Полеты наяву или во сне. Детектив

Юлия Королева (2024)

Полковник Следственного комитета Маргарита Жданова отправляется утром на работу, совершенно не ожидая, что новое дело застигнет ее прямо в пути. Она останавливается в пробке на машине близко к новостройке. И в это время сверху, с шестнадцатого этажа, на капот ее автомобиля падает… тело старушки. Вслед за телом вниз падает инвалидная коляска. Что это? Убийство? Или женщина сама упала из окна?

Часть 2

Когда я прихожу к Дане в лабораторию, то вижу его в странном состоянии — он сидит, уставившись в одну точку и не обращает внимания на окружающий его, суетящийся и бешеный, рабочий процесс.

— Эй! — трогаю его за плечо — ты чего застыл, Данюш? Что такого увидел?

— Да нет, ничего особенного, Марго! Знаешь, я думаю, что прежде чем ехать к этой семейке, тебе нужно изучить их генеалогическое древо.

— Че? — говорю не совсем культурно — а оно мне, извиняюсь, зачем?

— Ну, как зачем? Ты же не хочешь в них запутаться?! Вот, посмотри сюда — он тычет в экран компьютера — я тебе даже схематично все изобразил.

Кажется, я сейчас очень глупо выгляжу — пялюсь в экран и открываю рот от удивления.

— Слушай, а это что? Это шутка такая? Мало мне Аполлинарии, теперь сюда еще добавится Лукерья, Филарет и Манефа? Дань, это у кого мозги были набекрень? Или мы что, опять в Средневековье перенеслись?

— Ну, не скажи, Марго! Скорее всего, такая фишка была у родителей Генриетты, ныне покойных…

— Так, стоп! Даня, у меня у самой сегодня мозг вывернут мехом наружу — несу я околесицу — поэтому давай помедленнее! Кто такая эта Генриетта?

— Как кто? Я думал, ты знаешь! Та самая тетка, которая свалилась тебе на капот. Она, между прочим, «из балетных, не без образования».

— Дань, ты чего, Гайдая пересмотрел?

— Это сейчас неважно, Марго. Итак, Генриетта Аверьяновна Соболевская, семьдесят лет, бывшая балерина, хотя бывших не бывает, десять лет назад унаследовала от умершего супруга неплохое состояние, но… Увы, обезножила и села в инвалидное кресло. Была достаточно властной, высокомерной, лидер по натуре, умела собирать вокруг себя людей.

— Ага — говорю я — и собрала десять человек, плюс четыре горничные, один из которых отправил ее в полет.

— Слушай, но это совершенно необязательно. В полет ее могли отправить и несколько человек или вообще… все вместе. Возможно, старушка кому-то сильно надоела.

— Ладно, Дань, давай дальше, а то мне ехать пора уже. Только кратко! И выкати мне… древо это… Буду по нему ориентироваться.

— О'кей, Марго, тут вот даже возраста подписаны. Ну, а если коротко, у Генриетты и ее мужа было трое детей. Сейчас все трое, включая их жен-мужей и детей проживают, сорри, проживали, с маменькой. У младшей дочери мужа нет и детей тоже. Также с Генриеттой проживала ее родная сестра с дочерью.

— Так, ладно, Дань, еще один вопрос — после смерти мужа все унаследовала сама Генриетта? Или кто-то еще являлся наследником?

— Нет, все досталось ей. У них было обоюдозаменяемое завещание. После ее смерти все доставалось ему, после его — ей. Ну, а потом тот, кому все достанется, сам принимал решение относительно того, кому, чего и сколько завещать. Смотри, когда они поженились, у них были примерно одинаковые, скажем так, вливания, и со стороны родителей мужа, и со стороны родителей жены. Несмотря на все перепитии судьбы, их семьи в любых условиях проживали хорошо — в нужное время смывались из опасных мест, либо же — в нужное время находились в нужном месте.

— И Генриетта уже, конечно, тоже имела составленное завещание?

— Конечно. Мы сделали запрос нотариусу, который занимается делами этой семьи.

— Я хочу увидеть завещание раньше членов семьи!

— Думаешь, все дело в наследстве?

— Я даже не сомневаюсь! Все всегда происходит, Даня, по двум причинам — женщины и деньги! Поскольку здесь не приходится говорить о любви, то мы версию с женщиной отметаем, и у нас остается версия с деньгами! Все, я уехала!

