Невозможно устоять

Юлия Гауф, 2023

Что может быть общего у невезучей студентки и строгого преподавателя? На первый взгляд – только учёба, ведь параллельные не пересекаются.Я – любимица всей семьи, наследница громкой фамилии, и мечтаю, чтобы дедушка – знаменитый учёный – мной гордился. Корней Ветров – новый преподаватель по ненавидимому мной предмету.У меня в анамнезе строгая семья и правильный жених. У него – много работы и невысокое мнение обо мне. Но один несданный зачёт и одно неприличное предложение – и наши параллельные пересеклись.

Глава 3

Подруги заливаются смехом, их лица раскраснелись, Яся даже слезы утирает. А я брови хмурю осуждающе, глядя на это безобразие и воплощение предательства.

— Девушки, можно потише, — шикнули на нас с соседнего столика, и я не смогла не поддержать незнакомку, кивнула, всем видом показывая подругам, какие они невоспитанные.

А эти змеюки еще громче расхохотались, постанывая при этом.

— Если что, я вас не знаю, — буркнула я обиженно.

— Ой, умора! Как п-перестать смеят-ться? Живот уже б-болит, — всхлипывая смогла произнести Яся.

Роксана глубоко вдохнула, надула щеки, задержала дыхание, но… губы её задрожали, и они снова принялись хохотать. А на нас, кстати, уже администратор антикафе грозно смотрит!

— Девочки, блин, — шикнула я.

— Прости, — простонала Роксана. — Но это такой пипец! Севилька, ты такой чудик!

— Давайте я покажу вам сиськи за зачёт, — вытирая новую порцию слез прохохотала Ярослава.

— Я не так ему сказала!

— Угу, ты еще и раздеваться начала. Ну, Севиль! Ну, скромница!

— Ай, ну вас. Знала бы, что вы так отреагируете — в жизни бы не поделилась с вами, — я скрестила руки на груди и отвернулась к окну, окончательно разобидевшись.

— Севилька. Ну Севиль! Ладно тебе, не дуйся.

— Прости нас, дуры мы, но, — Роксана хихикнула, быстро зажала себе рот ладонью, и спустя пару секунд продолжила, — но мы просто не ожидали, что ты можешь так отжечь.

Я — ноль внимания на предательниц. Смотрю за окно, на улицу, вся скорби преисполненная. Как мне теперь в университет идти? Ветров со вторника у нас теорию разрушения будет вести и, кажется, еще один предмет. О, ужас!

Может, отчислиться? Сейчас этот вариант мне кажется привлекательным, даже несмотря на то, что папу и дедушку это убьёт. Но мучительнее их убьёт понимание, какая я испорченная, так что отчислиться будет более гуманно.

Да! Отчислюсь, скажу Эльнуру, что не нужно ждать со свадьбой до окончания университета. Свадьбу сыграем, сяду дома, буду долму мужу крутить и детей рожать. Может, их я правильно смогу воспитать.

Прокрутила эти мысли, и носом шмыгнула — так жалко себя стало!

— Севилька, прости, прости, прости, — Яся пересела на мой диванчик, Роксана обошла меня со спины, и обе кинулись обниматься. — Давай мириться!

Я фыркнула. Моя вера в женскую дружбу отныне мертва.

— Ну хочешь, сними уже видео как ты нас красишь, и выложи ролик на свой канал. Только не обижайся. Согласна? — жалобно спросила Роксана.

— Ладно, — проворчала я. — Постараюсь не обижаться на вас.

— Точно проехали?

— Посмотрим, — дернула я плечом. И ойкнула от щипка. — Да всё, всё, прощаю я вас.

Мы с подругами еще немного похихикали, сделали селфи, и они расселись по своим местам.

— Ты хоть Стасе вломила за её шуточки? — воинственно спросила Ярослава, возвращаясь к теме дня.

Вместо ответа я печально вздохнула.

— Надо ей отомстить. Серьёзно, так нормальные люди не поступают. Это подстава!

