Поезд на Ленинград

Юлия Ли, 2022

Декабрь, 1928 год. Разыскивается обвиненный в шпионаже бывший московский губпрокурор – ОГПУ обнаружила его связь с австро-венгерской разведкой. Все свидетели и сообщники допрошены и арестованы, но никак не получается выйти на него самого. И лишь железнодорожный билет на Ленинград с таинственной запиской со временем и местом встречи дает надежду. Сотрудники угрозыска отправляются в вагон, указанный в записке. Их сопровождает профессор института судебно-психиатрической экспертизы Грених, чтобы среди пассажиров вычислить сообщника шпиона… Юлия Ли и издательство «Эксмо» представляют роман из цикла «Детективное ретро» – «Поезд на Ленинград», написанный по материалам судебного отчета по делу об антисоветском правотроцкистском блоке. Он рассказывает о таинственных и загадочных событиях, происходивших в первые годы существования молодой советской республики.

© Ли Ю., 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

* * *

Скрестим же с левой, вобравшей когти,

правую лапу, согнувши в локте;

жест получим, похожий на молот в серпе, — и, как черт Солохе,

храбро покажем его эпохе, принявшей образ дурного сна.

Иосиф Бродский

Пролог

Заканчивался последний день уходящего 1928 года. 31 декабря, на носу Новый год, а в здании Прокуратуры в Столешниковом переулке все еще горели окна, следчасть Московского губсуда кипела работой, торопились закончить дела хотя бы к восьми. Делопроизводители, секретари, следователи и их помощники хлопали дверьми, стремительно носились по коридорам, поздравляя друг друга «С наступающим!» и тут же спрашивая, в какой отдел отправить так поздно явившегося за справкой, или жалуясь, что не поспевают сдать бумаги в архив. Кому-то отпуск не подписали вовремя, кому-то не выдали разрешение на железнодорожный билет. Молоденький следователь, только заступивший на должность, бегал из кабинета в кабинет, водя за руку старушку, наконец собравшую все необходимые свидетельства для своего дела. Доставили заключенных на допрос — помощник прокурора страшно разругался, требуя везти их обратно.

— Ну куда на мою голову? Через час рабочий день заканчивается… Хуже — через шесть кончится год!

Царила привычная суматоха, возведенная в трехкратную степень из-за праздника. За чернотой окон метель завывала все громче, дребезжали стекла, с улицы неслись отголоски пьяных песен, играла гармонь, пускали хлопушки, смеялись. А следчасть все жила беспокойным муравейником.

Но постепенно коридоры стали пустеть. Заключенных отправили обратно в ардом, за справками попросили явиться 2 января будущего года — секретарша-стажер куда-то сунула бланки протоколов, сейчас их не найти, старушка трясущейся рукой утерла глаза, делать нечего — тоже ушла. Стало еще тише. К восьми на этажах уже не бегали, все реже хлопали двери и раздавались голоса. Служащие уходили по домам, кто-то тайком, кто-то, громко крикнув «Сил моих нет!» — уходили, чтобы присоединиться к праздничным застольям в украшенных флажками квартирах, наполненных ароматами хвои, заграничных апельсинов, зажженных свечей и запеченной птицы.

И только несколько старших следователей, занятых разгребанием сводок за год, не спешили с уходом. В сентябре этого года в Прокуратуре стряслась неслыханная трагедия, потрясшая весь Наркомвнутдел, — бежал губернский прокурор Швецов, оказавшийся — ни много ни мало — австро-венгерским агентом Владом Миклошем, который в гражданскую войну служил в рязанской губчека под чужим паспортом и одновременно управлял целым полком дезертиров, засевших в одной из рязанских усадеб.

Шел третий месяц, как эта чертовщина всплыла наружу. Полетели десятки голов. Арестовали человек десять мелких чиновников и любовницу Швецова, суд над которой длился до сих пор. ОГПУ была поставлена задача сыскать если не самого шпиона, так хоть кого-нибудь из сообщников или свидетелей тех лет, когда дезертир и иностранный агент, завладев чужим паспортом, был назначен начальником рязанской губчека.

Следствие буксовало. Кто помог шпиону затесаться в структуры советского общества? Кто покрывал его? А кого — он? Так много вопросов и так мало ответов. Тесный клубок из событий и людей, казалось, невозможно было распутать.

До Нового года оставались считаные часы, а группа следователей, будто запорожские казаки, сочиняющие письмо султану, сидели в тесном кабинете вокруг канцелярского стола и ломали голову, какой отчет предоставить председателю ОГПУ Менжинскому, когда громко хлопнули дверью — примчалась, ковыляя, хромоногая поломойка Маша.

— Сморите, шо нашла! У его кабинета валялось, — взвизгнула женщина, выпучивая глаза в ажитации, тяжело дыша от быстрого бега по ступенькам. Лицо у нее было странноватое — калека с детства, перенесла какую-то болезнь костей — челюсть набухшая, перекошенная, глаза — щелочки, не разглядеть, какого цвета. И удивление не добавило чертам привлекательности. Следователи, отвлеченные от работы, замолчали разом и недоуменно воззрились на вбежавшую в кабинет кособоко прихрамывающую горбунью.

