Двойник Жанны д’Арк

Юлия Андреева, 2014

По версии историков, Жанна – незаконнорожденная дочь орлеанской герцогини. Дофин, которого она сделала королем, предал ее, не выкупив из плена. Ее дорога – дорога девы-освободительницы, посланной Богом, зловеще освещается костром инквизиции, но, выбив из седла божественную Жанну, судьба не пожалеет тех, кто шел с ней бок о бок к победе или гибели.

О том, как Анна ле Феррон чуть не погибла за Жанну Деву, и о счастье, которое ниспослал ей Господь

Все хотели услышать продолжение, но этого как раз Анна и не могла рассказать. Дело в том, что измученные боем свыше меры, они все вернулись за стены Орлеана, где спали несколько часов, даже не потрудившись поесть или привести себя в божеский вид.

Паж Жанны Леонель разбудил Анну, сообщив, что Дева желает пить, и она как телохранитель обязана испробовать предназначенные для Жанны кушанья.

Уставшая и не выспавшаяся Анна поднялась со своего ложа и, качаясь, проследовала в соседнюю комнатку, обычно занимаемую офицерами стражи, где осушила кубок вина и немного поковыряла предназначенную для Девы еду.

Какая ужасная ошибка, глупая небрежность, чуть не стоившая ей жизни. Обычно во время снятия пробы с еды, предназначенной для Жанны, она, так же как и другие девушки, пользовалась жабьим камнем, который следовало опустить в напиток. В этот раз Анна была настолько утомлена, что мало что соображала, двигаясь точно сомнамбула и, конечно, не вспомнив ни о каком жабьем камне. Кивнув стражникам, что все в порядке, она хотела отправиться в свою каморку, как резкая боль поразила ее предательским, невидимым кинжалом в живот.

Анна поперхнулась и скорчилась, опрокидывая на себя поднос с завтраком для Жанны.

Тотчас был вызван лекарь, одновременно с тем стража бросилась на кухню в поисках отравителя. Обливаясь потом, Анна лежала на своей постели, ее внутренности пылали огнем, пронзая тело жуткой болью.

Три дня длилась болезнь. Наконец дежурившие у постели лекари сообщили Жанне, что опасность миновала, и сильный молодой организм ее телохранительницы справился.

Еще неделю Анна не касалась никаких дел, отдыхая после перенесенного несчастья.

Любопытно, что именно благодаря отравлению и последующему излечению Анна и узнала по-настоящему Жиля Лаваля и полюбила его.

Но об этом она не могла ничего рассказать собравшимся у коменданта гостям. А жаль. Жанна по своей доброте и благородству приравняла отравление Анны к ранению, вынеся ей благодарность и впервые при всех назвав своей подругой. А это чего-то да стоит! Стоит самых больших наград, стоит земель, титулов и денег! Честь быть другом Жанны, честь умереть за нее! Честь, о которой Анна должна была молчать, но которую не променяла бы на все золото мира!

Некоторое время выздоравливающую Анну никто не трогал. Пара улыбчивых служанок, которые ухаживали за пострадавшей, нахальный смазливый паж, служивший прежде у кого-то из генералов и отданный Анне для срочной связи со штабом и передачи сообщений от Девы, вот и вся нехитрая свита.

Анна почти ничего не ела, но зато на второй день лекарю Леопольду Тирсе удалось-таки остановить ужасную рвоту, и за это ему уже следовало сказать спасибо. Утомленная, обессиленная Анна лежала в своей комнате, изредка и при помощи все тех же служанок поднимаясь по нужде.

Через неделю ей сделалось лучше, и она смогла, одевшись, прогуляться по дому коменданта. Теперь у нее было время и желание рассмотреть его. Дом был старым и заслуженным, точно бывалый, но еще крепкий вояка. Парадные залы отделаны новыми матерчатыми обоями, на окнах свежие, дорогие гардины. На полу были расстелены ковры, в приемном зале вязаный красный, в будуаре дочери коменданта — пушистый и мягкий.

