Подснежник

Эльбрус Баграмович Джабраилов (2024)

Когда-то давным-давно горы стонали от одиночества: в морских глубинах больше жизни, чем под небом. Никто из горцев не помнит, как человек оказался в горах впервые; легенда гласит, что человек спустился к горам с неба. Другие твердят: горцы — дети гор; они также безмолвны и суровы. Хава — молодая горянка, закалённая жизнью в горах как все девушки безропотно подчиняется выбору отца и готовится к помолвке. Избранный отцом жених богат, но высокомерен и скверен душой. Хава даже не молила Бога изменить судьбу; для неё отец — это воля Божья. Бабушка назвала Хаву «Подснежник» — она также возносилась над испытаниями, судьба будто подчинялась её нраву. Она овладела тайной жизни: быть собой. День помолвки изменит её жизнь навсегда и познакомит с уязвимостью.

Глава 1

Раскалённое нечто — вторгается в чужую атмосферу — холодную и мрачную, как космос, освещая всё вокруг. Не готовая к появлению неприятеля, атмосфера плавится, искажая пространство. Борьба света и тьмы, холода и тепла, цвета и теней. Это продолжается уже миллионы лет; однако эти два явления не привыкли друг к другу — рассвет в горах. Здесь никто не скажет, что видел солнечный диск перед восходом: Солнце появляется вдруг во всеоружии. Холод и тьма отступают неохотно — словно шакалы от льва, обещая вернуться.

Тепло в горах наступает не быстро;

Солнце лишь накидывает одеяло на извилистые горы, но тепло под ним производит человек. Люди в горах несут огонь внутри: ими"расплавились"горы, построены террасы, изменён ход рек; вспаханы и обзавелись семьями. Единственное, чего не нарушают обитатели гор — это молчания. Они безмолвны и суровы как скалы: весь свой огонь тратят на работу и не уважают тех, кто расходует его на слова; живы пока горит огонь внутри.Войне они прожигают врагов или сами сгорают до тла.

Честь и закон — топливо этого огня. Давным давно, горы пожаловались Господу на одиночество;в морских глубинах было больше жизни, чем в горах. Никто не помнит откуда здесь появились люди; шли легенды, что они спустились с неба; дети гор. Такие же безмолвные, могучие и близкие к Богу, свидетели первого греха.

Аул Симсир. Один из многих поселений, расположенный высоко в горах. Вымощенные камнем улицы тянутся к самому верху горы Газартау.

Крыша каждого это двор для соседа сверху. Узкие улицы и высокая планка домов делают такие поселения недоступными; врагу тяжело штурмовать постоянно возвышающиеся укрепления. Тут даже солнце не сразу рассеивает темноту, но ничто невечно под солнцем.

Во дворе — 19 век. У порога нового тысячелетия перед вековыми законами встал могущественный враг с виду благородный, нарядный и сильный; только без огня внутри. Он использует огонь для подчинения, устрашения, убийства, но не для жизни. Этот враг приручил огонь и уже сжёг сотни домов и жизней: его огонь яростный, испепеляющий и умножается за счёт огня других.

Симсир сталкивался с ним и отбил атаку; но предчувствие новой…Встречи более мощной, нежели минувшая, никого не оставляло в спокойствии. Они ещё помнят грохот пушек и жар горящей сакли. Этот аул, недавно решивший дать отпор в составе объединённых земель могущественному неприятелю после изнурительных лет блокады и голода отказался идти дальше под знаменем войны и объявил нейтралитет, убрав местного наиба (полководца). С тех самых пор они больше не принимают здесь ничьих посланников; царская армия обходит их стороной. Главный герой нашей истории — не джигит с суровым лицом

и пронзительным взглядом, в кудрявой папахе,

в черкеске с саблей. Наша история начинается прямо

в центре аула Симсир; в доме зажиточного оружейника и ювелира,

который одновременно входил в состав глав и старейшин..

С крыши медленно сыплется мелкая пыль, словно водопад она ложится на каменный пол. Хава наблюдает это представление света и пыли.

Ей больше нечем себя занять: сегодня ей предстоит застыть как дерево,

пока её украшает мать — ведь у неё помолвка. «Держи голову прямо!» — говорит Мариям, мать Хавы, поправляя покосившуюся вправо голову; сгибается в коленях и пристально

присматривается: ровно ли подогнаны края платка, проверяя это в зеркале.

