Первая

Энн Авомика, 2023

Лиам Байатт – шестнадцатилетний парень, чудом излечившийся от тяжелой болезни. После нескольких лет домашнего обучения он возвращается в школу, где встречает девушку, перевернувшую его жизнь с ног на голову. Вместе с ней герой отправляется в опасное путешествие, которое принесёт им обоим самые яркие впечатления, но поставит роковую точку в их судьбе.Эта история о дружбе и разочаровании, храбрости и боли. И, конечно, о любви.

Часть 1. Семнадцать лет и восемнадцать этажей

Жизнь почти всегда несправедлива с людьми. Она каждый день бросает нам вызовы, и далеко не все из них мы способны преодолеть.

Эта история о том, как я впервые почувствовал себя живым, насколько это возможно.

Устраивайтесь удобнее. Возьмите чашку чая и, может, печенье или вафли. Не знаю, что вы любите. Ох уж эти вафли…

Если вы готовы, я начну.

Мне было почти семнадцать, когда мама вдруг решила, что я готов вернуться в школу. Последние шесть лет я провел на домашнем обучении. Все началось, когда мне едва исполнилось одиннадцать. Я был беззаботным ребенком, не имевшим ни малейшего понятия о переходном возрасте, экзаменах и прочих неприятностях. Одной из теплых летних ночей я проснулся и понял, что никогда не ценил способность человека дышать полной грудью. Я едва ли мог сделать вдох и, конечно, не мог произнести ни слова. Я хватал рукой все, что стояло на небольшой тумбочке возле моей кровати, и бросал в стену, за которой спала мама. Когда маленький будильник разбился и с грохотом рухнул на пол, она все-таки проснулась.

Я помню лицо мамы в тот момент, когда она вбежала в мою комнату, как будто это было всего несколько секунд назад. Ее глаза были наполнены страхом, который не увидишь в глазах актеров, играющих в фильмах ужасов. Даже представить не могу, что бы делал я, оказавшись на ее месте, но она действовала решительно. Поколебавшись всего долю секунды, она подбежала к моей постели и начала судорожно шарить ладонями по моему лицу. Она обхватила мою голову руками и слегка встряхнула — я уже начал терять сознание. Последнее, что я видел, прежде чем все-таки канул в бездну непроизвольного сна — мама, судорожно трясущимися пальцами набирающая номер скорой помощи на телефоне.

Следующим утром — а точнее, как я позже узнал, днем — я очнулся в больничной палате. Веки совсем не хотели отлипать друг от друга; слепящий свет то ли лампы на потолке, то ли белоснежной палаты яростно бил по глазам. Я чувствовал, что окутан какими-то странными тонкими трубками. Они были повсюду — в носу, во рту и несколько в венах. Я ощущал, как в мою кровь вмешивается лекарство. Мое зрение еще окончательно не сфокусировалось, а я уже слышал, как мама громко выкрикнула куда-то вдаль: «Он очнулся!». Наверное, она обращалась к врачам, ибо через минуту вокруг меня было людей, пожалуй, больше, чем журналистов вокруг Майкла Джексона на пике его карьеры.

Тот день, четырнадцатое июля, остался в моей памяти навсегда. В тот день я узнал, что в моих легких сформировалась злокачественная опухоль — или, проще говоря, рак.

Нет, это не то, о чем вы подумали. Эта книга не о том, как я боролся за жизнь. Хотя, упомянуть об этом стоит, чтобы вы лучше понимали, из чего я состою.

Прошлой июльской ночью я начал задыхаться от того, что мои легкие заполнялись жидкостью. Виной всему образовавшиеся в них метастазы. Врачи говорили много всего, уйму длинных слов, которые на первый взгляд кажутся случайным набором букв. На самом деле, они говорили, что-то о моих анализах, моих легких и моей опухоли.

С того дня моя жизнь сильно изменилась. Я часто мучился от нехватки воздуха и боли в груди, поэтому мама решила, что продолжать ходить в школу рискованно — меня перевели на домашнее обучение. Со мной занимались репетиторы по английскому, математике и прочим предметам. У меня даже были так называемые дополнительные занятия по выбору.

В свободное время я много читал: Ремарка, Голдинга, Хэммингуэя, Фицджеральда и других. Порой мне кажется, что именно книги не дали мне пасть духом. Я читал «Звездную пыль» и верил в сказку. Я читал «Алхимика» и становился мудрее. Я читал «Острие бритвы» и мечтал о том, как снова буду здоровым и найду свой смысл жизни. Книги были со мной в те минуты, когда казалось, что я остался совсем один в этом большом, полном опасностей мире.

На самом деле, я не был одинок. Моя мама всегда была со мной. Конечно, морально, не физически, ведь она вынуждена много работать. В те непростые времена она благодарила небеса за то, что никогда ни на кого не надеялась и стала весьма самодостаточной, чтобы в одиночку обеспечивать нас обоих. Отец ушел от нас, когда мне было около четырех лет. До сих пор толком не знаю, в чем причина развода родителей, и, наверное, не хочу знать. Так или иначе, он никогда не пытался со мной связаться. Значит, не стоит жалеть, о том, что его не стало в нашей семье. Мама всегда говорила, что после развода почувствовала, как тяжелейший груз рухнул с ее плеч.

Моя мама — хозяйка самого известного ресторана в нашем городе. Каждый вечер, возвращаясь с работы, она тихонько стучала в дверь моей комнаты, осторожно приоткрывала ее, и вместе с ней в комнате появлялся пакет, наполненный коробочками с едой. Так мы ужинали каждый вечер. Больше всего я любил пасту под сливочным соусом — казалось, я бы все отдал, чтобы только бесконечно есть пасту из маминого ресторана.

Кроме книг, мамы и пасты со мной всегда были мои лучшие друзья — Скотт и Лоуренс. Они часто заходили ко мне после школы, приносили с собой кучу интересных историй и разных вкусностей. Иногда мне кажется, что я назову другом каждого, кто принесет мне еду.

Я боролся с опухолью на протяжении пяти лет. В середине сентября, спустя пару недель после моего шестнадцатилетия мы с мамой — полные надежды — поехали в клинику к моему онкологу. Результат лечения или чудо, но я был абсолютно здоров. Опухоль, получив все, что хотела, оставила меня в покое. Мои легкие были сильно измотаны раком и лекарствами, но им больше ничего не угрожало. Врачи порекомендовали мне остаться на домашнем обучении еще пару месяцев, чтобы дать организму восстановиться. То ли мама решила перестраховаться, то ли она не поняла значения словосочетания «пару месяцев», но на домашнем обучении я остался до конца учебного года. Летом мама отправила меня к тете Джинджер в Оттаву, а когда я вернулся в конце августа, она со слезами на глазах, но довольно уверенно заявила: «Складывай учебники в рюкзак. Ты возвращаешься в школу».

Меня зовут Лиам Байатт, и это небольшое предисловие закончу так, словно стою на огромной сцене и получаю «Оскар». Я благодарен своей маме, которая любила меня всем сердцем и сделала все, чтобы я смог победить опухоль и вернуться к обычной жизни. Я благодарен друзьям, которые не дали мне пасть духом, когда моя жизнь висела на волоске. Я благодарен каждой книге, которая наполнила мой внутренний мир чем-то прекрасным. И пасте под сливочным соусом. Да, определенно, я благодарен пасте не меньше, чем остальным.

До начала нового учебного года оставалось несколько дней, но мое терпение было на грани. Я так скучал по школе, по нормальному общению с одноклассниками и учителями, по школьным обедам и шумным переменам. В моих воспоминаниях школа была олицетворением хаоса и веселья, но то была средняя школа. И мне лишь предстояло узнать, что значит быть старшеклассником.

Теплые лучи августовского солнца ласкали мои темные курчавые волосы. Я сидел на подоконнике в своей комнате на втором этаже нашего дома и читал «Колыбель для кошки», когда услышал звонок телефона. Мамин голос звучал очень суматошно, но, в то же время, устало.

— Милый, извини, ты же знаешь, я бы не просила тебя, но это, правда, срочно…

— Мам, хватит извиняться, говори, что нужно сделать.

— У меня совсем из головы вылетело, какое сегодня число… Если бы я вспомнила об этом утром, я бы, конечно, сама…

— Мам, ты говоришь, что это срочно, но сама тянешь время.

— Да, конечно. Спустись в мой кабинет, открой шкаф слева от окна. На второй полке сверху, шестая папка справа.

Сколько бы мне не было лет, никогда не перестану удивляться перфекционизму моей матери.

— Там внутри, на скрепке, небольшой листок с адресом. Эту папку нужно отнести туда. Мистер Кроссман будет ждать тебя, я ему сейчас позвоню. Папка темно-зеленого цвета…

— Я разберусь, мам, не переживай.

— Ты меня так выручаешь, Лиам! Ты хорошо себя чувствуешь? Сможешь добраться сам? Может, вызовешь такси?

— Со мной все в порядке, мам. Ты ведь не будешь звонить каждые полчаса, чтобы спросить о моем самочувствии, когда я вернусь в школу?

— Нет, что ты! Ты ведь будешь на уроках. Я буду писать тебе сообщения.

— Надеюсь, ты шутишь. Ладно, я побегу, увидимся вечером.

На самом деле, я радовался каждой возможности прогуляться по улице — уж слишком долго я находился дома. Я сразу нашел нужную папку — она действительно была шестой справа — и направился по нужному адресу.

Август не мог не радовать. Это одно из моих любимых времен в году — конец августа и начало сентября, когда уже не слишком жарко, но еще не холодно. И лучшее, что есть в этом времени — ветер, такой теплый и ласковый, чуть пахнущий наступающей осенью. Я быстро нашел нужный дом, хотя плохо помнил собственный город. За годы борьбы с раком я бывал на улице, разве что, когда мы с мамой ездили в клинику. Остальное время я почти не выходил из дома. Мама редко имела возможность гулять со мной, а одному, как она утверждала, гулять опасно. И, пожалуй, она была права, ведь я, действительно, с трудом передвигался из-за боли в груди.

Моему взору предстал небольшой двухэтажный домик с ухоженным газоном и креслом-качалкой на веранде. Я подошел к двери, еще раз отрепетировал свои реплики. Многим подросткам свойственно волнение перед общением с незнакомыми людьми, и что уж говорить обо мне. Удивительно, как я вообще не разучился говорить.

Наконец, я набрался решительности и нажал на дверной звонок. Он был таким громким, что было слышно даже снаружи, отчего я невольно вздрогнул. Да, решительности мне еще предстоит поучиться.

Дверь открылась, но на пороге был не мистер Кроссман, это я понял сразу. Моему взору открылось лицо девочки. Точнее, девушки. Всегда сложно понять, как правильно назвать человека женского пола в таком возрасте. Хотя, этой, пожалуй, все-таки больше подходило «девушка». Мне сразу бросилось в глаза серебряное колечко в ее носу, слева. Никогда не понимал, что люди находят в пирсинге, но ей он, определенно, был к лицу.У нее были прямые темные волосы, но не такие темные, как мои. Мои были почти черными, а ее — скорее, шоколадного цвета. Они аккуратно лежали на ее плечах, не позволяя видеть выступающие ключицы. Я удивился тому, как они блестели, в хорошем смысле. Ее волосы выглядели так, словно она — модель для съемки в рекламе шампуня. «Ваши волосы будут гладкими и шелковистыми. И никакой перхоти!».

— Ты что-то хотел? — резко и, пожалуй, чуть грубовато спросила она.

Ах да, я совсем забыл, что, когда разглядываю людей, время не останавливается, и они видят, что я пялюсь на них в упор.

— Да. Меня зовут Лиам Байатт. Мне нужен мистер Кроссман.

Я даже сам удивился, как уверенно ответил. Не хотел, чтобы она подумала, что я мямля.

— Зачем?

Ее лицо выражало что-то, чему сложно подобрать описание. Она выглядела не хамоватой, но очень уверенной в себе.

— Моя мама просила передать мистеру Кроссману эту папку. А ты…

— Его дочь. Ему пришлось отъехать по делам. Но он предупреждал, что некий парень должен принести документы.

— Да, видимо, он говорил обо мне, — в этот момент я окончательно растерялся и состроил такую нелепую улыбку, что мне стало вдвойне неловко.

— Нет, ты не парень. Ты вафля. Так что, ты отдашь мне чертову папку?

— Да, конечно.

Едва я протянул ей папку, как она одной рукой резко перехватила ее и прижала к груди, а другой уже почти закрыла дверь.

— Спасибо, можешь быть свободен.

Дверь шумно захлопнулась перед моим лицом. Я решил не стоять на веранде, как идиот, а обдумать свою нелепость по дороге домой.