Во всех комнатах, кроме помещений для стражи и казарм, была довольно-таки изящная мебель, резные стулья и кресла, небольшие, но удобные кровати. Повсюду были расставлены и развешены недорогие, но симпатичные подсвечники. Литые приборы для письма были сделаны таким образом, что ни даме, ни рыцарю, если только они имели навык письма, было бы не зазорно пользоваться такими приятными и красивыми вещами.

В оружейной комнате царил полнейший порядок и чистота. Любая вещь, даже мизерикордия, с помощью которой дед нынешнего градоначальника избавил от предсмертных мук своего старшего брата, после которого все состояние семьи досталось ему, сияла и сверкала, точно прославленный воин мог вернуться с того света и взять ее в руки.

Правда, здесь почти не было доспехов, но комендант объяснил Анне, что доспехи находятся в комнатах рыцарей, которым они принадлежат, за исключением снаряжения, пожертвованного храмам после ранений, как это было принято с незапамятных времен.

Комендант лично препроводил Анну в замковую церковь. На стенах ее действительно висели великолепные доспехи. С замиранием сердца Анна трогала латы героев, о которых она слышала от отца, представляя, что разговаривает с их бывшими владельцами.

По словам Дюнуа, бастарда Орлеанского, в то время, когда город находился в осаде, доспехи были выставлены в главном соборе, где им поклонялись воины и простые люди. Так, считалось, что если женщина оботрет платком нагрудник на доспехах и затем протрет этим же платком грудь своего мужа, то ему не страшна целый месяц стрела неприятеля или удар каким-то другим оружием. То же говорили о шлемах, наколенниках, боевых перчатках и сапогах. Поэтому все латы были исправно обтерты заботливыми руками женщин.

Мужчины клялись пред доспехами, что будут защищать Орлеан и его жителей до последней капли крови. Детям показывали вооружение знаменитых рыцарей прошлого, надеясь, что это вдохнет в них мужество.

Не имея еще достаточно сил для того, чтобы выйти в город, Анна гуляла по замку в ночное время, когда было меньше шансов встретиться с другими людьми. В последнее время ее все раздражало, она словно хотела чего-то, стремилась к недостижимому свету, который постоянно ускользал от нее, не давая даже как следует разглядеть себя.

Анна жаждала любви, а любви не было. Конечно, она была окружена блистательными рыцарями, каждый из которых мог составить ей великолепную партию. Но она чувствовала, что все это было не то.

Прикрываясь долгом службы, она отклоняла сыпавшиеся к ее ногам титулы и земли, обижала прославленных воинов и влюбленных в нее или, точнее, в тень великой Жанны, вельмож.

«Что же я делаю? — в ужасе спрашивала она себя, глядя в зеркало, когда придворный цирюльник в очередной раз подстригал ее темно-каштановые волосы. — Сейчас я красива, молода, похожа на Жанну. Любой неженатый щеголь, любой генерал Жанны может быть моим. Но я не могу выбрать ни одного из них. Не могу, потому что жду чего-то другого, кого-то другого. Но кого? Жду любви, будь она проклята».

В ту памятную ночь Анна дождалась, когда прислуга уляжется спать, и поднялась с постели. Надела бархатный костюмчик, один из тех, которые помогали ей достичь наибольшего сходства с Жанной, шапочку с павлиньим перышком, которая ей так шла. Бросив взгляд в зеркало, она отметила, что если не считать некоторой бледности и худобы из-за болезни, то выглядит она очень даже хорошенькой. Особенно понравились ей глаза — блестящие с колдовской поволокой, как у самой Жанны.

Крадучись, Анна вышла из комнаты. Дом коменданта она изучила как свои пять пальцев. Больше всего в доме ей нравилась небольшая, совершенно пустая галерея с коричневыми колоннами, выполненными из яшмы. Здесь гулял ветер и жило эхо. Через эту галерею можно было попасть в коридорчик с гостевыми комнатами, где жила Жанна и две телохранительницы. По причине нездоровья Анну поселили в комнате большего размера, нежели она занимала здесь — поближе к лекарю, подальше от возможных неприятностей, которые поджидали Деву и ее «отражения».

