Однажды над городом. Роман

Эльшан Таривердиев

В годы Второй мировой войны одному немецкому истребителю-разведчику чудом удалось, миновав противовоздушную оборону, пролететь над Баку на низкой высоте, устроив тем самым переполох среди местного населения военного Баку. Дальнейшая судьба того самолета до сих пор остается неизвестной.Опасные маневры немецкой боевой машины над Баку – это исторический факт, а вот события, связанные с этой историей, безобидный вымысел автора. Порою добрые вымыслы делают жизнь и нас лучше.

Часть 2

Мужчины не решались обнять своих жён, позволить себе лишний поцелуй. Им было неловко, соседи всего двора вышли проводить их на войну. Мужчин было двое, два друга, два соседа. Эти семьи были настолько дружны, что всем было любопытно посмотреть, как расстаются хорошие люди.

— Родная, почему ты не плачешь? — спросил Имран, удерживая жену за обе руки. — Люди подумают, что ты не любишь и не беспокоишься за меня.

— А мне неважно, что подумают люди, — с трудом сдерживая слёзы, ответила Сурая. — Я потом буду плакать, когда дети уснут. Обними меня, Имран, — прошептала Сурая дрожащим голосом. — Крепко обними, как ты умеешь это делать, не стесняйся, людям всё равно, они разойдутся и забудут, а я останусь одна.

— Нельзя дорогая, мы же живём в Баку, ты знаешь, обычаи у нас строгие. И потом, ты не одна, с тобой дети и…

— И что ещё?.. Договаривай! — ухватившись за ворот рубашки мужа, потребовала Сурая.

— Наши воспоминания… — шёпотом произнёс Имран и многозначительно улыбнулся. Однако вместо ответа Сурая глубоко вздохнула и в её глазах вновь заблестели слёзы.

— Разреши проводить тебя до военкомата, — отчаянным голосом попросила Сурая.

— Нет, только не это, с детьми и в военкомат? Как ты это себе представляешь? Пожалей мою душу, она и без того разрывается. И что люди скажут, там одни мужчины, засмеют же…

Ариф был бледен и напуган, дети держали его за руки. Шаргия тихо плакала, уткнувшись лицом в грудь своего мужа.

— Шаргия, прошу тебя, не плачь при детях! Пожалей их, пусть они не страдают. Когда плачут дети и женщины, я слабею, теряю голову, — Ариф не скрывал своего волнения, но при этом оставался заботливым мужем и руками утирал слёзы жены. — Родителей не забывай навещать, приводи детей к ним, пусть не чувствуют себя брошенными.

— Что ты про детей да про родителей… — всхлипывая, возмутилась Шаргия. — Ты мне что-нибудь приятное скажи, хотя бы напоследок. Скажи, что любишь меня, скажи, что я тебя никогда не обижала. Это для меня важно, именно сейчас.

Ариф закрыл глаза и поджал губы, его женщина истязала его ранимую душу. Он был в шаге от желания разрыдаться.

Заметив состояние друга, Имран крикнул Арифу:

— Всё, время прощаться! Женщинам пора заняться детьми.

Жены, как по команде, обвили шеи мужей руками.

У Имрана получилось быстрей успокоить жену и вразумить её не проявлять излишних эмоций. Они понимали друг друга с полуслова.

А вот Шаргия утопала в эмоциях и рыдала. Ариф, весь потерянный, пытался успокоить семью одним большим объятием. Мужчина держался, но глаза выдавали его истинное состояние. Ариф страдал.

Имран вмешался. Решительно разорвав объятия страдающих людей, он взял Шаргию за руку и отвёл в сторону:

— Шаргия, сестрёнка, — начал Имран. — Не плачь и слушай. Будь Сурае больше, чем сестра, будь ей советчиком, советуй не проявлять принципиальность, ты же знаешь её норов. Будь рядом, когда у неё будут сложности. У тебя получится, ты другая…

— У меня к тебе тоже есть просьба, — Шаргия, овладев эмоциями, обратилась к Имрану. — И я прошу тебя, присмотри за моим мужем, знаешь, как он наивен и добр, может сломя голову броситься спасать даже врага, этим могут воспользоваться нечестные люди, я очень боюсь за него.

