Ромашка для Горыныча

Юлианна Клермон (2024)

Поступив на экономический факультет, я думала, что буду учиться, учиться и ещё раз учиться. Ага, как же! На меня положил глаз самый завидный студент (читайте, мажор!) нашего института. И теперь мне приходится бегать от него. Девчонки крутят пальцем у виска: — Сонька, ты дура, что ль? Он же красавчик, при машине, при бабле! Да его все хотят! Ага, его хотят все. А он хочет… меня! Горячо, нежно, чувственно!‍ ХЭ обязателен!

Глава 3

Утром подскакиваю раньше будильника. Ночью долго не могла уснуть, но тело будто не чувствует усталости. Внутренний мандраж такой, что даже пальцы начинают неметь.

Линейка в девять пятнадцать. Через несколько часов я стану настоящей студенткой!

Тихонько, чтобы не разбудить девчонок, встаю, надеваю халат и иду в душ. Он на первом этаже, один на всю общагу. Не очень удобно, но уж лучше, чем ничего.

Общага ещё спит, хотя на лестнице на втором этаже встречаю поднимающуюся навстречу такую же раннюю пташку.

Короткостриженая стройная брюнетка. Из-под воротника халата на шею ползёт тату. То ли зме́и, то ли языки пламени. Смело. Я бы не решилась.

— В душ? — спрашивает брюнетка, окидывая меня быстрым взглядом.

— Ага, — киваю.

— Там регулятор не работает, — она недовольно кривит губы. — Вода едва тёплая льётся. За лето сломали, идиоты безрукие.

Я здесь живу уже две недели. И о том, что регулятор сломан, девчонок предупредила ещё вчера.

— Там на подоконнике лежат пассатижи, — говорю. — Берёшь и ими вправо подкручиваешь.

— Спасибо, — благодарно кивает брюнетка. — А я думала, ты с первого курса. Лицо незнакомое.

— С первого, — отвечаю. — Только чуть раньше приехала, с душем уже познакомилась.

Хмыкаю. Вспомнила, как первый раз чуть не завизжала, когда на меня ледяная вода полилась.

— Я — Милана. Второй курс, менеджмент.

— А я на экономическом. Соната. Можно просто Соня.

— Ого, какое имя необычное! Твоя мама явно заморочилась.

Молча киваю и прячу взгляд. Не буду объяснять. Тема о маме больная, а у меня сегодня праздник — первый учебный день.

Милана поднимается на несколько ступенек и оборачивается.

— Я живу в тридцатой. Если что надо, заходи.

Улыбаюсь.

— Ты тоже. Я из двадцать третьей.

В душе холодно. Быстро раздеваюсь, регулирую воду и моюсь.

Закручиваю волосы в полотенце и накидываю халат. Б-р-р! Замёрзла. Но всё равно счастлива.

В деревне баня тёплая, но пока воду и дрова натаскаешь, пока печку натопишь — уже и мыться сил нет. А в городе хорошо — кран открыл, водичка полилась. Ну и что, что в душевой холодно. Если мыться в после кого-то, то она успеет прогреться.

Довольная, поднимаюсь на этаж, иду по коридору.

Самые ответственные уже встали. Кое-где хлопают двери. Кто с чайником идёт, кто в туалет мчится с полузакрытыми глазами, кто, как я, — в душ.

Прохожу мимо комнаты, в которую меня вчера чуть не затащили. Невольно кошусь на неё и жмусь к противоположной стене. Дверь приметная, даже в темноте не перепутаешь — на ней звезда нарисована. Интересно, что это означает?

Слышу скрип справа, но обернуться не успеваю.

Бам!

— Ой!

Лечу куда-то назад, из глаз сыплются искры. Ощутимо бьюсь об пол тем самым местом, которое обычно предупреждает об опасности, но сегодня видимо проспало.

— Бля, ромашка! Я тебя не убил?

Голос знакомый, но сквозь звон в ушах пробивается туго, поэтому не узнаю́.

Тру ладонью лоб. Вот блин!

Дышу, пытаюсь сообразить, что я и где я. Ладно, ладно, это я загнула — что я и где я, помню. Но всё равно больно!

Открываю глаза.

Ошизеть!

Я сижу на полу, а напротив стоит мажор. В серых глазах растерянность. Светлые вихры немного всклокочены, футболка помята, будто он в ней спал.

— Жива, говорю?

Спрашивает, а сам взгляд куда-то ниже переводит. Мееедленно так. И голос хриплый.

Опускаю глаза, и кровь к лицу приливает — полы халата от падения разъехались в стороны, и я сижу практически голая.

Ну не совсем, конечно. Бельё на мне есть. Но мне-то от этого не легче!

Тоненько пищу и пытаюсь стянуть полы вместе.

Где-то хлопает дверь, и коридор наполняется шумом мужских голосов.

Мажор кидает взгляд мне за спину, чертыхается, а потом хватает меня подмышки, и я взмываю вверх.

