Домой не по пути

Эшли Дьюал, 2020

Не верится, что я это сделала. Мне давно нужно было вырваться из родительского дома, но решилась я только сейчас, и все благодаря человеку, которого всю сознательную жизнь я считала самовлюбленным идиотом! Я запрыгнула к нему в машину, даже не представляя, что впереди меня ждут новые люди и города, музыка, танцы до рассвета и… сильные чувства. Он позволил мне стать частью своего безумия, и я не смогла ему отказать. Черт возьми, неужели после всего, что случилось, в моем сердце действительно осталось место для любви?

Глава 3

Ярко-красные волосы Тэмзи Пол развеваются на ветру, будто бы костер, пылающий и искрящийся от вмешательства капризных струй прохладного воздуха, рвущихся сквозь полуоткрытое окно «Доджа». Тэмзи кладет ноги на приборную панель, кидает в мою сторону косой взгляд и отворачивается.

— Мы с улицы брошенных зверьков не подбираем.

О Тэмзи Пол мне известно столько же, сколько о современном искусстве. Городок не мог прийти в себя после того, как она — дочка мэра — пыталась покончить с собой, и не просто выпив таблетки, повесившись или перерезав вены, а бросившись с крыши их, как бы так сказать, большого особняка. Она пролежала в коме несколько месяцев, потом вдруг очнулась и пустилась во все тяжкие. Перекрасила волосы в огненно-рыжий цвет, научилась пользоваться бордовым карандашом и подводкой. Хотя научилась ли — вопрос, конечно, спорный. Поправилась на пару килограммов, забросила учебу, друзей и все то, что для нее имело значение.

Если честно, я считаю, что у каждого человека есть причины ненавидеть эту жизнь. Но выбор Тэмзи Пол был мне непонятен. Ее мать — добрейшая женщина — посвятила свою жизнь благотворительности и церкви. Ее отец — самый богатый человек в Янгстауне. Я не исключаю того, что жизнь за порогом красивых домов отличается от той, которую нам пытаются втюхать, заливая о деньгах, роскоши и развлечениях. Но неужели у нее совсем не оставалось причин жить?

В любом случае знаменитой она была, когда я еще выпускалась из школы. Уже лет так пять я ничего о ней не слышала, и вот она сидит на переднем сиденье «Доджа» и глядит на меня своими раскосыми глазами обсидианового цвета.

— Привет! — нахожусь я.

Я чувствую себя по-идиотски. Машина огромная. С одной от меня стороны — Кори, с другой — улыбающийся светловолосый парень, похожий на довольного медведя. Лицо у него разукрашено роем веснушек, а брови кажутся практически белыми.

— Я Джесси!

Он улыбается еще шире и крепко пожимает мою руку. Пальцы у него длинные, но шершавые и все в мозолях. Я недоуменно киваю. Происходящее похоже на сон.

— Реган.

— Классное имя!

На водительском сиденье Уилл. Его пальцы едва дотрагиваются до руля, хотя мы едем с огромной скоростью. Ветер в «Додже» гуляет, как в пустыне. Мои волосы путаются и падают мне на лицо, сколько бы раз я ни пыталась заправить их за уши.

Все молчат.

Никто не спрашивает меня о моей жизни, не спрашивает, откуда взялась кровь на подбородке. Лишь ветер свистит и гуляет между нами, являясь единственной связующей нитью. В какой-то момент Уильям врубает музыку, и я устало валюсь на плечо Кори, как на спасительную подушку, прикрыв глаза.

Я еле сдерживаю слезы и слушаю музыку, которая, как мне кажется, пробирается внутрь моих мыслей. Такое иногда бывает: обычный трек оказывается твоей темой, которую обязательно крутили бы в фильме, если бы ты был его главным героем. Мне нравится это слияние — играет та самая песня, в тот самый момент.

Тэмзи Пол больше не смотрит на меня. Наверняка выброс яда при встрече — традиция, и люди поступают так уже не осознанно, а просто потому, что надо.

— Мы отстаем от графика, — говорит Тэмзи, и я слышу, как Уильям выдыхает дым от очередной сигареты с глухим свистом.

— Нет у нас графика, есть наметки.

— Значит, наметки — к черту. Мы в Эри хотели попасть до девяти вечера, чтобы снять комнату, пока не стукнет полночь. Но уже восемь.

— Придется ехать быстро.

— Куда быстрее, — ворчит Кори и ерзает на сиденье. Из-за этого моя голова падает с его плеча, и я нехотя выпрямляюсь. — И так ведь гоним.

— Мы плетемся, — смеется старший Гудмен, — я просто не хотел тебя шокировать, вот и давил на тормоз. Но раз Тэмми говорит, что мы сбились с «графика», мы должны прибавить газу. С Тэмми ведь не поспоришь, верно, Тэмми?