Беру служебную машину — тащиться на место преступления на общественном транспорте мне совсем не комильфо сейчас. Попутно, не отрываясь от руля, бросаю взгляд на древо, которое выкатил Даня. Пробки — самое лучшее место для изучения подобного материала. Бог мой! Как можно было нагородить подобных имен! У меня голова кругом идет!

Бросаю взгляд на часы — похоже, обед сегодня отменяется, да не сильно-то и хотелось. Хорошо, что я зафиксировала, во сколько эта дамочка плюхнулась мне на машину. Время было девять часов десять минут. Также мне понятно и то, почему она осталась жива, когда упала. Мало того, что ветки смягчили ее путь, и сама по себе старушка была легкой, она была еще и балериной, а бывших балерин не бывает. Наверняка кости остались гибкими, как у змеи. Хотя, я где-то слышала, что балерины чаще всего под конец жизни оказываются в инвалидном кресле. Интересно, что она хотела сказать, когда прошептала имя «Офелия»?

На улице не осталось и следа от утреннего происшествия. Инвалидная коляска у нас в лаборатории, моя машина — в сервисе. Слава богу, в доме есть свет, можно воспользоваться лифтом, а не ползти пешком до шестнадцатого этажа.

В квартире необычная тишина, только туда-сюда снуют опера, да кучка родственников собралась на первом этаже в уголке. Все испуганные, какие-то странные, обмениваются взглядами, словно заговорщики. Интересно, они все что-то скрывают, или это только так кажется? Мрачно здороваюсь с ними, взглядом определяя, что все члены семьи в сборе.

Подхожу к Климу, спрашиваю вполголоса:

— ДНК у всех взяли?

— Вплоть до горничных.

— А с лоджии и в комнате старухи?

— С лоджии сразу, в комнате еще работают. Там же отыскали целый аптечный арсенал и сразу отправили в лабораторию для изучения.

— Камеры?

— Исключено, Марго! Преступник очень хорошо все рассчитал. Информация от энергосбыта на доске объявлений появилась за неделю до отключения света в доме — шел ремонт линии.

— Ремонт? Дом же новый?

— Намудрили что-то, вот и пришлось ремонтировать.

— Может, кто-то договорился с ними об этом ремонте, бабла там заплатил, я не знаю…

— Выясним… Но вряд ли. Просто преступник правильно рассчитал — это очень удобный момент для того, чтобы осуществить задуманное.

— Хорошо. Пойду, поговорю с ними.

Клим идет помогать оперативникам, а я подхожу к семейному клану, каждый член которого смотрит на меня враждебно и в тоже время, с интересом.

— Здравствуйте! — представляюсь я — я полковник Жданова Маргарита Николаевна. Сейчас мы с вами побеседуем без протокола, а в дальнейшем каждый из вас будет повесткой вызван в Следственный Комитет. Кратко обрисую вам ситуацию…

Когда они узнают о том, что среди них присутствует тот, кто отправил «летать» самого старшего члена их клана, они начинают возмущаться. Высокий, широкоплечий мужчина с густой бородой и кудлатой, словно нечесаной головой, рычит:

— Да что вы себе позволяете? Наша семья — просто образец семейных ценностей и традиций!

— Я поняла это, еще когда разговаривала с вашей сестрой, Гурий Александрович — парирую я — но должна вас разочаровать — Генриетта Аверьяновна ну никак не могла самостоятельно сначала сама сигануть в окно, а потом отправить вслед за собой свою инвалидную коляску! Кстати, Гурий Александрович, где вы были между, скажем восемью сорока пяти утра и девятью тридцатью?

— Как это где? — рокочет он — а разве сестра не сказала вам? На работе, в нашей семейной корпорации!

— Кто еще был с вами из членов семьи?

— Муж моей сестры, мой зять, Иннокентий Савельевич Дубинин и мой сын Самуил Гурьевич Соболевский.

— Вы все были в одном месте? Можете утверждать, что каждый из этих людей находился на своем рабочем месте?

— Да вы что — с ума сошли? Вы на что намекаете?

— Пока ни на что. Скажите, Аполлинария Александровна, у всех членов семьи есть ключ от входной двери?

— Да — неуверенно отвечает она — конечно, у всех. Ну, вот только моя дочь, Лукерья, недавно потеряла свой комплект… Пришлось делать новые, не вставлять же замок.