— Я буду рядом, даю тебе слово, буду с ним до конца, — Имран бережно обнял жену друга и напоследок добавил:

— Мы вернёмся оба, не сомневайся.

Тем временем Сурая, вглядываясь в глаза Арифа, тоже просила его, но только уже о своём муже:

— Ариф, не позволяй ему говорить лишнего, ты знаешь, как он настроен против властей и войны, и ещё он нетерпим к людской грубости. Проси его, пусть молчит и хотя бы ради детей прилюдно не возмущается. На войне много подлых людей, они на войну слетаются как на праздник.

Будучи взволнованным, Ариф терпеливо слушал соседку, но лицо его было растерянным. Вероятно, он не был уверен, что у него получится опекать мужчину с волевым характером.

— Я постараюсь, сестра, я буду прилагать усилия, чтоб убедить его быть сдержанным.

— Ты не постараешься, ты сделаешь всё, чтобы вы вернулись и вошли в эти же ворота двора целыми и невредимыми. Я очень надеюсь, что ты меня услышал. Я тебе поручаю своего мужа. Слышишь меня, Ариф?

— Да! Мы вернёмся. Я верну его тебе, — Ариф постарался не выдать своё неуверенное состояние. Сурая первая обняла Арифа, поверив ему.

— Ариф! — Шаргия, рыдая, бросилась к мужу и, вложив ему в руку маленький свёрточек, прошептала ему на ухо: — Пусть это убережёт тебя в чужих краях, это будет тебе напоминать о наших детях.

По пути в военкомат Имран спросил у Арифа:

— О чём тебя просила Сурая?

Ариф замотал головой, отказался говорить.

— Я знаю, какое у неё бывает лицо, когда она что-либо настоятельно требует, я знаю свою жену, — Имран по-доброму улыбнулся, ещё раз вспомнив жену.

— Чтобы я за тобой приглядывал, а ты не взболтнул лишнего, то есть попросту не возмущался, — Ариф рассмеялся и стукнул шутя друга кулаком по плечу.

— Меня поручили тебе? — удивился Имран. — Надо же… какой у меня попечитель… Хотя она, может, и права. Как тут не возмутиться, зачем нам, бакинцам, эта война, Европа в очередной раз бесится, а Сталин воображает из себя римского императора нищенской страны. Нам не с кем и нечего делить. Мы маленький народ, и нам эта война ни к чему.

— Тише говори, услышат, — тихо, но настоятельно прошептал Ариф. — Не хватало нам вместо военкомата оказаться в НКВД.

Имран отмахнулся от слов друга:

— Немцы нам, азербайджанцам, ничего плохого не сделали. Вспомни бакинских немцев, они живут в Азербайджане более ста лет и никаких претензий — ни у нас к ним, ни у них к нам. Ты видел, как они живут, какие у них деревни, культура?! Нам бы у них поучиться, а не воевать с ними.

— Но Гитлер не такой немец, — возразил Ариф. — Он псих, ты же слышал, что он говорит и вытворяет, одни факельные шествия чего стоят. Думаю, он опасен. И потом, Имран, война уже началась, гибнут люди, и твои слова бессмысленны.

— То-то и оно, что погибают, а кого больше гибнет? — Имран замедлил шаг и придержал друга. — Советских солдат, обманутых пропагандой, якобы Красная армия, от тайги до британских морей, всех сильней. Чушь собачья! Да у этой власти оружие на всех не хватает, в то время как у немцев есть все виды вооружения, от современной бронетехники до самой сильной в мире авиации. Не зря они с Европой так быстро разобрались и за четыре месяца дошли до Москвы. А почему?! Да всё потому, что власти врут, постоянно врут, чтобы войной усмирить, удержать народы в этом национальном котелке под названием Советский Союз. Ненавижу я эту власть, подлую и лживую.

— Имран! Говори потише, — Ариф вновь забеспокоился. — Повсюду уши. Правильно говорила Сурая: язык твой — враг твой. И теперь моя проблема.

Имран изменился в лице. Смутился:

— Напрасно она так думает обо мне, я не враг своей семье.

— Если не враг, тогда держи язык за зубами, — Ариф проявил небывалую ранее строгость, что удивило Имрана.

Потом друзья шли молча. Имран переваривал слова жены, а Ариф сожалел, что не теми словами одёрнул друга.