Её наряд представлял собой пестрое платье с белым платком,

щедро украшенное серебряными изделиями. Топот шагов по крыше — два удара

и пыли стало ещё больше: «Салман! Нельзя сначала другой край накрывать, а затем к этому приступать!» — крикнула Марьям.

В ответ тишина; тот не услышал. Ещё два удара и в углу посыпалась кладка крыши. Марьям положила скрепку платка на стол рядом

и поднялась по лестнице на крышу, высунув голову через окошко: «Салман! Ну что ты, вся крыша изнутри сыплется!» Салман протирал глаза от куска глины и,

закрыв их, обернулся и велел принести воды.Марьям медленно спускается по лестнице и идёт на кухню; из большого чана она набирает воду и несёт на крышу. Салман подготавливает крышу к осени: тут используют каменный каток и глину. Сначала всю площадь крыши покрывают глиной, а затем проходятся катком с ручкой. Глина попала в глаз Салмана. Марьям наливает воду на руки мужу; тот обильно омывает глаза — слышен топот и ржание коня: кто-то поднимается по улице с двумя лошадьми, судя по ржанью — не горской породы, да ещё очень строптивой. Салман как опытный наездник определил это на слух; быстро завершив процедуру, обернулся — с крыши видна вся улица и всадника с лошадью было хорошо заметно. Приглядевшись, он увидел: это был Али! Что он тут забыл?! — сказал Салман не отводя взгляда от дикого коня, который тот тащил за собой на привязи; конь бросался из стороны в сторону. Салман никогда не видел столько грациозно строптивого животного — явно оно было не местное. Марьям подтвердила догадки мужа: это был Али, брат недавно убитого Марифа, бывшего наиба Симсира; они живут напротив на один этаж ниже — их двор виден как на ладони. Двери ему открыл Гамид — сын покойного Марифа.

Через минуту диковинная лошадь оказалась во дворе: словно стрела, она перемещалась по нему в надежде ускакать навсегда. Она сумасшедше бросалась из одного края двора на другой; останавливалась, оценивая ситуацию и пытаясь грациозно сообщить о своём благородном происхождении. Но во двор к ней никто не вышел.Он же сумасшедший, как его приручить?! — сказал Салман и передал полотенце жене: — Давай поторопись! Назир должен скоро прибыть, — сказала Мариям, не упомянув его сына Ахмеда; её душа подсознательно была солидарна с Хавой, которая не желала выйти замуж. Напрямую, также как и все девушки гор, она не могла возразить отцу в его выборе — решение отца закон. Салман принялся завершать работу: сидя на табуретке, своими могучими руками он обращался с глиной так же, как будто это было золото. Во время работы он ни о чём не думал.

Мариям спустилась в комнату Хавы и обнаружила её застывшей в том же положении, в котором она её покинула."Подснежник" — подумала она про себя; мать Мариям — Амина называла Хаву «подснежником» из-за волю к жизни и твёрдого характера. Хава пережила смертельную болезнь в детстве, осталась жива благодаря стойкости. Она всегда говорила правду, даже если она была против неё:"Правда сожжет лжеца и закалит праведника". Всегда возносилась над суровыми испытаниями как подснежник. Вот и сейчас в наряде выглядела точно так же — белой головкой напоминая весенний цветок.Марьям неловко было встречаться с дочерью глазами в зеркале; чувствовала вину за её положение — насильный брак. Хаве только семнадцать, но она излучает невероятную энергию. Марьям относится к ней не как к обычной дочери — она с самого детства следила, как справляется Хава с трудностями и решает задачи. Еще в утробе чувствовала, что это особенный ребёнок; дар Божий, посланный ей в качестве милости для сохранения. Марьям испытывала перед Богом вину за дочь, но мужа тоже послал Бог.

Марьям восхищалась красотой дочери: широкие плечи девушки с длинными и ровными руками, ромбовидное лицо на тонкой шее и крепкие ноги. Казалось, она должна была родиться в черкеске, но ангелы перепутали женскую душу.

— Преподаватель рассказала, что ты поругалась с подружками в медресе? Что случилось? — спросила Марьям без осуждения. Уверенная, что ответ её удовлетворит:

— Они назвали Сали сиротой! — не растерявшись, ответила Хава.

— А Сали сама постоять за себя не могла?