— Да куда торопиться? — продолжает возражать Кори. — Мы ведь сами себе хозяева.

— Я — твой хозяин, — пропевает Тэмзи и оборачивается, встряхнув огненно-рыжими волосами так, будто она снимается в рекламном ролике шампуня. — В девять мы должны припарковаться у аэропорта Эри.

Неужели она бросилась с крыши?

— И почему именно у аэропорта?

Да еще и в коме пролежала.

— Потому что я так сказала.

Интересно, белый шрам, пересекающий ее тонкую, темную бровь — последствие того незабываемого полета? Как она вообще решилась на этот ужасный поступок?

— Ты как заноза в заднице, — заключает Кори и покачивает головой.

— Я педантичная заноза, котик, и если мы договорились в девять приехать в Эри — мы приедем в девять в Эри.

Кори закатывает глаза, а Уилл разводит в стороны руки: мол, с ней ведь не поспоришь, что уж тут. В этот момент я понимаю, что мы летим по трассе со скоростью семьдесят пять миль в час, а Уильям — мать его — Гудмен не держит чертов руль. Мои глаза расширяются, и я резко подаюсь вперед.

— Эй, котик, за дорогой следи!

— Котик? — Теперь Уилл еще и вперед не смотрит, а глядит на меня своими серыми, отчасти голубыми — не берусь судить, в салоне темно — глазами, полными неги и легкомысленности, которая свойственна лишь тем, кто уже успел всё потерять. Тот, кому есть что терять, никогда не посмотрит на жизнь такими глазами: смелыми и яркими, как искры. — Ты назвала меня котиком?

— Что?

— Как ты меня назвала?

— Какая разница, не гони так. И смотри на дорогу, справишься?

— Нет, подожди, — парень поворачивается спиной к рулю и приподнимает ладони, — не думаю, что мне послышалось.

— Какого черта ты творишь?

— Уилл!

— Ты хотела сказать котик?

— Нет, блин, тортик!

— Уилл, сядь нормально! — взывает к брату Кори. — Я не хочу умереть, мы ведь еще даже из штата не выехали.

— Какая разница, где умереть, — пожимает плечами Тэмзи, — всё равно ведь умрешь.

— Отлично, сказала девушка, спрыгнувшая с крыши. Чувак, следи за дорогой!

— Я и так за ней слежу, просто мне захотелось узнать, послышалось мне или нет.

— И что, если не послышалось, что? — спрашиваю я, когда Гудмен лениво переводит взгляд на дорогу. Неожиданно я понимаю, что угодить в неприятности в компании этих ребят куда проще, чем наткнуться на отца в плохом настроении. — Что ты сделаешь?

— Скажу, что не надо меня так называть.

— И почему?

— Потому что тогда я тоже придумаю тебе прозвище. Людям лень называть тебя по имени, и они придумывают какую-то чушь. Но чем мое имя хуже? Если хочешь со мной поговорить, называй меня Уилл или Уильям, или мистер Гудмен.

— Мистер Гудмен? — усмехаюсь я. — Отлично! Но ты назвал меня птенчиком.

— И что?

— А это не прозвище?

— Ну мне действительно лень произносить твое имя. Не обижайся! Оно идиотское. Я не встречал девушек с именем Реган. Что это вообще за имя? А Уилл — нормальное такое.

— Это ты еще не слышал мою фамилию.

— Там еще хуже?

— Гораздо.

— Реган — классное имя, — вставляет свои пять копеек Джесси и замолкает, так и продолжая улыбаться, будто у него не все дома.

— Он — поэт, — поясняет Кори, но мне все равно ничего непонятно. — И музыкант. Кажется, в багажнике только его вещи и валяются. Гитара в ободранном чехле, ноты.

— Вы давно знакомы? — спрашиваю у Джесси и прижимаю пальцами пульсирующий нос. Он до сих пор жутко болит. — С Уиллом.

— Целую вечность. Месяца два, наверное.

— Большая же у вас вечность.

— В пути время идет иначе, — встревает в разговор Уилл, — часы превращаются в недели, а недели — в месяцы.

— Я не у вас спрашивала, мистер Гудмен.

Уильям ничего не отвечает. Я вижу, как дрогнули его губы, и вновь смотрю на Джесси. У этого парня не волосы, а катастрофа. Уши проколоты, а веснушки похожи на картинки, которые нам втюхивают психологи.

— В ночи они гнались за тем,

Чего не видели, но ждали,

И как бы ни манили дали,

Нет больше света в слове «свет».

И был бы в этом мой ответ,

Но нет.

— Что? — Я хлопаю ресницами.

— Очередное «ничего» от Бонда, — ворчит Тэмми. — Джесси Бонд, никто тебя не понимает, когда уже до тебя дойдет?