Вдруг Имран резко остановился и спросил:

— Ты хоть понимаешь, куда мы идём и зачем?

— Как куда? — Ариф тоже остановился. — Нас призвали на войну.

— Балда! Так мы не просто направляемся в военкомат на какие-то сборы, нас отправят на войну! А с такой армией не мы будем убивать, а будут убивать нас. Ты хоть это понимаешь? Нас ведут на бойню, рассчитывая, что у немцев пуль на всех не хватит.

— Глупости! — возразил Ариф. — Мы тоже будем убивать, если придётся, даже голыми руками.

— Вот именно, голыми руками… Будем подбирать оружие погибших и воевать по очереди. А что касается тебя, Ариф, думаю, ты не способен убивать, даже с оружием, ты настолько добр, можешь войти в положение врага и не убить его. Уверен, ты будешь думать о его детях, жене и его родственниках.

— Неправда! — отчаянно крикнул Ариф. — Я могу убивать! Я неплохо стреляю из зенитного пулемёта! Я был лучшим в институте.

— Знаю, что ты можешь, но я не про стрельбу по самолётам говорю, я говорю об убийстве человека собственными руками, — Имран протянул вперёд напряжённые руки.

— Всё равно смогу! — уверенно выпалил Ариф и тоже показал свои руки. — Они сильные!

— Верю, если фашисты войдут в Баку и окружат наш двор, тогда ты забудешь о своей натуре всех жалеть. А я могу это сделать без зазрения совести и колебаний. Из меня получится хороший солдат, я быстро могу решить, кто для меня может быть опасен, пусть будет даже свой. Просто обидно погибать зазря за этого злодея, что сидит в Кремле, и за его рабскую госсистему. Не наша это война, брат, не нашего народа. Нас заставили ненавидеть немцев. А немцы не с нами хотят воевать, а с этой якобы империей. Так было всю их историю. Наш город ни при чём. Мы в эти войны никогда не вмешивались.

— Опасные у тебя мысли, — Ариф был напуган. — И мне, действительно, надо быть рядом с тобой.

— Нас на эту войну ведут, как безмозглых животных, и мы, подчиняясь воле безжалостного деспота, идём погибать. Я не хочу идти на бессмысленную погибель, я хочу остаться рядом со своими детьми и видеть, как они по утрам просыпаются, завтракают, а потом играются в нашем дворе.

В этот раз шаг замедлил Ариф.

— Брат, ты меня пугаешь, подобные мысли нам сейчас вредны и ни к чему, прекращай об этом думать, ты не один, я рядом.

— Знаю, просто бессмысленность меня мучает и возмущает, что мы зависим от прихоти одного злодея или фанатика. Даю тебе слово, что никогда не встану в атаку со словами «За Сталина» за человека, который ненавидит людей, как дьявол ненавидит жизнь. Я очень боюсь сорваться и плюнуть на эту войну и… Имран недоговорил, чем очень насторожил друга.

— Брат, о чём это ты, что ты задумал?

Имран не ответил и продолжил идти, но уже молча.

Уже на подступах к военкомату, после тяжёлых размышлений о своём миролюбивом характере и о бессмысленности войны, Ариф вспомнил о памятной вещице, которую вручила перед дорогой Шаргия. Мужчина извлёк сверточек из кармана. Это был камешек на счастье от сглаза — гёз мунджуг. Ариф Ахмедов по-доброму улыбнулся и подумал: «Вот дурёха, я же не ребёнок. Смешно. Кто же меня может на войне сглазить. Так уж и быть, повяжу на руку, может быть и впрямь поможет».

Умиляясь мыслями о жене и детях, Ариф тихо спросил друга:

— Там, во дворе, о чём тебя просила Шаргия, я не расслышал.

— Чтобы я за тобой присматривал.

— А со мной что не так? — Ариф подозрительно покосился на друга.

— Думает, что ты лопух, и каждый горазд тебя облапошить.

Имран после сказанных слов сорвался с места и, усмехаясь над другом, побежал в сторону военкомата.

— Ведь знаешь, что догоню, зачем убегаешь? — восприняв слова Имрана как шутку, Ариф понёсся за другом.

— О боже, посмотри, сколько народу собралось, — воскликнул Имран, когда друзья достигли ворот военкомата.

