Нагретый песок приморского рая. Роман

Эльшан Таривердиев

Дача – место, где дни жизни сходятся воедино с летней порой, веселье сливается со счастьем, а нагретый песок утопает в теплом море, наполняя память незабываемыми впечатлениями.

Часть 2

В пути

Ветер — в лицо и ни одной мысли о плохом…

Машина выехала на улицу — Хагани. Политой водой, она дышала свежестью. По обыкновению, летом Бакинские улицы будили прохладным душем, поливая их из поливочных машин. Видимо, были и те, кто любил все улицы сразу, заботливо умывая их по утрам. А Сеймур любил только свою и соседнюю улицу, грубо называемую Торговой. Его представления о большом мире ограничивались пределами этих двух центральных улиц Баку.

Сеймур решил открыть окно микроавтобуса, чтобы воочию наслаждаться видами города, точнее, своей улицей, которую знал наизусть и даже на ощупь. Он даже знал, кто, где работает, а не то, что, кто, где живет.

— Привет, дядя Паша! — громко крикнул Сеймур вахтеру «Клуба моряков», который дремал, у входа в клуб, не смущаясь прохожих людей и работников клуба. Он это делал всегда, особенно, после полива улицы.

Проснувшись, мужчина отмахнулся от приветствия подростка.

— Ты его уже достал! — заметил Фархад, удобно расположившийся на матраце.

— Ты ему так и не купил папирос, вот поэтому он с тобой даже здороваться не хочет. И меня гоняет.

— Забыл, — виновато ответил Сеймур.

— А бесплатно на утренние сеансы шнырять не забываешь, представляясь его внуком. Платить надо вовремя, Сеймур, халявщиков нигде не любят, — Фархад, как бывалый наставник, как всегда, был убедительным.

Сеймур, мучаясь совестью, посмотрел на удаляющего от его взора, бывшего моториста Каспийского пароходства. Дядя Паша был на пенсии, и любил лишние деньги, но в виде папирос и бутылочки прохладного пива.

— Обязательно отнесу! — заверил брата Сеймур. — Вернемся с дачи, я куплю ему папирос.

— Конечно, отдай, а то видел афиши…, хорошие зарубежные фильмы будут идти, — Фархад был старше, и от того мог мудро рассуждать.

Отстояв на светофоре, несколько минут, микроавтобус тронулся по задуманному маршруту, вдоль сада 26 — ти Бакинских Комиссаров. Большой мемориальный комплекс, возведенный и строго охраняемый Советским государством, как дань памяти двадцати шести мужчинам зверски замученных, расстрелянных темными силами мирового империализма за свободу и независимость города, в котором многим из них не довелось даже родиться, и даже не суждено было провести свое детство. Небывалая редкость человеческой натуры — любить всех без разбора, невзирая на веру и расовую принадлежность. Вопрос только был в том, почему не интернационалисты, а комиссары.

Жители Баку тоже не остались в долгу — свою большую любовь к убиенным за правое дело, они увековечили в камне, на который, запретили себе даже дышать, не говоря уже о том, чтобы ступать на него ногами. И со всей серьезностью желали наказание тому, кто решится на подобное кощунство. Самая большая и ухоженная могила города Баку — была круглой как тарелка и черная как сама скорбь. В центре этой скорбной тарелки, удерживая в руках не тухнущей факел, и находясь в полусогнутой позе, сидел один из убиенных, очень походящий по колориту на местных мужчин. Комплекс скорби находился в самом центре города, где жители чаще радовались, нежели горевали. Всему свое место и время, которое течет и меняется.

Фархад покинув належанное место — ловко перебрался к Сеймуру и высунул голову из окна.

— Слушай, Сеймур, как только поравняемся с тем ментом, который стоит у дороги, крикни ему, что-нибудь глупое.

— А что надо крикнуть?! — настойчиво спросил Сеймур, понимая, что дистанция сокращается, а глупое еще не готово.

— Фархад издал клич дозорного племени, вероятнее всего, индейского. Стал махать рукой и скалить милиционеру свои крупные детские зубы.

Сеймуру тоже удалось издать звук, но не так образно как он удался у брата. Его клич оказался действительно глупым и внезапным, похожим на вопль человека — мальчика страдающего всяческими умственными нарушениями. Взъерошенные волосы и гримаса, скорченная наспех, привлекли внимание не только постового мемориального комплекса, но и простых прохожих Бакинцев, решивших, что кому — то душевно плохо.

— Сеймур! Что с тобой? — Хиджран одернула сына за ногу. — Перестань позорить нас. А ты, Фархад, вернись на свое место.

Проводив взглядом, угрожающе машущего свернутой газетой милиционера, Фархад и Сеймур втянули две братские головы обратно в салон микроавтобуса.

— Фархад! А почему мы кричали ему? — Недоумевая об их поступке, спросил Сеймур.

— На днях этот мент гонялся за мной, — гордо заявил Фархад.

— Зачем?! — спросил Сеймур, испуганно насторожившись от слов брата.

