Проект «Анджела»

Юлия Михайловна Васильева, 2017

Мария Веснина бросает все – крупную должность в IT-корпорации, Москву, любимого человека – и уезжает, потому что не может простить себе то, что сделала. Но так просто ее не отпустят. Это книга о потере свободы в мире высоких технологий, о стирании понятия "личное пространство" из-за гаджетов и соцсетей, о выборе жизненного пути и ответственности за него, и о любви, которая меняет людей.

2 ноября 2016 г. Обед с Феликсом

В этом году в Москве первый снег выпал в середине октября. Мэри вышла из подъезда и с тоской огляделась по сторонам. Мир вокруг был серым, тяжелым, она сразу замерзла, несмотря на теплый пуховик и шерстяной шарф. Мэри стояла на крыльце и не решалась сделать шаг вперед, как будто, ступив с бетонных ступенек на промерзший асфальт, покрытый снежной кашей, она никогда не вернется обратно. Неподъемное небо лежало на голове и давило виски, серость пробиралась внутрь тела, свинец заливался в мозг. Взгляду не за что было зацепиться, ничто вокруг не содержало радости и не могло поднять настроение. В спину ударила железная дверь, толстая тетка с мусорными пакетами в обеих руках злобно буркнула: «Что встала?» и прошла мимо, толкнув Мэри плечом и облив ненавистью. «За что она ненавидит меня? — подумала Мэри с ужасом, — За что? Может быть, там был кто-то из ее близких…» В минувший год концентрация ненависти, поглощаемой Мэри ежедневно, превысила предел терпения и она чувствовала, что больше так не может. В этом городе нет радости, нет света, нет покоя, а есть только тоска и хмурая безнадежность, и выхода не видно.

Мэри надела капюшон и заставила себя спуститься с крыльца. Острая ледяная крупа вонзилась в лицо, как тысяча маленьких пощечин, Мэри вздрогнула, плотнее закуталась в шарф и побежала в сторону автобусной остановки. Каждое чертово утро она думала, зачем вставать с кровати, выходить из дома, вливаться в бесконечный поток людской злобы, отторгающий ее, как вирус, и из дома не выходила, но встречу с Феликсом нельзя было отменить. Они не виделись почти полгода, он слишком долго ждал ее решения.

Феликс был сиятелен, как барин на выезде. Его высокая тучная фигура была облачена в дорогой костюм, из-под пиджака слегка виднелось брюшко.

— Привет, красавица, — он встал и приобнял Мэри за талию, предлагая стул. — Прекрасно выглядишь.

— Спасибо, — дежурно ответила Мэри, создав видимость улыбки на лице.

— Что будешь? Здесь отличный стейк, я себе заказал, тебе не стал, подумал, выберешь сама, — говоря это, Феликс деловито распоряжался предметами на столе, переставлял бокалы, складывал одну на другую лишние тарелки, пока официант мялся рядом и не решался выхватывать у деятельного гостя посуду из рук.

«Откуда у него столько энергии, — с тоской подумала Мэри. — И это вечное стремление подстроить реальность под себя, как же оно меня бесит».

— Мне, пожалуйста, теплый салат с морепродуктами и розовое вино, — сказала она официанту.

— Бокал? — уточнил молодой человек.

— Пока да, — кивнула Мэри. — Хотя несите сразу два. И кофе.

— Я налью вам два бокала в один большой, хорошо? — предложил официант. Мэри кивнула и улыбнулась мальчику, который поспешил ретироваться на кухню.

— Ты опять ничего не ешь, — заботливо, как мамочка, отчитал ее Феликс. — Я переживаю за тебя.

— За себя переживай, — огрызнулась Мэри. — Я разберусь.

Феликс ничуть не обиделся на ее выпад. Никто не воспринимает ее всерьез, впрочем, так было всегда. Официант поставил перед Мэри бокал вина, бокал действительно был большим, из тонкого стекла, на длинной ножке, стекло слегка запотело и отдавало приятную прохладу.

— Ты подумала о моем предложении? — спросил он, разрезая мясо, приготовленное с кровью.

Мэри сделала глоток сухого вина и ответила:

— Феликс, когда ты успокоишься? Найди себе кого-нибудь помоложе, мне так скучно, что зубы сводит, со мной больше нельзя развлекаться. Ну правда. Я давно не такая, как раньше.

— И какая ты теперь? — весело подхватил Феликс. Он любил флиртовать с женщинами и с удовольствием поддерживал любую предложенную дамой игру.

— Злая. Жестокая. Циничная. Постоянно в плохом настроении. Ничего не помню, особенно хорошее. Никого не люблю. Продолжать?