Я думаю про то, что они и дверь новую, при желании, могли бы вставить. Похоже, средняя дочь Генриетты очень прижимиста в финансовых вопросах.

— Я вас покину на минуту — подхожу к Климу — Клим, надо проверить замок входной двери и тщательно снять отпечатки с наличников.

Он понимающе кивает. Да уж, предусмотреть надо все… Мало ли что могло произойти в таком большом семействе.

— Так — говорю я, вернувшись к членам семьи — то есть дома оставались Аполлинария Александровна, ее дочь Лукерья, сын Филарет, жена Гурия Александровича Злата Сергеевна, дочь Евлампия Александровна, сестра Манефа Аверьяновна и ее дочь Руфина Дмитриевна. Все верно, я никого не упустила?

— Луши дома не было — развязно заявляет парень с белобрысой выкрашенной челкой, которая закрывает ему один глаз. Да, Филарету Иннокентьевичу очень не идет его имя…

— А где же она была? — удивляюсь я.

— Я была на тренировке — подает голос высокая остроносая девица, копия мать.

— А каким видом спорта вы занимаетесь?

— Толкаю ядро! — гордо заявляет она, а у меня глаза на лоб лезут. Никогда бы не подумала, что такая худосочная девица может толкать ядро.

— Еще кое-кого могло дома не быть — ироничный голос за столом принадлежит младшей сестре Аполлинарии и Гурия. Она улыбается, стреляя глазами в жену брата.

— Ты, Лампа, если имеешь, что сказать, так говори! — Гурий прижимает к себе жену, которая вытирает огромным платком красные от слез глаза — а понапрасну не трепи!

— А чего я буду говорить, что все и так знают — твоя женушка таскается по мужикам, пока ты вкалываешь, как папа Карло!

— Чего?! — слезы на глазах изящной Златы тут же высыхают. Она поправляет свою кудрявую шевелюру и говорит — ты че сказала, коза драная?!

Вот уж не ожидала, что эти леди будут так красноречивы в своих высказываниях!

— Я сказала то, что всем и так ясно: жена моего брата все никак не может вернуться туда, где он ее подобрал!

Она смеется, показывая два золотых зуба спереди, видимо, они у нее считаются особой фишкой. Но Злата Сергеевна не дает ей спуску — она подходит и выплескивает на нее содержимое своего стакана с успокоительным. Евлампия Александровна ахает от неожиданности и довольно быстро вцепляется в шикарную шевелюру обидчицы. Остальные домочадцы, пока они шипят, хрипят и поносят друг друга разными некрасивыми словами, так и застывают в оцепенении.

— Так, хватит! — ору я. Эта их перепалка крайне меня разозлила — устроили тут балаган! Произошло убийство, и это очень серьезно! И не надо меня убеждать в том, что ваша семья дружнее всех на этом свете — я только что в этом убедилась! Что вы тут цирк развели?!

— Она всегда ненавидела маму — шипит Евлампия — потому что мама не давала Гурию разгуляться! На все денежки корпорации.

— Лампа — спокойно говорит Гурий — я тебя сейчас под лестницей запру.

— Так, тихо! — опять говорю я — вы мне настолько надоели за эти несколько минут, что у меня возникла мысль забрать всех вас в комитет и посадить потом в ИВС на пару суток!

— Это по какой же такой статье? — интересуется муж Аполлинарии.

— До выяснения обстоятельств — иронично заявляю я — давайте развяжемся с этим скорее, и разойдемся по домам! А потом вы все будете приходить ко мне по одному, и это будет лучшим вариантом нашего с вами общения. Итак, вопрос первый — кто сегодня открывал створки лоджии в комнате Генриетты Аверьяновны?

— Кажется, я — пищит Руфина Дмитриевна — я приходила пожелать ей доброго утра, и она попросила меня открыть их.

— Вы помните, во сколько это было?

— Нет, откуда? Я не смотрела на часы.

У этой самой Руфины Дмитриевны какие-то странные, коровьей преданности, глаза, а я, глядя на нее, думаю, что эта сорокалетняя женщина делает в доме своей тетки вместе со своей матерью. А вообще, интересная ситуация — все члены семьи грызутся, как волки, но живут почему-то вместе. Почему? Все это кажется мне странным. Ну да — клановость, огромная двухуровневая квартира, но разве в их возрасте не важна прежде всего самостоятельность? Хотя бы потому, что разве им не надоела лютая грызня одной из сестер с женой брата? А может быть, Генриетту все это забавляло? Ну, чем может развлечься женщина в ее положении? Только сталкивая друг с другом своих родственников.

