И блеснёт в тебе небо. Репортажи из самого сердца
Лидия Толстоброва писала стихи под псевдонимом Эрлинде, что на эльфийском языке означает «Одинокий певец». Её чистые стихи порой пронизаны светлой грустью, но неизменно прекрасны, как переливающиеся грани большого яркого кристалла. Лидия ушла из жизни в конце 2016 года. Она страдала от рака, поэтому в её последних стихах слышны ноты отчаяния и боли, но также сила и чистота духа. Стихи Эрлинде – её наследие.
Оглавление
- Репортажи из самого сердца
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги И блеснёт в тебе небо. Репортажи из самого сердца предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
© Эрлинде, 2017
ISBN 978-5-4485-2965-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Репортажи из самого сердца
И блеснёт в тебе небо…
Аметист оторвался от жёсткой оправы,
Он уверен, что золото камни не красит,
Он же знает, что он и без золота чист.
Мимо пухлых венков комплиментов и славы,
Проскользнул, игнорируя строчки в приказе,
Укатился, отпрыгнул, сбежал аметист.
Он свободен теперь, словно маленький бомжик,
Он по-прежнему чист, хоть снаружи испачкан,
Это ж он — аметист, вот такие дела.
И чихать нам, что кто-то там лезет из кожи,
Чтобы выбрать оправу, цепочку и тачку,
В ресторанах сиять украшеньем стола.
Умирают герои романов и сказок,
Хэппи-энды случались давно и неправда,
Постарела Ассоль на пустом берегу.
Но скользи, аметист, по росинчатым стразам,
По росинкам, снежинкам, бояться не надо,
Убегай, аметист, разгоняя тоску.
Не твоё это — в душном богатстве купаться,
Слушать шум лицемерно галдящего роя,
На груди пышнотелой красотки висеть.
Ты до гальки прибрежной сумеешь добраться,
И лизнёт тебя море солёным прибоем,
И блеснёт в тебе неба бездонная клеть.
Стоят вдали колючие ресниты…
Стоят вдали колючие ресниты,
Лежат меж них глубокие глазаны…
Давай грустить! И знать, что мы забыты,
Что в прошлом мы — немы и безымянны.
Мой верный друг! Не стоит, право, тратить
Ни сил, ни дум на этот лёгкий почерк,
Давай вздыхать о горестной утрате,
Грустить, грустить без слов и проволочек!
А если не грустится, то и дело
Улыбка отвечает на улыбку —
Живи, мой друг, пока не надоело,
Кружись и пой, пока играет скрипка!
Ведь главное — ручьи не все открыты,
Не все перецелованы поляны, —
Стоят вдали колючие ресниты,
Лежат меж них глубокие глазаны…
Твоих Шагов смешные Души…
Твоих Шагов смешные Души
Рождаются и улетают.
Хочу молчать и только слушать:
Они расскажут всё, что знают.
На фоне зябкого тумана,
На поле белого листа
У Метерлинка нет изъяна,
Душа Его Письма чиста.
Душа Моих Тревог не сразу
Отдаст тебя в ночную вьюгу:
Косит там ветер диким глазом,
Его Душа полна испуга,
Поглощена девятым валом
Твоих взметнувшихся волос.
Что сделать мне, чтоб задремал он,
Но в Души Снов Твоих не вполз?
Душа Моих Стихов не верит
В то, что ликует несвобода
И в то, что запирают двери,
И в хитрости другого рода.
Моя дежурная синица
Тебя разбудит в шесть часов.
Взгляни, как в форточку струится
Душа Невысказанных Слов.
Дайте мне веточку в руки…
Дайте мне веточку в руки,
К ветру поставьте лицом —
Звуки бессмысленной муки
Стану я слушать сквозь сон.
Не обижаясь, не каясь,
В их колыбельной тоске
Стану качаться, срастаясь
С веткой в озябшей руке.
Им отдаваясь покорно,
Всё забывая, — аминь!