— Удивила, все бабы такие, — пережевывая мясо, ответил Феликс. — Зато ты честная. Умная. Красивая.

— Заткнись, — грубо прервала его Мэри. — За красоту ты все готов простить, но разве это во мне главное? Разве моя ценность ограничивается только красотой? Ты не уважаешь меня совершенно, даже не слышишь слов, еле скрываешь пренебрежение. Ты помнишь, какой я была, когда мы встретились? И кого ты сделал из меня?

— Ты сама это сделала, — твердо перебил ее Феликс. — У тебя был выбор и не перекладывай на меня ответственность. Отвечай сама за свои действия. Ты не хуже меня знаешь, какую ценность представляешь, хватит вымогать одобрение.

Конечно, он прав. Но как хочется назначить виноватым в своих провалах кого-то другого.

Мэри сникла.

— А если бы я была некрасивая, ты бы меня любил? — спросила она, в попытке разрядить обстановку.

— Конечно, любил бы, — соврал Феликс, не выдержал и засмеялся от своего наглого вранья. — Любил бы, милая.

И опять Мэри, как всегда, с этим человеком, провалилась в пропасть снисхождения. Ну да, она всего лишь глупая женщина, сделала маникюр перед встречей с ним, уложила волосы и накрасила глаза, встала на шпильки и надела обтягивающее платье, чтобы взгляды окружающих скрещивались над их столиком, как любил Феликс. Ей можно дать поблажку, она на высоте, царица горы, повелительница ночи, и так мало времени осталось для пользования такими конечными ресурсами, как молодость и красота. Но пока она прекрасна, почему ей постоянно кажется, что она ничего из себя не представляет? Почему она так не уверена в себе?

— Я плохо себя чувствую в последнее время, — пожаловалась она Феликсу. — Какой-то совершенно… никчемной.

— Женщине в этом плане проще, — утешил ее Феликс, — никчемность можно оправдать материнством. А мужчина либо миллионер, либо неудачник. Ты так и не надумала рожать?

— Нет. Я не хочу детей. — В голосе Мэри не звучало ни капли сомнения.

— Очень жаль. Такая генетика пропадает. Дай мне хотя бы свои яйцеклетки, я найму суррогатную мать.

— Чтобы ты сделал из моих детей таких же моральных уродов, как ты? Нет, спасибо. Пусть лучше их вообще не будет.

— А вот это уже обидно, — констатировал Феликс, вытирая рот салфеткой, хотя он не обижался никогда. — И кстати о миллионах и твоей ценности, что ты думаешь о моем втором предложении?

Вот ради чего затевалась эта встреча. Мэри знала, о чем пойдет разговор и готовилась к нему, но все равно не смогла сдержать разочарования. Феликс всегда был настойчив и не упускал возможности надавить на нее, вызвать чувство вины, и каждый раз она наивно предполагала, что ей не будет больно.

— Феликс, я не вернусь. Я знаю, что отказываюсь от дела своей жизни. Оно и было ребенком, которого я придумала, родила, поставила на ноги и бросила, и возможно, я отказываюсь от самой себя, но… у меня нет выбора.

Феликс молча посмотрел на нее, огляделся по сторонам, наклонился ближе и почти шепотом спросил:

— Ты. Хорошо. Подумала?

Мэри сидела в оцепенении и Феликс начал говорить торопливо, с нажимом, будто боясь, что Мэри исчезнет из его поля влияния, растворившись в воздухе как Чеширский кот:

— Маша, послушай, сейчас это совсем другая история, это Министерство Информационной Безопасности, ты чувствуешь разницу? Это не бизнес, а гораздо больше, чем бизнес, больше, чем политика — неограниченная власть над миллионами людей, над сотнями миллионов, а началось все в той комнатке университета, помнишь? Помнишь, как ты начала разработку программного обеспечения, которое может найти любые данные, сопоставить их и сделать выводы, как я начал его продавать, сначала ритейлерам, потом банкам, а потом и совсем другим организациям? — Феликс многозначительно поднял глаза к потолку. — Ты помнишь, какие дела мы проворачивали, Маша?

— Это как раз то, что я хочу забыть, — сказала Мэри, но Феликс не слушал ее.

— И ты хочешь похоронить все это из-за одной глупой ошибки? Я теперь министр, Маша, и ты нужна мне, ты часть команды, нет, не так — ты ее источник. Любые деньги, любые связи, доступ к любым данным мира, что тебе еще нужно?

— Я знаю, что тебя назначили, об этом трындят из каждого динамика, — безразлично ответила Мэри. — Поздравляю.