— Ясь, но она же не заставляла меня предлагать всякое Корнею Андреевичу. И раздеваться тоже не заставляла. Я всё сама.

— Как ты вообще могла в этот бред поверить?

— Не знаю, — спрятала я пылающее лицо в ладонях. — Сначала не поверила, а потом… правда, не знаю, девочки. Разволновалась из-за того что предмет не понимаю, из-за пересдач этих, из-за того что папа и дедуля могут узнать что я неуч. Еще и срок сдать хвосты — до конца месяца дан, преподаватель новый, опять же, и Стася еще напела мне… Короче, я сама в шоке, но в тот момент я ей поверила. И подумала что легче перенести пару минут позора, постояв без лифчика, чем документы забирать из универа. Ой, ужас, — с ужасом прошептала я на вдохе.

Я же и правда начала раздеваться. И Корней Андреевич меня не останавливал, смотрел, хмурился… а потом в три шага ко мне подошёл, я даже испугалась, перестала пуговицы расстегивать. Даже мысль мелькнула, что сейчас меня будут грязно домогаться, и хорошо бы убежать.

Но увы, я не убежала. Стояла, замерев как кролик перед удавом. Глазами хлопала — дура дурой.

— Кстати, а что там дальше было? — вырвала меня из воспоминаний Яська. — А то у меня истерика началась после того, как ты сказала что предложила преподу грудь показать, и начала раздеваться.

— Угу, интригу повесила, и в кусты. А мы — мучайтесь от любопытства, — поддакнула Рокси.

— А нечего было смеяться надо мной. Ладно, — вздохнула я, — хотите знать, что было дальше? Дальше был еще больший позор. Хотя, кажется, куда уж больше, да?

Когда Корней Андреевич подошел ко мне — я продолжила стоять, руки вцепились в пуговку в районе талии. Меня потряхивало то ли от ужаса, то ли от своей лихой смелости, то ли от пикантности всей ситуации — сама не знаю, от чего именно, но дрожала я как цыплёнок. И всерьез готовилась в обморок грохнуться.

А затем Корней Андреевич сжал мои ладони, заставил меня выпустить пуговицу из пальцев. Будет раздевать сам, — подумала я, и ошиблась.

Мужское прикосновение обожгло кожу на моём животе. Еще и тишина между нами — густая, тёмная — она всё сильнее меня смущала, но я ничегошеньки не могла сказать, голос отказал. Дышала-то через раз! Дрожала, краснела, сглатывала нервно… а потом поняла, что мужчина меня не раздевает. Он меня одевает! Пуговицу за пуговицей застегивает — быстро, ловко, снизу-вверх, к вороту, в злом молчании.

— А что было потом? — Яся прижала ладони к щекам.

— А потом он меня за плечи обхватил, развернул, и довёл до выхода из кабинета. И только тогда сказал… сказал… — я «дала петуха», и раскашлялась от волнения.

Ну как же обидно! Даже не знаю, что меня сильнее задело.

— Что он сказал-то?

— В подобном я не нуждаюсь — вот что, — пропищала я.

Угу, так он и сказал. Холодно, презрительно. Процедил, отошел от меня, подал мою сумку, и выставил вон. А я даже объяснить ничего не могла — онемела в тот момент. Сразу в голове прояснилось, и я поняла очевидное — Стася надо мной недобро пошутила, а я в эту дурь из-за стресса свято уверовала как полная лохушка.

— Козёл этот Корней Андреевич! — возмутилась Яся.

— Мудак, — припечатала Роксана. — Но зачёт-то поставил?

— Держи карман шире. Нет, конечно, — я жалобно скуксилась. — Девчонки, я без понятия, что теперь делать: идти и каяться перед ним, или через декана договариваться о зачёте, или вообще отчисляться.

— А ты не пыталась вернуться на кафедру, и объясниться?

Конечно же нет. Оказавшись в коридоре, я припустила к женскому туалету, в котором заперлась, рыдала, и жалела себя. А потом подумала, что не только я должна себя жалеть, у меня для этого лучшие подруги есть, и позвонила им.