Дайте полосочку дёрна,
Чтобы расти, как полынь.
Больше не надо, не надо
Шелеста рваных страниц,
Больше не надо, не надо
Умных насмешливых лиц!
В тёмные влажные ночи
Буду качаться и петь,
В тёмные влажные очи
Диких оленей смотреть.
Вырасту тонкой и колкой,
Без человечьих проблем,
Ветру подставлю иголки,
Город забуду совсем.
А на листке из блокнота,
Найденном лет через пять,
Будет сумбурное что-то,
Кто его сможет понять?
Чёрточки, точки, кружочки,
Хаос нехоженых трав,
Ниточки и узелочки,
Камешки в тонких корнях…
Этой страсти шальные флюиды…
Этой страсти шальные флюиды
Заискрятся, закружатся в пляске
Озорной веселящейся свиты
Серебристой колючей коляски.
А княгиня Метель остановит
Двух прозрачных хрустальных коней —
И, смеясь, эти весточки ловит
От людей, от людей, от людей! —
От горячих, тревожных созданий,
Не умеющих снег сотворить
И своих бесполезных страданий
Не умеющих в смех превратить.
Ах, княгиня Метель, я согласна
В ледяную коляску войти,
Только пусть ожиданий напрасных
Мы не встретим на нашем пути.
Дом твой чист, и стоит на изломе
Двух забвений, княгиня Метель!
Приготовь для меня в этом доме
С ледяным покрывалом постель.
Назови меня дерзкой и глупой,
Если долго не выдержу я,
А от слов, обжигающих губы,
Вся подушка растает твоя.
А мне не стать иной…
А мне не стать иной… и это просто
Коллизия невиданного роста:
То отойдёт, то подойдёт поближе,
То застучит дождинками по крыше,
То сердце сдавит, то в лицо смеётся,
Она при мне — как влага при колодце,
Как при крестах могил — ночные страхи,
Как сладостный гарем при падишахе.
А эти строчки — лишняя обуза,
Как тяжесть обязательного груза,
Как от беды непрочная заслонка,
Как жалоба голодного ребёнка.
Но я — в другом. И если б можно было
Уйти, чтоб эта исповедь не ныла,
В мохнатых лапах елей затаиться,
Крапивой от судьбы отгородиться,
То всё в одном сошлось бы: мы едины
С прозрачной лунной тенью от осины,
С далёким звуком плачущей гитары,
С искринками росы на лодке старой,
С тревожным взлётом мотылька ночного,
С молчанием: ни возгласа! ни слова!
Лампа настольная, храбрый вояка…
Лампа настольная, храбрый вояка,
Руку за помощью к ней протяни —
С тьмой и с отчаяньем кинется в драку
Даже при том, что всесильны они.
Храбрый ночной огонёк-полусонок,
Тёплого воздуха душная гать.
Вот за стеною заплакал ребёнок,
А за другой — заскрипела кровать…
Что я такое? С ладошки сдуваю
Гнев и надежду. А жёлтый песок
Всё засыпает, и я засыпаю,
Я — этот жёлтый песочный кусок…
Жёлтый песочный настольный вояка!
Ты не тяни. Сыпь мне правду в глаза.
Боль эту можно представить двояко:
То ли рубин, то ли вся — бирюза.
Жёлтый ли, жёлтый ли цвет не изменит?
Верность и тяжесть, часы из песка,
Сколько песчаных, песочных стремлений,
Сколько эпиграфов к слову «тоска»!
Когда пружинит под ногами мох…
Когда пружинит под ногами мох
И в крик готов сорваться каждый вздох,
Когда стволы продрогшие нежны,
От глаз людских защиты лишены,
Тогда слезливей небо, а трава,
Хоть зелена ещё, едва жива.
И мокрых веток хрупкие тельца
Всё ласковей касаются лица.
Когда ломаешь злобно их в ответ,
Когда в который раз надежды нет,
Тогда несётся прочь последний лист,
И еле слышен поздней птахи свист.
