Рыжая. Сюрреалистическая новелла

Юлианна Страндберг

Роман «Рыжая» — это сублимация личных и наблюдаемых событий и переживаний. Это квинтэссенция чувств и предчувствий, обернутых в метафоры и художественные образы. И ничего не понятно, но ровно до тех пор, пока не разрешишь себе почувствовать. Почувствовать — увидеть сердцем. Основная фабула романа написана в 1995–1996 годах. Основной посыл произведения — это мои размышления о любви и визуализация моего внутреннего мира. Этот роман это вопросы о смысле жизни и силе любви.

Часть вторая

Задумавшись однажды о том, что такое этот огромный мир и что есть я в нем, мир никогда больше не будет прежним просто потому, что появится множество неудобных вопросов. Эти вопросы поставят под сомнение все то, что является незыблемой конструкцией и аксиомой жизни. И конструкция неспешно, но абсолютно закономерно покачнется и, возможно, посыплется как карточный домик, выстроенный в человеческом воображении.

Способность задавать подобные вопросы дана не каждому. Но те, кому она дана, спрашивают без конца. Получают ли ответ? Это другой вопрос, и вполне возможно, что да, конечно, получают ответ. Только этот ответ, скорее всего, неожиданный, абстрактный и очень трудный для понимания.

Ночная бабочка

Ночная бабочка порхала у огня —

Уж сколько сказано об этой теме вечной.

Но эта бабочка похожа на меня,

Когда-то я была такою же беспечной…

И так же, как она, летела я на свет,

И для меня огонь был самый милый.

А результат все тот же, и ответ —

Я крылышки о пламя опалила…

И сколько бабочек еще во тьме таких,

Летящих на огонь. Они стремятся

Тепло и свет почувствовать на миг,

А после с жизнью с легкостью расстаться.

А может быть, на то и жизнь дана,

Чтоб ей рискнуть, не слушая совета;

И вспыхнуть так же в пламени огня,

Как бабочка, — душа тепла и света.

9.12.1997

Подруга

Глава о том, что мы ищем в жизни, и о том, что жизнь надо жить, а не проскакивать мимо

Ах, няня, няня, я тоскую,

Мне тошно, милая моя:

Я плакать, я рыдать готова!

А. С. Пушкин. Евгений Онегин

— Ну что! Ты все страдаешь? — дверь общежитской комнаты отворилась, тусклый мигающий свет из коридора и запахи с кухни наполнили пространство, и она услышала быстрые шаги по скрипучему полу.

Зажегся свет, захлопали дверцы шкафов, и хаотично двигались стулья. Что-то падало на пол, рассыпалось, раскатывалось по поверхности, шуршало бумагой…

— Сколько можно лежать вот так и ничего не делать? Скоро сессия, надо, в конце концов, ее сдать и уехать домой на каникулы… Да, а перед тем как уехать, надо обязательно отпраздновать успешную сдачу сессии всем курсом, то есть: парти, парти, парти… И, между прочим, к нам на курс перевели какого-то нового студента из другого института, и он очень даже ничего себе! А еще… Девчонки из группы А идут сегодня в «Метро» и нас звали с собой, потому как чем больше, тем лучше — никогда не знаешь, где и чем закончатся такие похождения! И вообще, это нехорошо отбиваться от коллектива и лежать и страдать тут в одиночестве!

Подруга — лучшая и единственная — задавила своей болтовней. Еще бы: каникулы, вечеринки, парни. Все в приподнятом настроении — Новый год на носу! А сессия? А что сессия, все сдадут, как обычно. Только рыжей все это неинтересно. Ее словно гробовой доской придавила тоска: все не так, все не то! И что с этим делать!

«И вообще, что я здесь делаю? Кто я? Как я здесь оказалась?» — эти вопросы, бесконечно мучившие ее вопросы, на которые не было ответа, роились в ее голове. И их — вопросов — становится только больше. И так который год.

«Все! Больше так невозможно! Сначала я ждала, что все во мне изменится, когда мне стукнет четырнадцать, потом пятнадцать, потом шестнадцать… Думала, что стану старше, и все пройдет. Ну, перерасту, что ли. Но нет, не прошло.