Мама вернулась позже, чем обычно, но я еще не спал. Она была очень уставшей, но всеми силами пыталась не показывать этого. Она, как всегда, вошла в мою комнату и наполнила ее запахом моих любимых вкусностей. Я лежал в своей постели, скрестив руки на груди и смотря в потолок, усеянный звездами-наклейками.

— Милый, ты выглядишь так, словно уже написал завещание. Все в порядке?

— Кто такой этот мистер Кроссман?

— Что? Зак? О, это мой менеджер по закупкам. Зак Кроссман. Разве, я никогда не рассказывала тебе о нем?

— Нет. Может, упоминала вскользь, но я не помню.

— Почему ты вообще спрашиваешь?

— Его не было дома, когда я принес папку с документами. Мне открыла его дочь.

— Эби? Ох, чудесная девчушка! Сколько ей уже, лет двенадцать, наверное?

— На вид не меньше шестнадцати.

— Что? С ума сойти, как растут чужие дети! — мама чуть притихла и загадочно заглянула мне в глаза. — Она тебе понравилась?

— Мам.

— Лиам, ты же знаешь, что можешь поделиться со мной.

— Она мне не понравилась. Она меня заинтересовала. Таких девушек я еще не видел. Хотя, я в принципе немногих видел… Но о таких я даже не читал.

— Каких «таких»?

— Она… Я не знаю, мам. Мы почти не говорили, но после этой встречи я весь день чувствую себя идиотом.

— Она сказала что-то плохое?

— Нет. Ничего такого. Она назвала меня вафлей.

— Почему вафлей? — мама выглядела так, словно только что родилась.

— Не знаю. Не важно. Я очень устал и хочу спать.

— А как же паста?

— Я не стерпел и поужинал без тебя, прости. Спокойной ночи.

Быстро поцеловав маму в щеку, я завернулся в одеяло и перевернулся на бок. Я слышал, как мама вышла из комнаты, как она спустилась вниз. Слышал шум воды в ванной, грохочущие ложки и тарелки на кухне. Мама уже видела третий сон, а я все еще не мог сомкнуть глаз. Я все еще чувствовал себя идиотом.

В ту ночь я многое понял. Я не хочу проводить каждый свой вечер в раздумьях, почему же я повел себя именно так, сказал именно то, хотя мог повести себя иначе. Я выиграл в борьбе с опухолью, так неужели я не смогу победить нерешительность и неловкость в общении с людьми? Я слишком много времени провел дома, вдали от общества, и времени на раскачку не было. Той ночью я твердо решил, что больше никогда не буду вести себя как нерешительная мямля. И никогда не откажусь от пасты.

Следующие несколько дней я ставил эксперименты над самим собой. Я пытался убедить самого себя, дать себе установку — разговаривать с людьми не страшно. Поэтому, когда мама предложила мне съездить в супермаркет за продуктами, я быстрее гепарда выбежал из дома и, буквально, запрыгнул в машину.Оказавшись на месте, я чуть было снова не растерялся, но быстро взял себя в руки. Пока мама выбирала йогурт на завтрак, я направился в другой отдел. Там было несколько ящиков с разными видами яблок, и, хотя я давно не ходил за покупками, сразу узнал те, что обычно брала мама. Возле ящиков стояла женщина лет, пожалуй, шестидесяти пяти и задумчиво крутила в руке яблоки, доставая по одному каждого вида и возвращая на место. Я понял, что она в замешательстве, и решил, что это мой шанс.

— Здравствуйте, — громче, чем нужно было, сказал я. — Возьмите эти, они очень вкусные!

Я протянул ей одно яблоко из своего пакета и поднес к самому носу. Она ничуть не испугалась моего неожиданного появления и яблока, которым я ткнул ей в лицо, осторожно принюхалась к нему.

— Пахнет сладко, — с улыбкой произнесла она.

— И на вкус сладки. С небольшой кислинкой. В общем, объедение!

Она снова улыбнулась. За складками морщин блестели маленькие глазки светло-серого цвета. Женщина явно была польщена таким вниманием к своей персоне. Несколько секунд она молчала, затем без лишних слов спросила:

— В каком из ящиков эти яблоки?

Я улыбнулся во все зубы, что у меня были. Не знаю, чему радовался больше: тому, что смог заговорить с незнакомой женщиной, или тому, что убедил ее взять именно этот сорт. Сложив несколько больших налитых соком яблок в пакет, я уже протянул его женщине, но тут же дернул руку обратно к себе.

— Я куплю эти яблоки.

Она, конечно, начала противиться, засмущалась и до самой кассы убеждала меня в том, что это совершенно лишнее с моей стороны. Когда яблоки были оплачены, и пути назад не было, она снова улыбнулась, поблагодарила меня и все тем же размеренным голосом сказала:

— Ты хороший парень. Не позволь никому изменить этого.

Женщина медленно побрела к выходу, а я так и остался смотреть ей вслед. На этот раз мои раздумья были приятными, я чувствовал спокойствие, удовлетворение и радостный трепет в душе. Оказывается, все намного проще, чем я думал. Но мне пришлось прервать свои размышления, ибо я понял, что мама, наверняка, обыскалась меня.

В первый учебный день я почти не волновался. Я ощущал себя новым человеком и был готов подарить себя этому миру. Хотя в старшей школе было много моих знакомых, с которыми я учился раньше, в том числе Скотт и Лоуренс, я был новеньким. День обещал быть полным новых впечатлений, эмоций и знакомств и оправдал себя.

Выглянув в окно и заметив в конце улицы приближающийся Форд, я быстро чмокнул маму, спешно выбирающую между бежевыми и белыми туфлями, схватил рюкзак и вышел из дома. Лоуренс еще не вернулся из Марселя, куда улетел отдыхать с родителями, так что утром Скотт заехал за мной один. За годы нашей дружбы я ясно понял, что Скотт — отличный друг, но ужасный парень. Он всегда был готов помочь, поддерживал меня и был рядом, что называется, «и в горе, и в радости». Но его отношения с девушками — это отдельная история. По большому счету, отношений-то у него никогда и не было, только случайные связи на вечеринках. Так, в свои семнадцать Скотт имел неплохой сексуальный опыт, но не имел абсолютно никакого опыта в отношениях.

Черный новенький Форд не спеша подъехал ко мне, полному нетерпения стоящему уже почти на проезжей части.

— Запрыгивай, друг.

Скотт был, как всегда, чрезвычайно обаятелен даже в общении со мной. Еще большего обаяния ему придавали играющие блестящие глаза темно-карего цвета и длинная челка светло-русых волос, зачесанная назад. Хотя всю свою жизнь я был парнем, — «ты не парень, ты вафля» — я догадывался: именно его челочка так нравится девчонкам.

Только переступив порог школы, я понял — знакомых лиц здесь много, и большинство из них помнят меня. Мне льстило, когда они подходили, жали руку, обнимали и поздравляли с выздоровлением. Конечно, по большей части это было из вежливости, но все равно приятно.

Но самая приятная встреча этого дня была впереди.

Мы поднялись на второй этаж, Скотт указал мне на нужную аудиторию, после чего удалился для беседы с какой-то девушкой. Когда она увидела, как Скотт направляется в ее сторону, от счастья ее глаза, клянусь, надулись, словно два воздушных шарика, заполненные воздухом настолько, что вот-вот готовы лопнуть.

Мне быстро надоело наблюдать за этой девчонкой, которая трясущейся рукой, едва касаясь, поглаживала Скотта по плечу, и я решил пойти в аудиторию. Тогда я увидел ее.

Она стояла с какой-то девушкой, видимо, подругой, и неохотно слушала ее рассказы. Поначалу я не поверил своим глазам, но это действительно была она. Я сразу узнал эти шоколадные волосы и колечко в носу, но теперь смог разглядеть еще и фигуру: небольшая аккуратная грудь, тонкая талия, упругие ягодицы и длинные стройные ноги. Она была удивительно красива. Должен признать, я обманул маму, когда сказал, что она мне не понравилась. Сам не понимая, зачем, я запомнил ее имя. Эби. Мама назвала ее Эби.

— Эби!

Никакой реакции.

— Эби!

Судя по изменившемуся выражению лица, услышала. Но не обернулась.

— Эби!

Я понял, что она видит меня, но настойчиво пытается это скрыть. Тогда мне надоело звать ее через весь холл. Я вспомнил ту женщину из супермаркета, которую видел впервые в жизни и все равно заговорил с ней. А Эби я видел уже второй раз, так что заговорить с ней — не проблема.

Как часто вы сталкивались с тем, что были полны уверенности в себе ровно до тех пор, пока ваши планы не становились реальностью? Я — постоянно.

— Эби, привет! — я подошел к ней и улыбнулся так, словно мы знакомы всю жизнь. — Как дела?

Эби выглядела крайне озадаченной, удивленной и, в некотором смысле, оскорбленной тем, что я посмел ВОТ ТАК к ней обратиться. Но при этом ее лицо сохраняло совершенно невозмутимый вид. Я улыбался так долго, что мышцы лица, кажется, онемели, но она все еще молчала. Ее подруга — как я узнал позже, Моника — тоже замолкла и смотрела на меня, еле сдерживая смех.

— Как дела, Эби? — повторил я, и Моника все-таки рассмеялась.

— Ты кто? — с вызовом спросила Эби, в отличие от подруги сохраняющая абсолютное спокойствие.

Такого я совсем не ожидал, но скоро понял — она просто играет со мной.

— Я Лиам Байатт, — надо признаться, мне нравилась эта игра, и я чувствовал себя все более уверенно.

— Кто? — она хихикнула, и на мгновение я даже поверил, что она не шутит.

— Лиам Байатт. — Она все еще непонимающе смотрела на меня. Тогда я понял — она, действительно, не понимает, кто я. — Ну, Лиам Байатт, я приносил папку с документами твоему отцу на прошлой неделе.

Лицо Эби, наконец, показало хоть что-то — задумчивость. Она нахмурила брови, отвела взгляд в сторону и вдруг произнесла:

— Ах да, вафля! И как я сразу тебя не узнала.

Черт. Снова вафля. В то мгновение я понял, что след от первого впечатления, действительно, сложно стереть.

— Эбс, я пойду, а ты, как закончишь с этим зайкой, догоняй.

С этими словами Моника направилась в аудиторию, сильно виляя бедрами. Я даже не сразу понял, что она пошла в ту же аудиторию, на которую мне указал Скотт.

Эби посмотрела вслед подруге, шумно выдохнула и снова обратила свой взгляд на меня.

— Откуда ты знаешь мое имя?

— Моя мама сказала мне, что тебя зовут Эби.

— Вообще-то, мое имя Эбигейл. Но ты можешь называть меня мисс Кроссман.

— Давай ни тебе, ни мне — Эбигейл.

— Что тебе нужно?

— Ничего, я… Я просто узнал тебя и решил подойти.

— Не стоило.

— Но я уже здесь. И, кстати, я спросил, как у тебя дела. Ну, перед тем, как ты снова назвала меня вафлей.

— Слушай, не знаю, что ты там себе придумал. Но если ты думаешь, что мы с тобой теперь будем друзьями — ты сильно ошибаешься.

— Почему мы не можем стать друзьями?

Она усмехнулась и, наконец, улыбнулась. Пусть эта улыбка и была полна издевки, лицо Эби в ту секунду было еще прекраснее, чем прежде.

— Пойми, такая, как я, никогда даже не посмотрит на тебя.

Независимо от того, что она сказала, голос ее звучал так сладко, что я готов был раствориться в нем с головой, как растворялся в любимых песнях, оставаясь один дома. Глаза играли и блестели — кем бы я ни был, ей льстило внимание.

Она резко отвернулась, встряхнув волосами так, что они пролетели в миллиметре от моего лица, и направилась в ту же аудиторию, что и Моника. В ту же аудиторию, в которую нужно было мне. Теперь она — моя одноклассница, а значит, игра только начинается.

Через несколько дней мы со Скоттом после уроков поехали к Лоуренсу, который прилетел всего несколько часов назад. Он был безмерно рад видеть нас и даже не пытался, как обычно, строить из себя напыщенного индюка. Мы обнялись и, отстраняясь, я почувствовал, что он все еще держит меня.

— Я так рад, что ты вернулся к обычной жизни, — сказал он. — Хотя, наверное, ты сейчас даже не знаешь, как ее жить.

— Я тоже так думал, но, кажется, уже разобрался, — улыбнулся я.

Лоуренс совсем не изменился за те три недели, что мы не виделись: все то же вытянутое лицо, полуопущенные веки, длинный тонкий нос, темные брови такие архитектурные, что любая девушка позавидовала бы. Даже будучи дома, она был одет в идеально выглаженную рубашку и классические брюки, подвернутые снизу так, что выглядывали цветастые носки. Он был высоким, но, в отличие от большинства высоких парней, довольно-таки складным.