Вон, вон она! На кончике ольхи!
И стало быть, дела не так плохи.
Но нет, в тревоге мечется она:
Осина, клён, берёза, бузина!
Здесь есть ответ на каждый мой вопрос.
А ветер и вершины трёх берёз
Способны до забвенья закачать,
Им нужно только вспомнить — и начать…
Пасмурный взгляд…
Пасмурный взгляд,
Сиреневый свет океана,
Чаек полёт
И стон ненасытной волны.
Я никогда
С надеждой прощаться не стану,
Я никогда
Беду не пущу в свои сны.
Мне никогда
От снов этих не отказаться.
Мне ни за что
Без них не дойти до конца.
Я обучусь
Надеждой и верой питаться,
Я оботру
Солёные брызги с лица.
Сердце моё —
Сиреневый свет океана,
Совесть моя —
Закатного неба клинок;
В песне ветров
Ни зависти нет, ни обмана,
В голосе птиц
Лишь свежесть, да пасмурный рок.
Быстро темнело…
Быстро темнело — и всё поддавалось
Тьме, лишь фонарь разгорался нарывом.
Ветер стучался в окно — и казалось —
Я уступлю его страстным порывам.
Тучи ползли черепахами к югу,
Звёзды в просветах мерцали нелепо,
Ветки черёмухи с жалобным звуком
Снова и снова царапали небо.
Дом свои окна — усталые вежды —
Тихо гасил, становясь всё чернее.
Хлопала дверь — уходила надежда,
Я утомлённо следила за нею:
Вот миновала фонарь, вот из сада
Вышла — махнула рукой на прощанье, —
Только усталость сменила утрату.
Шли предпоследние сутки молчанья…
Опять вчерашний дождь идёт…
Опять вчерашний дождь идёт,
Заводит сцены на пороге,
И мне, как прежде, в руки льёт
Всё те же всхлипы и попрёки.
Отчаянье стучится в дверь —
Оно не верит в сладость плача—
Куда идти ему теперь? —
Ко мне, ко мне — и не иначе…
Ко мне, ко мне, печальный вождь
Сухих зрачков! Уже темнеет.
Тоскливо здесь, но всё же дождь
Войти с тобою не посмеет!
Но у отчаянья глаза
Засыпаны колючей пылью,
И напряглись, как паруса,
Его измученные крылья…
Мы будем долго слушать вой
Дождя и ветра, цепенея…
Я уложу его с собой
И до утра дожить сумею…
Что было разговоров, улыбок…
Что было разговоров, улыбок — пропали втуне,
Что было к восходу солнца одних дерзаний, —
Осенний пианист начинает играть в июне,
Не пряча своих страданий, своих страданий.
Его ли угорелых значков на бумаге нотной
Не хочет и вечер замазать, замазать вечер?
Осенний, одинокий, и значит — бесповоротный,
Поскольку не верит уже, что возможна встреча.
На трепет облаков и знобящих ветров потуги
Он вето наложит — будет июнь, не так ли?
На праздник покидавших себя, уходивших в звуки,
Его инструмент сзывает — по шагу, капле…
Кому я бормочу, на кого озираюсь к ночи,
«Кому я повем» пиано своих сомнений?
Поведаю кому, загляну в неземные очи?
Звучит пианино громче, и всё осенней…
Уходишь в пустынные годы…
Уходишь в пустынные годы,
Теряешься в звёздной ночи,
Листаешь века и народы,
Пытаясь судьбу обучить…
Пытаясь о счастье поведать,
О грешной любви рассказать, —
И тянется эта беседа —
И вздохом её не прервать…
Учительский тон неуместен,
И слушать не хочет она
О боли, о жажде, о чести,
О рифмах, лишающих сна…
И знаешь, что нет совершенства,
И знанье несёшь на крыле:
Любовь — это тяга к блаженству,
Которого нет на Земле.
