Забытая легенда Ольхона

Юлия Ефимова, 2022

Детективное агентство «Дилетант», где правильно подобранные люди могут распутать практически любое преступление, берется за самые запутанные дела. В этот раз им придётся распутать серию ритуальных убийств, происходящих на острове Ольхон, самом крупном острове озера Байкал. Однако Зине, хозяйке агентства, предстоит вновь полететь в составе новой группы не только, чтобы разоблачить ненормального убийцу, но и разобраться в истории своей семьи, про которую, как оказалось, она не знала абсолютно ничего. Золотой орел, спрятанный на острове китайской наложницей, шаманы, древний артефакт – все это еще больше запутает расследование, но недаром Байкал считается сакральным центром всего северного полушария: он поможет дилетантам сохранить очень хрупкий баланс добра и зла, где первого всегда должно быть чуточку больше.

Всему, поверьте, есть свой срок,

Не торопите убегающее время

И не спешите подводить итог

Не до конца прочитанной поэме.

Мы все хотим сегодня и сейчас,

Но так, увы, нельзя, так не бывает.

И самых невоспитанных из нас

В отместку время просто убивает.

Ты, лишь пройдя свой путь, весь от начала,

Себя по каплям будешь создавать.

Из дилетанта в профессионала,

Приблизив время, камни собирать.

Всему, поверьте, есть свой срок,

Не торопите убегающее время.

Не вырастет за пять минут цветок,

И не созреет яблоко в Эдеме.

Все, что пытливый читатель прочтет в этой книге, исключительно вымысел автора и все совпадения — простая случайность. Единственное, что в этой книге правда — это великий Байкал.

Глава 1

— Глухо как в танке, — ответил Эндрю Зине на вопрос о новых делах, — вот второй день разбираю заявки, все не наш формат.

— А группа, которая в работе? — спросила она его совсем не тоном начальника, который требует отчета от своего подчиненного, а скорее словно друг, который интересуется новостями.

— Они уже скоро будут дома, все в лучшем виде, — Эндрю улыбнулся во все тридцать два, так словно это была его личная победа, — вычислили того, кто покушался на дочь заказчика, и уже возвращаются. Алексей поехал за их личными финиками, завтра вручение.

Финиками они в агентстве называли вознаграждение, не обязательно денежное, положенное дилетантам за раскрытое дело. Нет, конечно, оплачивалась и сама работа, даже когда не удавалось раскрыть преступление, что бывало крайне редко, такие дела за два года можно было посчитать на пальцах одной руки, а финики были приятным бонусом за успех.

— Иди выпей кофе, я сама посмотрю заявки, — сказала Зинка молодому человеку. Эндрю был, пожалуй, единственным, кто не изменился за последние два года после их знакомства. Мотя, Алексей, да и сама Зинаида очень сильно поменялись и характерами, и даже внешне, лишь Эндрю, с большими глазами в круглых очках, с непослушной челкой и отсутствующим взглядом, как мальчик, похожий на Гарри Поттера, оставался прежним в свои двадцать семь лет, словно забыв повзрослеть.

— Эту я уже промониторил, не наш случай, можешь спокойно отправлять в корзину, там ритуальные убийства, в общем, не формат, — Эндрю махнул рукой на экран, где был открыт файл, и с большим удовольствием сбежал из аппаратной.

Да, обычно убийствами они не занимались, ну разве что в экстренных случаях, а ритуальными никогда.

«Изба» — домик, который Зинка приобрела для офиса, как только стала главой детективного агентства «Дилетант», стал для Эндрю почти домом. С личной жизнью у молодого человека не складывалось, и потому он не спешил в родные пенаты и прекрасно чувствовал себя здесь. «Изба» представляла собой отдельно стоящий дом, была очень хорошо отремонтирована. Там была гостиная для приема клиентов, аппаратная и штук пять комнат, так, на всякий случай. В уютной приемной муляж телевизора позволял наблюдать за гостем и даже слышать то, о чем он говорит, сидя в соседней комнате, которую все прозвали аппаратной, и наблюдение это нельзя было заметить. Все по-взрослому, как в допросной в хорошем полицейском участке. По сути, в «избе» они пользовались только двумя комнатами, гостиной и аппаратной. Вот и сейчас, сидя за компьютером, Зинка наблюдала, как Эндрю, налив себе огромную кружку горячего чая и уткнувшись в смартфон, что-то увлеченно читает.

Руки забегали по клавиатуре, Зинка многое изменила с того момента, когда агентство перешло к ней по наследству после смерти деда, в частности подачу заявки на расследование. Возможность сделать это по-прежнему была только через рекомендации проверенных людей, но теперь заявка принималась исключительно в формате видео. Это давало возможность увидеть заявителя, определить его психотип и отсечь сумасшедших с манией преследования, которые попадались нередко.