— Как тебе Марсель? — Скотт устроился на кровати Лоуренса, бросая теннисный мяч в потолок.

— Как и любой другой город, когда едешь туда с родителями. Экскурсии, прогулки, дегустации вин. Мама, тщательно пытающаяся скрыть от отца роман с экскурсоводом.

— Снова? — мячик звучно упал на живот Скотта.

— Она не изменяет себе, только отцу. Знаете, кто-то коллекционирует магниты или сувениры из разных уголков мира, а моя мать — любовников.

— Ты так и не сказал отцу?

— Зачем? Не думаю, что он скажет мне за это спасибо. При разводе маме достанется половина имущества, а это совсем не в его интересах, ведь тогда будут делиться и права на ювелирку. Да и мне от этого никакой выгоды — только лишняя трата времени и нервов.

— Я уже хочу посмотреть на семью, которую создашь ты, — усмехнувшись, бросил я, уже усевшийся на подоконнике. Мне всегда нравилось сидеть на подоконниках.

— Вы пойдете на вечеринку к Монике? — приподнявшись на локтях, спросил Скотт.

— Что за вечеринка? — почти хором спросили мы с Лоуренсом, хотя он явно был более безучастен, чем я, и медленно раскладывал вещи из чемодана в комод.

— Моника ведь говорила, что устраивает вечеринку послезавтра. Типа в честь начала учебного года. Так что мы просто обязаны пойти.

— Аргументировано. Значит, идем.

— Вот и отлично. Тем более, там будет Линда. Ну, Лиам, помнишь, светленькая, ты видел нас в школе.

— Я думал, ее зовут Лили…

— Боже, Линда, Лили — какая разница? Главное, что она без ума от меня. И, кстати, Эби тоже будет.

— Мы говорим о той самой Эбигейл? — откликнулся Лоуренс. Не знаю, почему, но в ту минуту меня даже разозлило, что он так оживился, услышав ее имя.

— Именно, мисс Эбигейл Кроссман, — важно произнес Скотт. — И мне кажется, что наш юный друг Лиам влюбился в нее.

— Ты прав. Тебе кажется, — сухо ответил я.

— Да ладно, я же видел, как ты на нее смотришь.

— Ты прям как моя мама. Почему вы не думаете о том, что девушка может быть мне интересна просто как человек, как личность? Интерес не обязательно обосновывается влюбленностью.

— В любом случае, держись от нее подальше, друг, — Лоуренс закрыл опустошенный чемодан и ногой задвинул под кровать. — Она не так проста, как кажется.

— То есть, если сейчас она кажется мне… Эмм, сложной… На самом деле, она еще сложнее?

— Я слышал, что она уже около полутора лет встречается с каким-то плохим парнем. Не знаю, почему, но тот, от кого я это узнал, назвал его плохим.

— Он не из нашего класса?

— Насколько я знаю, он даже не из нашей школы.

— Откуда ты так много знаешь, Лоуренс?

— Я просто очень внимательный. Да и знаю я не так много: что его зовут Дилан, ему восемнадцать, он из Северной Старшей школы, не планирует поступать в колледж и он «плохой парень».

— Судя по описанию Лоуренса, он тебе не конкурент, — Скотт выбирал из стопки магнитов, привезенных из Марселя, тот, который заберет себе. — Если он не выглядит, как Бред Питт в молодости, то ты выигрываешь по всем позициям.

— Я не влюблен в нее! — Я приходил в ярость от одной мысли об этом. — Я лишь хочу доказать ей, что она ошиблась, назвав меня вафлей.

— Отстань от него, Скотт, — вступился за меня Лоуренс. — Ты сам не знаешь, каково быть влюбленным, так что не можешь делать выводы о чувствах Лиама.

Учеба в школе оказалась намного проще, чем дома. Информация усваивалась быстрее, домашнее задание я делал за час-полтора, и потому свободного времени было достаточно. Вечер был дождливым, но я все равно решил прогуляться до книжного магазина и взять что-нибудь из Кафки.

Погода была, что называется, неприятная. Дождя почти не было, только мелкая морось, но слишком частая, чтобы сложить зонт. Я никогда не любил ходить под зонтом, потому что чувствовал себя под огромным куполом, из которого нет выхода. Я вспоминал аппарат в клинике, в который меня помещали почти каждый визит, когда я был болен. Прошло больше года, как моим легким ничего не угрожало, но я до сих пор боялся проснуться ночью от сдавливающей боли в груди.

Книжный был почти пуст, лишь кассир и несколько человек, бродивших среди прилавков. Среди них я заметил Эби и поначалу даже не узнал ее. Ее волосы были заплетены в высокий хвост — кажется, девушки называют его конским — а я прежде видел ее лишь с распущенными волосами. Она стояла возле полки с Кингом и задумчиво бродила глазами по книгам. Я, не раздумывая, направился в ее сторону. На самом деле, мне было интересно, узнает ли она меня на этот раз.

— Привет, Эбигейл, — негромко сказал я, и, на удивление, она не стала делать вид, что не услышала.

— Вафля, снова ты. Привет. — Она говорила так же негромко и немного печально.

— Не можешь выбрать?

— Я пришла, чтобы взять «Кэрри», но эти цветные обложки сбили меня с толку, и теперь я уже не уверена, что хочу взять именно ее.

— Я могу помочь тебе с выбором, если позволишь.

— А ты читал Кинга?

— Достаточно, чтобы посоветовать тебе что-то интересное.

— Я очень люблю читать, но у меня обычно нет времени. Тебе с этим, видимо, повезло больше.

— Знаешь, умирать — это не такое уж везение.

— О чем ты? — Эби впервые за все время нашего знакомства заглянула мне прямо в глаза, и я смог разглядеть ее. Эти светло-голубые блестящие глаза запомнились мне на всю жизнь.

— Ты разве не знаешь? Я шесть лет провел на домашнем обучении.

— Правда? — На этот раз я не слышал в ее голосе надменности и издевки. — Я думала, ты учился за границей, а теперь вернулся и поэтому пришел в наш класс, — на мгновение она осеклась. — Хотя, вообще-то, я вовсе не думала об этом… Так почему ты учился дома?

— Пять лет я был болен, потом еще год реабилитации.

Она глубоко вдохнула, но промолчала. Ее глаза наполнились печалью и сочувствием, и я видел, что они не поддельные. Она хотела задать мне главный вопрос, но не решалась, и я это понимал, поэтому сразу дал ей ответ.

— Когда мне было одиннадцать, в моих легких нашли злокачественную опухоль. Рак, иначе говоря.

Эби снова глубоко вдохнула, хотела сказать «ого» или «ничего себе», но посчитала это невежливым. Она поджала пухлые губы.

— Мне очень жаль.

— Сейчас я полностью здоров, и мне больше ничего не угрожает.

— Это здорово, — и это мгновение я тоже запомнил надолго. Она впервые искренне мне улыбнулась. — Ты совсем не выходил из дома?

— Только когда нужно было к врачу.

Эби молчала. Она явно была в замешательстве и не могла подобрать слова. Думаю, этим она понравилась мне еще больше — тем, что не стала разводить долгие речи о том, как ужасно болеть раком, как она мне сочувствует и надеется, что все будет хорошо. В ее взгляде я увидел намного больше, чем просто слова сочувствия.

— Возьми «Бурю столетия», — я решил прервать неловкую паузу, вернувшись к нашей теме. — Это киносценарий, но читается легко и очень захватывает.

Я достал нужную книгу с верхней полки и протянул ей. Своими длинными аккуратными пальцами она коснулась обложки и погладила ее. Когда она снова подняла свой взгляд на меня, я узнал прежнюю Эбигейл.

— Ладно, уговорил. Но учти, вафля, если она мне не понравится…

Она не договорила, лишь погрозила указательным пальцем прямо перед моим лицом и деловито направилась к кассе. Я смотрел ей вслед, пока она не скрылась из виду, и меня не покидала мысль: сколько же в ней всего, что мне еще предстоит разгадать.

В тот дождливый вечер я так и не добрался до полки с Кафкой. Взял «Бегущего человека» Кинга.

На следующий день Эбигейл появилась в школе только к третьему уроку. Она подошла к парте, достала тетрадь и маркеры из рюкзака и шумно рухнула на стул. На вопрос Моники, сидящей рядом, об опоздании она буркнула что-то вроде «проспала», но та, видимо, не поверила ей. Она серьезно взглянула на подругу и едва слышно спросила:

— Снова?

Эби ничего не ответила, раскрыла тетрадь и зачем-то начала разглядывать конспект прошлого урока. Я сидел сзади и стал свидетелем этой сцены. Моника начала что-то спешно говорить, и тон ее был явно не самым довольным, но я уже ничего не слышал, потому что Лоуренс вдруг решил посоветоваться со мной, какую рубашку ему надеть на предстоящую вечеринку.

Я застал Эбигейл после урока в коридоре, облокотившуюся на подоконник. Она печатала кому-то сообщение. Ее лицо принимало свой привычный вид, напоминавший мне ухмылку лисицы.

— Привет, Эбигейл. Как ты?

— Вафля, — каждый раз она произносила это так, словно, видя меня, смутно припоминала, что мы уже где-то встречались. — Я в порядке. Ты снова решил, что мы друзья?

— Я хотел спросить, как тебе та книга, что я посоветовал.

— Она хороша. Правда, вчера вечером я успела прочесть всего около пятидесяти страниц.

— Правда? Я думал, ты за ночь прочла всю, поэтому и опоздала на уроки.

Конечно, с моей стороны это была ловкая провокация, чтобы она сказала, почему на самом деле опоздала. Все в стиле нашей игры. Но она, действительно, была не так проста.

— Я же говорила, у меня обычно не так много времени, чтобы читать.

— Дай мне знать, когда закончишь и будешь готова высказать свое мнение. Интересно, что ты скажешь.

— Вафля, — она в привычной манере ухмыльнулась. — Все-таки ты слишком много о себе возомнил.

Я оставил ее, потому что уже несколько раз слышал, как ей приходят сообщения. Тем вечером нам предстояло встретиться на вечеринке в доме Моники, и, вообще-то, я планировал впервые за многие годы выпить что-то крепче малинового чая.

О том, что Моника устроила вечеринку, было слышно еще в начале улицы. Выйдя из машины Скотта, мы направлялись в дом и из-за громкой музыки почти не слышали друг друга. То, что происходило внутри, потрясло меня настолько, что я потерял дар речи. Под потолком гостиной, соединенной со столовой, висел диско-шар, разливавший разноцветные блики по лицам веселящихся подростков. По углам целовались парочки, кто-то не отходил от барной стойки в кухне, кто-то прыгал в танце настолько, что готов был удариться головой о тот самый диско-шар. Такое я видел только в фильмах и сериалах о подростках и, если честно, до того дня думал, что представление о вечеринках американских подростков сильно преувеличено.

— Хочешь выпить? — сквозь музыку спросил Скотт.

— Да, я бы не отказался от хорошего виски, — уверенно ответил Лоуренс.

— Вообще-то, я обращался не к тебе. Я знаю, что ты и сам справишься с алкоголем. Лиам, ты как?

— Я выпью. Только… Я ведь не умею. То есть, не знаю, как пить.

— Дай мне минуту.

Скотт протиснулся в толпу, скрылся из виду и вскоре появился с двумя банками пива. Одна уже была открыта, вторую он протянул мне.

— Начнем с простого.

— Главное, — Лоуренс состроил лицо мудреца. Я даже не понял, откуда у него в руке оказался бокал с чем-то темным. Видимо, это был виски. — Запомни: чтобы твоя первая вечеринка не закончилась в обнимку с белоснежным другом в кафельной комнате, не мешай слишком много всего. Тогда, возможно, ты завтра что-нибудь вспомнишь.

Лоуренсу в таких вопросах можно было доверять — он не был занудой или ботаником, но при этом отличался непревзойденным умом и эрудицией. Даже в таких вопросах.

Мы слились с толпой в столовой, какое-то время танцевали, потом я увидел их. Компанию, веселившуюся, на первый взгляд, больше всех. Моника, несколько наших одноклассников, с которыми она общалась, Эбигейл и два парня, которых я не встречал прежде. По ладони, смело гладящей бедро Эбигейл в танце, не составило труда догадаться, кто из них ее парень Дилан.

Эби выглядела веселой, но, как мне показалось, ровно до того момента, как встретилась со мной взглядом. Я понял, что, действительно, поступаю не вежливо, и нужно подойти поздороваться. Но, если честно, я делал это, потому что знал наверняка — Эби это не понравится.