Ещё не верю в зло…
Ещё не верю в зло. Ещё потери,
Как ни были бы тягостны, не в счёт.
Не верю в зло, не верю в зло, не верю! —
Разыгрывают! Завтра всё пройдёт.
Ещё немного: завтра будет легче,
Ещё недельку, месяц, десять лет! —
Не утомят такого рода речи,
Упрямству и надежде края нет.
Как хорошо! За холм садится солнце,
Кричат скворцы, пруд чист и недвижим.
И полон гвалт, что издали несётся,
Неверия, созвучного с моим.
Нам с котом уютно в доме…
Нам с котом уютно в доме, в пустоте,
Мы не те, кто унывает, нет, не те.
Мы сидим на старом кресле и молчим,
Нам с котом уютно вместе, без причин.
А снаружи завывает бесприют.
А снаружи злобный ветер бьёт в окно.
Там тоскливо, там уюта не дают,
Там тоскливо так, угрюмо и темно.
Мы не выйдем, не зовите нас туда.
Тёплый плед, и тёплый носик у кота.
Я не вынесу прогулки под луной —
С кем угодно, только, только не со мной!
Я забыла сонных улиц красоту,
Одиночество пустынных площадей,
Под луной я потеряюсь, пропаду
В тусклом мире потерявшихся людей…
Рядом с пропастью тайны…
Рядом с пропастью тайны
Не оставь меня ночью одну.
Ты, любовь, обещай мне,
Что меня проведёшь по бревну.
Ты нежна, терпелива, —
Это дорого ценится здесь.
Ты смела и пуглива —
Это самая редкая смесь.
Ты, любовь, подскажи мне,
Как уйти, не оставив следа
В том заснеженном гимне,
Где хрустит под ногами мечта.
И поверь: даже мера
Беспросветной больной белизны —
Только вечная вера
В жизнерадостный трепет весны.
Дневниковая запись сильна…
Дневниковая запись сильна
Тем, что точно вскрывает она,
Разбирает и судит грехи
И проступки — и некуда деться
От рассудка её… Но стихи —
Репортажи из самого сердца.
Мы с тобой так устали, мой друг,
От своих несмыкавшихся рук,
Что не знаем, как их успокоить:
Наши руки не рады весне,
Их так трудно в постели устроить,
Наши руки живут, как во сне.
Наше сердце (не наши сердца)
Беспокойству не знает конца,
Но душевных бежит революций.
И над этой загадкой корпя,
Жизнью странной, растерянной, куцей,
Мы живём, попирая себя.
Кажется, осталось мне совсем немного…
Кажется, осталось мне совсем немного,
Вот дойду — и отдых разрешу себе, —
Но опять, как в сказке, делится дорога:
Потеряешь что-то на любой тропе.
Ну, какую ж выбрать? Может, между ними,
По колючим стеблям полевых цветов,
Еле слышно чьё-то повторяя имя,
Еле различая чей-то дальний зов,
Смутно вспоминая ноющую строчку
Про осенний листик, мёрзнущий в снегу:
Он лежал там долго ярко-жёлтой точкой
И на всех прохожих нагонял тоску.
Что за листик, чей он? Ах, почём я знаю!
Тот, у Пастернака, был совсем другой:
Он летал, метался, осень проклиная,
И о чьи-то двери бился головой.
Нет, что-то тревожное есть в рассвете…
Нет, что-то тревожное есть в рассвете,
И что-то жестокое. Красок контраст,
Бесстрастный какой-то и влажный ветер,
И скопище туч, словно снежный наст,
Тебя заперевший шутя: «Пусть бьётся,
Как зимняя птица в ночлеге своём».
И сумрачно так, и антенна рвётся
Куда-то, и нити дрожат у неё.
Я больше понять не могу рассвета:
Какие-то ящики грудой вдали
Согнулись и жмутся к забору, и это
Ещё не конец. С отсыревшей земли
Какой-то туман поднимается белый,
Берёза в нём скорчилась, еле видна,
И кажется, так же отчаянно смело,
Как люди, свой день начинает она.