Потом я думала, что все изменится в выпускном классе или после выпускного. Я думала, что все изменится, если я заведу себе парня, буду ходить в кино и на дискотеки ходить как все. Если я буду везде и буду со всеми, то я забуду, потому что не будет времени помнить. Но я ничего не забыла. Ничего не прошло! И только каждой ночью накатывало все с новой силой.

Я металась, искала избавления и думала, что все изменится, если я поступлю в институт и загружу себя учебой, наукой, искусством или чем там еще, лишь бы не думать, не помнить, не видеть во сне. И тут — какой институт? Какая зарница? Надо лишь попытаться быть как все, жить как все, существовать как все, потому что жить как я — я больше не могла.

И вот я здесь, в этом институте, в который хотела поступить моя подруга. А я? Я поступала вместе с ней за компанию. Я поступала в качестве морально-психологической нагрузки и поддержки. И что? Можно подумать, что что-то поменялось? Можно подумать, что все прошло? Что я забыла?

Ничего я не забыла! Ничего не прошло. Все только хуже. Чем больше я пытаюсь все это отодвинуть от себя, тем с большей силой оно на меня потом наваливается. Словно отмщение какое-то за мою неверность моему состоянию, за мою попытку изменить себя, мою жизнь, мой внутренний мир. Это состояние накатывается как волна и просто поглощает меня в пучине ночных кошмаров, бессонниц и даже видений. То слышу я не то, что слышат все. То вижу я не то, что есть на самом деле. А как оно на самом деле?

Вот и сейчас. Как же мне плохо! Мне даже уже не жалко себя. Чего тут жалеть? Выпутаться бы. Но с каждой новой моей попыткой выпутаться меня засасывает все глубже и глубже. Я уже и не пойму: то ли я действительно должна победить этот недуг и выпутаться, то ли меня это должно поглотить, и я должна смириться с этим и принять все как есть, научиться с этим жить, если с этим можно жить?»

Так что… Что там? Сессия. Все равно. Потому что сил нет.

— Слышь, рыжая! — подруга подошла, села рядом на кровать, стянула с головы подушку. — Ну нельзя же так! Ты уже неделю лежишь как убитая… Я все понимаю, но сессию надо сдать, просто потому что так надо! Сама знаешь, если не сдашь, поедешь к маме… Но уже не на каникулы, а насовсем…

— Мне все равно, — пробурчала она.

— Ну да, конечно, сейчас тебе все равно, потому что у тебя в голове пусто, как в консервной банке, а потом, когда поезд даст прощальный гудок и ты не успеешь вскочить в последний вагон уходящего поезда, ты будешь очень глубоко жалеть…

— Мне все равно…

— Ну что, что тебе стоит подняться и пойти на лекцию, посидеть хотя бы для галочки… Тебе даже не надо притворяться больной, потому что ты и так выглядишь ужасно! Кстати, я всем сказала, что у тебя тяжелая форма гриппа. Но даже грипп не может продолжаться бесконечно… Вставай! Или ты что, действительно собралась умереть? — она многозначительно помолчала, встала, прошлась по комнате в поисках чего-то. — Так этого никто не оценит, это никому не нужно, а самое главное, что этого никто не заметит… Ну, разве что я!

— Мне все равно…

— Эх… рыжая! Рыжая! Ну что с тобой такое происходит? Ну чего ты себя так изматываешь? И ради чего?..

— Да отстань ты… — рявкнула рыжая раздраженно. — Оставь меня в покое. Ты же все знаешь… Чего спрашиваешь?

— Знаю… И что!

— Ничего.

— Что тебе теперь надо уйти в монастырь? — она хихикнула. — Мужской желательно…

Рыжая не ответила. Невозможно поддерживать глупые бесполезные разговоры. Тем более сейчас, когда ночная бессонница продолжилась утренним кошмаром. Она снова видела его и так реально, до самой последней мелочи, до запахов и прикосновений, что, проснувшись, долго не могла понять, где она. А когда поняла, слезы просто задушили. Теперь все раздражает, и даже лучшая подруга кажется злейшим врагом.

Она стиснула зубы и опять зарылась головой в подушку.