— Привет, Моника! Отличная вечеринка! — Мы с парнями ловко влились в их компанию. — Ребята, сколько знакомых лиц, привет! Эбигейл, и ты здесь? С ума сойти!

— Вафля, ты как всегда невыносим! — Она кричала сквозь громкую музыку, но даже так я сумел расслышать в ее голосе знакомые нотки надменности. — Кстати, познакомьтесь, это мой парень Дилан и его друг Алекс.

— Я слышал, ты из Северной Старшей школы, — уверенно произнес Лоуренс. — Почему ты решил учиться там, а не в нашей?

— Под вашей ты имеешь ввиду Центральную? Меня туда не взяли. Сказали, мои оценки слишком плохи, а администрация не хочет портить общую статистику.

— Вообще-то, нам не слишком нужно образование, — сказал Алекс. — Мы и без этого умеем зарабатывать неплохие деньги.

— Ребят, как вам эта песня? — Эби подняла указательный палец вверх, призывая всех прислушаться к музыке. Кажется, только я понял, что она пыталась увести тему разговора.

Постепенно вся компания, в которой оказались и мы с парнями, разбрелась по дому. Какое-то время мы были втроем, но Скотт скоро нас покинул. Мы с Лоуренсом танцевали в гостиной, и скоро пиво дало о себе знать. Я почти не пьянел, — только чувствовал легкую расслабленность — но в туалет хотел постоянно. Мои мысли были совершенно ясны, чего нельзя было сказать о зрении — из-за диско-шара и огромного количества танцующих людей в глазах была цветная путаница, словно в калейдоскопе. Оставалось лишь надеяться, что меня от этого не стошнит.

Лоуренс принес мне еще одну банку пива, но я отказался — двух было достаточно, и, кроме того, пиво мне не очень понравилось. Я пришел в дом Моники не для того, чтобы напиться до беспамятства — мне нравилось танцевать на этой вечеринке. Я чувствовал, как музыка словно сливается с моей кровью, а алкоголь, пусть даже в небольшом количестве, помог расслабиться. Моя первая вечеринка была именно такой, какой я хотел ее запомнить, и ключевое слово в этом высказывании — запомнить.

Весь вечер я краем глаза наблюдал за Эбигейл. Я бы хотел сказать, что она здорово танцует, но, к сожалению, из-за «калейдоскопа» я не смог оценить ее способности. Дилан почти всегда был рядом с ней и не упускал возможности распустить руки. В эти моменты я обращал больше внимания не на его руки, а на выражение лица Эбигейл, и оно было, как мне показалось, довольно-таки равнодушным — то ли ей было все равно на него, то ли они настолько привыкли друг к другу. Хотя лицо Дилана тоже вызывало у меня интерес: я не увидел в его глазах ни одного теплого чувства при взгляде на Эби, только желание и похоть.

— Лиам, я отойду.

Лоуренс выглядел весьма озадаченным и спешно набирал чей-то телефонный номер. Когда я обернулся на его голос, он уже успел удалиться от меня на достаточное расстояние, чтобы я не видел его сквозь толпу.

Стрелки на часах приближались к одиннадцати, но я сказал маме, что останусь у Лоуренса, так что время меня мало волновало. Я обвел глазами гостиную-столовую. Моника безудержно что-то рассказывала толпе девчонок, и громкая музыка ее ничуть не смущала. Скотт в самой середине комнаты танцевал в обнимку с Линдой. Или ее все-таки зовут Лили? Возле бара Эбигейл искала что-нибудь съестное, но ее парня не было поблизости. Я хотел подойти к ней, но почему-то не стал; вместо этого решил выйти на улицу и проветриться.

Снаружи курили несколько компаний по три-четыре человека. На мгновение меня бросило в дрожь: я представил, как их легкие заполняются дымом, и вспомнил, как мои заполнялись жидкостью. Я отошел чуть поодаль от курящих, сделал глубокий вдох, ощутил аромат воздуха и сразу успокоился. Теперь я заметил Дилана и Алекса, стоящих за углом дома с сигаретами в зубах. Они о чем-то негромко разговаривали, но тон у обоих был серьезный. Зная, что они не станут продолжать разговор при мне, я решил подслушать и подкрался достаточно близко, чтобы хорошо слышать их, но достаточно далеко, чтобы не вызвать подозрений и остаться незамеченным.

— Сколько у тебя еще есть? — Дилан сделал тяжелую затяжку и пустил несколько колец из дыма.

— Немного. Сегодня хорошо идет. Эта вечеринка — словно мешочек с золотом на конце радуги. Думаю, немного все же останется.

— У меня тоже совсем немного. Думаю, до конца сентября спрос не упадет.

— Тогда нужно предупредить его, что в следующий раз нам нужно больше.

— Позвоню завтра, договорюсь на следующий вторник.

— Позвони сейчас.

— Ты на часы смотрел?

— Серьезно? Думаешь, он спит? Ах, ну да, у всех поставщиков ведь режим.

— Я о том, что он сейчас может быть на деле, придурок. Мой звонок будет некстати. Напишу сообщение.

Мой мозг вмиг отрезвел окончательно. По итогам услышанного напрашивался только один вывод, и мне искренне хотелось верить, что он неверный. Я подумал об Эбигейл. Я еще не знал наверняка, верно ли мое предположение, но уже думал, расскажу ли я ей об этом.

— Написал, что будет ждать нас после десяти во вторник. Адрес пришлет позже.

— Сколько будем брать?

— Пока не знаю. Нужно еще узнать у парней, сколько у них осталось.

Они почти одновременно затушили сигареты и вернулись в дом. Я все еще стоял там, где прятался, и пытался прийти в себя. В ту минуту, мне хотелось пренебречь всеми советами друзей и напиться до такого угара, чтобы на утро не вспомнить ничего и, главным образом, этот разговор.

Через пару минут я вернулся в дом и сразу же направился к бару за пивом. Пробираясь сквозь толпу, я заметил Эби, танцующую с Диланом. Он целовал ее в шею. Мне стало еще больше не по себе, хотелось ударить его так сильно, чтобы прямо сейчас он вылетел в окно и скрылся из виду, как бейсбольный мяч, вылетающий за пределы поля. Может, действительно, и стоило сделатьэто, но я выбрал более простой для себя вариант и все-таки добрался до бара.

Следующим утром я проснулся с ужасной головной болью на диване в гостиной Лоуренса. Открыв глаза, я почувствовал такую яростную пульсацию в висках, что захотел вновь опустить веки. Помимо прочего, я чувствовал жуткую тошноту, будто весь мой пищеварительный тракт щекочут изнутри. Но самым ужасным было то, что я все еще помнил то, что так хотел забыть прошлым вечером.

Минут пятнадцать я лежал, то открывая, то закрывая глаза, и думал, стоит ли рассказать об этом Эби. С одной стороны, она должна знать, что ее парень торгует наркотиками — а может, и сам употребляет. С другой — это вообще не мое дело. Но на любой вопрос можно взглянуть и с третьей, моей любимой стороны, которую я обычно называю «теперь это и мое дело тоже».

Я решил ничего не говорить Лоуренсу и Скотту и попытаться решить вопрос с Эби без лишнего шума. Но резкость мне свойственна меньше, чем рассудительность, так что я понимал, что она не поверит мне просто на слова: едва знакомый парень, вафля, говорит такие вещи про парня, с которым она встречается уже полтора года, а знакома, наверняка, еще дольше. Тогда я понял — нужны доказательства. Я вспомнил о том, что Дилан и Алекс договорились о встрече с поставщиком. Оставалось лишь надеяться, что, когда голова перестанет болеть, я вспомню, где и когда.

Домой я вернулся лишь вечером. Голова уже не болела, и я чувствовал себявполне неплохо. Меньше всего я ожидал увидеть на своем крыльце ее. Темные волосы были уложены, как всегда, идеально, колечко в носу блестело в лучах заходящего солнца. Она читала «Бурю столетия».

— Мисс Кроссман, какая честь! — Я был искренне рад ее видеть, но зачем-то спрятал свою радость под глупой маской. — Какой ветер принес тебя к моему дому?

— Привет, вафля, — она закрыла книгу, встала и широко улыбнулась. — Удивительно видеть тебя живым после вчерашнего.

— Но ты ведь рада, что я жив? — я в привычной игривой манере стрельнул глазами.

— Вообще-то, я здесь вовсе не для того чтобы интересоваться твоим самочувствием, — она самодовольно улыбнулась уголком рта. — Я принесла тебе это.

Только сейчас я заметил, что на ней моя толстовка. Эби практически тонула в ней, но, черт, как же она ей шла. Она аккуратно стянула с себя толстовку и протянула мне.

— Ты оставил ее в доме Моники вчера.

— Я проснулся у Лоуренса в одной футболке и даже не вспомнил, что на мне была толстовка, — я развел руками, и она засмеялась.

— Кажется, вчера тебе было по-настоящему весело. Ты танцевал на баре, бросал лед из окна и даже пел. Кстати, больше не пой в присутствии людей, хорошо?

— Да, певец я, и вправду, так себе. Так в какой момент я начал раздеваться?

— Вафля, — она снова рассмеялась. — Это не то, о чем ты подумал. Ты танцевал и, не знаю, может, тебе стало жарко. Ты просто стянул ее с себя, раскрутил в воздухе и выбросил. Кстати, она прилетела прямо в лицо Скотту.

— А я всегда знал, что меткость — мой конек.

— Я бы поспорила. Ты двадцать минут бросал кубики льда — которые, между прочим, нужны были для коктейлей — в окно, пытаясь попасть в дерево.

— Я так понимаю, безуспешно?

Она улыбнулась и кивнула. Мы играли на равных, но моя соперница, как всегда, побеждала.

— Ты все еще не дочитала?

— Я же говорила, не хватает времени. Но мне осталось немного.

— Ты ведь дашь мне знать, когда прочтешь? — я снова игриво улыбнулся. Почему-то меня преисполняла уверенность, что ей это нравится.

— Увидимся в школе, вафля.

Она двинулась прочь, чуть задев меня плечом. Я обернулся и посмотрел ей вслед. Ее походка завораживала меня — Эби словно летела по воздуху, грациозно переставляя длинные ноги.

— Спасибо! — я поднял толстовку на уровне глаз.

Эбигейл повернулась лишь вполоборота, но этого было достаточно, чтобы увидеть ее самодовольное лицо. Ее визит, мягко говоря, сбил меня с толку. Откуда она узнала, где я живу? Зачем надела мою толстовку? И почему Моника сама не принесла ее мне? Конечно, я мог бы ответить на эти вопросы так, как мне самому хотелось, но это было бы чересчур субъективно.

На удивление, когда я вернулся, мама была дома. Она сидела на диване в гостиной, закинув ногу на ногу. Возле нее на диване стояла чашка карамельного попкорна, по телевизору шел какой-то фильм с Кэмерон Диаз. Увидев меня в арочном проеме, она чуть не подавилась попкорном.

— Я уж думала, ты насовсем переехал к Лоуренсу.

— Привет, мам. Прости, мы заболтались. Подожди, а ты давно дома?

— Да, я только съездила в ресторан на пару часов утром, а потом прошлась по магазинам. Кстати, тебя ждет подарок в твоей комнате.

— Спасибо. Мам, а никто не приходил?

–Ты уже в курсе? Юная мисс Кроссман заглянула около часа назад.

— И ты ее не впустила?

— Что ты! Я уговаривала ее зайти, выпить чаю, подождать тебя, но она наотрез отказалась. Сказала, зайдет в другой раз. Кстати, почему на ней была твоя толстовка?

— Так вышло. Я забыл ее вчера на вечеринке, а Эбигейл принесла ее.

— Так она поэтому приходила? Я думала, она хотела заглянуть к тебе в гости. Может, пижамная вечеринка или что-то вроде того, — она игриво вздернула брови.

— Мам, перестань.

— Так что между вами?

— Мам. Между нами ничего нет. Мы с ней даже не друзья.

— Конечно. Ты ведь помнишь бармена из моего ресторана? Аарон.Так вот, он прекрасный бармен, какого стоит поискать, но человек так себе. Мы с ним совершенно не ладим. Так что я тоже часто надеваю его вещи и хожу в них по городу.

— Хватит говорить ерунду. Мы с Эбигейл вовсе не друзья, правда. Просто одноклассники.

— Но она тебе нравится?

— Нет.

— Не ври матери. Я же не слепая.

— Я пойду в свою комнату, — мне ужасно надоело повторять одно и то же; мама все равно была уверена, что права.