Во внутренний двор военного учреждения посторонних не пускали. Из железных ворот периодически выходил человек в военной форме и громким голосом зачитывал фамилии призывников. Далее вокруг этого человека собиралась небольшая группа молодых ребят, после чего он по одному пропускал их во двор военкомата. Оставшиеся вне ворот военкомата люди впадали в томительное ожидание и сквозь щёлку двери пытались высмотреть дальнейшую судьбу родственника-призывника.

Прямо у ворот играл военный оркестр, исполнял военный марш, приятно занимая слух собравшихся граждан, некоторые из которых под марш танцевали вальс. Чуть поодаль играла гармонь, и несколько парней забавляли себя и других русскими плясками. Буквально рядом горячие бакинские парни, красуясь своим неистовым темпераментом, носились по кругу, танцуя лезгинку.

— А тут весело! Посмотри, люди даже пляшут! — обрадовался Ариф. — Посмотри! Никто ничего не боится, все воодушевлены и не думают, как ты… Правильно говорят: «Вместе мы сила».

— Тогда иди и ты попляши, если так радостно, — огрызнулся Имран. — Никто из них не представляет, что через тысячи километров их ждут, чтобы с легкостью уничтожить. Несчастные жертвы сталинской пропаганды. Пусть пляшут, пока можно, потом будет не до плясок.

— Хватит, Имран! Надоели твои возмущения. Ворчишь, как старая бабка. Идём лучше посмотрим, как люди радуются.

Друзья стали пробираться сквозь плотное скопление людей к военному оркестру. Ариф лезгинке и пляскам предпочёл спокойную умиротворяющую музыку. Оркестр исполнял «Амурские волны».

Ариф стоял перед военным оркестром, закрыв глаза. Музыка Кюсса сыграла с ним злую шутку: как мечтательная личность, Ариф был ею обезволен.

— Проснись, композитор! — Имран грубо ткнул Арифа локтем в бок. — Там офицер зачитывает новые фамилии. И вообще, мы не музыку пришли сюда слушать, нам где-то надо узнать, не вызывали ли нас ранее.

Ухватив друга за вещмешок, Имран повёл его за собой в сторону того офицера, который громко и быстро зачитывал фамилии и имена призывников.

— Ахмедов! Ариф! — чей-то мужской голос окликнул друзей со спины.

Ариф обернулся первым. Перед ним стоял мужчина в просторной форме офицера. Плотно посаженная портупея очерчивала его истинные формы тела. Мужчина был худым человеком, настолько, что его худобу можно было воспринять за болезненность. Для звания старшего лейтенанта он был достаточно староват.

— Здравствуйте, Александр Семёнович! — слегка растерявшись, Ариф признал в мужчине своего преподавателя из института нефтехимии по военной подготовке Звягинцева.

— Призывают? — сухо спросил мужчина у бывшего студента.

— Да, — растерянно ответил Ариф.

— А это кто? — офицер бросил взгляд на Имрана.

— Я Имран.

— Имя не важно. Какая военная специальность? — так же сухо спросил старлей.

— Сапёр.

— Понятно, не подходишь. Ахмедов, за мной, — последовала команда от Звягинцева.

— Куда?! — спросил Ариф. Мужчина не ответил.

— Кто это? — беспокойно спросил Имран. — Откуда ты его знаешь?

— Это наш военрук, — взволнованно ответил Ариф, — именно он обучил меня стрельбе из пулемёта.

Имран тут же толкнул друга в спину.

— Иди, дурак! Чувствую, что он предложит что-то дельное, выгодное для нас.

— Я без тебя никуда не пойду, — заупрямился Ахмедов. — Как я без тебя?!

Имран решительно ухватился за рукав друга, и словно как ребёнка, не желающего идти в детский сад, повёл взрослого мужчину за старшим лейтенантом.

Калитка с грохотом захлопнулась. Ариф испуганно обернулся, Имрана не было рядом, у Ахмедова защемило сердце, и голова заполнилась тревожными мыслями. Войдя в здание, мужчины поднялись на второй этаж.

— Стой здесь! — приказал Звягинцев, остановившись перед дверью с вывеской «Начальник 2-го отдела». — Никуда без меня не уходи. Понял?

Ариф покорно кивнул головой.

