Однажды над городом. Роман

Эльшан Таривердиев

В годы Второй мировой войны одному немецкому истребителю-разведчику чудом удалось, миновав противовоздушную оборону, пролететь над Баку на низкой высоте, устроив тем самым переполох среди местного населения военного Баку. Дальнейшая судьба того самолета до сих пор остается неизвестной.Опасные маневры немецкой боевой машины над Баку – это исторический факт, а вот события, связанные с этой историей, безобидный вымысел автора. Порою добрые вымыслы делают жизнь и нас лучше.

Часть 4

Прошла неделя, волнительная, беспокойная. Арифу всё это время удавалось оставаться незамеченным. Бакинец не высыпался — мешали мысли о разоблачении и позоре перед близкими людьми, а главное — его мучила совесть, порою до боли в сердце.

Ахмедов мёл крышу и ворчал. Вокруг пулемёта были разбросаны десятки окурков от самокруток, и крыша была усеяна плевками. Ушедшая на отдых смена, коих сменили Ариф с Антоном, проявили неуважение к сослуживцам, а прежде всего к месту, где живут люди. Вероятно, те солдаты, кто нёс службу у пулемёта, восприняли крышу как место, где обитают кошки и голуби. Никто из этих людей, вероятно, не мог предположить, что на этой крыше когда-то праздновались дни рождения, женщины нянчили детей и даже проводились свадьбы.

— Поросята, а не люди! — громко возмутился Ахмедов. — Надо пожаловаться на них Звягинцеву. Нельзя так себя вести, здесь же люди живут.

— Какие ещё люди, Ариф? Тут, кроме нас, никого нет, — удивился Антон и принялся помогать сослуживцу. — Хотя, ты прав, попав сюда в первый раз, я почувствовал, что эта крыша не простая, здесь, видимо, когда-то кипела жизнь.

— Для бакинцев крыши — не просто крыши, чаще всего это излюбленные места приятного времяпрепровождения. Много у нас солнечных дней… любим мы наши крыши, и детям солнце особенно полезно, — Ахмедов вспомнил о детях, ему хотелось услышать их голоса. Ещё будучи в расположении части, он замыслил для них сюрприз и ждал подходящего момента.

— Ариф, почему мы сегодня пришли на пост не так, как всегда, через подъезд, а добирались окольными путями, через чердак соседнего дома? И откуда ты знаешь про другой путь? — вопрос Антона насторожил бакинца, но не застал врасплох, Ариф был к нему готов.

— В Баку в основном все дома построены вплотную друг к другу и, соответственно, крыши соприкасаются, — Ариф намеренно допустил паузу и, улыбнувшись, договорил: — Думаю, ходить этим путём тебе будет куда приятнее, ведь ты там встретил Наташу. Если честно, то я не против твоего знакомства.

— Ты это серьёзно? — удивился Синицын.

— А почему бы и нет, сам говорил — дело молодое.

Ариф рисковал. Антон мог расслабиться и пригласить Наташу на пост. Поступить ровно так, как грозился поступить днём ранее. Страх быть разоблачённым превращал Арифа в лгуна и приспособленца — это состояние его изматывало. Когда-то он был счастлив на этой крыше, а теперь он должен был изворачиваться, хитрить с однополчанином и прятаться от родных ему людей.

Впервые за всю неделю неожиданно прозвучал сигнал противовоздушной тревоги. Отлаженными действиями оба зенитчика освободили зенитную установку от маскировочного брезента. Антон, как основной стрелок, одним движением взвёл затворы всех четырёх пулемётов. Ариф, в свою очередь, с биноклем в руках выискивал в небе самолёты неприятеля.

— Ариф! Поищи над морем, гады-фрицы могут использовать отблеск морской глади и подобраться к городу на бреющем полёте.

Внезапно загрохотала зенитная артиллерия, развёрнутая на бульваре.

— Раз пушки заработали, значит, они их заметили, выше поищи! — скомандовал Синицын.

— Вижу! — взволнованно крикнул Ариф. — Один летит, очень высоко, думаю, это Юнкерс 88-й, разведчик, белый такой… красивый и блестит!

Это был первый немецкий самолёт, которого бакинец видел воочию.