Зина нажала на видео, что оставил на экране Эндрю, и особо не прислушиваясь к говорившей красивой женщине, помня, что это не их случай, продолжила смаковать нахлынувшие не нее воспоминания.

Да, она молодец, большая молодец. В доставшемся по наследству от деда агентстве «Дилетант», где подобранные по психотипу незнакомые люди могли расследовать преступления, Зинка изменила практически все, оставив неизменным только главное — уникальную систему подбора дилетантов. Правда, и этим теперь занималась компьютерная программа, которую усовершенствовал Эндрю, гений программирования. Он же придумал подбирать в базу гипотетических дилетантов, через социальные сети, потому что как будто в помощь им девяносто процентов людей там рассказывают о себе практически все. Это немного облегчило задачу подбора.

Вообще из них четверых получилась хорошая команда, они стали единомышленниками, подружившись на первом Зинкином деле еще в качестве дилетантов. Зина, только что потерявшая самого близкого ей человека — деда и узнавшая о его двойной жизни, получила словно обухом по голове, не зная тогда, что делать с этой информацией. Алексей Кропоткин, избалованный ребенок влиятельных родителей, потомок знатного рода, забывший к сорока годам повзрослеть и наделавший много глупостей. Эндрю Шишкин, сын фанатиков-математиков с безумным талантом программиста, прозябающий на неинтересной работе. Четвертая была Матильда Портнягина, как позже выяснилось, лучший в своем роде эмпат и наивная педикюрша без образования. Она была третьей дочкой в семье и ютилась с родителями и сестрами в маленькой хрущевке, отчего она очень страдала. Вообще Мотя была не похожа ни на кого, Зина за эти два года больше не встречала такого стопроцентного эмпата.

От воспоминаний того дела в осеннем Владивостоке по телу пробежали теплые волны счастья, и улыбка замерла на лице. Именно там два года назад Зинка встретила свою первую и до сих пор самую сильную любовь — Тимура. Как и все первые отношения, они закончились ничем, расстояния, разделяющие влюбленных, свели на нет всё, но независимо от этого воспоминания все же остались самые светлые. Хотя если говорить честно, до сих пор небольшая обида сидела внутри Зинаиды, надоедливо зудя: «он так и не позвонил». Но ведь если быть до конца откровенной, то и она не позвонила.

Когда отношения между молодыми людьми зашли в тупик из-за разницы во времени в семь часов и шести тысяч километров разделяющей их суши, влюбленные, почти год летавшие из Владивостока в Москву и обратно, как на работу, решили взять паузу, подумать, нужны ли они друг другу. Переезжать не хотел ни один, ни второй. Пауза затянулась на долгие тринадцать месяцев, поставив тем самым твердую точку, без слезливых разговоров, просто тишиной телефонов. Зинка только сейчас, глядя в экран, осознала, что с того ее печального возвращения из Владивостока, где они и приняли такое сложное для обоих решение, прошел уже год. И никто никому не позвонил. Не выдержали их отношения проверки так называемой паузой. Зина старалась не думать, почему она не набрала знакомый номер первой, ей было удобнее злиться на Тимура за то, что он сам не сделал это.

Из гостиной через встроенный динамик наблюдательного окна послышался разговор на повышенных тонах.

— Папа, это невозможно, ты должен запретить маме ночевать в институте, это не дело. Не важно, что шел эксперимент! — почти кричал Эндрю, что было не похоже на спокойного молодого человека. Но Зина понимала, почему он так реагирует, родители — это была его больная мозоль, его ахиллесова пята. В небольшой семье Шишкиных взрослым и рассудительным всегда был только Эндрю, даже когда мальчику было десять. До этого неприспособленную к жизни семью молодых ученых тащила на себе бабушка, когда же ее не стало, все легло на плечи маленького мальчика. Вот и сейчас, видимо, проверяя, всё ли нормально у родителей, Эндрю пытался что-то исправить в их неправильном, по его мнению, распорядке дня.

Зина выключила динамик, чтобы не подслушивать личный разговор. Он был неприятен ей, потому что напоминал о собственных родителях. Они у нее были геологами, и как рассказывал ей дед, — по причине малолетства Зина этого просто не могла помнить, — только ей исполнилось три года, молодые специалисты, голодные до новых открытий, уехали в свою первую командировку. Первая плавно переросла во вторую, а вторая в третью, и дома родители появлялись от силы раз в год, на неделю, не больше. Погостив, они холодно чмокали Зину в макушку и улетали обратно в свой сказочный мир романтики и открытий. Из-за этого самым близким и родным человеком для Зинки всегда был дед. При живых родителях Савелий Сергеевич Штольц, профессор психологии, заменил ей и маму, и папу. Именно с его уходом Зина почувствовала себя сиротой. Родителей же Зинаида не видела с похорон деда, то есть уже два года. Нет, они существовали где-то в этом мире, звонили ей иногда, когда ловили связь их сотовые телефоны или — о чудо! — их группе дали спутниковые. Последний звонок был полгода назад, на заднем плане трубили слоны, и связь постоянно прерывалась. Дежурная фраза типа: «у тебя все в порядке?» и тишина в трубке, а всё потому, что разговаривать больше не о чем. Они, по сути, были совершенно чужими друг другу людьми, несмотря на свое кровное родство.