— Ты это сам придумал? Только что?

— Музыка — это ведь тоже стихи, — задумчиво произносит парень, — я не думаю, я просто говорю, а строчки, как такты, выстраиваются самостоятельно.

— Это интересно.

— Я так выражаю то, что чувствую.

— И надоедаешь всем прилично, — усмехается Кори. — Как-то он сказал мне: «И даже если ты уйдешь, ты ничего не потеряешь, скорей, тогда ты пропадешь, когда решишь, что ты уйдешь». И что это, твою мать, значит?

Я усмехаюсь.

— Понятия не имею.

— Зато я все понял, — говорит Уильям. Он опять курит и опять говорит неторопливо и уверенно, как говорят люди, не сомневающиеся в собственной правоте, причем даже тогда, когда несут полнейшую чушь. Лицо у него делается умным, глаза сужаются, а уголки губ подрагивают от легкой ухмылки. — Человек всё теряет не в тот момент, когда уходит, а когда решает уйти, птенчик. Понимаешь? То есть твоя жизнь рушится от мыслей, потом ты бросаешь всё, действуешь и так далее, но в тартарары всё валится от осознания. Едва ты понимаешь, что тебе это не нужно, как оно тут же становится ненужным, и не важно: ушел ты уже или еще уйдешь.

Тэмми отнимает у парня сигарету и затягивается.

— Я должна спросить у нее.

— У меня? — Я верчу головой, глядя то на Кори, то на Уильяма. — О чем спросить?

— Это важный вопрос, подумай, прежде чем отвечать, о’кей? — Тэмзи Пол порывисто наклоняется ко мне. Глаза у нее дикие. — Ты нашла Иисуса, Реган Баумгартен?

— Что?!

— Тэмми, прекрати!

— Пусть ответит! Ты нашла Иисуса или нет?

— А он что, потерялся?

Девушка выпрямляет плечи и медленно расслабляется, позволив своему лицу стать не просто милым, но и довольным. Она вдруг улыбается.

— Отлично, ты прошла тест.

— А это был тест?

— А ты думала, тебя примут без вступительных экзаменов? — Уильям отнимает у Тэмзи сигарету и затягивается. — Мы ведь вольны выбирать, верно? Может, ты нам не нужна, птенчик. Хотя нет, я неправильно выразился. Может, ты испортишь нам поездку, как и мы тебе ее испортим. Понимаешь? Это цинично в каком-то смысле, но надо смотреть правде в глаза. Люди хороши в ненависти друг к другу, так зачем нам создавать подобные ситуации, а? Лучше удостовериться, что ты наш человек.

— Удостоверились?

— Это только первый тест.

— Классно. А как мне вас проверить?

— Да как хочешь.

— Как хочу?

Уильям кивает, и я на секунду задумываюсь.

— Пусть каждый назовет любимую книгу.

— Сразу в сердце метишь, Реган, — усмехается Кори, — учтите, она дерется, если кто-то обижает ее любимых авторов.

— Мы не из пугливых, — ворчит Тэмзи. — Книги, кстати, не только читать можно. Их можно жечь, складывать в красивые рядки на полках, выставлять в алфавитном порядке.

— Скорее всего, именно этим сейчас многие и занимаются, потому что гораздо легче накупить книг для красоты в комнате, чем для красоты в душе.

— Красоту в душе трудно заметить, — продолжает девушка с красными волосами.

— Знаешь что, — выдыхаю я, — ты не прошла тест, Тэмзи.

— О какая жалость.

— «Потерянный рай» Джона Милтона, — говорит Кори, — ну ты и так знала.

— Скука! Ты старый, как сиденья в этой машине! — смеется Уильям.

— Как мои джинсовые шорты, — добавляет Тэмзи Пол.

— Как мир, — заключает Джесси.

Я подмигиваю другу. «Потерянный рай» — сложная поэма, и осилить ее сможет только тот, кто ценит литературу.

— Я люблю стихи, это странно, да? — спрашивает Джесси Бонд. Он не знает, куда деть свои руки, и в итоге складывает их на груди. — В стихах больше драмы, чем в прозе.

— Думаешь?

— Короткие предложения, связанные по смыслу, скованные не просто единым контекстом, но и общей мелодикой. Стихи пишут единицы, а прозу — тысячи.

— Но не всю прозу можно читать, — я пожимаю плечами. Мне нравится, что мы обсуждаем книги, а не вырез на груди Тэмзи Пол, который такой смелый, что в нем можно было бы запросто утонуть, как в море. — Иногда возникает ощущение, что ты не книгу читаешь, а обмазываешь себя грязью, ну или выливаешь себе на башку малиновый сироп.