— Мы с Игорем поспорили, что я пробегу по мрамору мемориала, за три рубля, — улыбаясь, как не пойманный победитель, Фархад провожал взглядом милиционера с газетой.

— Да ты что, Фархад?! — застыл Сеймур от вести брата, мысленно пережив оплаченный подвиг брата.

— И тебя не поймали? — Впечатления Сеймура не угасали.

— Как видишь, и куда ему за мной угнаться, ты посмотри на его задницу и живот, — сказал Фархад, радуясь обстоятельству, что он быстрее и моложе.

— Но он тебя запомнил, потом может тебя поймать, и отвести в милицию, — Сеймур перечислил все вероятные варианты наказания брата, и пережил их один без брата.

— Ничего не будет, забудет за два месяца, — Фархад успокоил брата и себя, прежде всего.

— Какой ты смелый, Фархад, а я даже боюсь приблизиться к граниту, — Сеймур, сидя в машине, уносящей его к морю, на дачу, испугался воображаемой сцены незаконного восхождения на мраморный настил мемориала.

— Ничего страшного в этом нет, — успокоил младшего брата Фархад. — Пару шагов вперед, а потом даже интересно, можно проскользить по мрамору, если только в сандалиях.

— Не знаю Фархад, как-то стыдно, там же герои лежат, — Сеймур восполнился ответственностью. — И потом, там такая печальная музыка играет, мне очень нравится. Я всегда слушаю ее до конца.

— Ну и слушай, а я буду бегать, зато ласты купил самые дорогие, — Фархад поднял матрац и достал одну пару ласт, с гордостью рассматривая их.

— А остальные деньги, откуда? — с удивлением и чуть с любопытством, как находить деньги, спросил Сеймур.

Хитро улыбнувшись, Фархад шепотом ответил брату: «Бутылки увели из ресторана».

— Из «Ширвана»? — так же тихо изумился Сеймур, как Фархад тихо поделился с братом своим дерзким поступком.

— И сколько забрали? — приблизившись почти вплотную к брату, боясь, что Хиджран услышит, спросил Сеймур.

— 10 ящиков по 20 штук, — нашептал Фархад брату на ухо.

— Сколько?! — Опешивши, спросил Сеймур.

Будучи не расположенным к точным наукам, Сеймур с трудом пытался подсчитать прибыль.

Но цифра прибыли никак не выводилась у Сеймура в голове.

— Это 20 рублей, умник! — Фархад с насмешкой прекратил математические решения брата.

— И куда сдали, Фархад?

— Вартану, мужу Нины из ларька « Армянская вода», — спокойно ответил Фархад уже пережив все страхи за содеянное. — За все мы должны были получить 20 рублей. Но Вартан знал, что они краденные, и даже у кого он тоже знал, и потому предложил за все 15 рублей. И я согласился.

— А Газанфар? Он что, потом, не искал тележку с бутылками? — спросил Сеймур.

Газанфар — почти молодой, но хромой грузчик ресторана « Ширван», живущий там же — на рабочем месте, хотя у себя на родине, за 70 км от Баку он имел свой дом и родителей. Не обладая особым желанием учиться, и быть интересным, Газанфар знал свое дело хорошо — как сделать собственность ресторана неучтенной, и как продать ту же собственность самому ресторану за деньги. Фархада Газанфар не жаловал — больно трепал его за уши, особенно, когда заставал его за хищением бывшей ресторанной собственности. И Фархад относился к нему удивительно странно, тоже по своему — мстил ему за распухшие уши. Газанфар прятал «неучтенку», а Фархад с друзьями находил ее и наживался. Единственная тема разговоров грузчика и Фархада в периоды относительного их перемирия, была тема, как получилось, что семья Рагимовых стала проживать в таком известном дворе, где живут одни артисты и писатели. Газанфару удавалось это спросить только у одного Фархада, ибо только Фархад уделял Газанфару, в отличие от других его сверстников, хоть какое — то внимание.

— « Твоя семья не должна была жить в таком доме» — с нескрываемой завистью часто повторял грузчик. « Вы не заслуживаете такого права. Твой отец же не писатель и не поэт, и даже не артист. Как вы там очутились?» Газанфар хорошо знал всех проживающих в знаменитом дворе. Знал, потому что не скрывал свое желание когда-нибудь купить квартиру в знатном доме, и переехать из своей коморки в квартиру какого-нибудь писателя.

«Каждому своё!» — отвечал ему Фархад, как правило, сохраняя дистанцию, стоя на верхнем этаже, куда Газанфар в силу своей физической несостоятельности, не мог быстро добежать. — «Тебе грузчик, жить в коморке и мечтать о дворце, а мне с братом жить там, где мы родились. И еще, мы знаем то, как не надо жить — среди бутылок и ресторанных объедков». Слова, уничтожающие личность Газанфара, пробуждали в нем желание охотиться за подростком из знаменитого двора. Война продолжалась.

— А что, Газанфар?! — ухмыльнулся Фархад.

— Он как всегда уедался халявной ресторанной едой у себя в коморке, — спрятав ласту, ответил Фархад. — Конечно, искал, побежал к Вартану, прямиком, выяснять, кто и когда, что ему сдавал.