Но Зина ни о чем не жалела, ведь у нее был дед, самый умный и самый лучший человек на свете. Савелий Сергеевич был рядом самые счастливые двадцать два года ее жизни, и от этого она навсегда останется самым счастливым ребенком, с прекраснейшим детством на земле. Лишь дед умел сделать ее мир лучше, он садился рядом с ней и по-отечески обнимал за плечи. Тихо, словно открывая ей огромную тайну, Савелий Сергеевич цитировал строчку из стихотворения Юлии Друниной: «Знаешь, Зинка, я против грусти», и мир становился чуточку светлее, а проблемы уменьшались в геометрической прогрессии. Позже, протянув ей чай в любимой кружке, он улыбался одними глазами, так, как умел только он, и Зинка точно знала, что всё будет хорошо, что мир добр и обязательно сделает ее счастливой.

На экран компьютера, где по-прежнему что-то говорила красивая женщина, села муха. «Странно, — подумала Зина, — только май, а мухи уже начали завоевывать свое пространство». Чтобы спугнуть нахалку, нагло шагающую по монитору, девушка наклонилась и тут же замерла, дыхание участилось, и ей пришлось резко закрыть и открыть глаза, чтобы сфокусировать взгляд и понять, что ее зрение не обманывает. Но это не помогло, Зинаида всё равно видела то, что не должна была видеть. Этого просто не могло быть, потому что это невозможно. Остановив запись, она встала и зашагала по комнате из угла в угол, пытаясь таким образом успокоиться, но пока получалось плохо. В этот момент в комнату вошел Алексей Кропоткин, друг и правая рука. Несмотря на то, что Зине было двадцать четыре года, а этому мужчине сорок, он всегда обращался к ней почтительно и с уважением, как и подобает подчиненному, не пользуясь лишний раз ее дружбой с его женой Матильдой и, в принципе, хорошим отношением начальства в лице Зинки к нему самому. Но сейчас, видимо, Алексей решил, что не до условностей.

— Зин, что случилось? — спросил он испуганно.

Но начальство продолжало ходить по комнате, грозя снести мебель. На довольно громкий и сказанный с тревожной интонацией вопрос Алексея, который от беспокойства не закрыл дверь в аппаратную, прибежал Эндрю и, удивленно переглядываясь с Кропоткиным, задал тот же вопрос:

— Зин, что случилось?

Она же, словно только заметила появление мужчин, остановилась, подошла к экрану и ткнула туда, где раньше сидела муха.

— Что? — одновременно сказали Алексей и Эндрю, присмотрелись к изображению, но причину беспокойства понять, видимо, пока никто так и не смог. Компьютерщик даже отставил недопитый чай и застучал по клавиатуре в надежде увидеть то, что так испугало Зину. Перемотав немного назад и вперед, молодой человек понял, что картинка не менялась, и вопросительно посмотрел на начальницу. Там на фоне маленького кабинета по-прежнему сидела красивая женщина лет тридцати, повествуя о своей проблеме.

— Посмотрите за ее спиной в зеркало, — сказала Зина своим подчиненным по слогам, словно недогадливым детям.

Мужчины приблизились практически вплотную к экрану, потому как зеркало висело не совсем за спиной, а несколько дальше и было не очень большого размера. Алексей даже вытащил из стола лупу, чтобы увеличить мелкое изображение. Эндрю же, хмыкнув на его жест, поколдовав, приблизил картинку нажатием нужных кнопок.

— Ну, это женщина, которая, как я понимаю, снимает заявительницу на телефон, — выдал он свой вердикт.

— Это не просто женщина, — сказала Зина, — это моя мать.

Когда пауза несколько затянулась, Алексей спросил:

— Но ты же говорила, что родители в Африке.

— А эта заявка с Байкала, — просветил Эндрю, — с острова Ольхон. Может, ты ошиблась?

— Вот, — пока они рассуждали, Зина рылась в своем рюкзаке, — смотрите, это единственное фото моих родителей, что, конечно, тоже очень странно, правда, мне самой до этой минуты так не казалось.

Она протянула снимок, на котором по центру сидел Савелий Сергеевич Штольц, держа на руках маленькую рыжую девочку лет семи, а по бокам стояли двое молодых и красивых людей.

— Ну похожа, — согласился Эндрю, — но это все лирика. Давай пусть программа проверит их на схожесть.

Он ловко скопировал фото, которое дала ему Зина, и уже что-то колдовал в компьютере, пытаясь заставить его подтвердить или опровергнуть идентичность женщин.