Не утешит безумный тревогу…
Не утешит безумный тревогу,
А навек обвенчается с ней.
Не осилит идущий дорогу,
А затихнет под градом камней.
Мне на всех языках отвечали,
Что осилит идущий… но вот
Под камнями любви и печали
Я мертва — а дорога живёт.
Этот тонкий мотив безупречен,
И разбит, как окно, и уже
Затухающим звоном отмечен
На последнем земном этаже…
Стелется дым от костра по земле…
Стелется дым от костра по земле,
Словно он к ней прикован.
Что ты за весть мне принёс на крыле,
Чёрный голодный ворон?
Уж не ты ли в прошлый четверг
Звал меня громко вдаль?…
И холодно… И день померк…
И снова чего-то жаль…
Что ж ты летишь в ледяной тишине
От моего жилья?
Думаешь, все надоели мне? —
Всем надоела я.
Вновь клочок бумаги в руках
И карандаш тупой…
Но разве просто в сухих словах
Выразить, что со мной!
Как же легко поддаюсь я беде,
Пряча трусливо взгляд!
Двери тревожно скрипят в темноте —
Что-то сказать хотят.
Уж не вы ли в прошлую ночь
Душу мою скребли,
На что-то жалуясь, и помочь,
Казалось, почти могли?
Тонкие звуки дождя…
Тонкие звуки дождя.
Мерно-глухие минуты
Остановились во мне…
Встану, глаза отведя:
Пристально смотрит, как будто,
Этот портрет на стене.
Пусто вокруг и свободно,
Гордости — сколько угодно, —
Значит, на поле стекла,
Как разноцветные флоксы,
Я развожу парадоксы,
Так — от угла до угла.
Я их сажаю — и значит,
Взгляд мой в окошке маячит —
Но не прорвётся никак…
Если окно разобьётся —
Что-то, наверно, проснётся,
Впрочем, и это пустяк…
Так я живу и не плачу,
Ловко вопросы запрячу
В сонной, немой тишине…
Только покажется снова —
Смотрит всё так же сурово
Этот портрет на стене.
Смотреть, смотреть без мысли…
Смотреть, смотреть без мысли. Валуны
И волны… Нет, слеза и твёрдость.
Нет, миг и сотня лет. Нет, явь и сны.
Покой и бой. Смирение и гордость.
Вот подбегает к валуну волна
Прохладная, крылатая, как птица,
Вот возникает снова, и должна
Опять исчезнуть, и опять родиться.
Нет, валуны — и волны. Валуны:
Смотреть на них, над ними, выше, выше…
И волны. Снова смерть одной волны —
Валун молчит и ничего не слышит…
Дослушай этот голос! Валуны —
Тверды, надёжны… Валуны и волны —
О, как они значения полны,
И смысла, скрытого в воде… Но полно!
Запомни этот шелест! Иногда
На валуны и волны льётся небо —
И вот уже небесная вода,
Как и земная, бьётся в камень слепо…
Не всем раскрываться под ласками солнца…
Не всем раскрываться под ласками солнца,
Лишь розам садовым, — умерь свою прыть!
Пускай под асфальтом в пружинку свернётся
Росток, не сумевший преграду пробить.
Его желтоватая, тонкая нить
На красный цветок не похожа нисколько.
Росток, не сумевший преграду пробить,
Судьбы равнодушной весенняя долька, —
Ну кто встрепенётся, когда среди ночи
Росток, не сумевший преграду пробить,
Начнёт извиваться рефреном меж строчек
В стихах, чтобы их неотвязно твердить?
Росток, не сумевший преграду пробить
И знающий солнечный свет понаслышке,
Тебе предначертано смолкнуть и сгнить
Под непромокаемой серою крышкой…
Зазеркалья негаснущий свет…
Зазеркалья негаснущий свет, зеркала
Никогда не откроют секрет, зеркала
Нападут и утащат к себе. Зеркала
Поведут по опасной тропе.