Она хихикнула мне вслед и снова увлеклась фильмом. Я поднялся в свою комнату, на кровати стояла темно-коричневая коробка. Открыв ее, я обнаружил новую рубашку оранжевого цвета — на самом деле, это было что-то среднее между кирпичным и персиковым — с декоративными бежевыми заплатками на локтях. Вкус у мамы, надо признаться, был отличный.

Мои мысли снова сгустились туманом. Я вспомнил, что Дилан говорил о встрече с поставщиком во вторник после десяти, но где — так и не вспомнил. Хотя, я не был уверен, что Дилан вообще называл место. В моей голове зрел план разоблачения, но настолько не продуманный и рискованный, что у меня окончательно пропало желание моделировать детали.

Скотт позвонил мне в понедельник вечером и предупредил, что будет у меня в течение пятнадцати минут. Через 3 минуты раздался звонок в дверь.

— Дружище, у меня возникла гениальнаямысль, — в его глазах мелькали искорки азарта.

— Обычно, за этой фразой следует бредовая идея, потом приезжает Лоуренс, вносит свои поправки, мы осуществляем эту идею и все заканчивается какими-нибудь проблемами.

— Лоу не приедет, это точно. Я звонил ему, он смотрит документалку про Стива Джобса. Но я разочарован. Ты забраковал мою идею еще до того, как я ее озвучил.

Мы поднялись наверх. Войдя в мою комнату Скотт, как всегда, рухнул на кровать.

— Вообще, я согласен. Обычно это ничем хорошим не заканчивается. Но на этот раз все будет иначе. Эй, это что, та самая толстовка, которую ты бросил мне в лицо на вечеринке у Моники?

Уверен, это покажется глупым, но с помощью нескольких маленьких гвоздиков я растянул толстовку, как плакат, на стене слева от окна. Слева, если смотреть от входа в комнату. А если смотреть снаружи дома — справа от окна. Хотя, думаю, это не принципиально важно. И, кстати, я не стирал ее.

— Если тебя успокоит, я даже не помню, как снимал ее с себя.

— А зачем ты повесил ее на стену? Сувенир с первой вечеринки?

— Решил сохранить на ней и увековечить запах твоего лица.

— Если бы я поверил, то, пожалуй, сказал бы, что польщен. Ладно, ближе к делу. Ты ведь, наверняка, помнишь Дилана, парня Эби, и его друга Алекса. Полчаса назад я встретил их в супермаркете недалеко от дома и случайно подслушал их разговор. Я узнал, что завтра вечером они будут недалеко от нашей школы. Не знаю, какой ветер несет их в центр города поздним вечером, но информация точная. Так вот мой гениальный план. Мы же оба знаем, что тебе нравится Эби. Ты позвонишь ей, попросишь подойти куда нужно. Сам будешь ждать ее там с букетом цветов и в одном из своих лучших прикидов. И прямо на глазах Дилана подходишь к ней, даришь цветы и говоришь что-то типа…

— Скотт, где они будут завтра вечером?

— Возле бургерной недалеко от школы. Не помню, как она называется.

— Я понял, о чем ты. Ты даже не представляешь, как помог мне.

— Согласись, план — пушка.

— Несомненно. Но нужно приберечь его до лучших времен.

— Каких еще лучших времен? Такие вещи нельзя откладывать в долгий ящик!

— Мы оставим этот план на случай, если я действительно влюблюсь в Эбигейл.

— Надеюсь, я доживу до того дня, когда ты прекратишь отрицать, что без ума от нее.

— Как поживает Линда?

— Лили. Я выяснил, ее все-таки зовут Лили. Не знаю, отлично, наверное. Я не общался с ней после той вечеринки.

— Между вами что-то было? — нахмурив брови и заранее зная ответ, спросил я.

— Не больше, чем просто секс.

Скотт всегда говорил об этом настолько свободно и непринужденно, что мне становилось неловко. Для него секс — это лишь способ удовлетворения естественных потребностей, в то время как у меня отношение к этому совсем иное. К семнадцати годам у меня сложилось мнение, что секс без чувств абсолютно неприемлем, хотя и повсеместен в наше время. Но, скорее всего, я занял такую романтично-утопичную позицию, лишь потому что у меня его еще не было.

— Ты не думал о том, чтобы попробовать завести отношения? — ненавязчиво спросил я.

— Зачем?

— Не знаю. Ну… Ты ведь не будешь всегда один.

— Почему нет? Я не завишу от кого-либо, делаю все, что моей душе угодно, полная свобода действий, никаких обязательств. В случае, когда мне нужна женская энергия, я ее получаю.

— И ты планируешь прожить так всю свою жизнь?

— И снова — почему нет?

— Сейчас не помешала бы лекция Лоуренса о деградации семейных ценностей.

— О-о-о, да, моя любимая. Лекция о важности морали и создании семьи от человека, скрывающего систематические измены матери от отца.

Мы оба засмеялись, но смех сменился неловкой тишиной. Как бы забавно это не звучало, нам, действительно, было жаль Лоу и его семью.

— Мне всегда было интересно, что толкает человека на измену, — задумчиво произнес Скотт.

— Не думаю, что можно выделить конкретные универсальные аргументы. В основе каждой измены кроются свои причины. Кто-то изменяет, потому что чувства прошли, но не хватает смелости признаться и разорвать прежние отношения. Кто-то изменяет ради денег или власти. Кто-то изменяет, чтобы отомстить. И, конечно, нельзя забывать о тех, кто изменяет, когда очень пьян.

— Все настолько неоднозначно. В каждом из случаев на того, кто изменяет, можно взглянуть с разных сторон — обвинить или понять.

— Слишком сложно, чтобы нам рассуждать об этом. Не знаю, как бы я поступил, если бы девушка мне изменила.

— Эби так не поступит, — Скотт ехидно вскинул брови, и я бросил в него первую попавшуюся тетрадь, лежавшую на столе.

Следующим утром между Эби и Моникой снова состоялсяне самый приятныйразговор, но на этот раз меня рядом не было. Для того чтобы и в дальнейшем вам было понятно, откуда растут ноги, поясню — обо всех ситуациях, при которых я лично не присутствовал, я узнавал со слов третьих лиц позже. О некоторых даже спустя годы.

На обеденном перерыве все старшеклассники толпились в столовой, занимая свободные столики и уплетая сэндвичи, принесенные из дома. Эбигейл пила кофе и жевала картофельную запеканку из контейнера, в то время как Моника пила диетическую колу и голодными глазами осматривала всех вокруг.

— Как мне надоели эти диеты, — печально произнесла она. — Иногда мне кажется, что я скоро испарюсь, а весы показывают все те же цифры.

— От этих диет никакого толку, ты ведь сама знаешь. Ты один день ешь огурцы и тертую морковь, потом срываешься и еще три дня ешь как в последний раз. Если тебе не нравится твое тело, займись спортом или хотя бы йогой, для начала.

— Знаешь ведь, спорт — это по твоей части, а у меня с ним отношения вообще не ладятся. Что сегодня вечером делаешь? Может, сходим в торговый центр?

— Я бы с удовольствием, но сегодня не могу, извини. Я поеду к Дилану, — Эби спешно запустила в рот следующий кусок запеканки и уставилась в заблокированный телефон.

— О, у вас сегодня романтик? — оживилась Моника.

— Не совсем.

Эби дорожила дружбой Моники, со всеми ее сумасбродными идеями, шумной болтовней, часовыми разговорами по телефону и бесконечной страстью к шопингу. Моника была ее единственной по-настоящему близкой подругой, пронесшей сквозь годы все чувства и переживания от взросления, все секреты и обещания.

— Эбс, ты снова за свое? — Моника сердито отодвинула свою баночку с колой. — Ты обещала мне, что такого больше не будет.

— Я сдержу свое обещание, но позже. Мне сейчас нужны деньги.

— Какие к черту деньги? Ты с ума сошла?

— Не кричи, пожалуйста, нас услышат!

— Эбс, — Моника перешла на злобный шепот. — Ты должна прекратить. Ты же понимаешь, если твой отец узнает о том, что ты в этом замешана, он уничтожит и тебя, и Дилана, и Алекса, и всех остальных.

— Он не узнает. Если, конечно, ты не скажешь ему.

— Не в моих интересах вредить тебе. Я хочу помочь! Но я уже не знаю, как заставить тебя бросить все это.

— Мони, я не так глупа, как ты думаешь, и прекрасно понимаю, как это рискованно. Но, повторяю еще раз, сейчас мне нужны деньги. Как только я получу нужную сумму, я сразу скажу Дилану, что выхожу из игры.

— Сколько тебе нужно? Давай я поговорю с родителями, и мы тебе займем.

— Не говори ерунду. Я разберусь с этим сама, хорошо?

— Зачем тебе нужны деньги?

— Это… Эмм… Что-то вроде сюрприза. В общем, я пока не могу сказать.

— Что за тайны, Эбс? Ты хочешь уехать в колледж в Европу?

— Я обязательно тебе все расскажу, но позже.

Эби улыбнулась, и Моника, как и любой другой человек, не смогла устоять перед ее улыбкой. Конечно, она не была удовлетворена этим разговором, но ее успокоили слова Эбигейл о том, что ей самой не нравится все это.

Весь вечер я думал, как улизнуть из дома так, чтобы мама не заметила моего исчезновения. Я очень волновался, ведь я никогда не сбегал из дома, никогда не устраивал слежку и, наконец, никогда не видел передачу запрещенных веществ.

Надев исключительно черные вещи, я на цыпочках спустился вниз и был всего в нескольких шагах от успешного побега, когда услышал из гостиной голос мамы:

— Лиам, милый, куда ты собрался в такое время?

Я повернулся к ней и, кажется, на моем лице отчетливой читалось: «План провалился». Лицо налилось краской, руки затряслись, ноги подкосились. Мой мозг судорожно пытался придумать и выдать хоть что-то внятное.

— Ты в магазин? — Мама сделала это за меня, чему я был безмерно рад. Я так разнервничался, что смог лишь нервно кивнуть и глупо улыбнуться. — Купи, пожалуйста, бумажные салфетки и освежитель воздуха. Возьми мою карточку в сумке.

Я снова кивнул и скорее вышел из дома, пока мама не заподозрила в моей поздней прогулке что-то большее, чем поход в магазин. Отвратительное чувство, когда что-то с самого начала пошло не так. Наверное, мне стоило остановиться еще тогда, купить бумажные салфетки и освежитель воздуха в ближайшем магазине, вернуться домой и мирно уснуть в своей постели. Но я не мог отступить от своей цели. Я чувствовал своим долгом показать Эби, что от нее скрывает Дилан.

Я не знал наверняка, где Дилан встретится с поставщиком, поэтому был готов к тому, что передвигаться нужно будет быстро и бесшумно. Я спрятался в кустах и, просидев около десяти минут, увидел парня в темной куртке, приближающегося к бургерной. Из-под его шапки торчали длинные запутанные волосы, которые, кажется, давно не видели шампуня. В его зубах была сигарета, дотлевшая почти до самого фильтра и излучающая самый мерзкий запах табака из всех, что мне, к сожалению, пришлось чувствовать в своей жизни. Он зашел за угол, я осторожно двинулся за ним. Парень открыл дверь — судя по всему, запасного выхода — и тихо закрыл за собой. Я продолжал сидеть на корточках, спрятавшись в кустах. Время шло, становилось все холоднее, ноги затекли. Взглянув на часы, я испугался, что позвонит мама, и выключил звук на телефоне. Я почувствовал себя совершенно непрофессиональным шпионом из-за того, что не подумал об этом раньше.

Как только меня посетила очередная мысль о том, что нет смысла ждать, к бургерной подъехал старенький внедорожник, и я понял, что не зря остался. Может, моя жизнь была бы намного проще, если бы в тот вечер я все-таки вернулся домой и оставил идею доказать Эби, что я не вафля. Но именно благодаря тому вечеру я начал меняться и вскоре стал тем, кем, пожалуй, являюсь до сих пор.

Как и ожидалось, из внедорожника вышли Дилан и Алекс, с ними был еще один парень, которого я не видел прежде. Я не сразу поверил своим глазам, но с ними был еще кое-кто. Эбигейл Кроссман — девушка, назвавшая меня вафлей. Девушка, из-за которой я вообще оказался здесь на грани вечера и ночи. На ней была черная кепка, кожаная куртка, черные джинсы и белые кеды. Я взглянул на ее лицо, окутанное тьмой и слабо освещенное фонарем, возвышающимся рядом с дорогой — оно было крайне серьезным и сосредоточенным, в носу не было серебряного колечка. Они говорили очень тихо, так что я почти ничего не слышал. Парни выкурили по сигарете, причем Дилан несколько раз предлагал своей девушке затянуться, но она отказалась.