Мягкие сапожки касались каменного пола почти бесшумно. Анна вспомнила, как хозяин дома рассказывал о том, что в этой галерее несколько раз видели призраков, и перекрестилась.

Наверное, было глупо идти сюда, где стража охраняет личные покои Девы и где ее могут поймать или, того хуже, пристрелить. Анна хотела уже повернуть обратно, когда ей послышался какой-то шорох, и тут же ледяное дуновение ветра, точно рука призрака, дотронулось до ее лба, шевельнув перышко на шляпе.

Анна прижалась к колонне, читая молитву и жалея, что не прихватила с собой оружия, хотя какое оружие может пронзить призрака? Кто-то коснулся ее плеча.

Анна резко обернулась, но этот кто-то нежно и властно запечатал ее губы поцелуем. Мгновение девушка старалась вырваться из объятий незнакомца, а после обмякла в них, смирившись с неизбежным.

Неожиданно она оказалась свободной. Анна хватала ртом воздух, перед ней стоял красивый, словно молодой Аполлон, Жиль де Лаваль.

— Как ты похожа на нее, прекрасная Анна! — он отстранился от девушки, рассматривая ее с ног до головы. — Ты совершенна, как только может быть совершенен земной человек, земная женщина. Я люблю тебя, — он тихо рассмеялся и, видя, что Анна зарделась и пытается уйти, нежно взял ее за руку и поцеловал.

— Что вы делаете, благородный рыцарь?! — Анна хотела кричать, но вместо этого зашептала, не умея скрыть охватившего ее смущения. — Да если я пожалуюсь Жанне…

— Пожалуйся, несравненная. Как еще я могу доказать тебе свою любовь? Только умереть с твоим именем на устах. С твоим поцелуем на устах.

Анна отвернулась, не в силах скрыть предательскую улыбку.

— Прошу вас, сьер де Лаваль. Оставьте меня, сюда в любой момент могут выйти офицеры стражи или слуги, — пролепетала Анна, чувствуя, как ее собственные, вдруг разбуженные чувства объявляют о своей полной и безоговорочной капитуляции.

— Я уйду, только если ты согласишься прийти еще раз, милая Анна, война есть война — мы оба можем погибнуть, и что тогда? Всю жизнь сожалеть о том, что из-за глупой осторожности не вкусил счастья?

— Но слуги, — Анна повернулась к Жилю и тут же ткнулась лицом в его грудь. Мягкие, теплые объятия скрыли ее от остального мира, его губы нежно и ласково целовали ее глаза, щеки, подбородок. Истомленная в неведомых ей до этого момента ласках Анна чуть не потеряла сознание, держась на плаву лишь мыслью, что в галерею в любой момент может кто-нибудь войти. — Постойте, Жиль, побойтесь слуг…

— Чтобы Жиль де Лаваль, маршал де Рэ, боялся слуг?! — он засмеялся, запрокинув голову, и тут же снова принялся целовать Анну. — Нет, слуг я не боюсь, их господ тоже. Не боюсь ни черта, ни дьявола.

— Но огласка… — простонала Анна, отвечая на поцелуи и желая только одного — умереть прямо сейчас в объятиях Жиля.

— Неужели ты думаешь, что я позволил бы ославить имя женщины, которую люблю? Я убил бы любого, кто застал бы нас вдвоем. Вот и все. Как видишь, все просто, твоя честь не пострадает!

Их первая встреча в продуваемой всеми ветрами галерее, подобно прекрасной драгоценности, навсегда сохранилась в сердце Анны.

Почему-то так получалось, что чем больше балагурил и хвастался граф Гийом ля Жюмельер, тем задумчивее становилась Анна, ведь на всякую побасенку «будущего тестя» у нее была своя, известная только ей правда, тем не менее она вовсе не стремилась раскрывать ее перед случайными знакомыми графа или гостями коменданта Нанси.

Кроме того, она боялась слишком часто показываться на публике. Поэтому, не дав словоохотливому графу допеть своей лебединой песни, Анна засобиралась домой. Несчастный сьер ля Жюмельер был вынужден сопровождать своего будущего зятя, не без основания опасаясь, как бы тот не перепутал дороги и не свернул в сторону от его замка.