Ахмедов огляделся по сторонам, повсюду сновали призывники и люди в военной форме. Задумавшись, Ариф подошёл к окну.

Во дворе военкомата люди в форме окриками руководили посадкой призывников по машинам. Жёсткими, а порою грубыми командами офицеры делили молодых парней на группы и загоняли на машины.

«Странные люди, кричат, грубят, словно призывники пленные, а не свои… вероятно, эти офицеры прибыли прямо с фронта, суровые и злые, только непонятно на кого».

Ариф вглядывался в лица призывников, и эти лица более уже не выражали радости и воодушевления, хотя буквально за воротами народное веселье продолжалось. Ариф задумался, уткнувшись лбом в стекло окна. «Как мало надо, чтобы человек забыл обо всех мирских радостях, стоит только стать солдатом. Чушь, когда говорят, что на войну идут с удовольствием, жизнь одна, и всем хочется жить, хотя каждый уверен — погибнет не он».

В комнате начальника отдела заговорили на повышенных тонах, вероятно, старший лейтенант второпях неплотно закрыл дверь.

— Я всё равно заберу его и, если надо будет, дойду до самого командующего округом, — Ариф распознал голос своего военрука. — Мне нужны подготовленные ребята, зенитчики! А этого парня я сам обучал, знаю, на что он способен, а главное, он сможет в будущем обучить стрелковому делу других.

— А мне что прикажешь делать? — чей-то незнакомый голос возразил старшему лейтенанту. — Думаешь, мне люди не нужны или у меня здесь есть большой выбор? Одни на броне сидят, другие со справками о непригодности и сопляки-добровольцы, кому ещё за материнский подол следует держаться, и те на фронт рвутся.

— Так и ты пойми, милый человек! — всё так же нервно продолжил военрук. — Всех, кого ты отправишь на фронт, за пару недель научатся стрелять, и их промахи станут погибелью только для них самих. В моём же случае, если промахнётся мой стрелок, то авиабомбой убьёт десятки, а может, даже сотни людей.

— Пусть об этом думает командование — это не твоя забота! — ответил незнакомый голос. — Воюй с теми, кого выделили… И потом, на это есть зенитная артиллерия. Целый полк, 193-й, под Баку расквартирован. А ты за моими призывниками охотишься.

— Вот именно, что полка уже нет, убыл прикрывать центральное направление — Москву, оставив Баку на заботу Всевышнему, а ты говоришь, воюй!.. Вот почему я мотаюсь по городу по военкоматам, ищу своих бывших студентов.

— Могу обрадовать тебя, скоро девчат пришлют на помощь, — незнакомец усмехнулся. — Решили призывать на службу женщин и именно в зенитную артиллерию. Думаю, скоро тебе станет чуть легче. Окружишь себя молодыми девчатами, и война покажется раем, — на этот раз незнакомец закатился смехом от собственной шутки.

— Смейся, смейся! Я посмотрю, как ты будешь смеяться, когда мессеры над городом начнут кружить, а ты каждый час будешь бегать в бомбоубежище… Вот тогда вспомнишь меня и моего парня. А когда посыплются с неба бомбы, окружишь себя теми девицами и запоёшь «Отче наш»…

Незнакомый мужчина, невзирая на эмоциональные выговоры Звягинцева, продолжал смеяться:

— Ну ладно, не горячись, уступлю тебе твоего студента, — мужчина, отойдя от смеха, смягчился и дал согласие. — Пусть это будет мой вклад в защиту бакинского неба. Зови сюда твоего студента.

Ахмедов отпрянул от двери. Решилась его судьба, но он был не один, его ждал друг, которого нельзя было оставлять одного, наедине с его одержимыми мыслями.

Ариф ринулся по лестнице вниз к Имрану, позабыв о строгом старшем лейтенанте и об удаче, которую ему даровал голос незнакомого человека.

Заметив перепуганное лицо Арифа, Имран насторожился.

— Брат, меня хотят оставить в Баку! — Ариф был взволнован, торопился, ибо его могли начать разыскивать. — Вспомнили, что я знаю зенитный пулемёт. Я не хочу, я хочу с тобой на фронт.