— Не знаю… Это произошло внезапно; я сделала замечание, а они набросились на меня: распустили волосы и кто-то даже схватился за руку. — Марьям положила руку ей на плечо. Ревность охватывала её, но она быстро пришла в себя.Это ей преподаватель не сообщил. Они, наверно, завидовали Сале из-за того, что ты дружишь с ней — сказала Марьям и укололась серебряной булавкой для крепления краёв платья; Марьям подождала пока дочь ответит на вопрос, но та не спешила; человек не говорит о том, чем не знаком. Хаве было неизвестно чувство зависти, да и Марьям уже ушла за настойкой спирта на кухню, так и не дождавшись ответа:"Кто же эта Сала?" — спросила Мариям.

"Моя подруга," — ответила Хава, моргнув глазами; ей стало неловко. — "Она живет с матерью на окраине аула и часто приходит в старой одежде". Марьям замечала, что Хава возвращалась домой иногда в старом платке, а однажды даже без серег. Это начало волновать Марию; она не понимала происходящего.

Вопрос только теперь прояснился, и Мария поцеловала дочь в голову.Стук в двери. Хова на кухне готовит хинкал к приходу гостей. Дверь принужденно заскрипев, скрипела

— Ассаляму алейкум, Салман! Принимай гостей.

— Вы мне не гости, Назар; мы уже почти родственники.

— А это кто? — Ахмеда? — спросил Салман, указывая на парня позади Назара и догадываясь наверняка.

— Да…

— Как вырос-то! Возмужал… — говорит Салман и хлопает его по плечам, проверяя, крепко ли стоит парень.

Последние два года он провёл в Темирхан-Шуре, осваивал конное искусство, стрельбу и саблю. Преподаватель сказал: «Он лучший своей группы».

Действительно, Ахмед был молодцем с крепкого телосложения, высокого роста; лицо его было худощавым, с выразительными скулами и запавшими глазами. Широкий лоб и выступающие надбровные дуги придавали лицу решительность — это отражалось в жизни: в любом коллективе он становился лидером; так было и в ауле, где был старшим среди сверстников, всегда находился в их окружении. Был гордым и высокомерным, за что не нравился Хаве.

Хава старалась избегать встреч с ним по дороге к мадрасе или домой, но Ахмед — изобретательный и находчивый — расставлял ловушки; иногда ей всё же приходилось встречаться. В горах непринято было общаться или приближаться к девушкам, поэтому парни довольствовались лишь наблюдением за своей возлюбленной.

— Ну что ж, проходите к столу! Мой отец говорил: «Человек силен животом», а откуда взять силу, когда в животе пусто? — все рассмеялись и приняли предложение. За столом началась оживлённая беседа; говорили о разном: о заморозках в соседнем селе, о том что чеченцы Хотели присягнуть на верность Шамилю и сделать его имамом. Тем временем Марьям с Хавой уже спустились на кухню, где им помогали её двоюродные сестры.

–"Хава," — смотрела Мать, — не урони поднос! Сумей донести его пустым обратно в дом, а не к гостям. Они всячески пытались над ней посмеяться и развеселить, но вот отец велел подавать к столу.

Передали Хаве поднос и направили её к столу; долго она выбирала, как спрятать взгляд, и направила его на край подноса. У порога в комнату с гостями остановилась, переведя дух: перед ней возникали"аждага" — горские чудовища из детских страхов. Особенно ужасным казался тот момент, когда она провела ночь одна в комнате с мёртвой бабушкой; сидя на кровати и обхватив колени руками, Хава вдруг подумала — "чара"может утащить её под кровать. На улицу не даст выйти"мару", а если спасётся от него — схватит"шива", хранитель лесов, самый страшный из всех.

Ветви деревьев казались Хаве обвивающими руки монстрами, когда она пыталась побороть свой страх. Но как ни боролась с этими образами — победить их не находила способа (разумеется, речь о психологической травме).

Хава закрыла глаза и снова открыла:"аждага"исчезли.

Она вошла в комнату, поставила поднос на стол и начала раскладывать еду. Окно было открыто; с улицы доносилось ржание коня. Как будто кто-то руга́л ко́ня плетью,

Салман подошёл к окну.

— Это сирота Гамид, сын Марифа; ему сегодня дядя Мансу́р подарил арабского скакуна.

— Да ты что! — удивлённо воскликнул Назар.

— Да, и судя по сему бедняга рад настолько, что скоро погубит себя и своего ко́ня в надежде приручить его. И тут раздался хохот.

Хава̀ разложила еду; в последний момент увидела, что Ахмед смотрит на неё пристально: она быстро забрала поднос и направилась в кухню, где оставила его, мигом поднявшись к себе в комнату.