— А Вартан, что? — спросил Сеймур, желая знать продолжение дерзкой истории брата.

— А, что Вартан. Ему все равно кто ему, что сдает, главное, чтобы ему выгодно было, — по — взрослому мыслил Фархад.

И пусть теперь этот хромой черт Газанфар, отдувается за все это, в следующий раз руки не будет распускать. Козел! А то, как завидит, так сразу матерится.

— А когда ты это сделал? — Спросил Сеймур.

— Три дня тому назад, — не чувствуя вину за содеянное, ответил Фархад.

— Значит, у тебя теперь есть 15 рублей?! — торжественно произнес сумму денег Сеймур, мысленно приписав их в общий братский бюджет.

— Откуда 15 рублей?! — Возмущенно ответил Фархад. — Ты думаешь, мне это одному удалось бы без помощи. Я был не один. Эльхан и Саша были со мной. Вот и поделили на троих. По пятаку на брата.

У Фархада уже были друзья — Эльхан и Саша. Они каждый день встречались, чтобы, что-то предпринимать и что—то сбывать. Уходили куда — то и возвращались радостными и возбужденными, или прибегали, откуда-то очень взволнованными, или слишком напуганными. Это была дружба — командная дружба мальчиков.

У Сеймура не было конкретных друзей. Он еще играл в детские игры. Чаще с мальчиками, и реже с девочками. Ссорился с мальчиками и обижал девочек, не понимая еще, что скоро с девочками будет интереснее. Рос быстро, а развивался как — то по своему — медленно и игриво.

Фархад для брата был примером для подражания. Смелость брата его вдохновляла, а вот дерзость Фархада его иногда тревожила.

Сеймур был чувственным ребенком, и лучше ощущал, что есть за гранью разумного, а что есть за гранью опасного. Но в дерзости он уступал старшему брату и, поэтому оставался в его тени.

— А у тебя еще остались деньги? — многозначительно спросил Сеймур брата.

— А что? — спросил старший.

— Да так, просто спросил, — ответил Сеймур, имея в глазах желание, заполучить тысяча вещей.

Фархад улыбнулся и стал шарить по карманам. Через мгновение, у него в руках появилась пятирублевая купюра.

— Видел?! — гордо заявил Фархад.

— Вот это да! — громко произнес Сеймур, как сразу получил оплеуху от старшего брата.

— Молчи! А то мама увидит, потом объясняй, откуда, что, — грозно произнес Фархад.

— Хорошо, хорошо, — тихо и совсем не обидевшись на оплеуху, произнес Сеймур.

— Так что, мороженым и газировкой мы уже обеспеченны. — Фархад владел ситуацией как старший по возрасту и как самый богатый по деньгам, — А будешь слушаться меня, дам тебе попробовать пиво.

— Пиво?! — Сеймур успел своевременно прикрыть рот и не выронить компрометирующее слово.

Глаза Сеймура сияли, а рот был прикрыт.

— Фархад! А ты что уже пробовал!? — Еле сдерживая эмоции, спросил Сеймур.

— Да, недавно, с ребятами, — довольно, словно ощущая вкус запретного напитка, ответил Фархад.

— И как? — Сеймур вплотную подполз к брату.

— Да так, что-то непонятное, — ответил Фархад любопытному брату, — И солоновато и горьковато одновременно. Но зато потом, приятно кружится голова. — Его лучше холодным пить, а то, как говорят мужики, оно не холодным, как моча.

— Фу! Как моча?! — воспротивился Сеймур. — Я пить не буду.

— Вот ты зануда, Сеймур! — Буркнул Фархад. — Как моча, но не моча, в самом деле. Разницу улавливаешь? И потом, ты что мочу пил?

— Не пил, но знаю что она противная, — виновато ответил Сеймур, — понимая, что перебил впечатления брата.

— Ладно, приедем на дачу разберемся, — авторитетно заключил Фархад. — Только не разболтай маме о деньгах, а то я тебя знаю, ходишь, ходишь, а потом начинаешь к маме тереться, на ухо что-то шептать.

— Честное слово даю, Фархад, не скажу я маме ничего, — Сеймур, не переставая, мотал шевелюрой, заверяя брата в своей преданности.

— Фархад! — Громко, перекрикивая шум работающего двигателя, Хиджран позвала сына.

— Что мам? — Отозвался старший сын.

Хиджран смотрела сыну прямо в глаза. Они так часто общались. Процедура уже была испытанная. Хиджран пыталась по глазам сына понять, что он затеял, а сын пытался, не отводя глаз, скрыть свои мысли и не обнаружить свои замыслы.

С Сеймуром было легче, тот только хлопал глазами, стараясь при этом, избегать строгих глаз матери.

— Фархад! Все в порядке? — гипнотизируя сына, спросила Хиджран.

— Да, мам! Все хорошо, — не отводя глаз, ответил Фархад.

— Сеймур?! — произнесла Хиджран.

Сеймур попытался быть стойким как брат, но ему это не удалось. Опять захлопал и забегал. Хиджран, как всегда, все поняла. — «Надо приглядывать» — подумала Хиджран.