— Аполлинария Александровна — обращаюсь я к средней сестре, она кажется мне наиболее адекватной из всех — скажите, ваша мама вообще не выходила из дома?

— Нет — отвечает та — после смерти папы мама очень сильно замкнулась в себе, а потом пришла эта болезнь… Все, кто надо, приходили к ней сами — личный врач, нотариус… Иногда навещали друзья — те, что остались живы… И друзья отца тоже…

— Она не лечилась?

— Нет. Предпочла, по ее словам, естественный ход событий…

— Вы обмолвились, когда ездили с нами, что у вас всех была традиция — приходить к ней утром и вечером и желать доброго утра и спокойной ночи, верно? А это было как-то упорядочено или каждый мог прийти, когда захочет?

— Мама была прагматиком и не терпела бардака. Мы ходили по графику, по старшинству… Последним, конечно, шел мой сын Филарет, в семь тридцать утра. После чего уходил в школу.

— А в этот день было также?

— Да — подал голос Филарет — но мне надо было к третьему уроку, а в связи с этими событиями я вообще отпросился. Бабушка все-таки.

Да ладно! Так бывает?! Ничего себе, бабуля порядки установила на своей территории! То есть свита приходила вызвать свое восхищение и уважение королеве-матери! Вот я не сомневаюсь, что старуха была противнее некуда. Хотя… О покойных либо хорошо, либо никак…

— То есть я правильно понимаю, что вы, Филарет, видели бабушку последним сегодня?

— Да ну вас — говорит он, с подозрением глядя на меня — откуда я знаю? Может, к ней кто еще приходил поговорить после меня? У нее вечно кто-нибудь толкался, особенно Луша и тетя Лампа, все секретничали о чем-то.

— И ниче мы не секретничали! — подает голос его сестра — бабуля прикольная была!

— Ага, прикольная! — кивает Филарет — еще скажи, что все это не из-за той броши, которую ты так мечтала выпросить у бабки! Потому и терлась около нее!

— Филя! — возмущенно тянет его отец, Иннокентий Савельевич — как так можно! Лушенька — чистая девочка, а ты про какую-то брошь!

— Так, хватит! — кажется, мое терпение кончается — потом разберемся, кто тут чист, как первая мартовская капель, а кто нет! Аполлинария Александровна, скажите пожалуйста, ваша мать принимала снотворное?

— Очень редко. На ночь, когда не могла уснуть. Прописал ей его лечащий врач.

— А она таблетки принимала под чьим-то контролем или сама?

— Обычно она пила лекарства в то время, когда я приходила пожелать ей доброго утра — подала голос невзрачная невысокая женщина, полная противоположность статной Генриетте, ее сестра Манефа.

— Вы видели, что она принимала? Сможете показать нам эти лекарства в ее аптечке?

— Да, смогу.

— Хорошо. Вот завтра первая и придете ко мне вместе со своей дочерью. Постановление я выпишу.

Нет, все… Оставаться здесь больше нельзя. Надо ехать в комитет, ждать результатов исследований и принимать эту чудную семейку по одному или по двое. Находиться с ними со всеми одновременно просто невозможно!

Я спускаюсь вниз вместе с Климом, он любезно предлагает мне отвезти меня до дома, тем более время уже семь вечера. Опера соберут все улики, а основные заключения экспертов наверняка будут готовы только завтра. Звоню Дане.

— Дань, слушай, мне нужна к завтрашнему дню вся информация по родной сестре погибшей — Манефе Аверьяновне Грачевской и по ее дочери Руфине Дмитриевне Грачевской. И еще мне нужна вся информация по самой погибшей. Конечно, кроме того, что она до пятидесяти пяти лет занималась балетом — это я и сама знаю. До сорока она танцевала, а потом занималась педагогической деятельностью. Кстати, ее ценили. И еще — выясни, пожалуйста, не было ли в ее карьере роли Офелии.

— Достану все, что смогу! — обещает он.