— Зин, — пока Эндрю работал, Алексей решил порассуждать. Была у них такая игра в агентстве — все ставить под сомнения. — Вот даже если и она. Они же геологи, может, их судьба занесла на Байкал, просто забыли тебе сказать, ты же сама говорила, что вы не очень близки, вот они и не придали этому значения.

На этих словах Зина набрала номер в своем мобильном.

— Да, но они по-прежнему абонент не абонент, — сказала она, со страхом ожидая вердикта Эндрю, — причем и она, и отец.

— На Ольхоне связь хорошая, стоят вышки, — выдал Эндрю информацию, не останавливаясь и продолжая колдовать в компьютере.

— Прогресс, — философски заметил Алексей.

— Зин, совпадение девяносто восемь процентов, — крикнул радостно Эндрю, но поняв, что это тут не к месту, добавил: — Программа может ошибаться.

— Ну не сто, — выдал Алексей, не зная, что сказать.

— Эндрю, пробей по своим секретным каналам, въезжали или выезжали из страны в ближайшие два года супруги Звягинцевы, — попросила Зина и, заметив его недовольный взгляд (уж очень он не любил нарушать закон и лазить в базы государственных служб), жалобно добавила: — Сделай исключение для меня, договорись со своей совестью, пожалуйста, сам, мне сейчас не до сантиментов.

Еще двадцать минут прошли в тишине, нарушаемой лишь стуком пальцев по клавиатуре и бормотанием молодого человека «ничего не понимаю». Эндрю с каждой минутой все больше хмурился, и когда повернулся к друзьям, то на нем не было лица.

— Зин, — сказал он, немного помявшись, словно подбирая слова, — я не знаю, как это возможно, но твои родители погибли в результате взрыва на Витватерсранд, крупнейшем в мире месторождении золотой руды с содержанием урана, — читал Эндрю с экрана, — в ЮАР к юго-западу от Йоханнесбурга девятнадцать лет назад, то есть, когда тебе было пять лет.

В аппаратной повисла пауза, долгая и тяжелая, мужчины не знали, что говорить, а Зинка же пыталась справиться с рухнувшей на нее информацией.

— Значит так, — сказала она, — мы беремся за это дело. Эндрю, подбирай дилетантов, группу собирай под меня, я универсал, сойду за любого.

— Если я пройду через программу, возьми меня с собой, — искренне попросил Эндрю.

Зина молча махнула головой, продолжая находиться в шоке.

— Прости, я не могу, — покраснел от неловкости Алексей. — Сашке полгода всего, Матильда не справляется.

— Все нормально, — успокоила его Зина, сейчас казалось, что она где-то далеко и все эти разговоры ее не очень трогают, — ты остаешься на хозяйстве. А ты ищи, — обратилась она вновь к Эндрю, — нам надо поторопиться, у меня теперь личный интерес.

— Но как могло так случиться, что ты не знала о родителях? — всё-таки решился Алексей задать тот вопрос, который словно витал в воздухе «избы».

— Я жила с дедом, — пожала плечами Зина, словно сейчас сама первый раз задалась этим вопросом, — вот в прямом смысле, с самого детства только с дедом. Мы, конечно, постоянно говорили о родителях, он рассказывал и подогревал мой интерес к ним, чтобы я ждала их приезд. Как сказки выдавал всякие интересные истории про маму и какой она была в детстве. Я была влюблена в нее заочно и ждала встречи с нетерпением, но реальность очень отличалась от сказочных рассказов деда. Неделя с совершенно чужими людьми, которые не вызывали теплых чувств, и вновь расставание, которое приносило уже не огорчение, а лишь облегчение и неприятный привкус во рту, как от протухшей еды. Я думала, это из-за обиды за то, что бросали меня, очень легко и просто бросали, словно я не была ничем ценным в их жизни, а возможно, потому что я чувствовала на метафизическом уровне, что это чужие люди. Представляете, если это были дилетанты, которых дед периодически привлекал для меня, ужас. Вот только почему они продолжают свою игру даже после смерти их заказчика? Почему они приехали на похороны и продолжают раз в полгода звонить мне и пусть ненавязчиво, но все же интересоваться моей жизнью?

— Видимо, это так и было, — рассуждал Алексей, — и скорее всего, это были дилетанты, нанятые Савелием Сергеевичем, но вот как в школе никто не проговорился? Это такая информация, которая как вода, просто обязана была найти выход. Документы проходят директора, секретаря и, конечно, классного руководителя, что знают трое, то знают все, закон.

— Я не училась в школе, Алексей, — прервала его рассуждения Зина, — у меня было домашнее обучение, ко мне на дом приходили педагоги из школы, проверяли знания, ставили оценки и уходили. В институте же эти мелочи типа родителей уже никого не интересуют. Проверять же самой мне никогда не приходило в голову. Я просто приняла на веру ту историю, которую предложил мне дед, и жила с этим.