Машина заехала под черногородский мост. Сеймур высунулся из окна, чтобы помахать грузовому поезду. Фархад улыбнулся брату, поняв, что махать некому.

— Пойдем на море сразу? — спросил Сеймур брата.

— Посмотрим, если мама отпустит, — ответил Фархад, высматривая в окне микроавтобуса группу мальчиков стоящих у светофора.

Еще мгновение и голова Фархада уже торчала в окне машины, и он выкрикнул; — Эй Козлы! Фраера вонючие! Чего стоите?

Сеймур тоже попытался повторить нечто подобное за братом, но тот его остановил, преградил ему дорогу, точнее его желанию высунуть голову и выкрикнуть нечто неприличное. И это все неприличное излилось в салон микроавтобуса.

— Козлы….! — У Сеймура не получилось, машина миновала светофор на скорости.

— Сеймур! Когда ты прекратишь паясничать, — Сказала Хиджран, при этом, пристально посмотрев на старшего брата. — Фархад! Ты же старше, что ты себе позволяешь!? Зачем ты обругал детей!? Ты их знаешь, или они тебе что-то сделали?

— Нет, мам, — виновато ответил Фархад.

— Тогда зачем обругал?! Ответь мне! — Хиджран настойчиво смотрела на сына.

— Просто так, мам, — кратко ответил Фархад, усугубляя тем самым свою вину, ввиду отсутствия явных причин на выкрик непристойностей в адрес совершенно незнакомых ребят.

— А ты что повторяешь?! — Хиджран обратилась к младшему сыну, который уже успел отползти к своему матрацу.

Младший смотрел перед собой, опустив голову, изредка поглядывая на старшего брата.

Хиджран отвернулась и, не видя своих сыновей, произнесла,

— Я вас накажу! Я решила, что вас надо проучить. Вот приедем на дачу, и вы сегодня море не увидите.

За спиной матери молча, сидели два сына и смотрели в окна, каждый со своими мыслями, но с одним желанием быть прощенными и попасть к морю.

Время всегда на стороне детей — их быстро прощают, потому, что сильно любят.

— Хиджран ханум. — тихо обратился водитель Вагиф. — Это от них не зависит. Они мальчики. Они всех сверстников делят на две части — это с кем можно дружить и с кем надо подраться. Это у нас в крови. Такова природа мужчин. Друзья и недруги.

— О чем это Вы, Вагиф? — Спросила Хиджран, чуть не поняв мысль Вагифа.

— Я о том, что задиристость у мальчиков явление обычное, даже я сказал бы, что это в порядке вещей. — Завидев сверстника, мальчики сразу могут определить возраст. Что — то им подсказывает о силе и слабости сверстника. — Это как в природе не размер клыков, а бойцовский дух ставит точку в схватке. — А я заметил, что Фархад у Вас дерзкий и духом сильный, настоящий лидер. — У него по жизни не будет проблем, чтобы отстоять свое.

— У него точно не будут…, а вот у меня, они с ним уже и сейчас есть. В школе на него жалуются, соседи тоже не отстают от учителей — постоянно выговаривают мне. — Его поступки, всегда решительные и дерзкие, как у взрослых людей. А ему всего 13 лет, — сокрушалась Хиджран

— Знаю я все про него, я же вас каждый год перевожу, вижу, как он меняется. — Вы его просто часто ласкайте и не ругайте много. — Строгость не всегда полезна. У меня у самого три мальчика. Знаю, каково с ними. Но есть хороший метод, — Вагиф на секунду обернулся на детей, чтобы не выдать родительский секрет и продолжил мысль:

— Не скрывать любовь к своим детям, даже, когда отчитываешь их за содеянные шалости, — У моей жены есть золотая фраза, которой она каждый раз завершает свой воспитательный процесс с нашими мальчиками.

«Не огорчайте меня, пожалуйста, вы же знаете, как я вас люблю» — Вагиф улыбнулся, ощущая прилив чувств к своим детям и жене.

Хиджран не возразила, и тоже улыбнулась, а потом задумалась. Пауза получилось содержательной. Вагиф мысленно умилялся своими близкими, а Хиджран не могла представить себе, как это у нее может получиться — проявлять любовь и выказывать строгость одновременно.

Дорога увлекала микроавтобус своей широтой и ровностью. Машина неслась с ветерком. Московский проспект был основной артерией, которая питала побережье Каспия отдыхающими горожанами. По двум сторонам широкого проспекта располагались жилые дома, а местами встречались промышленные объекты — заводы и фабрики. Дома людей были маленькими и большими, красивыми и неприметными, как и заводы — были значимыми и не совсем престижными, но все равно, все они были полезными для тех, кто в них работал и удобными, для тех, кто рядом жил — радость для ног и продолжительность сна. А впрочем, кому как.

Сеймуру стало скучно обозревать не совсем ему понятные объекты промышленного назначения, и он перебрался ближе к брату — на его сторону обозрения.

— Фархад! А что это за здание, такое большое и длинное? — Спросил Сеймур, уткнувшись лицом в плечо брата.