Имран с лёгкостью вздохнул, словно за несколько минут переосмыслил все свои тягостные мысли. Ухватив друга за плечи, Имран радостно улыбнулся:

— Это же удача, большая удача! Нам повезло! Останешься в Баку и присмотришь за нашими. Какая же это удача! Как же я рад!

— Нет, нет… — растерянно отступил от друга Ариф. — Я уйду с тобой и не оставлю тебя, я дал слово Сурае, что мы вернёмся вместе.

— Глупости! Сурая — моя жена и женщина, и не ей решать, как нам, мужчинам, поступать, — Имран сердито сдавил плечи напуганного Арифа. Пойми, женщины мыслят сердцем, сказала и забыла, а наша обязанность думать дальше, наперёд. Идёт война — смутное время, женщина одна с детьми — это самая ужасная мысль для мужчины на войне. Неужели тебе не боязно, что они останутся без еды и присмотра, и как ты после этого будешь воевать, зная, что твоя жизнь на этой войне и ломаного гроша не стоит, а на тебе такая ответственность — отца и мужа. Будь рядом, защити и позаботся о наших детях! А я за тебя повоюю. Будь уверен, у меня это лучше получится. — Имран продолжал трясти друга за плечи, не сводя с него глаз. — Знаю, хочешь возразить, но времени мало, брат, очень мало! А Сурае я напишу, объясню всё, она поймёт…

Пока Имран думал, на чём написать весточку, Ариф растерянно твердил вслух:

— Дети, да, дети… одни без нас… пропадут.

— Вот именно, без нас пропадут, — согласился Имран и добавил: — И такой, как ты, мне на фронте не нужен, все уши мне своими переживаниями прожужжишь. — На чём же написать?! — встревожился Имран. — У меня только повестка, а меня ещё не вызвали. Так, давай сюда твою повестку, напишу на ней, потом заберёшь у своего лейтенанта. А лучше скажи, что потерял, он же рядом, и без повестки тебя заберут, ты им нужен. Давай, снимай рюкзак, буду писать на твоей спине, времени нет, надо торопиться.

Ариф чувствовал, как Имран карандашом спешно выводит на повестке слова, будто заучил их наизусть, будто знал, что должно было произойти. Первый раз в жизни Ариф позавидовал другу, его уверенности в себе и решимости брать на себя ответственность.

Завершив письмо, Имран сложил повестку маленьким квадратиком и вручил другу.

— Не потеряй! И обязательно соври, что потерял. Ну всё, иди и на меня не оглядывайся.

— Не могу, не получится у меня, стыдно мне, брат, тебя одного оставлять, не прощу себе, если с тобой что случится, — Ариф виновато стоял перед другом и был близок к тому, чтобы расплакаться.

— Иди, Ариф, мы всё обговорили! — Имран подошёл вплотную к Арифу и крепко обнял его. Но почувствовав, что тело друга напряглось, тихо нашептал ему на ухо: — Только не реви, возьми себя в руки, люди вокруг. Восприми это не как везенье, а как нашу с тобой удачу. Я всю жизнь буду тебе благодарен, что ты был рядом с моими детьми, я тебе их поручаю! Слышишь?!

— Ахмедов Ариф! Кто здесь Ахмедов Ариф? — громче обычного крикнул военный, оглашающий фамилии призывников. Рядом с ним стоял старший лейтенант, на этот раз он выглядел строже обычного.

— Тебя ждут, — тихо, еле слышно, сказал Имран. Впервые за всё время их дружбы его голос задрожал. Вероятно, воля этого человека дрогнула, и со словами «Иди, не мучай меня» Имран толкнул Арифа в плечо.

Ахмедов с опущенными плечами поплёлся к месту, где его ждали. Имран смотрел другу вслед и отгонял от себя чудовищную мысль, что этот день больше не повторится, и он никогда больше не увидит жену, детей, друга и этот город. Непроизвольно у Имрана пробилась слеза и не одна, но он со спокойной душой утёр глаза, будучи уверенным, что никто из его близких не видит этих мгновений его слабости.

Звягинцев вновь привёл Арифа к кабинету начальника 2-го отдела и в этот раз в собственном сопровождении ввёл его в кабинет.

— Плохо службу начинаешь, солдат! — неизвестным голосом оказался пожилой майор, с зализанными редкими волосами и в застёгнутом до последнего крючка офицерском кителе.