В аппаратной повисла пауза, лишь было слышно, как стучат по клавишам пальцы Эндрю, выполняя срочное поручение шефа.

— Это, конечно, в первый раз у нас, расследования ритуальных убийств, в своем роде эксперимент, поэтому всё очень шатко, — сказал он, нарушая тишину.

— Ну для нас это не впервой, когда шатко, — парировал ему Алексей, радуясь, что скользкая тема пройдена, — что только стоило расследование группового убийства год назад в Калининградской области.

— Все готово, — воскликнул Эндрю, прервав воспоминания Алексея, — программа выдала поиск пяти дилетантов.

— Не шесть, это уже хорошо, — сказала Зина, наклонившись к экрану, — ну что за компанию мне выдала старушка?

— Так, администратор — это ты, технарь — это уже мне повезло, — было видно, что Эндрю действительно этому рад, — а вот этих трех ребят нам придется искать. Зоолог, историк и… — не прочитав последнего, Эндрю замолчал.

— Только не говори, что это вор, — сказала Зина, вспомнив Феликса Есупова, с которым им пришлось работать год назад. Он до сих пор периодически напоминал ей о себе цветами и открытками из разных городов, где он гастролировал со своей труппой, пытаясь вымолить Зинкино прощение. Но молодой человек не понимал главного, дело было даже не в прощении, Зина просто не испытывала никаких чувств к красивому молодому циркачу, ну вот совсем никаких. Феликс был красив, умен, талантлив и еще у него было прекрасное чувство юмора, которое очень нравилось Зине, но ведь любят не за это. Зина была уверена, что любовь рождается в душе не потому, что объект обожания в чем-то хорош, а потому что души узнают друг друга. Они были уже вместе когда-то давно, они знают и чувствуют каждую грань друг друга, и поэтому солнечные сплетения открываются навстречу, давая влюбленным прижаться к родной душе. И никакие плюсы в характере и внешности человека не могут на это повлиять.

Поэтому то, что Феликс ее обманул, там, на берегу Балтики, было только предлогом для отказа, а не его причиной. Оттого их односторонний флирт продолжался уже год и вяло перетекал в какую-то игру, которая делала жизнь чуть ярче. Но вот в чем парадокс, когда он долго не давал о себе знать, Зина чувствовала дискомфорт и писала ему сама, словно вдыхая жизнь в их замершую игру.

— Так кто там? — поторопил друга Алексей.

— Эзотерик, — неуверенно произнес тот.

— И никаких логиков и эмпатов? — уточнил мужчина, хмурясь. Потому как раньше они почти всегда составляли основу группы.

— Нет, — помахал головой Эндрю.

— А ты точно не ошибся? — настаивал коллега, хмурясь.

Все понимали, почему Алексей спрашивает про это. Администратор, логик, эмпат и технарь были основой уникальной системы, созданной Савелием Сергеевичем Штольцем. После, опираясь на его же разработки, Эндрю под руководством Зинки для расследования того группового убийства доработал программу, и она стала выдавать дополнительных членов группы, но основа всегда оставалась неизменной: администратор, логик, технарь, эмпат. Сейчас, с учетом введения новых данных, программа выдала совсем новое сочетание дилетантов, и это настораживало.

— Давайте я еще раз попробую, — растерянно предложил Эндрю, опустив глаза, словно он был виноват в том, что выдала программа.

— Не надо, — остановила его Зина, — все правильно, мы же едем на Байкал, на остров Ольхон. Николай Рерих, художник, писатель, исследователь, по мне так в большей степени философ, считал, что Байкал — это один из центров повышенной энергетики на Земле, где происходит слияние энергопотоков самой планеты и космоса. Так что мы с тобой, Эндрю, едем в аномальную зону, и эзотерик, видимо, нам пригодится со своими вымыслами. Ведь как можно спрятать правду? Только перемешав ее очень плотно с ложью. Вот отделить зерна от плевел нам и поможет человек, кое-что понимающий в этом. Тем более убийства у нас идут в разряде ритуальных.

— А историк с зоологом? — спросил Зину Алексей, все еще сомневаясь в правильности решения.

— Ну, историк по этой же версии, он с эзотериком одной масти, один будет говорить факты, другой вымыслы, а мы должны будем найти золотую середину, а вот с зоологом посмотрим, жизнь покажет. Ищи претендентов, Эндрю, не перепроверяй, первая версия она всегда самая правильная, так же как первое принятое решение.