— Винзавод, — ответил Фархад.

— А что там выпускают? — спросил младший.

— Вино, наверное, — неуверенно ответил Фархад. Будучи еще не взрослым и неискушенным знатоком питейной продукции, старший брат исходил от простого, от знакомого ему слова.

— А лимонад? Там выпускают? — Сеймур желал газировки, и вопрос был уместен.

— Может быть, и выпускают, там же бутылок много и на лимонад думаю, хватает, — задумчиво ответил Фархад.

— Их, наверное, много?

— Вот бы их все сдать, А… Фархад? — Довольный своей идеей Сеймур спросил брата.

— Ты что чокнулся!? Как ты это себе представляешь, Фархад хихикнул, и постучал кулачком по голове младшего брата.

— А что если одолжить у Газанфара на несколько дней тележку и сдавать понемногу? Я думаю, получилось бы за несколько дней вывезти и заработать, — Сеймур смотрел на брата в надежде на похвалу.

— Ты точно ничего не соображаешь, — жестко ответил Фархад. — Ты представляешь, что это надо украсть, а не одолжить или попросить. Это воровство. За это могут и в тюрьму посадить. Смотри сколько там охраны, это тебе не хромой Газанфар, у этих, наверное, и пистолеты есть, и собаки сторожевые бегают. И потом, Сеймур, запомни, мы с ребятами не воры — мы мстители. Этот хромой черт Газанфар, просто совсем обнаглел и зажрался, вот поэтому пусть знает свое место и пусть делится. Двор наш и все что в нем — наше.

Фархад был преисполнен уверенностью, продолжать вершить правосудие у себя во дворе и своими, даже очень выгодными, методами.

— Фархад, я хочу пить! Купи газировки, — спрятав глаза, Сеймур обратился к брату.

— Напрасно я тебе сказал о деньгах, теперь ты меня замучаешь своими просьбами. — Я же тебе сказал, на даче будем тратить, чтобы мама не узнала. — Лучше ползи к маме, и попроси купить лимонад, пока из города не выехали, а за городом все дорого, жалко переплачивать, — Фархад ткнул локтем и велел брату исполнить его указание.

— А почему я, а ни ты? — Справедливо возмутился Сеймур.

— Потому что у тебя лучше, получается, разжалобить маму, — слегка улыбнувшись, почти с насмешкой, ответил Фархад.

— Сам такой! Жалкий! — буркнул Сеймур и стал перекочевывать свое тело к водительскому месту, где мама и дядя Вагиф обсуждали учебу его детей.

— Мам! Фархад хочет пить! — Сеймур хитрил, и притом, по крупному. Не желал растрачивать количество своих личных просьб.

— А ты сынок, не хочешь? — Спросила Хиджран.

— Я не очень. Фархад больше.

Сеймур вздрагивал. Его дергал за ногу Фархад, расслышавший хитрый ход брата.

— А у Фархада что языка нет? — спросила, улыбаясь Хиджран.

— Просто он дальше от тебя находится, чем я, вот и попросил меня сказать тебе. — Буйная шевелюра Сеймура зависла между матерью и Вагифом в ожидании ответа на маленькую хитрость, придуманную наспех и не совсем обдуманно.

Хиджран и Вагиф громко рассмеялись. Машина стала отклоняться к обочине, к ларьку прохладительных напитков. Дядя Вагиф вышел и ушел.

Въехав под Багировский мост, машина на мгновение попала в темень.

Сеймур напрягся, сжимая в руках свой «Дюшес» — бутылку лимонада. Этот промежуток моста ему никогда не нравился, как и сам весь мост. Будучи каменным и большим, мост вселял чувство тяжести и страха быть придавленным. Единственное, что радовало Сеймура это каменные звездочки, высеченные по всему периметру моста. Они вносили некую веселость в тело этого монстра.

Говорят его построили из — за постоянной лужи, которая образовывалась каждый раз, когда на Баку обрушивался дождь и лужа была такой большой, что машины не могли проехать, и ждали, когда она высохнет. А потом решили по этому месту провести железную дорогу, и получился Багировский мост, дорога для машин, а мост для поездов.

Идрис Мансурович каждый раз, когда семья проезжала под мостом, с гордосью говорил, что его построил сам Багиров, и, что он, Багиров, был настоящим мужчиной.

Сеймур никогда не видел Багирова, но знал, что настоящие мужчины всегда бывают строгими. Как — то раз, он попросил отца, показать ему Багирова, на что Идрис Мансурович ответил; « Его расстреляли за дело, которое многим не нравится — когда ими правят. И вообще сынок, настоящие мужчины долго не живут, потому что борются»

— Сеймур! — окликнула Хиджран сына.

— Да, мам! — охотно отозвался Сеймур.

— Ты взял учебники и тетради?

— Да взял, — у Сеймура вдруг произошла смена настроения.

— А то смотри, опять забудешь и будем ждать, когда папа из города твои летние задания привезет, — у Хиджран это получилось как всегда строго, ведь речь шла о заданиях на лето и о школе вообще.

