Ивановка

Юлия Михалева (2024)

Деревня Ивановка затеряна в лесной глуши, но отчаянные все равно находят туда дорогу, не страшась черепов на кольях у дорожного столба. Большинство приводит надежда: говорят, что старая гадалка, живущая здесь, может изменить любую судьбу. А Илью загнала сюда безысходность. Он боялся скуки, но очень скоро пожалел, что страхи не оправдались. Ведь в Ивановке творится настоящая чертовщина, какая не снилась ему и в самых жутких кошмарах.

Глава 2. Дурак

— Ну и кто там у Макарыча поселился? — баба Дарья тасовала карты на грубом дощатом столе, звучно поддевая их толстыми желтыми ногтями.

— Хорошо встретила? — непонятно, кто это спросил. Или в слова случайно сложились звуки старого дома — свист ветра за окном, клекот в печной трубе, тиканье настенных часов и попискивание мышей в погребе.

Как обычно, все всё знают. Но о веревках в ее комнате, как Варя и предполагала, речи не пойдет.

Она села на табуретку рядом с бабой Дарьей, поежилась и поплотнее завернулась в серую шаль. Варя мерзла. Тут даже в жаркий летний день всегда знобит и кажется, будто дует в каждую щель. А сейчас, в начале ноября, туда действительно дуло. И еще как!

— Он здесь не выдержит.

Баба Дарья оторвалась от своих карт и выразительно посмотрела. Беззвучный вопрос дико злил. Так всегда: она никогда не верила и всегда проверяла. А ведь, когда Варя только здесь поселилась, обещала, что все будет совсем не так.

И особенно обидно, что баба Дарья держала Варю за неразумную, начисто отказывая в здравом смысле.

Этот приезжий — такой напуганный, запутанный и растерянный, он потерял даже сам себя и ничего собой больше не представляет. Столько боли, злости и страха — раскаленный комок колючей проволоки. И зачем бы он, пустое место, раздавленная тень бывшего человека, не стоящая и ломаного гроша, только кому-то сдался?

— Он не умеет даже топить печь, — прямо глядя в выгоревшие от старости карие глаза, ответила Варя. С намеком, и нет сомнений, что баба Дарья его поняла.

Да, приезжий не представлял интереса. Сам он — нет. Но было у него кое-что гораздо более полезное и нужное, чем он сам: телефон и ноутбук. Жизнь за пределами Ивановки продолжалась и по-прежнему занимала Варю, что бы там ни говорила баба Дарья. Ей хотелось знать, что происходит в мире. Иногда, хоть это и всегда болезненно, тянуло хоть глазком заглянуть к людям из своего прошлого. А еще больше вызывала любопытство судьба приходивших на гадание гостей.

«Не наше это дело. Нас не касается, что с ними дальше», — ругалась баба Дарья.

И много чего еще говорила. Что энергию, мол, высасывает такой интерес из обеих сторон. Но она по поводу каждого из своих бесчисленных правил множество объяснений находила. А Варе интересно — и все.

Несмотря на все запреты, она бы охотно просто украла то, что ей нужно. И это было бы совсем несложно. В отличие от нового хозяина дома Макарыча, она прекрасно знала, как открыть любое из окон — на тот случай, если он сумеет запереть дверь.

Останавливало одно: где Варя спрячет вещи? Все надежные места вскрывались: иногда сразу, иногда чуть позже. И вместо продолжения танца на граблях лучше бы получить стабильный канал связи с миром, этакое оконце в него, вне дома. И в этом-то и задача, а вовсе не в том, о чем всегда думает баба Дарья.

Но — и тут пока проблема — Макарыч так и не обзавелся электричеством, так что столь желанные для Вари предметы скоро потухнут и станут просто кусками пластика — те же бревна, разве что для растопки негодные. Утешало, что одинокому молодцу наверняка и здесь помогут соседи. Горбатая бабка Танька наверняка уже его захомутала. Скорее всего, она и притащила ту банку, без которой определенно лучше. Вот же старая лицемерка!

«Никогда не поймешь, какое печенье слаще, пока не укусишь», — однажды заявила она старосте Фомину.

Прямо на одной из сходок из-за бесконечной стройки в деревне: там то ли что-то снова пропало, то ли испортили. Закончился шум, как всегда, пшиком. Все разошлись, не приходя к согласию, но слова бабки Таньки Варе в память запали. Думали-то так точно многие, это только вслух сказала она одна.

