, ушам, рукам. Он тонул в этом страхе, самому жутком из всех, которые только могли быть. Страхе без причины, без начала, но с одним концом: дрожь во всём теле и желание избавиться от давления.

Открытые глаза ничего не видели, темнота окутала не только разум, но и всё существо мужчины. Какое-то время он не верил, что вообще жив. Когда же взгляд слабо сфокусировался на чём-то розовато-белом, мелькающем перед глазами, Брендон поморщился, тут же посмотрев в сторону. Белый снег искрами и сполохами врезался слепящим светом в напряжённые зрачки, разрезая болью мозг на несколько частей.

— Твою мать! — Взвыл Брендон, закрывая глаза дрожащими ледяными ладонями. Лицо вспыхнуло от прикосновения, как будто под кожу вонзили разом десятки иголок. Наверное, он слишком долго пролежал на холоде, как какой-нибудь труп. Брендон не сомневался, что ему грозит обморожение, если ничего не предпринять.

— Вы в порядке? — Услышал он противный женский писк над ухом. — Душка, он очнулся. Душка!

— Очнулся? — Раздался ещё один. Такой же противный, но более глубокий.

— Я думала, он умер!

Ничего не понимая, капитан Уинтер медленно сел, согнувшись, и приоткрыл глаза, из-под полуопущенных век наблюдая за обладательницами голосов. Он даже не удивился, увидев тех самых молодых мамаш, которые недавно (час назад, два, десять?) здоровались с ним на недо-французском. Да, точно, они. Шубки те же, он их ни с чем бы не спутал.

Дрожа от холода, Брендон сунул красные опухшие ладони в карманы, пытаясь найти в них бумажник, которого там не оказалось. Пачка сигарет валяется в правом, зажигалка и телефон — в левом, какой-то мелкий мусор на дне каждого, ниточки, пуговицы, крошки. И ни следов бумажника.

— Блядь, — тихо выругался капитан, выдыхая облачко густого пара.

Над головой зажглись первые фонари. Неужели прошло столько времени? Который час, чёрт подери?

Он быстро поморгал, чтобы зрение пришло в норму, и поднял голову, смотря на щебечущих мамаш. Детей с ними не было, оно и к лучшему. Провидение настроено на спокойные беседы.

— Эй, — позвал Брендон девиц, теперь даже не смотревших в его сторону. — Эй!

— Вы в порядке? — Наконец спросила одна из них. Эти две куклы были для капитана на одно лицо, абсолютно одинаковые, поэтому он не напрягался, какая из них удосужилась поинтересоваться его состоянием.

— Удивительно, что додумалась спросить, — рявкнул он, хмурясь. Едва не добавил «тупая овца», но вовремя осёкся. Рвано выдохнув, капитан продолжил чуть спокойнее, хотя его тело понемногу начинало дрожать от ярости. И холода. — Послушайте, я… я потерял бумажник. Вы не видели?

— Вы намекаете, что одна из нас украла его? — Нарисованная бровь на лице одной из мамаш изогнулась, пухлые губки надулись от негодования. Но это был максимум эмоций, на который девица оказалась способна. Отморозила себе лицевые мышцы, что ли? — Простите, не видели мы Вашего бумажника.

— Слушайте, я только…

— Нет, ну каков наглец! — Пискнула вторая кукла, и Брендон понял, чем они отличаются. У этой второй зуба не хватало. Говорит, а через дырку между зубов свист вылетает, такой противный ещё. Так и хочется врезать или дать талончик к дантисту. Лучше, конечно, врезать.

— Так, дамочки, послушайте, я никого не обвинял. Просто спросил, а вы кудахчете. — Он попытался подняться, но ноги не удержали, едва не уронив тело прямо в снег с блевотиной. — Сука…

— Мы знаем, где Вы живёте, мсье. Проводить?

— Вот ещё. Будут меня провожать две цыпочки, которые едва могут свою сумку с косметичкой поднять, — огрызнулся в ответ капитан, резко отдёргивая руку от грязного сугроба. — Собак моих вы обе тоже не видели?

— Да они у подъезда сидят, — беспечно бросила свистящая куколка, махнув ручкой с наманикюренными пальчиками. — Мы их видели, когда шли обратно с прогулки.

— Вы не пьяны? Мы думали, Вы выпили, у меня муж всегда так валяется, когда выпьет.

— Мой наркотиками баловался, — снова защебетала та, у которой не хватало зуба, — ну, знаете, героин, морфий, а потом вот падал и бился в конвульсиях. Так и умер, бедный. У Вас тоже приход?

Ну всё, хватит, наслушался.

— Это, конечно, очень интересно, дамы, — съязвил мужчина, всё же поднимаясь с ледяных плит тротуара и сразу упираясь рукой в ближайший фонарный столб, — но я предпочту оставить вас и не слушать об интереснейшей, без сомнений, увлекательной прогулке, о ваших муженьках-пропойцах и весь тот мусор, что вы обе хотите мне втюхать. Покорно благодарю, до свидания.