— Не любишь любовные романы? — Уилл протягивает мне сигарету, но я качаю головой. Тогда он вновь затягивается. — А на вид вроде девчонка.

— Я не верю им.

— Девчонкам?

— Любовным романам.

— Почему же?

— Потому что в жизни всё иначе. В жизни люди вырастают и превращаются в тех, кто разрушает всё, кто пьет, не просыхая, кто распускает руки и воняет, как кусок дерьма.

Я почему-то вспоминаю о маме. Знала ли она, с кем водится? По кому слезы льет? А Натан Баумгартен наверняка был симпатичным парнем. Правда, потом он превратился в похотливое, смердящее животное, раздирающее в клочья ее жизнь. Мама ведь любила его, она, возможно, до сих пор его любит. Но кому нужна такая любовь? Больная и ненормальная. К человеку, для которого ничего не имеет значения. Зачем любить? Где заветный счастливый конец? Всё это полная чушь.

— А у тебя есть любимая книга, Уилл? — спрашиваю я, встряхнув волосами. Мне вдруг кажется, что мы молчим слишком долго. Парень не смотрит на меня. Не оборачивается. Я не знаю, почему он затих, и придвигаюсь к нему ближе, едва не упираясь коленями в его локоть. — Так что? Умеет ли читать Уильям Гудмен?

— Да, этому меня научили еще в школе.

— Недостаточно знать, как выглядят буквы, чтобы читать книги по-настоящему.

— А эта тема — твоя любимая, верно?

— Без книг было бы трудно. Они спасают.

— Но не любовные романы. Странная ты.

— Чтобы читать о любви, в нее нужно верить.

— А ты не веришь.

— А я — нет.

— Но ты спокойно воспринимаешь Толкиена, правильно я понимаю? Несмотря на то, что все его персонажи написаны под действием сильнейших антидепрессантов.

— Фантастику не нужно принимать за правду. Это выдумка. А любовь вроде бы как реальное чувство. Во всяком случае нас пытаются в этом убедить. Терпеть не могу, когда мне вешают лапшу на уши.

— Любовь — отстой, — внезапно заключает Тэмзи. Я уже и забыла о ее существовании, но девушка напоминает о себе, вновь водрузив ноги на приборную панель. — Давайте уже сменим тему. Меня тошнит.

— Как скажешь, Тэмми. Но что насчет тебя? — Уилл смотрит мне в глаза через зеркало заднего вида. Его радужка переливается и кажется мне сверкающей, как море поздним августом: яркое, будто освещенное луной. Биолюминесценция.

— А что насчет меня?

— Какая твоя любимая книга?

— Ты о своей ни слова не сказал.

— Я просто таинственный.

— Тогда и я сохраню название в тайне.

— Какая же ты таинственная? Ты обычная, птенчик. Только имя у тебя дурацкое. А так ничего примечательного. В любовь ты не веришь, потому что не встретила ее еще, но как только встретишь, прыгнешь в нее с головой, да еще и разобьешься.

Мне неприятно слышать его слова, но я приближаюсь к нему еще больше.

— А дымить, как паровоз, бросать умные фразочки направо и налево — ново? О таких парнях, как ты, написаны сотни книг, Уилл. И если и есть в тебе тайна, то лишь одна — в какой именно момент ты расколешься и окажешься ранимым мальчиком.

— И конечно, расколоть меня должна девушка. Верно?

— Именно. Я, может, и прыгну с утеса. Но только после того, как ты потонешь в море собственных соплей.

— Похоже на пари, — замечает Тэмзи и улыбается, глядя на меня своими огромными глазищами. — На что будем спорить?

— Что? — Я прижимаюсь к Кори и недоуменно кручу головой. — Какое еще пари?

— Уиллу любовь не нужна, а ты в нее не веришь. Но вы оба утверждаете, что рано или поздно у вас снесет крышу, да так, что мама дорогая.

— Я не понимаю…

— У нас есть недели две или три. Потом мы расстанемся и больше никогда друг друга не увидим. Так вот, — Пол выхватывает сигарету из руки Уилла и затягивается так глубоко, что у нее слезятся глаза, — на что будем спорить? На деньги?

— На книги. Я ей скажу название своей любимой книги, а она мне — своей.

Тэмми ворчит и картинно сплевывает, а Джесси вскрикивает:

— Это самое скучное пари в мире, Уилл, давайте все-таки разбавим приз выпивкой или деньгами.

— Если эта девушка и потеряет голову от любви, ей будет чертовски паршиво. Такие, как она, не любят, а страдают. Мы будем квиты.

— Идет, — говорю я, выпрямив спину. Мои брови встают домиком, и я оказываюсь к лицу Гудмена так близко, что замечаю крохотные веснушки на его носу. — Я согласна.