Войдя в комнату, она принялась снимать с себя всё — одежду, украшения; это ржание ко́ня раздражало её. Она бросилась к окну дабы скорей закрыть его. Но подойдя к нему, увидела падающего с коня Гамида. Во дворе, где он пытался объездить подарок, земля была натоптана и грязи стояла по щиколотки. Гамид удачно сгруппировался перед падением; точно дикий барс — упал на бок. Но не успев подняться, не спеша осматривался, иска́я пути подхода для следующей попытки. Лошадь же противилась ему словно строптивая жена в первую брачную ночь: выждав удачный момент, он снова взобрался на неё и вновь встречал сопротивление; через немного падал оземь в грязь, но поднимался снова.

Он был подобен Пророку Сулейма́ну (мир емус.) — убеждённому в подчинении ему всего живого. Он не выглядел так малодушно, каким его представил отец; напротив — полон сил и благородства казалось, что он способен приручить горы, обуздать бурную реку, укротить горный ветер.

После очередного падения его позвала мать:Гамид уже холодно, заходи в дом, оставь бедную лошадь в покое. Гамид неспеша подошёл к лошади, взял уздечку и повёл её в загон; лошадь всё это время держала голову высоко и уши поднятыми — словно брезгала общества с ним. Гамид привязал лошадь и начал уходить, будто она для него ничего не значила, а лошадь напротив, как только он начал уходить, осупилась и как бы хотела крикнуть вслед:

— Стой! Подожди, ты был недостаточно настойчив. Жалею, что не позволила оседлать себя — но гордость взяла верх над минутной слабостью; она вновь приняла величественный вид. Повернув чуть голову, взгляд лошади пересекся с Хавой и удивлённо замер: она смотрела на Хаву будто знала её давно, и между ними была одна судьба на двоих. Хава тоже это удивило.

Хава собрала ноги под одеялом и основательно укуталась. Под кроватью сторожит монстр. Звучит Азан на утреннюю молитву. Он первым, ещё до солнца рассеивает ночную тьму: что-то темное отделяется от ночи со голосом утренней молитвы и прохладный горный воздух становится мягче. Хава встаёт на молитву. Смело спускает ноги на пол. С азаном исчезают чудовища, которые иногда сковывают её волю. После молитвы она читает Коран. Ржание коня заставило её вспомнить вчерашний эпизод. Наступил рассвет; она никогда не упускает его встречи.

Хава ждёт Сали, с которой должны пойти за водой. У Хавы уже кувшин с тонким горлышком; в горах это знак того, что она уже невеста. Сали это заметила и поздравила подругу. Хава скромно ответила.По дороге заметила лошадь Гамида в загоне. Она с таким же интересом как и вчера провела ее взглядом пока угол дома не разлучил их. Родник находился на окраине села и они успели много поговорить вдвоём.

Ниже по течению родника был бассейн, где люди стирали ковры или одежду; рядом стоял загон для лошадей, здесь желающие могли искупать своих животных. Придя к роднику девушки обнаружили его сегодня необычайно людным. У бассейна стояла молодежь, которая лукаво чем-то занималась: когда пришли поглазеть на девчат, Хава рассмотрела среди них Ахмеда. Она решила для себя, что это один из неудачных дней и спряталась за Сали. Молодёжь состязались в метании ножей; можно было услышать хлесткие удары ножей, вонзающихся в деревянные трафареты. Хава не всех знала — она приехала в родной аул совсем недавно, почти год назад. Поэтому рассматривала каждого, пытаясь вспомнить: вот тот парень с заметной горбинкой и весьма несвежими сапогами был Ризваном, её двоюродным братом; а мужчина в потрепанной папахе предлагает кому-то недорого купить курицу — это Закир могильщик. и в суете этих воспоминаний она увидела спускающегося к бассейну Гамида. Он шёл, держа лошадь за узду; сейчас она сумела разглядеть его: был высокого роста, худощавый, не широкоплеч, папаха скрывала кучерявые волосы до мочек ушей; длинные руки едва не доставали до колен. Нос с небольшой горбинкой и шрам на верхней губе правее от носогубной складки бросались в глаза. Не заметить его отрешённый взгляд и то, как люди старательно избегают общения было невозможно; ни здрастился он ни с кем — да никто и не ожидал приветствия. Он привёл лошадь к краю загона и привязал её к пню молодой айвы. Хаве это показалось странным, словно Гамид здесь был изгой. Но спросить Сали она решилась:

— Сали, а кто этот парень?