— Не хвали этих гадов. Я знаю их тактику. Они одним самолётом отвлекают, а другими могут атаковать. Следи за морским горизонтом. Где же наши перехватчики?!

— Высоко летит, к нему не подобраться — это же высотная машина, — со знанием дела заметил Ариф и перевел окуляры бинокля на горизонт.

— А давай я шмальну по нему из нашего «Максима», разогрею старичка, ему пару очередей не навредят, — Антон, подав идею, снял пулемёт с предохранителя.

— Я тебе шмальну, бес конопатый!

От постороннего голоса за спиной бойцы вздрогнули одновременно. Старший лейтенант Звягинцев медленно приближался к расчету.

— Синицын! Ты что, под трибунал захотел? Правила забыл?! Ты хоть знаешь, на какой высоте летит фриц?! Орудия и те стреляют, чтобы дать ему понять, чтобы он ниже не смел опускаться. Стреляют, чтобы он комфортно не вел аэрофотосъёмку, чтобы снимки не получились подробными. И тут ты со своей пукалкой решил с высотой повоевать… Ворон решил погонять?! Это жилой дом, и незачем понапрасну людей пугать своей стрельбой. Ты о детях и стариках подумал?! Это не прифронтовой город, а глубокий тыл. Надобности в стрельбе — никакой!

Звягинцев приблизился к орудию и самолично перевёл пулемёт на предохранитель. Далее офицер сложил руки за спиной и обратился к Антону:

— А ну, Синицын, поведай нам, на какое расстояние летит пуля «Максима», особенно когда пулемёт находится в вертикальном положении?

Антон посмотрел на Арифа и захлопал глазами.

— Ну, что молчишь?! Я жду…

Синицын неуверенно ответил:

— Ну, думаю, три тысячи метров.

— Неправильно думаешь! Всего лишь 1500 метров. А каков практический потолок Юнкерса 88?

Беспомощность ефрейтора была очевидна, парень почему-то вглядывался в небо.

— Жду ответа! — командир повысил голос. — Не знаешь?! Да какой же ты после этого зенитчик, если не знаешь технические параметры объектов, по которым должен стрелять. Скажи, Ахмедов, вижу, рвёшься сказать.

— Полагаю, Юнкерс может подняться свыше 10 000 метров, — предположил бакинец.

— Правильно. Молодец, моя школа! — Звягинцев остался довольный и вновь обратился к Антону:

— Синицын! По каким объектам ты у себя в Ленинграде стрелял?

— По всяким: по пехоте, по моторизованным колоннам, — почесав затылок, Синицын добавил: — и по истребителям тоже приходилось…

— И сколько приходилось? Я хочу знать твой практический боевой опыт, а не то, что написано в твоем личном деле и то, что говоришь ты сам, — старший лейтенант пытливо смотрел на ефрейтора.

Синицын потер лоб и, задумчиво опустив голову, ответил:

— Если честно, никогда не стрелял по летающим объектам.

— Тогда ответь, умная голова, зачем хочешь стрелять, если не знаешь, как это делается?! А ведь патроны денег стоят! Или хочешь себя героем почувствовать?!

Антон виновато ответил:

— Я же только сказал, что хочу, я же не выстрелил.

Звягинцев, покачав головой, махнул на бойца рукой и с сожалением заметил:

— С кем воевать приходится… Синицын, спустись к машине, я вам горячую пищу привёз, и не затягивай, мне ещё до Нагорного парка добраться надо, до наших батарей. Вы у меня не единственные.

Далеко в небе гудел самолёт, предположительно немецкий. Звягинцев, закинув голову, рассматривал машину в бинокль. Офицер качал головой и сердито сжимал губы. — С Томани взлетают, видимо, топлива хватает, раз, минуя Баку, дальше летят.

— Александр Семёнович! — обратился к командиру Ариф. — Почему немцы так вольготно летают над Баку, неужели нам нечем их приструнить, заставить бояться?

— Чем, сынок? — понуро спросил Звягинцев.

— Как чем? Нашей авиацией!

Старший лейтенант осмотрелся по сторонам и ответил:

— Ты, Ариф, свой человек, скажу тебе откровенно, какая ещё авиация, нечем ответить, все машины — старьё, а лучшие отправлены в Москву оборонять. Бакинское небо бесхозное. Подними голову и взгляни, чьи самолёты летают над твоей головой, как у себя дома. Кто их достанет и чем, нет у нас таких машин и не было никогда. А те, что есть, пока долетят до немца, тот их десять раз из своего вооружения поджечь может.