«Чертовы задания, ненавижу!» подумал про себя Сеймур. — « Все равно же спишу я их, не сам же буду решать, ведь знают эти училки, что списываю, и все равно задают, вот вредные тетки»

Сеймур откинулся на тюк с вещами и посмотрел на Фархада.

— Ни чем помочь не могу, — участливо сказал Фархад, — у тебя почерк неподдельный, ужасный, второго такого нет, а то я помог бы, написал бы за тебя немного.

— Ладно, сам как-нибудь отпишусь, — обреченно отмахнулся Сеймур.

Ему было не привыкать, он закончил четвертый класс и, уже как третье лето выполнял принудительные летние задания по математике — списывал решения с тетрадей друзей — отличников. Этой маленькой хитрости его научил Фархад.

Душный город остался позади, за спинами братьев, которые про него уже забыли, и жили мыслями о ближайшим будущем. На два месяца Баку для них будет закрыт, чтобы стать необычно большим и красивым и нужным, потому что лето кончается, и море становится холодным.

Сеймур допивал свой «Дюшес» и морщил свой нос от запаха. Они проезжали место, где не было красивого обзора и буйной растительности.

Одни только нефтяные качалки населяли это место и едкий запах нефти, который преследовал проезжающие машины, одурманивая их пассажиров.

Хиджран наспех закрыла окно и попросила детей последовать ее примеру.

— Как можно при таком запахе жить? — Возмутилась Хиджран.

— Видимо можно, Хиджран ханум, — заметил Вагиф. — Через метров двести будет поселок, где живут люди, которым этот запах стал родным и желанным.

— Как можно к этому привыкнуть, не понимаю? — Продолжала удивляться Хиджран.

— А что делать, если государство не переселяет этих несчастных, и даже не думает переселять, — сочувствуя жителям придорожного селения, заключил Вагиф.

— Не уж — то, нефти в море не хватает, что они до сих пор, эту уже загубленную землю насилуют, — Хиджран смотрела на неприглядный ландшафт с чувством глубокого сожаления и обиды, за погубленную природу родного края. Хиджран была здешняя — с окраин Баку.

— Но они молодцы, я имею в виду здешних жителей. У них всегда чисто, дома выкрашены, заборчики ровненькие и огороды, наверное, есть. И складывается такое впечатление, что ты не в Баку, а где то далеко за его пределами. И люди другие.

Сеймур заметил двух девочек у дороги, они желали перейти дорогу. Светленькие и голубоглазые, они чем — то напомнили ему, Айсель — соседку.

Вагиф притормозил, и позволил девочкам перейти дорогу. Они ему помахали в знак благодарности, а Сеймуру показали языки, голова которого сразу высунулась из окна машины, как только Вагиф решил выполнить правило уличного движения — пропустить пешехода

— Дуры! — Крикнул Сеймур и так громко, что девочки заслышав бранное слово, успели коллективно растянуть уши и высунуть языки еще раз.

— Сеймур! Ты опять за свое!? Хиджран слегка шлепнула сына по ноге.

Сеймур промолчал, потому что был не прав, даже обидные гримасы и на дразнящие язычки маленьких блондинок, не оправдывали его поступок. Он вспомнил, что его предупреждали.

У него так всегда получалось, когда он видел приятных сверстниц. Независимо от получаемого воспитания и, невзирая на присутствие родителей, ему хотелось, как — то обозначиться, чтобы позже отличиться.

Разбросанные по обе стороны дороги качалки, напоминали Африканские просторы, в которых пасутся зебры и антилопы Гну с постоянно трясущими головами. Только качалки не тряслись, а постоянно кому — то кланялись в знак благодарности или признательности, что их когда-нибудь выключат и дадут передохнуть.

— Фархад! А их ночью выключают? — Спросил Сеймур, вновь переметнувшийся поближе к брату. — Или качалки и ночью работают.

— Думаю, их выключают, не могут же они ночью работать, — предположил старший брат.

— Значит, кто — то их вечером выключает, а утром включает, — Фархад! Но их ведь так много?! — Изумился Сеймур количеством нефтяных качалок.

— Значит, есть специальный человек, кто за это отвечает.

— Чтобы только выключить и включить? — Сеймур взглянул на брата в ожидании ответа — «Да».

— Наверное, — безразлично ответил Фархад.

— Вот клево! Хорошая работа. Включил, и ходи весь день, а вечером выключи, и иди домой. — Вот окончу школу, и пойду работать выключальщиком качалок, — переполненный положительными эмоциями от предстоящей перспективы, Сеймур обнял брата.

— А включать, кто их будет, умник? — Сострил Фархад, покосившись на младшего брата.

Сеймур задумался. Он был еще мал для сложных обозначений и определений. Он сдался. — Не знаю, как назвать этого человека, — тихо признался подросток.

— Никем ты не будешь! — Жестко огласил Фархад. — Ты будешь моим помощником.

— Как это помощником? — Неясно представляя себе свои будущие обязанности, спросил Сеймур.