В этот момент у Алексея зазвонил телефон, и из динамика закричала Матильда, так громко и отчаянно, что ее услышали все находящиеся в комнате люди. Что именно она пыталась донести мужу, было не очень понятно, слова практически сливались друг с другом, и их невозможно было разобрать. От ее плача и крика у Зины липкий холод пробежался мурашками по коже. Пытаясь стать хорошей мамой, Мотя так себя изводила, что, уже когда их Сыну Сашке исполнилось пять месяцев, в и так стройной девушке не осталось вообще ничего, как говорится в народе, кожа да кости. Поэтому первой страшной мыслью было «что-то с Сашкой». Именно этот вопрос и повторял Алексей ей в трубку, но это было бесполезно, Мотя его не слышала. Единственное слово, которое можно было разобрать из ее воплей, — «украли», и от этого слова становилось еще страшней.

ШАМАН

Когда Ванжур ступил на землю Ольхона, то даже физически почувствовал, как силы возвращаются к нему. Дышать стало легче, и даже кровь спокойнее потекла по жилам. Полет из Иркутска до аэропорта Хужир был совсем невыносим, даже несмотря на свою краткость по сравнению с предыдущими перелетами, а все потому, что сил уже не оставалось совсем. Никогда еще семидесятилетний Ванжур не покидал свою землю так надолго. Когда в Иркутске делали пересадку из Москвы, то он лишь молил духов о том, чтобы хватило сил добраться до своей земли, и они услышали старого шамана. Сейчас же силы вновь возвращались, и Ванжур знал, лишь только он доберется до своего дома, то вновь почувствует мощь в руках, теле и душе.

— Сайн байна, — услышал он знакомый радостный голос.

— Говори по-русски, — не здороваясь, попросил Ванжур приветствующего его на бурятском человека.

— Ванжур, как так, ты и самолет, не могу поверить, — очень быстро и с акцентом заговорил тот по-русски.

Сорокалетний улыбающийся бурят подбежал к нему и крепко обнял за живот. Дело в том, что Ванжур был очень высоким, а Алтан, человек, который встречал его, был довольно низкого роста даже для бурята.

— Когда ты написал в телефоне — самолет, я не поверил, — весело и быстро говорил смешной мужчина, — так смотрю в телефон и думаю, может, ошибка. Потом еще посмотрел, вроде написан самолет, ну и поехал в аэропорт, думаю, дай проверю. А чё, я подумал, Ванжур в Москву летал, летал, может, и здесь решил.

— Устал я, — честно признался мужчина и тяжело вздохнул.

— Понимаю, не мог еще четыре часа на автобусе ехать, — продолжал быстро отвечать сам на свои вопросы маленький мужчина, одновременно махая утвердительно головой, — дорога у переправы совсем разбилась, трясет страшно, как вспомню, как провожал тебя, три дня потом еще качало — честно, честно, как в Байкале, когда штормит, — подтвердил Алтан не улыбаясь, видимо, чтобы решили, что не врет.

Они потихоньку направились по взлетному полю в сторону стоянки машин. Ванжур шел впереди, величественно шагая своими длинными ногами, а Алтан семенил следом, рассказывая последние новости.

— А у нас беда, да, да, ой беда, такого великий Байкал не видат со времен нашествия монголов, точно говорю, — продолжал тараторить Алтан, — кстати, а почему по-русски-то? — запоздало спросил низкорослый бурят.

На этих словах Ванжур обернулся и увидел, что тот, ради кого сейчас говорили по-русски, не пошел за ними, а испуганно стоит на металлической площадке возле самолета и оглядывается по сторонам.

— Получилось, — выдохнул Алтан, тоже посмотрев в ту сторону, и было видно, что слезы набежали на глаза, но он быстро собрался и погрозил своим коротким и толстым пальцем Ванжуру, — вот ты, конечно, плохой человек, почему не сказал, что получилось, почему не написал. Значит, про самолет Ванжур написать может, а успокоить Алтана, чтоб сердце не выпрыгивало, то нет. — И вдруг, остановившись, повторил свой первоначальный вопрос: — А почему по-русски-то?

— Потому что он не знает бурятский язык, — ответил Алтану Ванжур и махнул мальчишке рукой, — а я не хочу, чтоб он чувствовал себя у нас одиноко. С этого момента при нем мы говорим только по-русски. А не писал, потому что до последнего было неясно, отдадут или нет, но в посольстве нашем хорошие люди работают, помогли.

Мальчик, увидев призыв, стал передвигаться по взлетному полю, тщательно вглядываясь под ноги, словно боясь наступить на что-нибудь неприятное. Его огромные голубые глаза были наполнены слезами, но они не лились, а стояли, делая глаза на вид стеклянными. Сам он был маленьким и щуплым, с белой кожей и пшеничными волосами, словно Иванушка из сказки, не послушавшийся свою сестрицу Аленушку и попавший в беду. И лишь большие скулы напоминали о брацковатой внешности его матери.

— Сколько лет-то ему, семь ведь, да? А смотри, какой маленький, щуплый, я-то думал, побольше паря будет, — сказал Алтан, тяжело вздохнув.