Осторожнее, знают о вас зеркала,
Знают вас и о вас без прикрас зеркала,
Прячут ваши грехи до поры зеркала,
Видят приторность вашей игры.
Кто шагнул, как в таинственный лес, в зеркала —
Тот ушёл в никуда и исчез. Зеркала —
Вас встречают они там и тут. Зеркала
По витринам за вами бегут.
Повторяют ли вас — кто поймёт? — зеркала,
Но бывают тягучи, как мёд, зеркала,
Незаметно увязнешь, уйдёшь в зеркала
И едва ли хоть что-то поймёшь.
Моя роковая ошибка…
Моя роковая ошибка
Украсит пустое жильё.
Моя ненаглядная пытка,
Предметы, приметы её…
Я вынесу, только бы бился
Над дверью кленовый листок,
По комнате ветер носился,
А свет проступал между строк,
Я это не вынесу. Значит,
Уйду в никуда и в давно.
Встревоженный солнечный зайчик
Всё будет стучаться в окно.
Как вам объяснить, ничего не прикрасив…
Как вам объяснить, ничего не прикрасив,
Вот эту прогулку, как вам рассказать
О мерзкой погоде (о лужах, о грязи),
В которую ночью уходишь гулять!
В тот час, когда нужно уйти от обиды,
Живущей с тобой, на постели твоей,
Прильнувшей к тебе… и уходишь с тем видом,
С которым расстаться решаются с ней.
Вдоль серого, прочного, в шрамах и пятнах,
Забора, промокшего после дождя,
С тем видом, с которым из царств тридевятых
Плетётся герой, ничего не найдя,
Забора, царящего в здешнем пейзаже,
Ему придающего пасмурный тон,
Оттенок зловещий, отчаянный даже,
Идёшь — и никак не кончается он.
Вдоль мрачного, прочного, в пятнах и шрамах,
Забора, лежащего, словно удав,
С тем видом, с которым герой мелодрамы
Домой возвращается, всё потеряв,
Забора, царящего в здешнем пейзаже
Беспомощном, жалком, с поникшей травой,
С дубком пожелтевшим, безжизненным даже,
Идёшь, и щеку вытираешь рукой…
Отбит замок, открыт засов…
Отбит замок, открыт засов.
Нет сожаленья, боли нет.
Тяжеловесностью годов
Не затушить мгновенья свет.
Слеза во сне, судьба в узде,
Душа вчера едва жила, —
Но по вернувшейся мечте
Она летит, не помня зла.
А где-то там, на дне небес,
Салют снегов, свечей парад,
И птичьим гвалтом полон лес,
И рукописи не горят.
Душа, уставшая от снов,
Когда-то снова упадёт
Из васильковых облаков
На колокольчиковый лёд.
Но ей небесный этот цвет
Окрасит в постоянстве грёз
Непримелькавшийся сюжет
На неотвеченный вопрос.
Кострома
Не обольщайся россыпью огней,
Горой, и рощей, выросшей на ней,
И кажущейся синей и туманной.
Рекой, нам непривычно голубой —
Нева бледней её, наверно, вдвое, —
Не обольщайся лепкой кружевной
На церкви, и резьбою деревянной,
Которой эта улица полна,
И крышей нависающей; она
Не принесёт просящему покоя.
Не обольщайся! Будешь без конца
До яркого бумажного венца
Всё так же жить, не зная передышки,
Кидаясь то к надежде, то к хандре;
Провинциальный город — тишиною,
И лодочкой, причалившей к горе,
И странной красотой пожарной вышки,
Похожей на резную колокольню,
Конец ознакомительного фрагмента.
Оглавление
- Репортажи из самого сердца
* * *
Приведённый ознакомительный фрагмент книги И блеснёт в тебе небо. Репортажи из самого сердца предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