— Я бы не добился такого положения без тебя, — Мэри почувствовала, что броня Феликса дала слабину, трещину, через которую пробивается искренность, как одуванчик через дыру в асфальте, но долго цветочку на дороге не расти и лицо Феликса опять стало непробиваемым. «Он врет, — напомнила себе Мэри, — постоянно врет».

— Не преувеличивай, я просто делала то, что мне нравилось. Я была этим увлечена. Новые технологии, передача данных, всемирная сеть — тогда все были этим увлечены. Развитием бизнеса занимался ты, и команда — это твоя заслуга, а сейчас, при наличии неограниченных ресурсов ты и вовсе станешь богом, — Мэри выдавила кривую улыбку, как будто лицевые мышцы парализовало, и они отказывались подчиняться. Как она устала улыбаться всяким подонкам.

Феликс посмотрел на нее долгим внимательным взглядом и сдался.

— Что будешь делать? — спросил он.

— Не знаю. Уеду куда-нибудь.

— Куда? Есть такое место, где тебе будет спокойно? Ты же этого хочешь? Покоя?

— Ты хорошо меня знаешь, Феликс. Возможно даже лучше, чем я сама.

— Деньги не предлагать? Ты продала все свое имущество.

Мэри почувствовала знакомый прилив бешенства, который накрывал ее, когда кто-то пытался узнать то, что она хотела оставить при себе.

— Мне надо идти, — сказала она Феликсу, взглянув на экран старенькой Нокии.

Феликс увидел поцарапанный со всех сторон черный пластиковый прямоугольник в ее руке и с горечью в голосе сказал:

— Я все равно тебя найду. Ты же знаешь. Даже если ты будешь пользоваться чужим телефоном, компьютером, документами, кредитными картами, я все равно тебя найду. У меня есть доступ к каждой камере наблюдения в этой стране, и все они будут настроены на тебя.

Это была угроза и Мэри была к ней готова.

— Ну не совсем на меня. На нетипичное поведение. Ты думаешь, я одна в этом мире веду себя нетипично?

— Нетипично себя ведут только психи и гении… Ты думаешь, много среди людей гениев?

— Зато психов предостаточно.

— Да уж, и судя по твоему поведению, ты переметнулась в их категорию.

— Значит, придется вести себя типично, как нормальный человек, — невесело пошутила Мэри. — Задам работенки твоим ребятам.

— Давай, давай, — также притворно отбил мяч Феликс, — кто будет тренировать их лучше, чем ты. Это отчасти твоя технология.

Мэри почувствовала ужасную усталость. От этого разговора, этого человека, его давления и угроз, от этого города и самой себя.

— Отпусти меня, Феликс, — взмолилась она. — Я ничего не скажу, ты же знаешь. Я не помешаю тебе ни в чем. Делай что хочешь, ты и раньше был хозяин жизни, а теперь ты хозяин сотен миллионов жизней. Ты об этом мечтал, а не я, наслаждайся властью, оставь меня в покое, пожалуйста…

— Скажешь, — отрезал Феликс. — Я тринадцать лет с тобой рядом, и я тебя знаю. Скажешь, а еще вероятнее сделаешь, но я найду тебя раньше, чем это произойдет. У тебя есть несколько месяцев свободы… Максимум полгода. В зависимости от того, как у меня пойдут дела.

Свободы… Свободы в этом мире больше нет. Каждый шаг, каждое слово, каждое чувство известны кому-то еще. Тебя найдут в любой точке мира, на необитаемом острове или в диких джунглях, это неважно, и вытрясут из тебя душу. При условии, конечно, что ты кому-то крупно помешал, а если ты обычный человек и заблудился в лесу, собирая грибы, там и сдохнешь.

— Чем будет заниматься твое агентство? — спросила Мэри.

— Министерство, — аккуратно поправил Феликс. — Важными государственными делами. Противодействие терроризму. Вычисление иностранных шпионов. Выявление коррупционеров и взяточников. Поиск опасных преступников. Ну и прочее насаждение духовных скреп.

— Ясно. А на самом деле? Пропаганда и зачистка? Как в старые добрые времена?

Феликса передернуло, его лицо потемнело, и Мэри прикусила язык. Ей стало страшно. Тринадцать лет не прошли даром, она хорошо изучила Феликса за это время. Это был человек волевой, умный, хитрый, стратегически мыслящий и совершенно безжалостный. Он не знал сомнений, решения принимал резко и навсегда, ему были не знакомы ни переживания любящих людей, ни чувство ответственности за близких или подчиненных. Он и ее не любил, хотя всегда утверждал обратное. «Будет ли ему труднее наступить на меня, чем на других?» — подумала Мэри. Она точно знала ответ, так как никогда не льстила себе.