— Просто физиология такая, ничего, вырастет, — успокоил друга Ванжур.

— Конечно вырастет, еще бы ему не вырасти, точно говорю, на моих бууза, да на хушурах, которые я готовлю лучше всех на Байкале, он богатырем станет, — вновь весело затараторил Алтан и довольный засеменил своими короткими ногами дальше.

На стоянке возле аэропорта было припарковано более десяти машин, так называемых «буханок», эти автомобили УАЗ-452 считались самыми удобными, а потому и самыми распространенными на острове. Синие, голубые, зеленые и даже просто ржавые, их было множество. «Буханку» же, которая принадлежала Ванжуру, нельзя было перепутать ни с какой другой на острове, на ней был нарисован орел. Но это была не маленькая картинка на боку машины. Со стороны казалось, что огромная птица проглотила старенькую машинку.

Алтан ловко запрыгнул на сиденье водителя и уже что-то там нашептывал, словно спрашивал разрешения у странной машины управлять ею.

— Нравится? — спросил Ванжур у мальчишки, который восхищенно рассматривал машину. Тот, не произнеся ни слова, утвердительно махнул головой.

— Это белоголовый орел, символ Ольхона, — пояснил Ванжур, — еще его называют могильник, но правильно его называть «император». Однажды царь всех шаманов спустился в его облике на этот остров, сделав тем самым Ольхон столицей мирового шаманства, местом, где соединяется наш мир и другой, не видимый обычным людям. Ну а мне, — уже менее торжественным голосом продолжил рассказывать Ванжур, — этого «орла» подарил один молодой человек, я помог ему, он художник, делает на машинах аэрографию. Вот и предложил разукрасить «буханку», а я не смог удержаться и согласился, очень красиво, да?

Мальчишка снова махнул утвердительно головой, и они стали загружать свой небольшой багаж и усаживаться сами.

— Ой, что происходит у нас, — театрально махал головой Алтан, когда они ехали домой, — страшно мне тебе рассказывать. Вот я даже вспоминать боюсь, а говорить вообще страшно.

— Хватит причитать, — остановил его Ванжур, — рассказывай уже.

Оглянувшись назад, он увидел, что мальчик, поджав под себя ноги, видимо, от тряски и усталости уснул на заднем сиденье машины.

— И тише говори, вон мальца совсем разморило.

— Что, так и молчит паря? — шепотом спросил Алтан.

— Молчит, — подтвердил Ванжур, — но ничего, я это поправлю, время надо.

— Так может, по-бурятски? — предложил помощник.

— Нет, — односложно ответил Ванжур и сдвинул свои пышные брови так, что у Алтана отложилась мысль больше никогда об этом не спрашивать.

— Убийство у нас, — сказал он быстро, чтобы только Ванжур перестал злиться, — целых два.

— Туристы? — спросил тот спокойно, но Алтан знал цену этому спокойствию.

— Нет, — помахал головой помощник, — и очень нехорошие убийства, похожие на жертвоприношение.

— Ты что чушь несешь! — вскрикнул Ванжур и тут же осекся, вспомнив про спящего ребенка, — Байкал не принимает человеческих жертв, и ты это знаешь не меньше, чем я.

— Ну это если дело не касается золотого орла, — тихо ответил ему Алтан, поджимая губы, — да ты все сам сейчас увидишь. Я фотографироват, аккуратно, пока милицию ждал.

— Полицию, — поправил его Ванжур.

— Одинаково, ничего у них не изменилось, как были глупыми двадцать лет назад, такими сейчас и остались, вот я тебе говорю. Такими глупыми делами занимались здесь, я удивлялся, а по делу ничего не сделали. Вот сейчас дома сядем, и поймешь сам, я бурят, я врать не буду, — гордо закончил он.

Вдалеке показался родной дом, он был из сруба и стоял один величественно и грустно. В километре от него виднелись маленькие, быстро возводимые домики ученых, эдакая деревенька из шести вагончиков.

— Кто жертва, — спросил Ванжур, что-то обдумывая, — эти?

Он головой показал в сторону деревни ученых.

— Нет, — ответил Алтан и хотел еще что-то сказать, но увидел, что у их дома стоит машина главного шамана острова Балта.

— А этот что здесь делат, вот как его бесстыжие ноги еще дорогу не забыли к нашему дому? — задал он риторический вопрос и возмущенно всплеснул руками.

— Спокойнее, — оборвал его порыв Ванжур и вышел из остановившейся машины. На крыльце его дома сидел главный шаман острова.

— Приветствую тебя, Ванжур, холодный нынче май, — сказал он невесело.

— Здравствуй, Балта, да, Баргузин дует больше обычного, — ответил тот шаману и сел рядом на крыльцо. — Зачем пришел?