— Это Гамид, — ответила та. — Его отец был охотником и наибом имама Гамзатбека; ему было десять лет, когда его отца убили на глазах у всех (их район не поддерживал войну с царем). С тех пор он лишился дара речи, а семья стала изгоями в селе. Хава была знакома с жестокостью, но это был первый массовый случай её проявления.

— Он единственный сын у матери, — продолжала Сали. — Она была целительницей; после того как стали изгойными по политике старейшин, услугами больше не пользуются. С детства кормит семью охотой или продаёт хворост, который нес на себе. А совсем недавно дядя с Гимри отправил ему этого коня — кивнула в сторону Гамида — Теперь будет проще. Ахмед начал произносить в сторону Гамида колкости:"Смотрите-ка на него! Привел лошадь за узду — видимо, не знает, что Бог создал его для езды!" — Все вокруг поддержали хохотом. Гамид же не обращал внимания на слова, казалось ничто не могло вызвать в нем ни ярости, ни сочувствия. Ахмед продолжал:"А подумайте-ка, как он с женой справится, если даже лошадь ему не послушна?!" — хохот не утихал; девушки нашли шутки высокомерного Ахмеда непристойными и жестокими, решив удалиться. Хаве стало жалко Гамида, хотя он и выглядел достоинства даже после таких оскорблений. В это время Гамид мыл лошадь мягкой щеткой. Ахмед сошел со ступеньки, с которой выступал, подошел к Гамиду и попытался залезть на лошадь справа — но был тут же сброшен ею. Гамид мгновенно кинулся на Ахмеда, однако его друзья набросились на Гамида; смех стих, девушки начали торопливо уходить, в том числе и Хава со Сали. Внезапно раздался крик! Хава посмотрела туда — толпа столкнула Гамида в обрыв. Люди стали расходиться без страха наказания; лошадь сорвалась с узды и начала метаться из стороны в сторону, то поднимаясь на дыбы, словно жена перед потерей мужа. Хава оглянулась: не увидела Гамида, но по поведению лошади все поняла — это тронуло ее сердце. Однако она не могла нарушить адаты и приблизиться к незнакомому мужчине; с тяжелым сердцем обернулась и продолжила свой путь. Внутри нее нарастало напряжение. осознавая, что помочь ему уже невозможно, лошадь осматривалась ища поддержки. Лошадь подаренная Гамиду дядей была арабской масти; здесь в горах она считалась диковинкой: ни одна горская лошадка не умела скакать тем же галопом, что и лошадь Гамида. Была она излишне чистоплотной, а в манерах выделялась грацией. Арабские скакуны отличались особым характером, привязанностью к хозяину и интеллектом — умением находить выходы из сложных ситуаций. Гамид назвал его Бурак; бог послал ему Бурака так же, как когда-то Пророку (да благословит его Аллах и да приветствует), во время великой печали, и Гамид ценил этот подарок. Тем временем Бурак метался из стороны в сторону, лишь иногда осматриваясь в поисках помощи; внезапно его взгляд задержался на Хаве — он поровнялся с её головой. Двинувшись к ней, был уверен в её поддержке. Они уже уходили со Салли, которая была впереди. Хава увидела отражение приближающегося Бурака в кувшине Сали и обернулась:

— Подожди, Сали! Возьми мой кувшин — я пойду помогу этому бедолаге!

— Это опасно, Хава; да к тому же тут полно мужчин способных помочь… — предупреждала Салли. Но Хаву уже не остановить: она обернулась и пошла навстречу лошади. Когда попыталась ухватиться за уздечку, чтобы взобраться на неё, заметила «мару» — он хотел воспрепятствовать ей. Однако к её собственному изумлению, впервые победила его и взобралась на Бурака; почувствовала себя сильной с этой лошадью, которую до того ещё никто не седлал.Порскакали к обрыву. Сали побежала за ней. Хава слезла с лошади и подошла к краю обрыва; в этот момент Мару снова появился и начал причитать:

— Не подходи ближе, ты упадешь! Ты непременно погибнешь!

Она со страхом, но все же подошла поближе. Гамид лежал на выступе скалы, образованном большим камнем, выдающимся из неё; это было метре вниз и достать рукой не получалось.

Хава сняла платок — который в горах снимают лишь в исключительных случаях: его бросали под ноги враждующим чтобы остановить кровопролитие. Но Хаве не удалось сделать этого вовремя, она попросила Гамида крепче держаться и завязала узелок на платке, дала его Бураку; тот мгновенно сообразил что делать и начал тянуть вместе с ними. В этот момент руки Хвавы связал плотными корнями шива так, что она не могла шевелить ими. Сали заметила это и взяла платок в свои руки. Вместе они подняли Гамида и попросили могильщика помочь поднять его на лошадь; из-под рубашки виднелась кровь. Сам же Гамид стонал от боли.Бурак поскакал домой вместе с ним, а Хава осталась без платка — завязав им кровотечение у Гамида. Она попросила Сали:

— Дай мне платок, не хочу возвращаться домой без него!