— Наш новый сосед уже был здесь. Просто не помнит, — сказала баба Дарья и перевернула карту на столе черной рубашкой вниз. — Дурак.

— Это точно, мать. Еще какой, — дуновением ветра прошуршал непонятно кто.

— Я про карту, — отозвалась баба Дарья.

Она каждый день вынимала карту дня — так она ее называла — и предсказывала судьбу гостей еще до их приезда. На нынешней — шут с завязанными глазами, в красном колпаке с бубенцами поднял ногу, готовясь сделать шаг в пропасть. А за ногу его кусает собака. Ее зовут Суета.

Варя усмехнулась и встала:

— Пора бы чаю.

Она поставила чугунный чайник на плиту, а из печи достала серые булки. На вкус они сладко-соленые. Баба Дарья пекла их каждое утро, прежде чем сесть за карты.

Только позавтракали, как за забором напротив окна остановился запачканный белый «Приус». Оттуда, как искра из костра, бесом вылетела женщина в длинной черной шубе. Но не только она спешила, а и от нее: автомобиль резко газанул и рванул обратно на дорогу задним ходом. Женщина быстро направилась к дому, но едва не упала — поскользнулась и провалилась каблуком в грязь, спрятанную под тонкой ледяной коркой. Зима еще слаба.

— Какая шустрая, — допивая чай, отметила баба Дарья.

Каблуки уверенно задробили по сеням. В дверь стукнули.

— Заходите!

Высокая, худая, около тридцати. Норковая шуба до пят — явно новая, и не менее очевидно, что хозяйке не терпелось ее выгулять.

— Дарья? — уточнила она.

Кивнув, баба Дарья бросила косой взгляд на груду вещей на полу и показала на вешалку у двери.

— А разуваться не надо, так проходи.

Гостья огляделась, плохо скрывая брезгливость. Варя тоже осмотрела их кухню, пытаясь увидеть ее новыми чужими глазами. Беленые стены с полками, на них все вперемешку: книги, банки, пучки трав. У двери в заднюю часть дома, в комнаты — древние часы. Потолок в трещинах и пятнах сырости. Истертые ногами и временем половицы — гостья еще не знает, но на каждый шаг они отзываются ворчливым скрипом.

В углу рукомойник с ведром, у печи охапка дров: подручные припасы, чтобы не выходить с утра за ними во двор. Такая жизнь: ни водопровода, ни центрального отопления. Модница и не догадывается, насколько это тяготит, особенно зимой, и какую тоску по городу вызывает. Мебель грубая и простая, шкаф для посуды советских времен, а стол, стулья и табуретки так и вообще выпилил из досок в сарае местный электрик, отрабатывая должок.

— Я, пожалуй, и раздеваться не буду. Прохладно, — сказала гостья. — И ко мне на вы, пожалуйста.

Шевельнув седыми бровями, баба Дарья улыбнулась. На щеках прорезались ямки — от возраста они вытянулись длинными щелями.

— Тогда располагайтесь.

Процокав по возмущенному полу, гостья с опаской опустилась на табурет рядом с Варей.

— Чаю? Еще горячий.

— Лучше воды.

Поднявшись, баба Дарья зачерпнула ковшом из ведра.

— Нет, знаете, не надо. Я передумала.

Баба Дарья тяжело опустилась на стул, продолжая приветливо улыбаться. Она умела казаться невозмутимой и добродушной.

— Как добрались?

— Ужасно. В лесу навигатор просто завис. Еле нашли эту вашу Ивановку, и там уже подсказали, как к вам доехать. И еще эти черепа на кольях на въезде. Какая мерзость, — гостью аж передернуло. — Это что, традиция такая? В деревне сказали, что у вас тут вчера какой-то праздник был.

— Был, — не стала обманывать баба Дарья, но и не поддержала тему: — А зовут как?

— Меня? — отчего-то удивилась гостья. — Инна. Но, может, уже начнем?

— Конечно, — баба Дарья снова перетасовала свою колоду. — Задавайте вопрос.

— Обязательно вслух? Я не хочу говорить. Это личное.

Непонятно кто ухнул. Сдвинув брови, гостья посмотрела на потолок.

— Дом старый, весь дрожит от ветра. Сильный поднялся, как видно, — объяснила баба Дарья. — Спросить можно и про себя. Снимите карты, сколько получится, и под самый низ положите, а потом любую достаньте.