— Хотел предупредить тебя, чтоб не лез. Глупости болтают про сокровища и жертвоприношения, полиция говорит, что это сумасшедший, маньяк у нас. С ним они разберутся, а духов успокою я. Ты уже никто, не шаман, не главный на Ольхоне, поэтому не высовывайся.

На этих словах из машины вышел проснувшийся мальчишка.

— Кто это? — настороженно спросил Балта у Ванжура, прервав свой монолог.

— Правнук, — просто ответил тот.

— Он не бурят, он русский, он не может быть шаманом, — вдруг закричал мужчина испуганно.

— Он даже не русский, он швед, — грустно ответил ему Ванжур, — и успокойся ты уже. Некрасиво главному шаману так дорожить своим местом и трястись за него. Боишься, деньги уйдут? Что думаешь, я ушел, оставил тебе почетное звание и не знаю ничего? Не знаю, как ты развел взвод ряженых, которые называют себя шаманами и из туристов деньги выманивают? Да лучше бы я не знал, так больно мне смотреть, что происходит на острове. Но ладно я, ты забыл, что духи видят всё, и то, что ты творишь, и на что глаза свои закрываешь, и в душе, о чем гадком мечтаешь.

— Ты в эти убийства не лезь, не жертвы они, просто сумасшедший чудит, сказок наслушался и чудит, — зло сказал Балта, — а ряженые или нет, не тебе теперь решать. Вон правнуком лучше занимайся, сразу видно, болезненный он у тебя.

На этих словах главный шаман острова развернулся и, не прощаясь, пошел к своей машине.

— Вот говно человек, — вскинув руки, Алтан констатировал это как факт и присел рядом с Ванжуром, — вот напакостил и еще ходит сюда, ходит.

— Ладно, не злись, мне тогда самому надо было уходить, не ждать, пока это сделает Балта, он прав, нет у меня продолжения, — вздохнув, сказал тот. Из-за угла, услышав голос хозяина, прибежал пес Бурхан и стал ластиться, — он прав, я бывший шаман, теперь я гид.

Мальчик не решался подойти, увидев большую собаку, он остался стоять у машины и с испугом поглядывал на нее.

— Ты не бывший, — вновь всплеснул руками друг и помощник, — такой как ты не может быть бывшим, ты избранный. Это Балта решил, что ты бывший, говно человек, говорю же. Ничего не боится — ни людей, ни духов, так еще и не стыдно ему тебе в глаза смотреть, тьфу, — по-настоящему плюнул вслед уезжающей машине Алтан.

— Кормить будешь или поплюешься еще немного? — улыбаясь, сказал Ванжур, он соскучился по этому такому эмоциональному и такому родному буряту, ставшему отшельнику Ванжуру не просто помощником, а почти сыном. Алтан дружил с его родным сыном Николаем и, когда тот погиб, стал для шамана родным человеком.

— Точно говно человек, так с ним расстроился, совсем из головы повылетало, что хотел, — снова быстро заговорил Алтан и хитро заулыбался, сменив свое настроение с гневного на счастливое. — У меня там и бууза из баранины, и шулэн наваристый, и сулудой, все пальцы оближешь и добавки попросишь. Эй, хороший человек, — улыбчивый мужчина первый раз обратился к мальчонке, который растерянно смотрел по сторонам и не знал, куда идти, не только сейчас, но и, возможно, в принципе по жизни. — Собаку не бойся, добрая до дури, пошли обедать, быстрее давай, остывает все, а потом еще и чай пить будем с боова, — и добавил так сокровенно, словно сам сейчас только об этом и мечтал, — со сгущенкой.

Мальчишка продолжал смотреть непонимающе.

— Ты не знаешь, что такое сгущенка, — понял Алтан, и мальчик утвердительно махнул головой. — Слышишь, Ванжур, он не знает, что такое сгущенка, — крикнул он шаману.

— Он жил в Швеции, там нет сгущенки, — попытался успокоить его возмущение Ванжур.

— Как нет сгущенки, совсем плохо живут, слышишь, паря, ты сейчас попробуешь сгущенку и всё, забудешь, как тебя зовут. Будешь говорить: Алтан, миленький, дай еще сгущенки.

Он схватил мальчика за руку и повел в дом, причитая по пути, как может не быть сгущенки, и продолжая рекламировать свое кулинарное искусство. Ванжур же остался сидеть на крыльце, словно не мог надышаться родным воздухом Байкала.

Ему очень не нравилось то, что происходило на его острове. Хоть Ванжур и перестал быть главным шаманом семь лет назад, но по-прежнему у него болело сердце за остров Ольхон, за людей и родной Байкал. Надежды на Балта не было никакой, человек он шебутной и алчный, а как шаман и того слабенький. Не справится.

— Ванжур, — послышался крик из дома, — иди есть, а то этот паря тебе ничего не оставит.

— Его зовут Айк, — тихо ответил он Алтану и заплакал, первый раз со смерти своей внучки старый мужчина разрыдался в голос.