— Ты будешь помогать мне, дела делать, — не отводя глаз с дороги, ответил Фархад. Казалось, что он в окне микроавтобуса видит их будущее, и те дела, о которых он обещает брату.

— А что мы будем делать, Фархад? — Спросил Сеймур, втянув при этом в себя шею и голову, ему вдруг стало и интересно и боязно.

— Богатеть, брат! — Решительно ответил Фархад.

— Как это богатеть? — Глаза Сеймура беспрерывно захлопали.

— Просто! — оставаясь по — прежнему спокойным, ответил Фархад. — Будем покупать и продавать все то, что где — то очень нужно.

— А что, где нужно? Я не понимаю, Фархад? — спросил Сеймур, замученный непонятными идеями старшего брата. — Фархад, я не понимаю, о чем ты говоришь, — младший неотрывно смотрел то старшего брата.

— Только дай мне слово, что не растреплешь обо всем маме?! А то ничего не получишь, — выдвинув условия, Фархад ожидал ответа.

— Не скажу, честно, даю честное слово — слово «Октябренка», — Сеймур привстал.

— Да на черт мне далось твое слово октябренка? Клянись могилами прадеда и прабабушки! — Настойчиво потребовал Фархад.

Сеймур растерялся. Фархад запросил слишком большую ответственность — поклясться могилами предков, которых Сеймур не помнил, потому что был маленьким, но чтил, потому что так было принято.

Сеймур проглотил набежавшую слюну, и вымолвил: « Клянусь!»

— Тогда слушай, — начал Фархад.

— Я у «стекляшки» прикупил у ребят петушков. Пять штук.

— У чего ты что купил, и что такое петушки? Я чего — то не понял, Фархад, — признался Сеймур.

— Вот ты Сеймур, балда, — выпалил Фархад. — Объясняю — у стеклянного базара, напротив «Снежинки», я у спекулянтов купил иранские жвачки, ну помнишь, я тебе как — то раз приносил их, на них еще петушки нарисованы, мятные такие, вкусные.

— Аааа…! Вспомнил! — Сеймура осенило.

— Так вот, их — то мы и будем продавать на даче, точнее, на пляже. Я все продумал, только с ценой надо определиться.

— Как на пляже и кому? — Недоумевал Сеймур.

— Как кому? Людям, — продолжал объяснять Фархад. — Особенно приезжим, они любят все такое иностранное. И потом, у них всегда деньги водятся. Как говорит дядя Эльдар — « На отдыхе никогда не надо жалеть денег. Работают, чтобы зарабатывать. Копят, чтобы отдыхать».

— Правильно, дядя говорит, — одобрительно замотал головой Сеймур, словно ему было чуть больше лет, чем его прародителю.

— Какой ты молодец. Фархад! А где ты этому научился?! — Спросил Сеймур, переполняемый эмоциями.

— Эрик подсказал, — ответил Фархад.

— Какой Эрик?

— Который с Малаканского садика, дед которого там, постоянно в медалях сидит. Ну, тот, ветеран войны, Фархад пытался помочь брату вспомнить существенную особенность неизвестного мужчины.

— Их там много сидит, и все говорят на непонятном языке, — оправдывался Сеймур незнанием языка, достаточно большого народа.

— Ладно, проехали, одним словом, приедем, на пляже разберемся, кому и почём — деловито отрезал Фархад.

— Фархад! Будь братом, покажи мне жвачки, — застыв в ожидание положительного ответа, Сеймур смотрел на брата.

— Зачем? — Строго посмотрев на младшего брата, Фархад нахмурил брови.

— Просто, хочу посмотреть, я их уже не помню, — Сеймур пытался хитрить.

Фархад потянулся за своим рюкзаком, где лежало все его добро, известное всем и кое — что, известное только ему одному.

Покопавшись одной рукой в своем рюкзаке, Фархад на ощупь определил вещь — тайну, и вынул, заключив ее в кулак.

Маленький кубик в серебреной обертке, и со смешным петушком на этикетке, на несколько секунд предстал перед взором Сеймура, как только Фархад развел пальцы руки.

Сеймур проглотил слюну, и так явно, что Фархад спешно спрятал кубик обратно в рюкзак.

— Не смей думать даже об этом, и не доставай меня просьбами дать пожевать, — Фархад выставил указательный палец прямо перед лицом страждущего брата. — Это товар. Это табу. Понял!

Сеймур промолчал, проглотив, при этом, вторую порцию слюны, и одобрительно кивнул головой.

— Будет больше, дам тебе целый кубик. А пока молчи, и никому не разболтай, — сказав, Фархад спрятал рюкзак.

— Мам! Мы въезжаем в Маштаги. — Помидоры покупать будем? — Сеймур крикнул, высунув голову в окно. Его кудри выпрямились от порывов воздуха, обтекающих машину. Лицо сморщилось от скорости и стало смешным.

Сеймур приветствовал земляков, размахивая руки и окриками своего звонкого голоса, потому что он считал дачу в Бильгях своей Родиной.

— Знаете, дядя Вагиф! Папа говорит, что наша дача находится в Бельгии, и что, не все могут себе позволить иметь дачу в Бельгии, — Сеймур обнял Вагифа обеими руками и заглянул ему в лицо, чтобы увидеть его восхищение.