Дома меня встречает Рус, который готовит что-то на плите, попутно наслаждаясь бутылкой безалкогольного пива. Достаю тоже самое из холодильника, плюхаюсь на кухонный диванчик и мрачно спрашиваю:

— И что? Во сколько вылез ремонт машины?

— Да не так и дорого. Удивляет меня все же другое — я не думал, что женюсь на женщине, на которую даже с неба падают трупы, извини за такие неправильные, может быть, слова.

— Рус, ты всерьез думаешь, что я предполагала подобный исход?

— Конечно нет, дорогая, но в следующий раз если увидишь что-то подобное, пожалуйста, постарайся сделать так, чтобы это рухнуло не на капот твоей машины — смеется он.

— Скажи спасибо, что она вообще мне не на голову упала, а то лишился бы жены!

Я рассказываю Руслану о том, что наша жертва — бывшая легендарная знаменитость, артистка балета. Он свистит от удивления.

— Так может у нее того, замкнуло, и она решила, что и дальше может скакать, аки лань… Ну и.. Вышла с лоджии… Офелию сплясать!

— Да ну тебя! — смеюсь я — Рус, как можно? Это же мертвый человек!

— Марго, с нашей деятельностью мы становимся злыми и ироничными по вопросам, касающимися смерти.

На следующее утро я первым делом иду к Дане. Он уже на работе, но только-только надел свой белый халат и устроился за компьютером.

— Даня, есть что-нибудь для меня?

— Да, но не слишком что-то особенное. По Манефе информация будет позже… Кстати, ты не выяснила, чего у них у всех имена, как у фиг знает кого?

— Даня, ты вовсе дурачок? Я так и должна была у них спросить — почему вас звать не Таня-Маня-Ваня, а Генриетта, да Аполлинария?!

— Ну, не так конечно — пожимает он плечом — ладно, смотри. На одежде старухи нет никаких следов ДНК и потожировых. Кто-то работал в перчатках, вопрос в том, куда потом эти перчатки дел.

— Погоди… Ты хочешь сказать…

— Да, перчатки остались где-то в доме — он делает протестующий жест — не волнуйся, я уже отправил оперов изъять все, что в доме может быть похожим на перчатки — на них должны остаться ворсинки с одежды жертвы, ну и, соответственно, потожировые преступника.

— Блин, как я сама не подумала об этом. Он сто раз мог их уже выкинуть.

— Вряд ли. Только если в окно, но оперативники и там все осмотрят. Соответственно, сама понимаешь, на инвалидной коляске тоже нет никаких следов. Скорее всего, это перчатки из какой-то гладкой ткани… Но вот что меня удивляет — зачем преступник выкинул коляску? Ты не задумывалась?

— Нет, а что в этом такого?

— Ну, Марго! Посмотри чуть дальше своего носа! Ну, выкинул он Генриетту, но коляску-то зачем? Если бы оставил ее — мог еще надеяться на то, что мы решим, что это самоубийство — перелезла через бортик, у балерин сильные руки, и сиганула. Но коляска говорит уже о другом. Тот, кто ее убил, был очень на нее зол, понимаешь? Он словно стирал из жизни ее и ее инвалидность. С этим своим недугом она кому-то надоела настолько, что человек решил от нее избавиться. Инвалиды, Марго, капризны по большей части, а я совсем не сомневаюсь, что такая, как Генриетта, могла довести до белого каления самого спокойного человека. Дальше… показания Руфины о том, что она последняя открывала створки лоджии, подтверждаются — ее отпечатки пальцев находятся на ручках в том месте, где обычно все касаются, когда открывают, поверх остальных. То есть она пришла, открыла створки…

— И скинула родную тетку вниз? — говорю я — не, Дань, она точно не сможет. Не так физически развита… А вот внучка, дочь Аполлинарии — вполне. Она занимается тяжелым видом спорта — толкает ядро.

— Что? — удивляется Даня — да уж, не женщина, мечта… Всю жизнь мечтал посмотреть такую не по телеку, а в натуре…

— Ты что, интересуешься соревнованиями по толканию ядра?

Нашу беседу прерывает Роб. Он входит в лабораторию с таким видом, что мы понимаем — он пришел не просто так. Следом, такие же решительные и напряженные, входят шеф и Клим.

— Ребята! — торжественно заявляет Роб, поправляя надетые почему-то на лоб очки — у меня для вас такая сенсация, что вы сейчас сами захотите откуда-нибудь вывалиться!