— Побегать решил?! Удивляешь ты меня, тут старший лейтенант за тебя горой стоит, а ты такого человека подводишь. Куда тебя лешие понесли?!

— С другом простился, мы с ним с детства вместе… — виновато ответил Ариф.

— Сынок, война идёт, бросай свои бакинские выходки, именины, обрезания, свадьбы и прочие манеры. На твоем месте другой боец прилип бы к моей двери и ждал моего благословения. А ты тут проводы устроил с дружками. Предлагаешь и мне вернуться в Тулу и попрощаться с друзьями детства? Армия тебе не детский сад и не песочница во дворе. Приди в себя, солдат! — майор сердито покосился на Ахмедова. — Давай сюда повестку! — майор небрежно поманил пальцем.

— Я её потерял, простите, так получилось, — неуверенно произнёс Ариф.

— Ты уверен, что потерял? — бросив удивлённый взгляд на старшего лейтенанта, усмехнулся майор. — А что ты держишь в руках?

Арифа вдруг осенило, что за всеми этими переживаниями и тяжёлыми мыслями, он не заметил, как всё это время продержал маленький бумажный квадратик в своих руках.

— Степаныч! За кого просишь?! — удивлённо спросил майор, пристально рассматривая Ахмедова. — Так он не в себе, как он будет самолёты сбивать?

Звягинцев не ответил, лишь только бросил беглый взгляд на бывшего студента.

— Где проживаешь в Баку? — развернув и разгладив ладонью повестку, спросил майор.

— Я живу… — Ариф замешкался, размышляя, с чего будет правильно начать, с прописки или с адреса фактического проживания.

— На Кубинке он живёт! Место в Баку такое есть, — опередил Звягинцев. — Прав я?! Помню, ты туда свой курс приглашал, и меня в том числе. Никак не могу забыть кутабы твоей мамы, — старший лейтенант впервые за всё это время по-доброму улыбнулся. — И довгу её тоже помню.

— О чём это ты, Степаныч? — полюбопытствовал майор. — Если вы о еде, то объясните, я в Баку недавно.

— Потом объясню, — перебил майора Звягинцев. — Давай поскорей оформляй, мне ещё развод производить и парня надо пристроить и приодеть.

Ариф, оцепенев от напряжения, наблюдал, как майор кладёт его повестку в общую стопку повесток других призывников.

— А можно оставить повестку себе на память? — запинаясь, попросил Ахмедов.

Майор и Звягинцев переглянулись. Майор, раздражаясь, ответил:

— Вот ещё, что удумал, а отчитываться мне? Степаныч, ты всё же к этому парню присмотрись, как бы с ним потом… майор не договорил, и, подняв глаза на Арифа, сказал:

— Иди, парень, и не испытывай моё терпенье, — после короткой паузы сухо бросил: — После войны подарю, если заслужишь.

— Пошли, Ахмедов, — поторопил Звягинцев. — Не задавай глупых вопросов, повестки нужны для отчётности, на память их не оставляют.

Ариф быстро сбежал по лестнице на первый этаж, где было много призывников, он во все глаза искал Имрана. Потеря архиважной записки с заветными словами мужа жене медленно ввергали рассудок парня в хаос и панику.

Выбежав из ворот военкомата, Ариф, нервно оглядываясь по сторонам, думал: «Как быть, как объяснить Сурае, почему я в Баку, а Имрана увезли». Отчаявшись от безуспешных поисков, Ариф крикнул:

— Имран! Имран!

Никто не отозвался.

— Ахмедов, зачем так кричишь?! — выйдя из ворот военкомата, спросил старший лейтенант. — Какой-то ты сегодня странный. Пошли, машина ждёт.

Подавленный событиями тяжёлого дня, Ариф плёлся за старшим лейтенантом. Ахмедов не переставал искать друга, то и дело оглядываясь по сторонам. И даже взобравшись на борт военного грузовика, он в последний раз крикнул:

— Имран!

Машина резко дёрнулась с места и не спеша медленно отъехала от здания военкомата. Имран так и не отозвался, вероятно, его, как и других новобранцев, увезли на грузовиках на фронт в неизвестном направлении. Его война началась. Арифа тоже везли на фронт, однако в обратном направлении, в родной город, на свою войну, пока бескровную и далёкую.