— А ты поговори с ним на паре. Задержись, подойди к нему, и объясни всё, — предложила Яся.

— А если сказать не можешь — записку передай. Или электронку напиши, — кивнула Роксана.

— Или на кафедру подойди.

— На парковке можно его поймать еще.

— Или в фирму его съездить, он же в универе не на полной ставке. Запишись на приём у его секретаря, и толкни ему речь.

— Хотя… а почему это ты должна извиняться! — задумчиво пропела Роксана, будто не она пару секунд назад накидывала мне идеи с покаянием. — Вообще-то, он мог бы и поласковее с тобой обойтись.

— А ведь правда. Гадость сказал, выгнал, а ты перед ним раздевалась. Может, ты вообще влюблена в этого Корнея, потому и решилась на такой шаг.

Чем больше я слушала подруг, тем сильнее мне было за себя обидно. А вот не хочу я каяться! Извиняться в моём случае — это еще сильнее позориться.

Я поступлю иначе!

***

КОРНЕЙ

В родительском доме я редкий гость. Каждый раз, приезжая, чувствую дискомфорт из-за редких визитов, и обещаю себе быть внимательнее. Но едва выхожу за порог — меня затягивает работа, и лишь когда мама звонит, и буквально плачет в трубку, я вспоминаю о сыновних обязанностях: приехать, привезти ей цветы, отцу презентовать бутылку «Мартеля», выслушать обоих, покивать на вопросы о внуках.

— Мама, — я вручил ей букет, и склонился, принимая поцелуй в щеку.

— Спасибо, родной. Чудесные цветы. Ты проходи, не стой на пороге. Ой, ты так похудел, сынок, как обычно, плохо питаешься? А всё работа твоя! Скоро прозрачным станешь. И женщины рядом нет, чтобы проследила. Ну ничего, сейчас я тебя накормлю, я столько всего наготовила… И с собой дам контейнеры обязательно… нет, ну как же сильно ты исхудал…

Пока я шел за мамой в гостиную, слушал привычные причитания. По опыту знаю: спорить сейчас бесполезно, маме не доказать, что я не похудел, а наоборот еще сильнее набрал мышечную массу, и что питаюсь я более чем отлично.

— Андрей, сын приехал, — крикнула мама, и закатила глаза. — В кабинете всё сидит. Книгу уже три месяца как написал, но до сих пор редактирует, скоро с ума меня сведёт. Андрей! Да иди же сюда! — мама еще сильнее повысила голос, не прекращая суетиться в гостиной. — А ты садись, мой хороший. Ой, нет, сначала руки мыть!

— Так точно, — ответил я и, посмеиваясь, пошел в ванную. А когда вернулся, отец уже находился в гостиной.

— Надо же, кто пожаловал, — папа протянул мне руку, которую я пожал. — Я уже думал записываться к тебе на приём через секретаря. Или в университете время консультации узнавать, чтобы к тебе прийти.

— Только не на консультацию, — хмыкнул я, вспомнив вчерашнее безобразие с Сафаровой. Как и любой мужчина, занимающийся бизнесом, я повидал много девушек разного сорта. Но еще ни одна не раздевалась передо мной с видом великомученицы.

Интересно, а что это вообще было? Вчера я не спросил, разозлился, и просто прогнал Севиль. Если бы в момент её стриптиза на кафедру вошёл хоть кто-то — у меня были бы большие проблемы. И я не про увольнение из университета, а про репутацию и скандал.

Но всё же мне интересно: что заставило эту студентку с глазами Бэмби вести себя подобным образом?

— Что, студенты уже достали? — «понимающе» кивнул отец. — Ну ничего, привыкнешь.

— Я согласился на эту работу на семестр. Привыкать не придется.

— Сначала на семестр, потом на еще один, а там и не заметишь, как втянешься. И за докторскую возьмёшься, наконец, — отец сел на любимого конька, но ему, в отличие от матери, совесть мне позволяет возразить.

— Докторскую я писать не буду. Мне и кандидатская не пригодилась.