Парень в шапке вышел из здания и подошел к машине, они перемолвились парой фраз, и все кроме Эби вошли внутрь. Тогда я понял, для чего она здесь — она следила, чтобы все проходило чисто и никого не было рядом. Она стояла возле машины, все время оглядываясь по сторонам. Алекс вышел из здания с большой картонной коробкой и загрузил ее в машину. Затем вышел Дилан, передал ему еще одну коробку. Я не мог поверить своим глазам — сколько же там запрещенных веществ. Не знаю, каких именно — в общем-то, к счастью или нет, но я не сильно разбираюсь в наркотиках.

Дилан завел машину. Я был не разочарован, но обескуражен. Меня переполняло яростное желание уничтожить Дилана, ведь, очевидно, он втянул Эбигейл во все это.

Поставщик снова вышел и окликнул Дилана, сказал ему что-то. Дилан позвал парней с собой, и они вместе вошли внутрь. Заходя последним,Дилан обернулся, серьезно взглянул на свою девушку. Она молча кивнула. Эби обошла машину, и, когда она повернулась ко мне спиной, я заметил пистолет, спрятанный в джинсах сзади, как у настоящих бандитов в кино.

Вафля. Так она меня называла. И на мгновение, увидев ее такой серьезной и властной, я почувствовал себя именно вафлей. Даже не знаю, почему; наверное, я боялся увидеть, что будет дальше.

Я совсем замерз и устал сидеть на корточках, ноги затекли так, что еще минуту — и их свело бы судорогой. Я решил сесть удобнее, на колени, и, по классике жанра, не смог сделать это бесшумно. Локтем я задел какую-то ветку, и та с хрустом сломалась и упала на землю. Эби была бдительна и, конечно, услышала это. Я слышал, как она достала пистолет и зарядила его. Дыхание перехватило, ладони вспотели, пальцы затряслись. По приближающимся шагам я понял, что она движется в сторону моего убежища. Я замер, опустил веки, словно от этого мое присутствие становилось тише. Наконец, неизбежное застало меня врасплох.

— Черт бы тебя побрал, — негромко произнесла она.

Я, как всегда, глупо улыбнулся и помахал рукой, приветствуя ее. Дуло пистолета все еще было направлено мне в лицо. Эби обернулась и, убедившись, что парни еще не вышли, забралась в кусты и присела рядом со мной.

— У тебя есть двадцать секунд, чтобы объяснить мне, какого черта ты здесь делаешь, — шепотом сказала она и, наконец, опустила оружие, отчего мне стало комфортнее, но ненамного.

— Эбигейл, это не то, что ты думаешь, я…

— Пятнадцать секунд.

— Я случайно подслушал разговор Дилана и Алекса на вечеринке Моники.

— Случайно?

— Ладно, специально, но это не важно. Из разговора я понял, чем они занимаются. Они договорились о встрече с этим поставщиком… Я решил проследить за ними и достать доказательства, фотографии, чтобы показать тебе. Я хотел, чтобы ты знала, кто он на самом деле. Но я ведь не знал, я даже подумать не мог, что ты часть всего этого!

— Тшш! — Она приложила указательный палец к вытянутым губам и, слегка приподнявшись, удостоверилась, что парни все еще внутри. — Слушай, я тоже не ожидала увидеть тебя здесь сегодня.

— Эбигейл, ты с ума сошла? Зачем ты это делаешь? Он заставил тебя?

— Лиам, послушай. Я все тебе расскажу, обещаю. Но завтра. Сейчас тебе нужно убираться отсюда, пока они не вернулись.

— А если не уйду? Пристрелишь меня? — я указал взглядом на пистолет, который Эби, хоть и не направляла на меня, но все еще крепко сжимала в руке.

— В нем нет патронов, — она снова выглянула из-за кустов и в последний раз взглянула на меня. — Прошу тебя, уходи. Я обещаю тебе, что обо всем расскажу. Но ты, в свою очередь, должен пообещать, что это останется нашей тайной.

— Обещаю, — не раздумывая, ответил я.

Она прикусила губу, кивнула и поднялась на ноги. Она вернулась к машине, а я тихо выбрался из кустов и, на расстоянии обойдя бургерную, направился в сторону дома.

Я вернулся около полуночи, совершенно обессиленный и ужасно замерзший. Мама уже спала. Я вспомнил, что должен был купить что-то в магазине, но это меня мало волновало. Я принял горячий душ и без сил рухнул в постель. Мой мозг снова был на грани взрыва. Не знаю, из-за чего больше: из-за того, что Эбигейл оказалась соучастницей грязных дел своего парня, из-за того, что всего час назад она направляла на меня дуло пистолета, или из-за того, что этим вечером она впервые назвала меня по имени.

Следующим утром я был искренне удивлен, увидев Эби на первом уроке в школе. Несмотря на пять часов сна и ноющий от трех чашек кофе желудок, я все равно намеревался вернуться к вчерашнему разговору. Я с трудом набрался терпения, чтобы дождаться обеденного перерыва, ведь разговор предстоял длинный и непростой.

— Лиам! — Эби окликнула меня в коридоре на первом этаже, едва я успел выйти из аудитории. — Привет.

Она подошла ко мне вплотную — так близко, что я невольно смутился. Она излучала аромат сладковатого, но не приторного парфюма, губы покрыты персиковым чуть блестящим бальзамом, серебряное колечко вернулось на привычное место.

— Не хочешь пообедать на улице? — улыбнувшись, спросила она.

Мы уселись на газоне, на заднем дворе школы. Я достал из рюкзака термос с кофе, печенье и контейнер с сэндвичами. У нее был только кофе.

— Ты на диете? — спросил я, открывая пачку с печеньем.

— Нет. Я с трудом встала к первому уроку, так что не успела собрать обед.

— Тогда угощайся, — я протянул ей сэндвич. Она улыбнулась, и я подумал, что, кажется, я не единственный, кого можно подкупить едой.

— Он не заставлял меня.

Она жевала сэндвичи говорила вполне непринужденно, однако я слышал едва уловимое волнение в ее голосе.

— Когда мы с Диланом только познакомились, я не знала, чем он занимается. Он рассказал мне спустя полгода отношений. Мы тогда сильно поссорились. Меня дико злило, что его руки в грязи и что он столько времени скрывал от меня это.

— Настолько злило, что ты решила и свои руки окунуть в грязь? — ехидно спросил я, чем заслужил толчок в плечо. — Ладно, извини, продолжай.

— Мы не разговаривали почти две недели. Он постоянно звонил мне — я не брала трубку. Приходил к моему дому — я не открывала дверь. Потом все-таки простила. Уговаривала его бросить, но он уверял меня, что это временно, что ему нужны деньги на колледж, потому что стипендию он увидит разве что во сне.

— А как же родители?

— У них не самые образцовые отношения. После окончания школы он хочет уехать и забыть их имена. В общем, Дилан пообещал мне, что бросит это, как только заработает достаточно денег. Он занимается этим уже почти два года, но, как видишь, денег пока недостаточно.

— Ситуация в его семье — это ужасно, конечно, но вовсе не оправдывает его. Теперь объясни мне, как ты ввязалась во все это?

— У них в банде раньше был парень по имени Чакки. Он следил за тем, чтобы никого не было поблизости, когда тот парень поставляет товар, и был готов прикончить любую белку, пробегающую мимо.Но… Прошлой зимой Чакки попал в автокатастрофу и погиб.

— И теперь его роль играешь ты?

— Можно и так сказать. Дилан попросил меня помочь всего раз. Я долго сопротивлялась, но все-таки прогнулась и согласилась. Потом еще раз, и еще, и еще. Так прошло полгода, я закрепилась на месте Чакки. Поверь, я хочу завязать с этим, но пока не могу. Теперь и мне нужны деньги.

— То есть, ты тоже продаешь эту… это…

— Нет. Правда, нет. Я только, скажем так, обеспечиваю чистоту дела и за это получаю часть выручки от продажи товара.

Я смотрел в ее глаза и ощущал, как мой разум одурманивает запах ее духов. Эби сделала глоток кофе и сморщилась от солнечных лучей, пронзивших ее глаза.

— Почему я должен верить тебе?

— Потому же, почему я вообще рассказываю тебе об этом — у тебя нет других вариантов. И я очень надеюсь, что это останется нашей тайной.

— За это не волнуйся, я умею держать язык за зубами.

Эби улыбнулась, но мне казалось, что улыбка была немного грустной. Мы жевали сэндвичи и молча смотрели то друг на друга, то по сторонам. В моей голове промелькнула мысль: что если она озирается, пытаясь убедиться, что никто не видит нас вместе? Почему-то я не решился спросить об этом у нее напрямую, но, если мне не изменяет память, это был первый и последний раз, когда я допустил такое предположение.

— Зачем ты пошел туда? — спокойно спросила Эби.

— Я же объяснял тебе, что хотел показать тебе, кто он есть на самом деле. Ну, Дилан. Я ведь не знал, что ты с ними заодно.

— Звучит так, словно я помогаю им уничтожить планету.

— То, что они продают, уничтожает людей. И ты к этому причастна.

— Сколько еще раз ты повторишь это?

— Просто до сих пор не могу в это поверить. Кстати, почему ты была без этого? — я указал пальцем на свой нос, но она поняла, о чем я.

— Ты имеешь ввиду кольцо? Я снимаю его каждый раз, когда мы идем на дело. Оно привлекает лишнее внимание. Если нас заметят, одной из главных особых примет моего лица назовут именно кольцо.

— Не думал, что все так сложно.

— Это одна из немногих деталей, которые нужно учесть, если занимаешься чем-то… Скажем так…

— Незаконным. Да, я понял, о чем ты.

— Почему мне так стыдно перед тобой за то, что ты видел вчера…

— Тебе не должно быть стыдно. Это часть твоей жизни, и я не в праве тебя осуждать. Хотя, если честно, очень хочется.

— Я ведь сказала, мне нужны деньги. Как только у меня будет нужная сумма, я оставлю это.

— Я могу спросить, зачем тебе деньги?

Эбигейл заглянула мне в глаза, но, казалось, будто она проникла в мой разум. Несколько мгновений мы сидели в полной тишине — я даже не доставал новое печенье из пачки — и пристально смотрели друг на друга. До конца обеденного перерыва оставалось несколько минут.

— Я хочу осуществить свою мечту. И для этого, как ни странно, нужны большие деньги. Только суть не в них. Суть в том, что я испытаю, когда она осуществится.

— Много тебе еще нужно?

— Не очень. Не знаю, почему, но думаю, что могу тебе доверять. Так что скажу по секрету, у нас намечается крупное дело. Я получу неплохие деньги за него, потом мне нужно будет еще немного… В общем, если все пойдет по плану, до Рождества я соберу необходимую сумму.

— Никакого Рождества, — проглотив последнее печенье, уверенно произнес я. — Я помогу тебе достать деньги, и ты прекратишь этим заниматься. Пойдем, через пару минут звонок.

Пока я складывал термос и контейнер в рюкзак, Эби яростно убеждала меня, что ей не нужна моя помощь. Но я ее почти не слушал, ведь принял твердое решение — я сделаю все возможное, чтобы она как можно скорее исполнила свою мечту.

Я предложил проводить Эби после школы, но она, усмехнувшись, сказала, что я переоцениваю наши отношения. Убедив себя, что Эби вела себя так, лишь потому что рядом была Моника, я пошел домой один. Уже на полпути я осознал, что домой меня мог подбросить Скотт. Зато я погулял на свежем воздухе. Хотя, на самом деле, этот день отличался изнуряющей жарой, так что плюсов было мало.

Уставший, медленно бредущий домой я снова вспомнил свою борьбу. В моей памяти всплыло лицо девочки, которую я часто встречал в клинике, когда мама привозила меня на процедуры. Эта девочка была младше меня, ее звали Шэрон. Мы познакомились в тот день, когда меня ожидала первая химиотерапия. Она была совсем малышкой, но говорила очень хорошо, выговаривая все буквы. Мы с мамой сидели на диване в коридоре, перед кабинетом, и меня пробирала жуткая дрожь. От страха я не плакал, но, если честно, очень хотелось. Тогда ко мне подбежала та самая девчонка: из-за отсутствия волос на голове, лицо казалось очень большим. Она широко улыбалась, огромные голубые глаза блестели, в руке таяло мороженое в рожке. Подбежав ко мне вплотную, она остановилась и, все еще улыбаясь, уставилась на меня. На мгновение мне показалось, что она отключилась, ибо признаков жизни она совершенно не подавала. Но девочка резко моргнула, словно очнулась, протянула мне маленькую ручку и громко крикнула:

— Шэрон Смит!