— Сеймур, не мешай дядя Вагифу вести машину, — строго приказала сыну Хиджран.

— Не беспокойтесь, Хиджран ханум, он мне не мешает, — хладнокровно и уверенно ответил Вагиф, продолжая вести машину. — Сеймур! А Маштаги получается, столицей Бельгии? — Улыбаясь, спросил Вагиф.

— Ну, выходит так, что Маштаги есть — столица Бельгии, — с уверенностью ответил Сеймур.

— Балда ты, Сеймур! Сколько тебе можно повторять, что Бельгия и Бильгях это не одно и то же, — грубо отметил Фархад. — У Бельгии столицей является город Брюссель.

— А мне все равно, что является столицей Бельгии. Папа сказал, что у нас дача в Бельгии, значит, так оно и есть, — Сеймур, рассмеявшись назло брату, в очередной раз высунулся из окна машины и продолжил звучные приветствия жителей столицы Бильгях.

Маштаги — самая населенная часть одного из маленьких кусочков апшеронского рая. Самое интересное, что было для Сеймура в Маштагах это люди. Мужчины — смелые и улыбчивые. Женщины — ласковые и любящие детей. Хотя, Сеймур иногда их сторонился, особенно тех, кто ходил в черных накидках и без лица.

Частенько, на базаре, куда Сеймур приходил с матерью за овощами, он мог быть обласкан одной из таких женщин в черном. Неожиданно, из — под черного покрывала могла появиться женская рука и пройтись по его шевелюре, и в тот же миг спрятаться обратно, в темени своеобразного одеяния.

Сеймур вздрагивал, но соглашался, ведь руки были как у его матери — нежно любящие.

На вопрос Сеймура — « Мам, почему эти женщины так одеваются», Хиджран отвечала коротко и понятно — « Так надо». А отец Сеймура объяснял все удивительные особенности маштагинцев тем, что они сильно верят в Бога и очень любят торговать. Часто бывало, что летом в местном универмаге, можно было купить зимние вещи импортного производства, а зимой — летние вещи хорошего качества — импортного. Надо было, просто, согласиться на пару десяток рублей дороже, чем летом или зимой. Все было в родных Маштагах, даже можно было без очереди купить любимые китайские кеты Сеймура, с цветными полосками на подошве.

Жара уже властвовала. Осталось проехать самую малость, скоро море и дача — неделимые понятие у братьев Рагимовых.

Сеймур, высунувшись из окна, ожидал встречи с чем — то большим и необъятным.

Нарастающий гул отвлек мальчика от ожидания встречи с лазурным простором. Нечто шумело в небе.

— О…, мам, смотри, Ил 18 летит, и так близко, что колеса видны, — выкрикнул Сеймур, испытывая сильные эмоции от полета винтокрылой машины.

— Мам! Я буду летчиком! Да, я буду летчиком. Слышишь, мам!? Вот, окончу школу, и пойду учиться на летчика, — стал приговаривать Сеймур. — Дядя Вагиф! А что надо для этого, чтобы стать летчиком? — Спросил Сеймур Вагифа, как самого старшего мужчину в салоне автомобиля.

— Не много, Сеймур! Только твое желание, — мудро ответил Вагиф мечтательному подростку.

Взрослые улыбались желанию мальчика. Вагиф улыбался, потому что помнил себя и знал, что не все так просто в жизни, а Хиджран радовалась тому, что мечта сына светлая и достойная — стать сильным и бесстрашным мужчиной.

— Фархад! Как тебе моя идея — стать летчиком? — Спросил брата, возбужденный Сеймур.

Фархад промолчал, а потом, резко посмотрев на младшего брата, сделал пару вращательных движений рукой, приставив при этом, свой указательный палец к своему виску.

.

Ожидания Сеймура нарастали. Эпизоды детского счастья проносились в его памяти яркими сценами — вожделенный берег моря, купания до заката, где резвости и смеха было больше, чем за школьной скамьей, или за письменным столом дома. Ему нравились слова бабушки — «Сынок! Пока твои мозги в ногах, бегай и не обращай внимания на чужие слова. Придет время, и все в тебе встанет на свои места — станешь взрослым и степенным»

Поэтому Сеймур был спокоен и уверен за свое будущее. Время было на его стороне и в его распоряжении.

Машина дядя Вагифа пошла на подъем перед большим спуском к долгожданному лету.

Море всегда видно раньше, даже когда еще не видно — его рисует наше воображение.

Вопль мальчика огласил начало лета и продолжение его счастливого детства.

Моря было больше чем суши. Оно всецело охватывало своей гладью землю, предлагая, тем самым, верить только в него.

Оно манило своим абсолютным спокойствием и широтой своего величия.

Сеймур пел, сам не зная, что поет. И так заразительно, что даже, Фархад, беспристрастный ко всему чувственному мальчик, не выдержав подобных эмоций брата, присоединился к нему, высунув голову из окна, чтобы поддержать близкого ему человека в его диком желании радоваться жизни.