— Посмотрим, — пожал плечами папа.

— Так, не спорьте, дорогие мужчины. Давайте ужинать, — мама поставила передо мной тарелку, на которую я и переключил внимание. — Но я тоже хочу высказаться: у Корнея бизнес столько сил отнимает, а теперь еще и работа со студентами добавилась. Ну и зачем? Откуда сыну столько времени взять, чтобы всюду успевать? Немудрено, что он так исхудал.

— В компанию можно нанять управляющего, а самому сконцентрироваться на преподавании, — заспорил отец.

Иногда это забавно — наблюдать за их спорами, я в любом случае всегда поступаю как сам того хочу. И потому на вопросительный взгляд родителей я коротко сказал:

— Как и договорились, я преподаю один семестр, принимаю экзамены и зачёты, и ухожу. К декабрю Андреев должен найти подходящую замену, — напомнил я про совместный на троих разговор с ректором — отцовским другом.

Когда-то этот мужчина выручил меня, и я не смог отказать ему в просьбе взять несколько предметов. Да и самому было интересно себя проверить: смогу ли я не командовать, как привык на работе, а учить? Во время учёбы в аспирантуре я преподавал, но за давностью лет те впечатления стёрлись. Именно поэтому я и согласился на семестр преподавания. И опыт уже начал получать. Очень своеобразный опыт со взятками: то сорокасантиметровую стопку бумаг мне за зачёт предлагают, то неумелый стриптиз устраивают — и всё это одна студентка.

— Вот и правильно. Один всю жизнь отдал науке, — мама кивнула на отца, — хоть сын в своё удовольствие пусть поживёт!

— Корней вполне может получить удовольствие от работы в университете. Студенты умные, студентки — красивые, — подмигнул папа, на что получил хмурый мамин взгляд.

— Может, и красивые, но сейчас такая молодежь — меня бы отец выпорол, если бы я себя вела так как все они.

Я улыбнулся, снова вспомнив Севиль. Чуть ли не рыдала, но блузку расстегивала, вот актриса! Наверное, зря я столько думаю о её мотивах, они понятны: по её мнению я должен был поставить ей зачёт, и быстро вытолкать за дверь, надеясь, что о её стриптизе никто не узнает. Вот только я не робкий пожилой преподаватель, купившийся бы на подобное. Да и за место на кафедре не держусь.

Ловкая девчонка.

И я ведь уже хотел поставить ей этот зачёт! Планировал дать ей тему для эссе — пусть бы накатала что-нибудь, пусть бы даже из сети скачала, плевать. Но теперь хрен ей! Буду строить из себя принципиального задрота-препода.

–… вот и нечего про студенток-вертихвосток говорить, — услышал я окончание перепалки отца с матерью. — Корней, надеюсь, ты сумеешь оторваться от работы, познакомишься с кем-нибудь, и к нам знакомиться приведёшь. Нам бы невестку… ну, желательно от двадцати пяти до тридцати лет, старше не нужно, детки же нужны. Но и младше не стоит — зачем тебе глупышка? Нужна серьёзная, состоявшаяся женщина, нацеленная на семью.

— Составляй список качеств, мам, буду искать, — подколол я.

— А вот и составлю. Или… тут Лерочка приезжает, дочка Ерохиных. Может…

— Нет. Никакого сватовства, никаких Лерочек, — отрезал я, подозревая, что мама снова примется за старое.

Не желает она понять, что жениться я не собираюсь. Меня устраивают временные отношения. А свадьба, дети, пелёнки, распашёнки — это мимо. Не моё.

С родителями я пробыл два часа, и с чувством облегчения, что визит позади, поехал к себе. Едва вошёл в квартиру, увидел голубой пушистый брелок-помпон — его я нашёл рядом со стулом, когда прогнал Севиль с кафедры. И почему-то не выбросил, и даже не оставил на кафедре, а забрал с собой. Как трофей.

Ладно, отдам его Севиль во вторник после пары. Или не отдам, — хмыкнул я, и покрутил брелок на пальце.