«Уйдите все… Никого не хочу слышать, никого не хочу видеть, мне все всё равно. Хочу просто умереть, потому что жить так невыносимо, невозможно, потому что я уже не понимаю, где я живу по-настоящему. Я путаю одну реальность с другой. Это не жизнь, а каторга какая-то, сплошное непонятное страдание. И за что мне только такое наказание!»

Слезы, удушливой волной в который раз подступили к горлу, и она разрыдалась в подушку.

— Ну ладно, что ты! — подруга опять села рядом на кровать. — Я не хотела тебя обидеть, ты же знаешь. Просто у меня уже нет сил смотреть, как ты себя изводишь. Это безумие какое-то. Если это — все то, что с тобой происходит, — и есть настоящая любовь, то я боюсь, я не хочу любить… Во всяком случае, так! Меня на такое не хватит.

— А на что тебя хватит?

— На что? Не знаю… Я никогда об этом не думала. Не то чтобы я ждала прЫнца на белом коне… — она задумалась. — Да и вообще, может, у тебя кризис… одиночества.

— Угу… Кризис… — пробурчал голос из подушки.

— Пойдем в «Метро», развеемся… ну правда, что он, этот твой, один на белом свете? Ну, может, ты встретишь кого-нибудь и забудешь свою детскую любовь…

Рыжая села на кровати:

— Ты меня убиваешь, честное слово! Я уже пыталась его забыть, я уже пыталась его сменить, я уже пыталась жить как все… Иначе какого черта я тут делаю?

— Не знаю…

— Вот и я не знаю!!! Не могу я так больше, не могу… Хоть руки на себя накладывай!

— Э! Ты это брось! Еще не родилось то двуногое-безрогое, из-за которого стоило бы наложить на себя руки.

— Все бы тебе шутить только.

— Да уж какие тут шутки! — она вскочила и опять нервно зашагала по комнате. — Лучшая подруга на грани нервного срыва, а я шутить бы стала. Плохо ты обо мне думаешь! Мне не смешно, глядя на тебя, мне больно. И еще больнее от мысли, что ничем в сущности я тебе помочь не могу. И что бы я ни делала, как бы ни пыталась, результат все тот же…

— А что тут сделаешь? Вот скажи мне, что?

— О чем ты?

— Ну вот ты, когда знакомишься, общаешься, ссоришься с парнем, всегда можешь, во всяком случае теоретически, его найти и высказать ему все, что ты думаешь. Так ведь?

— Ну, теоретически при желании да!

— Ну вот… Я бы очень хотела высказать ему свою точку зрения, а именно — как он мне надоел!.. Из-за него вся моя жизнь похожа на кошмарный сон!!!

— В чем проблема?

— Проблема? Проблема в том, что я не знаю, где он. Если бы знала, давно нашла бы и высказала ему большое «Фе»! — почти что прокричала она, а потом, как-то стихнув от нелепости своих слов, добавила: — Или мне надо было раньше об этом думать…

— Ага! Ну вот нашла ты его, а он ни сном ни духом… Он ничего не знает ни о тебе, ни о твоих чувствах! И сам он ничего к тебе не испытывает… А ты ему раз — мешок на голову и по почкам, по почкам…

— Фу-у-у… — выдохнула я.

— То есть надо его найти и набить морду, а за что, это мы будем разбираться после драки!

— Да нет, я бы его спросила… — Рыжая запнулась. — Вот оно, в том-то вся и загвоздка! Что бы я ему сказала, если бы я его встретила? Мой поезд ушел, надо было спрашивать тогда, когда это было возможно, а не ждать, когда все уйдет и я останусь одна, один на один со своими чувствами.

— Ну да, представляю, — продолжила за меня подруга, — здравствуй, мой сердечный, любишь ли меня?

— Зачем ты так! Я ведь правда не знаю, что с этим делать и как с этим дальше жить!

— Чего ты не знаешь? Как жить?

— Угу…

— Вставай, одевайся, пошли в «Метро»! Будем жизнь искать! И хватит, хватит страдать! Своими страданиями ты ничего не исправишь, ничему не поможешь…

— Знаешь, не могу… Словно на груди камень…

— Снимем!

— И на плечах груз какой-то…

— Сбросим!

— И голова как чугун тяжелая…

— Отрубим! Рыжая, ты вставай, давай! Хватит валяться и жалеть саму себя, жалостью к себе ты только делаешь самой себе хуже!