Брендон покачнулся, но совладал с собой и притяжением своего зада к земле и с самой маленькой скоростью, ведь на более быструю нужны силы, направился прочь от что-то чирикающих ему вслед недовольных девиц.

— Господи, как же они мне вынесли мозг, как же вынесли, сучки, — бормотал он, смотря себе под ноги, шаркая ботинками с налипшим на них снегом по подмёрзшему тротуару.

Тусклый свет фонарей смешивался с вечерними сумерками, хотя это и сумерками назвать было сложно, толком не освещая дорогу к дому, но Брендона это заботило меньше всего. Сейчас в его голове вдруг начали всплывать некоторые вопросы, щекотливые, если можно так сказать, вопросы, на которые он боялся ответить. Его сознание вдруг припомнило всё: и человечка с собакой, и его исчезновение, и странную угрозу. Он и о пропаже бумажника подумал, конечно, только запоздало. Не было никакого бумажника, Брендон забыл его в машине два дня назад и так больше не вспоминал.

Почему тогда сейчас вспомнил?

Бред какой-то. Не о деньгах бы ему сейчас беспокоиться, а о своей шкуре. Может, этот толстый мужик накачал его чем-то, пары какие, наркотики, прочий мусор, а он надышался-нанюхался, вот и привиделось. В таком случае, почему нет побочных эффектов? Нет, Брендон, детка, — подумалось ему, пока ноги сами с трудом несли тело до подъезда, — не может такого быть.

Собаки действительно ждали у железной двери, приветливо виляя хвостами, но не срываясь с места. Когда их хозяин справился с расстоянием и дошёл до питомцев, те радостно залаяли, вдруг начиная путаться под ногами. Брендон хмуро посмотрел на собак, пробормотал что-то вроде проклятия и открыл железную дверь, первым делом впуская животных, а после зашёл сам. Так же медленно поднялся до своей квартиры, отпер замок ключом, снова пропустил собак, ввалился сам.

Всё по кругу, если подумать здраво и рассудительно.

К бутылке больше не тянуло. Питомцы исчезли где-то в темноте квартиры, а Брендон, не разуваясь, поплёлся в кухню. Он сам себе удивлялся, как ещё не разгромил всю квартиру, стоившую когда-то им с Сарой целое состояние, а теперь такую пустую, скучную, унылую. Капитан готов был сбыть за гроши первому встречному ненавистное помещение, даже память о жене не могла его остановить.

Когда рука потянулась к бутылке, в голове выстрелила мысль и сразу затерялась в лабиринтах разума.

Бросив взгляд на небольшие часы, висящие на стене, Брендон отметил, что уже почти половина пятого. Почему это его так волнует? Напрочь позабыл, как будто кто-то разом перемешал все его мысли и не дал им встать на место. О чём-то он должен был помнить, о чём-то важном, о чём-то, что будет сегодня…

«Похороны», — прошептал в голове отвратительный голос, заставивший капитана вздрогнуть всем телом.

Похороны.

Брендон выехал на Парк-авеню медленнее, чем ему хотелось бы. Почти десять минут он искал свой парадный костюм, — чёрные брюки и рубашка, туго повязанный галстук, роскошный пиджак — начищал ботинки, одевался. Когда вышел из дома, вспомнил, что забыл хотя бы сделать вид, что причесался, а, вернувшись в квартиру, обнаружил, что не оставил собакам поесть. Только в без пяти минут пятого ему удалось сесть в машину и выехать на дорогу.

По пути его встречали фонари, стоя прямо, по-парадному, как будто приветствовали его. Автомобили проносились мимо, на перекрёстке он едва не влился в чужой поток. Вечер сгустил сумерки до фиолетовой темноты, звёзды лениво рассыпались по небу, перемигиваясь между собой. Брендон старался не думать ни о чём.

По радио играли хиты восьмидесятых годов, его устраивало это. Дважды даже включали Queen, неизменные «We will rock you» и «Bohemian Rhapsody», и Брендон чувствовал себя немного лучше, когда слышал знакомые ритмы. Но потом даже музыка перестала его привлекать, мысли с каждой секундой становились всё мрачнее. Чем дальше он ехал, следуя теперь параллельно Беннетт авеню, тем сильнее становилось ощущение жжения в груди.

Смерть никому не может дать покоя, вот и он мучился, не в силах себя отвлечь. Проскочив Дайкман-стрит и направляясь к переправе до Марбл-Хилл, он слушал радио, где теперь передавали экстренные новости, и всей душой надеялся, что его хоть кто-нибудь собьёт. Этого не произошло и до шоссе Генри Гудзона он добрался без происшествий.