Открываю рот. Слов нет, одни эмоции. Мажор навис надо мной, такой высоченный. И стоит так близко, что мы почти соприкасаемся.

Полотенце с головы, видимо, слетело, потому что в лицо лезут мокрые пряди. Одной рукой пытаюсь их убрать, другой намертво сжимаю на груди края халата.

— Слышь, ромашка, — хрипит Горин, — ты так по общаге не ходи. Слишком много тут придурков — любителей срывать цветочки.

Говорит, а сам, не отрываясь, на меня смотрит. И в глазах закручивается что-то тёмное и до жути пугающее.

— Я из душа, вообще-то… — оправдываюсь зачем-то.

Ой, что-то ему ещё хуже стало. Вижу, как на шее жилка начинает биться. Быстро-быстро. А глаза абсолютно дурные становятся.

И вдруг он с силой втягивает в себя воздух, протягивает руку, убирает с моего лица мокрую прядь, сглатывает и наклоняется, одновременно притягивая меня за затылок.

Ой, это что… он меня что… э… целовать собрался?

Ну нет, мы так не договаривались! Резко ныряю под руку и выворачиваюсь.

Мне ещё мажоров всяких не хватало! Пусть вон, Элинку свою целует! Или у кого он сегодня ночевал? Куда, вообще, коменда смотрит, или для мажоров у нас отдельные правила?

Отскакиваю в сторону. Сверлю его гневным взглядом.

— Ты что, совсем? — возмущённо фырчу.

Горин немного дёргается, как будто приходит в себя. Взгляд проясняется. Он убирает руки в карманы, а на лице опять появляется наглая ленивая улыбочка.

— Я же сказал, в таком виде по общаге не ходи. Ещё наткнёшься на какого-нибудь придурка.

Так и хочется ответить: ага, ага, как раз на их предводителя только что наткнулась!

Но молчу, ибо — чревато. Только недовольно пыхчу и сурово свожу брови.

— Беги, ромашка! И вещи свои не забудь.

Он кивает на пакет и полотенце, а глаз с меня всё равно не сводит. Странный он какой-то!

Поднимаю своё добро с пола и обхожу стороной главного придурка. Почти обошла.

— Я не ромашка! Меня зовут Соната!

Мажор усмехается.

Ой, дура! На фига ему моё имя? Мне что, мозги дверью вышибло, а я не заметила?

Разворачиваюсь и бегу в комнату, сломя голову. Залетаю, захлопываю дверь и выдыхаю.

Девчонки уже проснулись. Смотрят на меня ошарашенно. Алина с расчёской в руках застыла, а Рита полотенце чуть не уронила.

— Сонь, что опять? Пристал кто-то?

Алина смотрит встревоженно.

Машу головой. Нет!

— А чего неслась, будто за тобой черти гнались? — спрашивает Рита.

— Ни… ничего.

Глубоко вздыхаю и иду одеваться. Стараюсь на девчонок не смотреть, но спиной чувствую напряжённые взгляды.

Не выдерживаю, поворачиваюсь. Смотрят на меня выжидающе.

— Ну что? Норм всё, сказала же! По лбу дверью получила. Сама виновата. Зевать меньше надо.

Не верят.

Театрально закатываю глаза, понижаю голос и уже более спокойным тоном объясняю:

— Шла по коридору, засмотрелась. А там кто-то из комнаты выходил, вот в лоб мне дверью и зазвездил. Ну, я и побежала. Чтобы морали не выслушивать!

Ну а что? Даже и не соврала.

— Тебя в коридор одну отпускать опасно.

Алина осуждающе качает головой и снова поворачивается к зеркалу, а Рита в этот же момент улыбается и вдруг мне подмигивает.

Таращусь на соседку. А она большой палец вверх выставляет и бровями так многозначительно играет.

Вопросительно поднимаю в ответ свою бровь и дёргаю подбородком. Что?

— Девочки! — с обидой в голосе тянет Алина. — Если я не стою к вам лицом, это не значит, что я ничего не вижу в зеркале.

Перевожу на соседку испуганный взгляд и вижу её отражение.

— Или вы мне сейчас говорите, что за пантомиму устроили, или я с вами больше не разговариваю.

А я что? Я ничего!

— Это всё Рита! Алин, я правда не знаю, чего она мне семафорит, — пищу жалостливо.

Вдвоём переводим вопросительные взгляды на виновницу.

Рита вздыхает.

— Ну, девчонки! И так же всё понятно.

— Мне — нет! — восклицает Алина.

— Мне тоже, — поддакиваю.

— Я думаю, наша Сонька что-то от нас скрывает, — поясняет Рита. — Точнее, кого-то.

Обалдеваю. Молча моргаю и открываю рот.

— Со-о-онь? — Алина упирает руки в бо́ки и поворачивается ко мне.

— Я ни при чём! — тут же открещиваюсь. — Это всё Риткины фантазии. Меньше надо любовные романы читать.

— Сонь! — уже в два голоса и требовательно.

Да это какая-то диктатура пролетариата!