Я вздрогнул, испуганно взглянул на нее, осторожно сглотнул слюну и повернулся к маме, моля о помощи.

— Думаю, тебе стоит тоже представиться этой юной леди, — шепотом произнесла она.

В очередной раз осознав свою беспомощность, я наклонился к девочке, протянул руку и едва заметно улыбнулся.

— Меня зовут Лиам Байатт.

Шэрон крепко сжала мою руку и потрясла в воздухе. Она была настолько жизнерадостной, что я невольно подумал: «Она слишком счастливая, чтобы находиться здесь».

— Ты хочешь мороженое, Лиам?

Она протянула мне рожок; шоколад на кончике в считанные секунды готов был капнуть на пол. Я осторожно лизнул растаявший шоколад, предотвратив аварию, и благодарно кивнул. К нам приблизилась женщина в белоснежной блузке и темно-синей юбке-карандаш.

— Извините, я совсем не успеваю следить за ней, — смущенно проговорила женщина, пытаясь взять дочь за руку.

— Вам не за что извиняться, у вас прекрасная малышка! — моя мама всегда была добродушна с незнакомцами. Это довольно-таки просто, ведь еще не знаешь, что кроется внутри человека. — Хотите присесть?

Женщина улыбнулась и приняла приглашение. Пока мамочки болтали, Шэрон показывала мне браслеты, которые лежали в ее маленьком рюкзачке. Я до сих пор помню один из них — на резинке, состоящий из мелких оранжевых и бежевых бусин и искусственных морских раковин. Она рассказывала, откуда у нее каждый из браслетов: этот мама купила в торговом центре на прошлой неделе, этот бабушка прислала из Лондона, этот обменяла у девчонки через два дома. Рассказ о каждом сопровождался широкой улыбкой, не менее широко раскрытыми глазами и амплитудными взмахами маленьких ручек. Узнав, что мне одиннадцать, девочка немного засмущалась, после чего вернулась в прежнее расположение духа и гордо произнесла, что ее подружки сыпью покроются от зависти, когда узнают, что она завела такого большого друга.Рассказав мне еще несколько историй — о салате, приготовленном для мамы из банана и картошки фри, и о разбитой коленке пару недель назад — и еще несколько раз угостив меня мороженым, Шэрон пальчиком попросила наклониться поближе и сказала мне на ухо:

— Не заводи подружку. Скоро я вырасту, мне тоже будет одиннадцать, и тогда я буду твоей подружкой.

То, насколько она была милой, растопило мое сердце. Я улыбнулся и согласно кивнул.

Вернувшись домой, весь вечер я провел возле зеркала, ожидая, когда мои волосы начнут выпадать. Тогда я до сих пор не верил, что у меня рак.

Мама сказала, что Шэрон четыре года и у нее рак крови — лейкоз; миссис Смит узнала об этом на втором году жизни дочки.

Все эти годы, пока я был болен, я встречал Шэрон в клинике. Каждый раз она рассказывала мне все новые и новые истории, крепко обнимала, а иногда даже танцевала для меня. И при каждой нашей встрече она спрашивала, не завел ли я подружку.

Я очнулся от своих мыслей, когда был в нескольких метрах от дома. Мне стало стыдно за самого себя — Шэрон было уже десять, но я не видел ее почти год, с тех пор как выздоровел. Острое желание увидеть эту девочку настолько сдавило мою совесть, что я прошел мимо своего дома и направился в клинику.

Оказавшись возле входа, я понял, что могу не застать Шэрон здесь, ведь время процедур уже закончилось. Я поднял голову и осмотрел здание — все такое же, белое и стерильное, полное слез и разочарований, с щепоткой радости. Я положил ладонь на ручку двери, сделал глубокий вдох и вошел внутрь.

— Здравствуйте, — я подошел к администратору мисс Купер, симпатичной девушке лет тридцати, выглядевшей максимум на двадцать семь.

— Добрый день, — мягко ответила она и оторвалась от журнала регистрации, который заполняла. — Лиам! Что ты здесь делаешь? Я даже не знаю, можно ли сказать, что рада снова видеть тебя в нашей клинике.

— Не стоит, это прозвучит немного странно, — я улыбнулся и, почему-то, очень захотел обнять ее.

— С тобой все в порядке? Надеюсь, ты здесь не потому что…

— Нет, спасибо, все хорошо. Я абсолютно здоров. Я ищу кое-кого. Могу я узнать, здесь ли Шэрон Смит?

— Да, — тихо произнесла она, и по голосу я понял, что с Шэрон что-то не так. — Она теперь… что-то вроде нашего постояльца.

— Она в стационаре? — Мисс Купер кивнула. — Ей стало хуже? Боже, как давно она там?

— Думаю, Шэрон сама тебе расскажет. Она будет рада видеть тебя, Лиам. Палата двести четырнадцать. Проводить тебя?

— Нет, что вы. Я помню вашу клинику вдоль и поперек. Спасибо.

Я направился в сторону стационара. Остановился на месте. Подумал, что стоило бы принести ей чего-нибудь вкусненького. Тут же поймал себя на мысли, что ей, возможно, установили запреты в еде. Решил узнать наверняка и принести что-нибудь в следующий раз.

Среди десятков дверей я нашел ту самую, с табличкой «двести четырнадцать». Я тихонько постучал и приоткрыл дверь. Шэрон — совершенно такая, какой она осталась в моей памяти — сидела в постели, жевала мармелад и что-то читала. Увидев меня, она замерла: челюсть отвисла, кусочек мармелада выпал из пальцев.

— Лиам! — радостно вскрикнула она. — Это ведь ты?

— Привет, Шэрон. Я могу войти?

–Конечно! — она суетливо убрала книгу и мармелад с постели. — Садись!

Я присел рядом с ней, и девочка тут же заключила меня в своих крепких объятиях. От нее пахло клубничным мармеладом и лекарствами.

— Я так рада, что ты пришел, — шепотом сказала она. — Ты все такой же мягкий.

— Извини, что не приходил к тебе так долго. После того, как я вылечился, я еще год не выходил из дома.

— Совсем-совсем? Даже в магазин? Кто же приносил тебе вкусности?

После этого я понял, почему мы когда-то подружились.

— Мама всегда приносила мне что-то вкусное. Но сейчас я могу ходить в магазин сам. Как твое здоровье?

— Все отлично, — не слишком уверенно вымолвила она. — Вот, это теперь мой дом.

Шэрон обвела рукой по палате. Повсюду висели постеры с разными знаменитостями, на тумбочке лежала стопка журналов, рядом книга и небольшой сувенир в виде фарфоровой кошечки, на полу удобно расположился махровый прикроватный коврик.

— Давно ты сюда переехала? — осторожно спросил я.

— Полгода назад.Только я почти не помню, как это произошло. У меня тогда был шок. Но мама говорит, что я кричала от боли ночью, и меня привезли сюда.

— Тебе и сейчас больно?

— Нет. Прямо сейчас нет. Но иногда бывает. — Она вгляделась в мое лицо и улыбнулась. — Ты такой взрослый.

— Ты тоже очень выросла. Хотя и осталась такой же малышкой. Что ты читаешь?

Она взяла с тумбочки книгу и протянула мне, широко улыбнувшись, как она умела. На темно-зеленой обложке голубыми буквами было написано название. «Виноваты звезды».

— Мне нравится, она классная. Я ее уже третий раз перечитываю.

— Когда я был в твоем возрасте, она мне тоже нравилась.

— А сейчас? — удивленно уточнила Шэрон.

— Сейчас мне почти семнадцать. И я прочитал слишком много классики, чтобы называть эту книгу отличной.

— Зря ты так, — она забрала у меня книгу, вернула ее на тумбочку и состроила наигранную обиду на лице. — Хочешь мармелад?

— Нет, спасибо. Разве тебе можно сладкое?

— Конечно. Я люблю сладкое. Только мне нельзя его слишком много. Что-то там происходит с сахаром в крови и потом происходит еще что-то… В общем, я в этом не разбираюсь.

— Правильно. Когда я болел, я тоже не хотел разбираться, как именно рак убивает меня.

— Ты не боишься снова заболеть? — она смотрела на меня в упор и хлопала длинными ресницами.

— Конечно, боюсь. Я бы не хотел снова испытать то, что со мной было. Но мне сказали, что рецидив исключен.

— Это правда. Мама говорит, что хорошие люди всегда выздоравливают. А ты хороший парень, поэтому вылечился.

— Ты тоже будешь здорова, Шэрон, я уверен.

— Я знаю, — она снова широко улыбнулась.

Мы оба понимали, что это чистая ложь.

Тем же вечером в своей комнате я жевал яблоко и смотрел новый сериал на «Нэтфликс», когда в мою комнату с шумом ввалились Скотт и Лоуренс. По глазам Скотта, я сразу понял, в чем дело.

— Очередная гениальная идея? — усмехнувшись, спросил я.

— Почему я слышу сарказм в твоем голосе? — Скотт уселся рядом со мной на кровати. — Ладно, думаю, ты заберешь свой сарказм обратно, когда услышишь мой гениальный план.

— Как человек заранее осведомленный, хочу отметить, что план, действительно неплох, — Лоуренс так же присел рядом.

— Итак, дорогой Лиам. Думаю, ты прекрасно помнишь, какой день послезавтра, в пятницу. Одиннадцатое сентября.

— Да, не поверишь, я помню, что у меня день рождения.

— В общем, план такой: нужно устроить вечеринку, пригласить Эби, пригласить Дилана, а потом реализовать тот план, о котором я рассказывал тебе позавчера.

— Скотт, когда я сказал, что план нужно отложить до лучших времен, я имел ввиду не четыре дня. Но идея с вечеринкой мне нравится. Я попробую поговорить с мамой.

— Лиам, мы знали, что тебе понравится эта идея, поэтому уже рассказали обо всем мисс Байатт, и она одобрила наш план.

— Вы рассказали ей весь план? Включая «завоевание Эбигейл»? — я показал кавычки пальцами.

— Ну да, — Лоу пожал плечами так, словно не видел в этом ничего необычного. — Вообще-то, мы думали, что ты хотя бы перед мамой не отпираешься и признаешь, что влюблен в нее. Но, судя по ее словам, ты говоришь ей то же, что и нам.

— Я не влюблен в Эби, как же вы не можете этого понять.

— Не начинай, мы слышали это уже десятки раз, — закатил глаза Скотт. — Давай лучше обсудим, что нужно подготовить для вечеринки.

Утро моего семнадцатого дня рождения началось с того, что мама ворвалась в мою комнату, вооруженная связкой цветных гелиевых шаров и телефоном, из которого звучала поздравительная мелодия, разразившая мою сонную голову, словно вспышка молнии среди ясного неба. Я сел в постели и сонно улыбнулся — так она будила меня каждый мой день рождения. После того, как она исцеловала все мое лицо, не оставив на нем живого места, она вышла из комнаты и вернулась с небольшой коробкой.

— Судя по размеру коробки, там… утюг? — еще не проснувшись окончательно, пробубнил я.

— Открывай, — мама смотрела на меня теми глазами, какими игроман смотрит на автомат, ожидая, что вот-вот сорвет джек-пот.

Коробка была обернута крафтовой бумагой и перевязана белой лентой. Расправившись с оберткой, я увидел сам подарок. Это была коробка шоколада «Милка», лиловая, как и положено, по всей ее площади были нарисованы белые пятна-облака, подобно пятнам на теле коровы. К коробке сверху — еще одной белой лентой — был привязан конверт.

— Шоколад — это приятный бонус. Основной подарок там, — мама нетерпеливо указала глазами на конверт.

Аккуратно освободив конверт из объятий ленты, я распечатал его и не поверил своим глазам. Это были два авиабилета; поля «пункт назначения» и «дата и время вылета» были пусты.

— Мам, ты с ума сошла? Спасибо! — я крепко обнял ее, все еще не веря своему счастью.

— С днем рождения, любимый. Вообще-то, эти билеты не настоящие. Я распечатала их на принтере. Просто так более эффектно, чем если бы я словами объясняла тебе в чем мой подарок. Хотя я и сейчас объясняю… В общем, выбирай место и того, кого возьмешь с собой. Мы уточним, когда будет удобно устроить поездку, и я все оплачу.

— Мам, ты самая лучшая. Я не могу в это поверить. Спасибо!

Каждый день рождения мама удивляла меня. Когда мне исполнилось шесть, она подарила мне поездку в Диснейленд. На одиннадцатый день рождения она подарила мне скоростной велосипед, о котором мечтал каждый ребенок в то время. А через несколько дней я узнал, что болен. Когда мне исполнилось пятнадцать, мама подарила мне золотой сборник неизданных рассказов Фицджеральда. После того, как мне удалось уговорить ее сказать, сколько она отдала за него, я решил, что больше никогда не буду спрашивать маму о том, сколько стоит мой подарок.