Кривыми, узловатыми, почерневшими от работы пальцами протягивала она несколько сложенных бумажек: железнодорожный разовый билет до Ленинграда и таинственную записку с указанием вагона и времени встречи.

— Билет еще не использован, выписан на имя бывшего помощника прокурора! Все-таки он тоже был повязан с этим прохвостом! — недоуменно вскричал первый следователь. Он быстро прочел бумаги, повертел их из стороны в сторону, глянул на свет и протянул через стол другому.

— Не зря его в Астрахань юрисконсультом на деревообрабатывающий комбинат отослали, — ответил второй, тоже прочитав и тут же передав третьему. — Что он может здесь делать? Кто-нибудь его видел в здании? Ему что, позволили вернуться? Или я чего-то не знаю?

— То есть как на его имя? Назад его не принимали. Что указано в графе «выдан»? Ага. Так и написано: выдан такому-то, такому-то, должность. Число лиц: два… Странно! — Четвертый быстро пробежался глазами по строкам и поднял оба листка к трехпалой казенной люстре, криво висящей под потолком.

Первый взял из его рук артефакты и обернулся к уборщице, бросив на нее строгий взгляд.

— Где, говорите, нашли?

— Прямошки под его дферью. Замок пытались вшкрыть! — прошепелявила та из-за ужасно кривых зубов и вздувшихся челюстей. — Я приметила надрез на бумашке, што на дферь налепили — наверное, шкреблись потихоньку, да я шпугнула.

— На этаже был кто?

Женщина наморщила лоб. Старательно припоминая, она принялась вытирать руки о серый фартук, медленно качнула головой из стороны в сторону.

— Не могу шказать. Ходили, но фроде бы фсе наши.

Следователь вернулся взглядом к билету.

— А кем выписан? — спросил его третий.

— Начальником билетной группы станции Москва-Пассажирская…

— Что за черт! Не может быть! — в сердцах стукнул себе кулаком по лбу четвертый, предчувствуя, что Новый год ему придется встречать, выясняя, что это за билет и кто его выронил. Понадеялся, наивная душа, успеть до восьми забежать за консервами в бакалею по дороге домой. Домашние его растерзают.

— Тут и печать есть.

— И это когда до Нового года шесть часов осталось!

— Уже четыре…

— Билет действует до 31 декабря сего года.

— А что в записке?

— Ничего существенного. «Будет ждать в последнем вагоне. Время отправки без изменений 23.00».

— Скорый на Ленинград… — вздохнул первый, впав в раздумья.

— Кто, интересно, будет ждать? — нервно тер шею под воротником второй.

— Это-то и следует выяснить, увы, способом известным — сесть в вагон, — упавшим голосом отозвался третий.

— Ехать, стало быть, кому-то из нас? — расширил галстук четвертый.

— Я пас, меня укачивает. А тут последний вагон…

— Звоните начальнику Октябрьского вокзала и Генриху Григорьевичу.

— Прям зампреду ОГПУ… прям Ягоде?

— Он сказал, если появится хоть одна ниточка — ему лично.

— Но что это за ниточка? Разве можно назвать это хоть какой-то уликой?

— Довольно толстая, хорошая. Дратва настоящая! Билет выписан человеку, который тесно работал с Савелием… э, будь он неладен… с Владом Миклошем. Да, пусть он ни в чем не заподозрен, но сослан. Записка найдена у двери кабинета губпрокурора. Кажется, появилась надежда выйти на него.

— Но если билет у нас… Кто тогда сядет в вагон?

— Третий. Тут ведь сказано: «будут ждать». Двое, кому билет выписан, если и не явятся теперь, раз уж мы завладели им, — их будет ждать кто-то третий. Тот ли, что приходил, или еще кто — неизвестно. Но слова «будут ждать» ни в коем случае нельзя игнорировать.

— Будут ли ждать?

— Что за «тайны мадридского двора». А вдруг никто не сядет?

— Тогда прокатимся до Ленинграда впустую.

— В новогоднюю ночь?

— Это лучше, чем упустить шпиона.

— Но как? Мы ведь не знаем, кого брать! Мужчина это, женщина? Старик? Старуха, ребенок?

— Вычислить.

— Не представляю, кто может это вычислить с таким ничтожным количеством данных. Набьется вагон до отказа — вычислишь там, ага.

— А я знаю такого человека. В институте судебной психиатрии работает.

— Не тот ли, который проводил сеанс гипноза в зале заседания недели две назад?

— Он самый. Константин Грених, старший судебный эксперт из ИСПЭ.

И один из следователей вышел, чтобы по коммутатору связаться с Объединенным Госполитическим Управлением, что возвышалось мрачной серокаменной громадой на Лубянской площади.