Гнусь под давлением двух пристальных взглядов и, в итоге, сдаюсь.

Рассказываю, что случилось вчера и сегодня. Девчонки зажимают рты руками. Алина пищит, Рита в блаженной истоме закатывает глаза.

— Офигеть, Сонька! Ну ты даёшь! Такого парня в первый же день завлекла! Он такой классный! А тачка какая! И небедный! А я же говорила, что он твоя судьба!

Пищат то поочерёдно, то вместе. Подбегают, обнимают, хватают за руки.

А я хватаюсь за голову.

— Девочки, стоп! Остановитесь!

Но бесовщина продолжается ещё какое-то время.

Наконец, успокаиваются. Уф! Можно дышать.

— Девочки, послушайте! — стараюсь донести мысль понятно. — Меня он не интересует.

После секундного ступора первой отмирает Рита.

— Это как? Девчонки на кухне вчера о нём столько жужжали, что слюной весь пол закапали, а тебя"не интересует"? — передразнивает она, а я пожимаю плечами.

— Я учиться приехала, а не романы крутить.

— Сонь, ты нормальная? — Алина смотрит недоумённо. — А как же романтика, чувства, бабочки в животе, к конце концов?

— Поцелуи под луной, жаркие признания, — вторит начитавшаяся любовных романов Рита.

Отрицательно мотаю головой.

— Тебе восемнадцать! — восклицает Алина. — Тебя это должно интересовать на подсознательном уровне.

Может и должно. Но у меня перед глазами встаёт мама. До чего её довели пресловутые бабочки в животе? Нет, не хочу я такого.

Я не против детей, но остаться в двадцать лет без всяческой поддержки и с младенцем на руках? Не получить образование, жить в чужом доме и горбатиться за копейки, пытаясь прокормить себя и ребёнка? А потом умереть от банального воспаления лёгких, потому что у тебя не было денег на тёплую куртку, и обречь дочь на статус сироты?

— Нет, я не хочу повторить мамину судьбу.

Шепчу и закусываю губу. На глаза наворачиваются слёзы.

Девчонки вроде бы что-то понимают. Тихо шушукаются за спиной. А потом меня обнимают две пары тёплых рук.

— Ну ладно, ну что ты, не плачь! Ну что мы такого сказали? Ну, прости нас!

— Мы дуры, Сонь! Просто хотели порадоваться за тебя. Кто ж знал, что ты вот так…

Рыдаем в три голоса. Ох, мы точно дуры! Сначала ржём как лошади, а через пять минут рыдаем, как ненормальные. Какой-то вечный ПМС.

— Так, девочки, успокаиваемся. Нам на занятия, а мы выглядим теперь как после перепоя — опухшие и отёкшие, — первой отстраняюсь я.

— Ой, Сонь, ну кто поверит, что мы алкаши? — усмехается Алина, бежит к зеркалу и в шоке застывает. — Ошизеть! Ну и рожа! Я срочно в душ.

— Я с тобой, — пищит Рита.

Девчонки хватают пакеты, бегут к двери, но у входа останавливаются.

— Сонь, — тянет Алина, — это ничего, что мы тебя бросаем? Просто…

— Идите уже, — машу на них рукой и улыбаюсь. — А то мы так точно опоздаем.

— Мы быстро! — кивает Рита, и девчонки убегают.

Сижу одна. Голова кипит. Мысли водят хороводы.

Мамин пример, конечно, тот ещё довод думать об учёбе и не забивать мозги парнями. Но в памяти постоянно всплывают глаза цвета грозового неба, и взгляд — пристальный, изучающий, тяжёлый.

Вздыхаю и начинаю расчёсывать густые подсохшие пряди.

Держу в руках локон и вижу, как сильная мужская ладонь отводит прядь от лица, скользит к затылку и притягивает меня к себе. Так медленно, осторожно. И взгляд меняется. Становится глубоким, притягивающим, манящим. И губы, такие красивые, с чувственным изгибом, уже не расплываются в наглой ленивой ухмылке, а приближаются, чтобы…

Сглатываю и трясу головой. Нет, нет, нет! Мне этого не надо! Не надо, я сказала!

Трогаю шишку на лбу. Маленькая, но болючая. Мой мозг явно повреждён, раз в голову такой бред лезет! Об учёбе надо думать, об учёбе!

Гоню от себя глупые мысли и быстро собираюсь. Джинсы, блузка, кеды, рюкзак. Я готова.

Тут и девчонки приходят.

— Девочки, собирайтесь. Времени в обрез.

— Сонь, а ты чего, краситься не будешь? — удивляется Алина.

— Если что, мою косметику бери, не стесняйся, — добавляет Рита.

— И мою, — кивает Алина.

Улыбаюсь.

— Спасибо, но я вообще не крашусь.

— Да тебе и не надо, — Алина тоже улыбается. — Ты итак очень красивая.

— Собирайтесь! — смеюсь уже в голос.

Наконец, все готовы. Выдвигаемся.

Первый учебный день, жди нас, мы к тебе идём!