— Ты теперь… — начала Мэри и замялась. Она никак не могла произнести слово «чиновник», словно боялась вылить это ведро дерьма на Феликса, ее друга и единомышленника, любовника и бизнес-партнера, человека, с которым они столько пережили вместе. Окончательно осуществленное слияние «Феликс» и «чиновник» переломает его, перекорежит, вывернет наизнанку, и Феликс никогда не вернется, превратившись в омерзительное бездушное склизкое существо.

— Что ты хочешь сказать? — нетерпеливо спросил Феликс. — Ты передумала?

— Нет, ничего. Спасибо тебе за все, — искренне поблагодарила Мэри и встала из-за стола.

— Маша, подожди, — Феликс встал, чтобы задержать ее. — Присядь, дай мне минуту посмотреть на тебя. Я больше тебя такой не увижу, да? Что ты сделаешь с лицом?

Мэри не ответила. Феликс легонько прикоснулся к ее щеке, поправил волосы.

— Я так люблю твое лицо, Машенька. Я знаю каждую черточку, это все мое, родное. Может, не будешь? — его карие глаза смотрели умоляюще, это затягивало и Мэри с трудом оторвала взгляд. «Он врет. Все они врут», — как мантру повторила она про себя и сняла тяжелую руку Феликса со своего плеча.

— Прощай, Феликс.

— За что ты так со мной? Ты же знаешь, какое мне придется принять решение, — он все еще надеялся ее остановить.

— Не перекладывай на меня ответственность. Отвечай сам за свои действия, — механически повторила Мэри слова Феликса. — Ты был хорошим учителем.

Она вышла из ресторана и выбросила телефон в мусорный бак. Помедлила секунду, чтобы сообразить, где находится ближайшая станция метро, вспомнила, что в соседнем доме. Нужно сделать несколько быстрых шагов. Мэри почти добежала до ступеней, ведущих вниз, и остановилась, ее вдруг бросило в пот. «Что это? — с нарастающей тревогой подумала она, — что происходит?» Дыхание сперло, все тело затрясло, Мэри поняла, что не может спуститься под землю. «Нужно идти, просто иди вперед, передвигай ноги», — уговаривала она себя и не могла, ей не хватало воздуха, она старалась втянуть кислород, расширяя ноздри и делая глубокие вдохи; ее толкали спешащие люди, Мэри попыталась схватиться за воздух и удержаться на ногах, но схватилась за чье-то плечо, человек подвел ее к перилам лестницы, положил на них ее руки и побежал дальше, Мэри уцепилась за металл и, наконец, почувствовала свои ноги, которые сводило судорогой. Она сползла на ступеньки, подступила тошнота, Мэри заставляла себя сдерживать позывы, но ее все равно вырвало, она разглядела непереваренного кальмара. «Я схожу с ума, ну и пусть, я их не боюсь», — подумала она, встала и пошла прямо в толпу, женщина с безумным белым лицом. Ей казалось, вокруг не люди, а зомби, они смотрят злыми голодными глазами и хотят сожрать, а она совершенно одинокая, беззащитная, беспомощная, немая, ей некуда бежать из-под земли, слева и справа стена мертвых людей. Даже дети и старики в этом городе безжалостны, к ним лучше не подходить близко, даже они сильнее нее. «Я боюсь, мне невыносимо страшно», — призналась она самой себе, но не остановилась, — «они ведь не нападают на своих?» В центре сознания билась мысль, что надо слиться с толпой. Идти вперед, не останавливаясь, а то затопчут, дышать этой агрессией, множить ее внутри себя и выдыхать с еще большей силой, потому что если ты не распространяешь злобу, ты болен и слаб, а больное животное стая должна убить. И самые беспощадные люди это твои близкие, они знают все больные места, бьют точно в цель, не ошибаясь и не промахиваясь, а ты любишь их и не можешь дать сдачи.

Мэри обнаружила себя в вагоне поезда, наверное, ее занесла толпа, кто-то уступил место, может быть, она упала на сидящего человека в полуобморочном состоянии. В одной руке была бутылка воды, в другой влажная салфетка, и не понятно, кого благодарить за эти дары. Мэри вытерла рот и сделала глоток, некоторые люди смотрели на нее, с сочувствием или с любопытством, но большинству было все равно, они не поднимали взглядов от экранов телефонов. «Я снова езжу в метро, — подумала Мэри, — это оказывается не так страшно. Только ехать мне больше некуда». Возвращаться домой было нельзя.