Сали покраснела и перевела взгляд:

— Извини, Хава, но у меня один платок… Чтобы передать его тебе нам придется пойти домой.

— Не переживай, Сали. Я согласна! — ответила она. Придя к ним домой, Хава обнаружила как бедно живут Сали с мамой. Из посуды у них была только железная черпалка, два глиняных стакана и одно блюдце; из мебели — одна тахта и табурет. Сали сняла платок и передала его Хаве, добавив:"Ты можешь прийти сегодня вечером, прости меня сейчас нечем угостить. Мать придёт вечером, она работает швеёй в Хунзахе — изготавливает ковры."Хава с Богом имела особые отношения; ещё с раннего детства была убеждена в Нём и просила о благе для всех людей, забывая о себе. Однажды в ауле пропал мальчик: его искали всем селом, но никак не удавалось найти. Хава попросила у Господа, чтобы в холодную ночь Его согрели медведи. Через три дня — когда все уже отчаялись и шансы на то, что найдут его живым были малыми — мальчика обнаружили в лесу среди медведей.

Носить кувшин грациозно уже не зачем — ночь; потому он болтается на уже уставших плечах и спине, залив водой весь бок. Уже холодно. Хава приближалась к дому. В окнах горит свет, во дворе много людей. Мать смотрела из окна, но не разглядела издалека. Хава показалась во дворе; все обернулись и бросились расспрашивать, что с ней произошло. Она быстро вошла в дом и обнаружила там собралась вся женская родня. Мать подбежала и обняла её, но не успела поцеловать — подверглась невероятной силе рывка своего мужа; Салман схватил Хаву и опрокинул по всей гостиной. Хаву отбросило на несколько метров, она скользнула по полу до стены. Внезапное чувство обиды настигло её душу — с ней поступили несправедливо. Салман подбежал к ней, но его остановили братья.

— Где ты была?!…Где? — яростно кричал Салман

Хава не отвечала; она ещё не успела понять, что происходит — Салмана всё еще продолжают держать. Под ярким светом ламп казалось, будто в него вселился демон. Хаве почудилось возвращение к мигу смерти бабушки: это произошло ночью; она не сумела её разбудить и поняла, что та мертва. Собрала ноги в колени, поднявшись на диван — боялась, что под кровать затащит мару, а если выйдет на улицу, то непременно схватит чара; если даже от него убежит — в лесу её наверняка свяжет шива. Через день она прибежала домой, чудом миновав 15 км по лесу до соседнего села и свернулась клубком, потеряв дар речи. Мариям заметила это и подняв Хаву повела ее в спальню. Салман хоть и взбесился, но тоже всё понял — отложил разговор до утра.

Холодная постель в тёмной комнате. Тяжёлое одеяло, под которым ещё не скоро станет тепло. Редкие лампы всё еще горят в окнах домов. их скоро потушат. на горах экономят свет. Темно настолько, что кажется, аул погрузился в чёрную дыру на ночь. Зав спит сном младенца. Просыпается под звук азана: скидывает тяжёлое одеяло. холод непривычно окутал всё тело. Спускается на холодный пол и медленно идёт по направлению к двери. Не открывая ещё глаза. Чувствует сильное утомление. Ищет ручку двери. С трудом сделала омовение и совершила намаз. Сегодня она впервые изменила себе и не стала встречать рассвет. была измотанной.

Хаве снится сон: она верхом на коне мчит к лесу. По приближении ветви деревьев стали пугать её. Они, словно руки двигались и издавали страшные звуки морских глубин. Но Хаве было нужно пройти сквозь него, и она закрыла глаза, стиснув зубы. Яркий свет начал греть ей лицо. Терпит до поры, пока уже не под силу, — и закричала от жара.

Еле заметный стон своей дочери во сне услышала Мариям, которая сидела рядом с Хавой, пока доктор осматривал её: Доктор озадачен и, судя по выражению лица, готовится к худшему диагнозу.

Её надо везти в Темирхан-Шуру — собирает свои инструменты и колбы. Одними отварами тут не обойтись. Там есть русский врач, Нужна будет его помощь.