— Как же так… Александр Семёнович, а нам говорили, что наши самолёты лучшие.

Звягинцев медленно поднял на подчиненного глаза и с ухмылкой ответил:

— Ты, сынок, оттого наивен, потому что молод. Будь наша авиация лучшей, смог бы фашист уничтожить половину нашей боевой авиации за один день… Врали нам, обманывали и сейчас врут, успокаивают. Думаешь, мне приятно видеть, как им просто удается летать над нами и не бояться?! Меня трясет от их присутствия над нами!

Старлей полез в карман гимнастёрки и достал папиросы. Жадно затянулся.

Ахмедов поднял голову к небу, бегло осмотрел город и задал короткий вопрос:

— Александр Семёнович, Баку будут бомбить?

— А зачем его бомбить? Чтобы он сгорел? — невозмутимо ответил командир. — Просто взял и сгорел. Чтобы погибли люди, которые не воюют, а добывают нефть. Есть смысл бомбить нефть? Только идиот может на такое решиться. Думаю, Гитлер не идиот, раз пол-Европы отхватил.

Ариф осмотрелся и осторожно вполголоса обратился к наставнику ещё раз:

— Тут говорят, что если немцы подойдут к Баку, то город могут взорвать, дабы Гитлеру ничего из нефти не досталось.

— Кто такое говорит? — строго произнёс командир, хмуро сдвинув брови. — Где такое говорят?

Ахмедов от неожиданной реакции Звягинцева вытянулся стрункой.

— Никто, сам придумал, — бакинец понял, что перешёл черту дозволенного.

Звягинцев выдержал мучительную паузу, сделав при этом несколько глубоких затяжек.

— Сынок! Не всё, что думаешь, надо говорить. Побереги себя, не всем можно доверять, особенно тем, кого с Баку ничего не связывает.

Поняв намёк, Ариф поспешил оправдать Антона.

— Он хороший парень, просто молодой и глупый.

— Я сказал, а ты должен правильно понять мои слова, — старший лейтенант многозначительно подмигнул подопечному.

— Я вас понял, Александр Семёнович, — ничего не думать и ни о чём не говорить.

Звягинцев усмехнулся и направился к дальнему концу крыши. Облокотившись о широкий парапет здания, старший лейтенант снял фуражку и бросил на камень. Мужчина мечтательно куда-то смотрел.

— Ахмедов! — крикнул старший лейтенант и поманил Арифа рукой.

— Слушаю.

— Где твой дом? — Звягинцев развернулся к городу. — А, дай я сам найду, — офицер прищурил глаза, всматриваясь в сторону одноэтажного старого Баку. — Вот… нашёл, я помню ту беседочку у вас на крыше, где мы пили чай, и которую обвивал виноградник.

— Угадали! Наша беседка! Её ещё мой отец смастерил, — обрадовался Ариф, видя, что отчий дом в порядке.

— Красивый у нас город, не правда ли, солнечный такой… — Звягинцев тяжело вздохнул. — Каждый день радуюсь, что его не бомбят, не могу представить, что Баку может быть разрушен. — А насчёт взорвать или разбомбить Баку может додуматься только злодей или Сатана, такого человеком не назовёшь. Ты же знаешь, как нефть горит, да эти дома нефтью покрыты, если полыхнет, никто в живых не останется, вот чего надо бояться.

Воспользовавшись паузой, стесняясь, Ариф задал личный вопрос:

— Александр Семёнович, вы родом откуда?

— Ещё мой дед приехал в Баку, работал почтальоном. А я родился в центре, в крепости.

— Вы женаты?

— Был.

— А дети? — заботливо поинтересовался Ариф.

— Мальчик, — грустно ответил старший лейтенант.

— Мужчина — это хорошо, — возрадовался Ахмедов. — Там же живёт, в крепости?

— Нет, нигде не живёт.

Ариф растерялся, ответ ошеломил его, навел на печальные мысли, и он решил дальше обойтись без вопросов.