Автомобиль двигался быстро, Брендон старался гнать как можно сильнее. Обычно на Бродвее в это время полно полицейских, но что-то подсказывало ему: никто не остановит, а остановят — почти сразу отпустят, как только увидят значок и удостоверение. Он оказался прав, толпы людей, поток машин и ни один коп не успел его притормозить. Сегодня удачный день, верно, Брендон, детка?

Когда и Бродвей, и следующее после поворота небольшое шоссе остались позади, а по радио транслировали песни Boney M, «Chevrolet» выехал на Бронкс Ривер паркуэй. Здесь поток машин сократился почти вдвое, никто в здравом уме не станет ехать этой дорогой домой — слишком долго. Свет фар выловил впереди указатель «Вудланское кладбище», мужчина мельком глянул на часы: ехал почти сорок пять минут, недурно.

У ворот уже ждал катафалк и несколько людей в чёрном. С ними стоял высокий человек в сутане. Брендон почему-то неожиданно пожалел, что нанял священника.

Капитан остановил машину у въезда на кладбище, нехотя вылез из салона, резко хлопнув дверцей. Присутствующие невольно вздрогнули. Один из них, Брендон узнал по хриплому голосу, вышел вперёд, протянул руку.

— Добрый вечер. Вы мистер Уинтер?

— Я. — Он пожал протянутую руку, оглядел всех, стоявших в свете двух тусклых фонарей. — Простите, если опоздал, чёртовы пробки.

— Нет, Вы вовремя, всё уже готово. Следуйте за нами, мистер Уинтер.

Четверо крепких мужчин подошли к катафалку и бережно вытащили деревянную коробку за позолоченные ручки. Взвалив коробку на плечи, они медленно двинулись через ворота к свежевырытой могиле. Брендон с замиранием сердца наблюдал за ними, боялся, что кто-нибудь может оступиться и уронить драгоценную деревянную коробку — гроб с его любимой женой.

Священник встал у самого края могилы, сжимая дрожащими замёрзшими руками небольшую книжицу, мужчины осторожно опустили гроб в зияющую в земле дыру, отошли на несколько шагов, почтительно склонив головы. Знают своё дело, подумалось капитану. Когда святой отец нараспев начал читать заупокойную молитву, Брендон невольно сгорбился, сникнув под тяжестью произносимых слов.

— Помяни, Господи, в вере и надежде жизни вечной усопшую рабу твою, отпусти и прости все вольные и невольные прегрешения её и даруй причастие и наслаждение Твоими благами, — тихо говорил священник, стараясь держать потёртую книжицу ровно, унимая дрожь в руках. Брендон смотрел, как редкие снежинки падают на крышку гроба, и хотел бы скорее кинуть цветок, который держал в левой руке, к этим крошечным белым пятнышкам на лакированном дереве. В уголках глаз стояли слёзы, и они не понимал, от пронизывающего холода или от боли, засевшей глубоко внутри. Святой отец, почти закончивший молитву, больше половины которой Брендон даже не услышал, спокойно закончил: — Будь милосерден к ней, ибо нет человека, который поживёт и не согрешит. Пусть упокоится раба твоя с миром во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь.

Убрав книжицу, он вытянул из-за пояса подмёрзший цветок, наклонился, опустил его на крышку. Прошептал что-то непонятное, отошёл, едва заметно наклонив голову. Брендон бросил свой цветок, даже не посмотрев на гроб, и быстро отвернулся от могилы, подавляя накатывающее желание заплакать.

Мужчины, которые донесли гроб до могилы, тоже кинули по два цветка, которые, как заметил капитан, были лилиями.

Как могилу забрасывали землёй у него не хватило сил смотреть. Пока рабочие старательно орудовали лопатами, он вместе с организатором похорон принёс букеты, бережно уложенные на сиденье в катафалке. Свежую землю прикрыли дёрном, положили цветы, после мужчины установили небольшой памятник из тёмно-зелёного мрамора. Капитан с содроганием окинул его взглядом, уловил надпись «Любимой жене, чья красота никогда не увянет» и не выдержал, закрыв лицо рукой.

Горячие слёзы потекли по щекам, легли налётом соли на губах. Он чувствовал, как медленно задыхается, осознавая, какая тяжесть теперь легла на его плечи. Только что он похоронил жену, только что её погребли под землёй навсегда, только что его последнее «прощай» застряло в горле комом и не может найти выхода. Всё это время ему не хотелось верить, что Сары больше нет, но сейчас правда ударила его по лицу, оставила огненный ожог на сердце. Да, она мертва, он увидел это ясно, как видел сейчас могильный камень перед собой.

Когда рыдания стали невыносимо громкими, организатор похорон осторожно обнял его за плечи и успокаивающе пробормотал, мягко хлопнув капитана по спине:

— Она в лучшем мире. Всё будет хорошо.

Снег, вырывающийся из неторопливо заволакивающих небо туч, становился сильнее, засыпая свежий дёрн, покрывая белым налётом памятник.