Скотт написал мне прошлым вечером и предупредил, что не сможет заехать за мной перед школой, так что я пошел пешком. Едва отворив дверь школы, мои глаза были заполонены конфетти, а уши — звуком поздравлений. Скотт и Лоуренс самыми первыми подбежали ко мне, крепко обняли — так крепко, что я снова забеспокоился о сохранности своих легких — и предупредили, что вручат подарок вечером. После этого в холе появился наш учитель по биологии мистер Фолли, пожал мне руку, догадавшись, что сегодня мой день рождения, и строго приказал всем навести порядок, пока не появилась директриса. Одноклассники и еще несколько десятков человек с других классов поздравили меня, пожелали успехов, здоровья и всего прочего. Я даже не думал, что они устроят для меня такое. И я даже не предполагал, что, когда все эти люди разойдутся, ко мне подойдет она.

— С семнадцатым днем рождения, Лиам, — она была, как всегда прекрасна, и очень мило улыбалась. Так и не скажешь, что несколько дней назад эта девушка направляла на меня дуло пистолета.

— Спасибо. Не думал, что ты станешь участвовать во всем этом.

— В последнее время я слишком часто слышу от тебя подобное, — ехидно заметила она, и мы рассмеялись.

— Ты придешь на вечеринку сегодня?

— Я приглашена? — Я согласно кивнул. — Тогда, пожалуй, приду.

— Я буду очень рад тебя видеть.

— Я могу взять с собой Дилана?

— Если хочешь, то, конечно, можешь. У нас нет регламентированного списка гостей. Только, Эбс… — я подошел немного ближе и перешел на шепот. — Не могла бы ты попросить его не заниматься своими делами в моем доме. Понимаешь, о чем я?

— Конечно. Можешь не сомневаться, я поговорю с ним. Нам не нужны проблемы. И да, если мы стали друзьями, это еще не дает тебе право называть меня Эбс.

— А мы стали друзьями? — удивленно уточнил я.

— В свете последних событий, думаю, что да. Или ты против?

— Нет, что ты. Я буду рад иметь такого друга, как ты.

Эби улыбнулась, еще раз поздравила меня и пошла по коридору в сторону лестницы. А я стоял на том же месте, у входа в школу, еще несколько минут и самодовольно улыбался, глядя куда-то перед собой.

Мистер Фолли, видимо, решив поздравить меня с днем рождения по полной программе, устроил тест по теме прошлого урока, чему я был несказанно рад. Мне всегда нравилось ощущение, когда что-то хорошо знаешь и имеешь возможность продемонстрировать это. Когда прошло одиннадцать минут из двадцати, отведенных на тест, я уже дважды перепроверил выбранные ответы и успел нарисовать забавное существо, похожее на инопланетянина, в своей тетради. Я не хотел подставлять весь класс, ибо знал — сдай я тест раньше положенного времени, мистер Фолли решит, что остальные тоже уже справились, и соберет работы. Все, что мне оставалось, с задумчивым лицом глядеть по сторонам, и мой взгляд, конечно, остановился на Эби, сидевшей прямо передо мной. Я не мог видеть ее работу, но заметил, что она как-то слишком уж нервно крутила ручку аккуратными тонкими пальцами. Решив, что она не справляется с тестом, я не мог ей не помочь — мы ведь все-таки друзья, как выяснилось. Внимательно наблюдая за мистером Фолли, я легонько коснулся ладонью спины Эби, она обернулась. Я протянул ей свой листок и едва слышно произнес:

— Возьми, только аккуратно, чтобы мистер Фолли не заметил.

Лицо Эбигейл приняло самое оскорбленное выражение, на которое, кажется, было способно. Она сделала глубокий вдох и резко повернулась обратно, окатив мое лицо копной своих волос с ароматом карамельного шампуня. Я не совсем понял, что сделал не так, но догадался, что обидел ее. Теперь я понял, о чем говорят взрослые мужчины в фильмах и книгах. «Этих женщин не понять». Вот и я ничего не понял.

После урока Эби вышла из класса в числе первых, причем так стремительно, что я засомневался — стоит ли подойти к ней.

— Эбигейл! Эбигейл! — я, наконец, догнал ее в конце коридора.

— Чего тебе? — на этот раз ее лицо не было игривым, как обычно; она была зла.

— Эбигейл, что случилось? Я чем-то тебя обидел?

— Да, вафля, ты меня обидел, представь себе. Ты решил, раз я занимаюсь чем-то, что не вызывает доверия, у меня и мозгов нет?

— Что? Эбс, прошу тебя…

— Не надо называть меня Эбс!

— Хорошо, Эбигейл, прошу, выслушай меня. — Она скрестила руки на груди, а лицо будто говорило: «У тебя минута, и она уже заканчивается». — Я хотел помочь, не подразумевая ничего плохого. Я не считаю тебя глупой. Ты крутила пальцами ручку, ничего не писала, и я решил, что тебе нужна помощь.

— Я ничего не писала, потому что уже выполнила тест, ясно? Об этом ты не подумал? Или ты считаешь, что ты один такой умный?

— Боже, Эбигейл, прости. — Попытка сделать жалобное лицо, кажется, удалась, ибо взгляд девушки смягчился. — Я совсем не подумал об этом. Я, правда, искренне хотел помочь.

Она прожигала меня взглядом. Ее грудь вздымалась все медленнее — злость истощалась.

— Тебе повезло, что у тебя сегодня день рождения, — с привычной ухмылкой произнесла она. — И ты извини, я сегодня немного нервная.

— Все хорошо, — я улыбнулся и получил ее улыбку в ответ.

Неожиданно для самого себя я заключил Эби в своих объятиях. Она совершенно опешила, я чувствовал это по напряжению в ее теле. Но в следующее мгновение она расслабилась и даже обняла меня в ответ. Я чувствовал, как моя одежда пропитывается ароматом ее парфюма. Кажется, в моем гардеробе прибавится еще пара вещей, которые я не буду стирать.

— Так, хватит, нас увидят, — она быстро отошла на шаг назад. — Будем считать, что конфликт исчерпан. Но, на будущее, имей ввиду: я не так глупа, как ты думаешь.

— Я не думаю, что ты глупа.

— Увидимся вечером, — она снова окатила мое лицо копной своих шоколадных волос, как волна окатывает берег, и скрылась среди подростков в коридоре.

Мой семнадцатый день рождения был незабываемым. Все веселились, выпивали, танцевали, и я был в центре внимания. Эби появилась в моем доме чуть позже вместе с Диланом. Вместе с ними была Моника и еще одна девушка, из параллельного класса, имя которой я не помнил. На Эби были массивные белые кроссовки, черная джинсовая юбка с большими карманами, белый кроп-топ и та самая косуха, в ушах большие серьги-кольца.Заметив меня, она широко улыбнулась, помахала рукой и, с трудом оттащив Дилана от импровизированного бара, вместе с ним направилась в мою сторону.

— С днем рождения! — Дилан крепко пожал мне руку. — Классная вечеринка. Ты сам занимался этим?

— Нет, все устроили мои друзья.

— Так вот почему Скотт и Лоу сбежали с последнего урока, — заметила Эби. — Где твои родители?

— Любезно согласились переночевать у друзей, — я не стал уточнять, что из родителей у меня только мама, потому что отец был последним, о ком я хотел думать в тот день.

— Я пойду возьму что-нибудь выпить. Тебе принести? — Дилан обращался к Эби, она отрицательно кивнула. — Понял. Еще раз с днем рождения.

— У меня есть для тебя подарок, — глаза Эби горели, и я не мог понять, из чего этот огонь: пожалуй, нечто среднее между азартом и нетерпением.

Я взял ее за руку — чуть выше запястья — и вытянул из толпы танцующих людей к лестнице наверх. Из-за громкой музыки я с трудом мог слышать кого-либо, а ее я хотел слышать как можно яснее.

— Это моя комната, — я открыл дверь и пропустил ее вперед.

— Вафля, тебе не кажется, что приглашать девушку в свою комнату в присутствии ее парня, немного странно?

— Внизу слишком шумно. Я только посмотрю твой подарок, и мы сразу же вернемся к остальным.

Тогда я почувствовал нечто невообразимое, словно сотни маленьких светлячков заполонили все мои внутренности. Меня не покидало ощущение, что я свечусь изнутри, как бы странно это ни звучало. Самое странное в том, что я совсем не понимал, почему это ощущение пришло ко мне именно в тот момент.

Она уверенно протянула мне небольшую коробку, которую держала в руках все это время. Совпадение или нет, но коробка была запечатана точно так же, как та, в которой был подарок моей мамы — крафтовая бумага и белая лента.

— Это то, о чем я думаю? — ухмыльнувшись, спросил я, хотя, на самом деле, ни о чем не думал.

— Давай уже! — она развязала ленту и сняла крышку с коробки за меня.

Заглянув внутрь, я обнаружил, пожалуй, самый лучший подарок, который мог получить от девушки, с которой знаком всего пару недель. Это была книга, с крупными синими буквами на бежевой обложке. «Замок» Франца Кафки.

— Как ты узнала? — удивленно спросил я. — Помнишь тот день, когда мы встретились в книжном? Я тогда пришел именно за Кафкой.

— Я знаю. На самом деле, я видела, как ты стоял рядом с полкой с его книгами. Но тогда мы еще не были друзьями, так что я сделала вид, что не знаю тебя, и прошла мимо.

— Пожалуй, прямолинейность — одно из лучших твоих качеств. Спасибо за подарок. Я оценил.

Ее красивое лицо снова расплылось в самодовольной улыбке.

— Как ты отмечал свой день рождения раньше? Ну, то есть, когда…

— Пока я болел? — Она кивнула. — Мама будила меня утром, вваливаясь в мою комнату с шарами и подарками. Потом приходили Скотт и Лоу и оставались с ночевкой. Мы ели разные вкусности, болтали, смотрели фильмы.

— И, как и все мальчишки, играли в видеоигры.

— Ты удивишься, но нет. Я совсем не люблю их, да и парни тоже не фанаты игр. В общем, примерно так проходил каждый день рождения. Мне были противопоказаны сильные нагрузки и… вообще какие-либо нагрузки. Поэтому я не мог пойти даже на аттракционы.

— Ты никогда не был на аттракционах?

— Был, но еще до болезни, в далеком детстве. Я даже был в Диснейленде.

— А что это мы здесь делаем? — Скотт заглянул в комнату и, судя, по глазам, был уже достаточно пьян. — Интим? Извините, ухожу.

— Эбигейл просто подарила мне подарок, — мне стало жутко неловко за Скотта, а Эби он, кажется, только повеселил.

Втроем мы вернулись вниз, и Эби направилась к Дилану. Но в тот вечер нам предстоял еще один разговор.

Спустя пару часов, когда большая часть гостей моей вечеринки были уже настолько пьяны, что не стеснялись самых откровенных танцев, Лоуренс подошел ко мне с бокалом виски и мутными глазами. Одной из самых удивительных черт Лоуренса, наполненного виски, было то, что он мог выглядеть жутко пьяным, но при этом абсолютно трезво мыслил. И, кстати, он был, пожалуй, единственным, кто после алкогольной вечеринки отчетливо помнил все.

— Я подумал, ты захочешь знать, что твоя возлюбленная ссорится со своим парнем в твоей ванной.

— Она не моя возлюбленная, Лоу.

— Тогда как ты понял, о ком я говорю?

В борьбе взглядов я проиграл Лоуренсу. Он предложил мне виски, и я уже почти согласился, когда увидел разъяренную Эби, выходящую из ванной. Дилан, кажется, даже не пытался пойти за ней. Он вышел из ванной почти спокойный и сразу направился к бару.Эби подошла ко мне вплотную и попыталась улыбнуться.

— Извини, я пойду домой. Настроение совсем пропало, не хочу и остальным его испортить.

Она выглядела расстроенной, но изо всех сил пыталась этого не показывать. Я смотрел на нее, пытаясь протрезветь, чтобы не сказать ерунду.

— Я провожу тебя. Лоу, я могу доверить тебе свой дом?

— Конечно, друг! — Лоуренс поднял бокал виски и выпил до дна.

Мы с Эби шли по улице, не говоря ни слова, слыша дыхание друг друга. Прогулка на свежем воздухе пошла мне на пользу, я почти протрезвел. Эби посмотрела на меня своими светло-голубыми, как небесная гладь ранним утром, глазами, и я решил, что теперь можно поговорить.

Конец ознакомительного фрагмента.