Но Звягинцев сам пожелал продолжить:

— Жену я себе привёз из Смоленска. В Баку ей не понравилось. Ничего не объяснив, взяла и уехала обратно к себе. Просил много, а она ни в какую… жаловалась, что тоскует по Родине.

— Разве Баку — это не родина, мы же одна страна?! — удивился Ариф.

Удивление Арифа показалось Звягинцеву наивными. Мужчина даже улыбнулся.

— Ахмедов, какой же ты наивный. Родина там, куда тебя постоянно тянет. Вот и потянуло её обратно. Она звала меня с собой, но я не поехал, и всё ради этого… — офицер взглядом указал на город.

— А как ваш мальчик, ему что хотелось?

— Купаться любил в нашем море…

— Так это не проблема, будет к вам приезжать на каникулы, — Ахмедов поддержал наставника, пожелал угодить.

Не отрывая глаз от города, Звягинцев ответил:

— Больше никогда не приедет… их обоих одной авиабомбой накрыло.

Ахмедов от неожиданного ответа командира побледнел, словно это произошло с его семьёй.

— Иногда корю себя, что стоило променять этот город на моего мальчика.

Долгое молчание не меньше мучило Арифа, чем самого человека, лишившегося своего ребёнка. Постоянные укоры и злость на себя сделали Звягинцева малословным и неулыбчивым человеком.

— Где же этот Синицын?! Уверен, нашёл во дворе девицу и пудрит ей мозги. Не буду его ждать, — Звягинцев решительно надел фуражку и направился к выходу.

Антон, шумя котелками, еле дыша, вбежал на крышу.

— Где тебя носит, Синицын? — строго спросил Звягинцев. — Тебя только за смертью посылать!.. — Говорил же тебе, что меня ждут на батареях.

— Товарищ старший лейтенант! Да тут, пока нёс, еда слегка пролилась, пришлось вернуться, долить! Звягинцев подозрительно покосился на парня. — Ох, врёшь конопатый, как же ты врёшь… я во дворе заприметил молодую блондинку, она бельё развешивала. Вероятно, вокруг неё тебя кружило с котелками.

Синицын покрылся красными пятнами. Выдал себя и подтвердил догадки Звягинцева.

— И ещё, женщина с этажа, которая под нашим расчётом живет, пожаловалась мне, что ты, Антон, часто прогуливаешься по крыше и заглядываешь в окна жильцов.

У Арифа ёкнуло сердце, речь шла о Сурае, и была вероятность, что всё может закончиться разбирательством и приглашением Сураи на крышу, если Антон начнёт отпираться.

— Это не я, — по-детски отреагировал Антон. — Это… это… — парень совсем растерялся и бросил взгляд на Арифа.

— Ну, это точно не Ахмедов, не смотри на него. Женщина описала мне подробно.

Синицын опустил голову.

— Признаюсь, это я! Когда тоскую, иногда прогуливаюсь, тут ветра сильные, холодно, вот я и греюсь таким образом.

— Смешные вещи говоришь, Синицын! В Баку конец сентября — это бархатный сезон, придумай что-нибудь поинтереснее. Делаю тебе последнее предупреждение, ещё раз хоть малейший намёк о подглядываниях или о похождениях за женским вниманием, слетишь с этой крыши и отправишься на батарею куда-нибудь за город на какую-нибудь безымянную высоту… Всё! Я ушёл. И смотрите мне… без причины не стрелять!

— Я не могу не пойти, она будет меня ждать, — сидя на ящике из-под патронов, Антон бурчал себе под нос. — Она придёт туда, где мы подымаемся на крышу, нас никто не заметит.

— Ты рискуешь, Антон! — советовал Ариф. — Я всё понимаю, тоже был молод, но это не стоит того… чтобы рисковать. Будут у тебя дни отдыха, вот тогда и погуляешь…

— Девушка хорошая, славная, а может, я на ней после войны женюсь? — Синицын выглядел возбуждённым и нетерпеливым, отчего слова Антона воспринимались Арифом несерьёзно.

— Так нельзя, Антон, с такой лёгкостью принимать серьёзные решения. Ты эту девушку совсем не знаешь.

— Мне только на полчаса… — взмолился Синицын. — Увижу её и обратно.