— Не могу! — отчаянно всхлипнула я.

— Можешь!

— Если бы ты только знала, только представляла, как я устала от всего этого! От него, от этих снов, от этого состояния. Как бы я хотела жить как все: общаться с сокурсниками, смеяться над глупыми шутками, с радостью идти в клуб в надежде на «неожиданную» встречу с единственным и не думать… не думать ни о чем… — я с трудом представляла себе жизнь без него, но мне хотелось верить, что без него мне было бы легче.

Воцарилось молчание. Рыжая размышляла на тему: а было бы ей легче жить без него, и если она все-таки должна жить, то как? Ей было это не понятно. Как можно с этим жить, когда так хочется умереть? Так хочется выть, рыдать, кричать от какой-то совершенно необъяснимой внутренней боли… Как с этим жить? Мысли разбегались и не клеились…

А подруга копалась в шкафу в поисках приличного прикида для похода в клуб не только для себя, но и, по-видимому, для страдалицы тоже, потому как время от времени на нее вылетали разные кофточки и юбки, от которых она виртуозно отмахивалась… Она молчала, как-то неестественно пыхтела и с остервенением выбрасывала вещи… Рыжая тоже молчала… К сказанному нечего было добавить, хотя очень хотелось.

— А если он — это настоящее?! — вдруг словно ни с того ни с сего спросила подруга.

— А?!

— А если он — этот твой прЫнц — это настоящее?! И что, если и он где-то так же не спит, так же страдает и не знает, где тебя найти? Не знает, что бы он сказал при встрече? Не знает, ответишь ли ты ему на его чувства?

Слова подруги словно ударили в бледное зареванное лицо, запульсировали в висках, холодной дрожью пробежали по телу. Рыжая поняла, что покраснела до самых ушей.

«Хотела ли я услышать такие слова? Хотела! Или не хотела? Потому что такие слова воскресают надежду, заставляют жить и верить… Как это ни глупо звучит, верить в чудо! А я устала верить в чудо, устала верить, что он придет, придет, как во сне, но только наяву… Да и как мне узнать, а правда ли это? Ищет ли он меня? Или все то, что со мной происходит — это лишь детская фантазия на заданную тему? Бесконечные вопросы без ответов».

— И все равно… — бубнила рыжая упорно. — Все равно я бы хотела жить как все! Быть как все… Влюбляться как все, даже если потом придется разочароваться…

— Глупая ты, рыжая, другие годами ищут настоящее… чувство и не могут его найти, а у тебя оно уже есть, и ты хочешь от этого избавиться? Дура!

— Ты сама себе противоречишь! Пять минут назад ты тянула меня в «Метро», а теперь говоришь, что он — это настоящее!

— Ничего я не противоречу! Потому что независимо от того, отвечает он на твои чувства или нет, то, что происходит в тебе, — настоящее! И с этим настоящим надо жить, а не страдать в глубоком бесполезном одиночестве, не умирать! Надо жить! Ходить на лекции, смеяться над глупыми шутками, появляться на вечеринках, хотя бы в качестве наблюдателя… И не зарывать себя в песок с головой! И он — прЫнц твой — может быть, и не единственный, зато то чувство, что живет в тебе… — она запнулась, задумалась, нервно прохаживаясь по комнате. — То, что в тебе, — единственное!

Наступило молчание.

Трус великий

Глава о гигантских страхах маленькой хрупкой души: самой себе признаться в чем-то трудней всего, но признаваясь, освобождаешься от сомнений

Покамест упивайтесь ею,

Сей легкой жизнею, друзья!

Ее ничтожность разумею

И мало к ней привязан я;

А. С. Пушкин. Евгений Онегин

Молчание неприлично затянулось. Обе задумались, и обе не находили, что сказать друг другу. Потом подруга разродилась длинным, но несвязным объяснением.

— Понимаешь… То, что живет в тебе, — это нечто особенное. И если говорить, предполагать, что каждый из нас уникален, то… То, что есть ты, — само по себе особенное. Уникальное своего рода, потому как немногие, очень немногие могут жить как ты — сохраняя верность тому… Быть преданной… Короче, не знаю… Вот так вот любить, как любишь ты! Понимаешь?

Конец ознакомительного фрагмента.