Ариф смотрел на молодого парня и понимал его состояние. Когда-то Ахмедов сам был таким же неудержимым и пылким, ухаживая за своей будущей женой. Сегодня время было другое, военное, строгое, но сердце бакинца было доброе, чего он очень боялся. Как старший по возрасту, он должен был возразить и не идти на поводу пылкого, влюбчивого паренька, но умение бакинца войти в положение любого человека порою грозило ему большими неприятностями.

— Ладно, иди… — Ариф посмотрел на часы. — Только на полчаса и ни на минуту больше.

Антона буквально снесло с места. Он на бегу помахал бакинцу пилоткой и в считаные секунды исчез из виду.

Чтобы скрасить своё одиночество на посту Ариф решил закинуть маскировочный брезент на пулемёт, но его отвлекли детские голоса. Голоса доносились из-под карниза. Ариф понял, что на балкон вышли играть дети, или его, или Имрана. Прислушавшись, он распознал голоса Ахмеда и Афаг.

Брат с сестрой о чём-то громко говорили. Афаг восторженно делилась с братом, а потом они весело смеялись.

Ариф слушал детей, и чувство радости восполняло его, он был спокоен, что дети друга не грустят, а радуются. «Слышал бы вас сейчас Имран, ему стало бы легче».

Бакинец вдруг засуетился, ему в голову пришла идея. Ариф достал из кармана комок нитки для починки гимнастерки, а из другого кармана извлёк маленький свёрток с кусочками сахара, который не допил с чаем. Быстро привязав свёрточек к нитке, спешно начал спускать гостинец вниз. Ахмедов решил порадовать детей, опрометчиво позабыв о своем нелегальном положении.

«Не промахнуться бы — переживал зенитчик, опуская сверточек вниз к балкону. — И своим такой же надобно гостинец смастерить», — улыбаясь, Ариф подумал и о своих детях. Но прежде его беспокоили дети, отца которых не было рядом.

— А ну-ка, домой… хватит попросту на балконе прохлаждаться, — Сурая, выйдя на балкон, строго повелела детям: — Садитесь за учебники! Кто-то обещал отцу получать только пятёрки, пока он воюет на фронте.

Дети ушли, а Сурая осталась на балконе, её интересовало, высохло ли стиранное белье.

Прямо перед женщиной на ниточке подпрыгивал маленький бумажный комочек.

«Это что ещё за фокусы?» — удивилась Сурая и, не дотрагиваясь до свёртка, глазами проследила за ниткой, которая свисала с крыши дома.

Свёрточек неустанно подпрыгивал, словно дразнил котёнка.

«Что за шуточки дурацкие, кто там наверху решил посмеяться над моей семьёй? — Сурая решительно сорвала сверток. — Догадываюсь, кто это чудит. Наверное, этот рыжий ходок по крышам решил моих детей подразнить. Ну, держись, чёрт конопатый, сейчас я тебе задам!» — со злостью сжав сверток с сахаром, Сурая зашла в квартиру.

Ариф вытянул нитку обратно и, будучи довольным, что сюрприз дошёл до адресата, принялся стряхивать с колен пыль.

Дверь на крышу резко распахнулась. Сурая решительно вышла на крышу.

— Ариф?! — от изумления у Сураи перехватило дыхание, она не могла больше сказать ни слова, но через мгновение без слов бросилась к Арифу и обняла его.

Ахмедов стремительно побледнел и от неожиданности происходящего потерял самообладание. Он нерешительно обнял Сураю и в голове искал первые слова, чтобы начать сложный разговор.

— А где Имран?! Он здесь?! — и не дождавшись ответа, со словами «Имран-н-н», Сурая побежала по крыше.

— Имран, хватит прятаться, выходи! Ну всё, хватит, шутка удалась! — Сурая жадно глазами искала мужа. — Ариф, скажи ему, пусть выходит! Имран, хватит меня разыгрывать! — женщина была близка, чтобы расплакаться то ли от счастья, то ли от нетерпения увидеть любимого человека. Но когда в центре крыши Сурая увидела пулемёт, она перестала звать мужа и медленно повернулась к Арифу. — Как это так, Ариф, ты с этими людьми? Тогда где же мой муж?

— Имрана здесь нет, он на фронте, — тихо, почти обречённо произнёс Ахмедов. — Прости, так получилось.

Конец ознакомительного фрагмента.