Гостья сделала все, как просили. Вынула карту. Варя ее не видела, но и так понятно, что ничего нового не случится, — разумеется, это окажется карта дня.

— Дурак, — сказала баба Дарья. — Он значит, что впереди новое, чистая страница.

Инна напряглась. Колючими темными глазами пронзила несчастного Дурака.

— Да? А почему тут обрыв?

— Новое — это всегда шаг в неизвестность, — мягко объяснила баба Дарья.

— А можно поподробнее?

— Достаньте вторую карту.

Императрица. Инна поставила локти на стол, скрестила руки перед собой и уложила на них подбородок. Как видно, увидела в карте себя.

— Вы — хозяйка положения, от ваших действий зависит, куда оно двинется, — видимо, баба Дарья подтвердила предположения Инны: та впервые улыбнулась. — Давайте третью.

Император.

— Это значит, что вам придется проявить мужские качества: стойкость, решительность и мужество, — баба Дарья погладила Императора по красной накидке. Варю всегда поражала ее нежность к колоде — как будто карты могут что-то чувствовать. Впрочем, сама баба Дарья говорила, что именно так и есть. — И последняя.

Башня, да еще и перевернутая. Плохи дела вопрошающей, очень плохи — и теперь это очевидно.

— Она означает тяжелые испытания и риск неудачи. Должна вас предупредить, что ответ на ваш вопрос нехорош.

Баба Дарья редко говорила гостям о плохих прогнозах так прямо.

Инна нервно засмеялась, пряча руки.

— Думаю, за пять-то тысяч вы могли сказать что-то получше. Обрыв и падающие с крыши человечки — и за этим я тащилась в такую даль.

Она вынула из кармана купюру, эффектным жестом бросила на стол и встала.

— А знаете, что у меня был за вопрос? Не хотела говорить, но после такого гадания скажу. Я хотела узнать, что меня ждет после развода в жизни с любящим человеком. И тут получается, что я все собираюсь разрушить своими руками. Вам что, Павел — мой муж — тоже заплатил?

Гости, когда им не нравился результат, часто подозревали, что их близкие подкупили гадалку.

— Когда есть вопрос, есть и сомнения, — в своем духе ответила баба Дарья. — Гадание гаданием, оно только путь показывает. А желание ваше, которое в вопросе, исполнить можно. Вы ведь хотите увидеть истину — и она откроется.

— И это как же? — с презрительным недоверием спросила Инна. — И сколько еще за это нужно заплатить?

— Платить больше не нужно. Погодите минуту.

Баба Дарья прошаркала в заднюю часть дома.

Наморщив идеально ровный не от природы лоб, Инна с большим сомнением смотрела на Варю. Точнее, сквозь нее — она точно думала о своем. Наконец она видимо, решила, что ждать стоя неразумно и села.

— Вот, держите, — вернувшись, баба Дарья протянула гостье ручное зеркало. Серебряное, покрытое черной краской.

Варя поморщилась.

— И что это? — Инна принялась крутить зеркало в кончиках пальцев, словно боясь запачкаться.

— Покажите его сегодня своему избраннику, и все увидите.

Еще немного повертев зеркало, Инна вынесла приговор:

— Бред.

— Не получите, что хотели, — деньги верну, — миролюбиво уверила баба Дарья.

Инна сунула зеркало в один карман, а и из другого достала телефон.

— Рома, ты мог бы за мной приехать? Я в Ивановке, — быстро заговорила она, как только на звонок ответили. Тон стал совсем другой, куда более ласковый. — Что? Посмотри на карте. Дыра еще та. Да так. Павел меня отвез и сбежал, как обычно… Да. Да, очень жду.

Подразумевалось, что ждать она будет тут. Баба Дарья не возражала: отошла к столу для готовки и принялась месить тесто.

— На ужин будет пирог с брусникой, — сказала она подошедшей Варе.

Инна обратила внимание на миску у печи:

— Кошкам вредно молоко. И вообще все домашнее вредно.

— А это и не для кошки, — отозвалась баба Дарья.

Гостья не стала ничего уточнять и ушла в телефон. Как погрузилась, так и не отвлекалась от него все пару часов, пока он не позвонил. Тогда она просто сорвалась с места и удалилась так же резко, как пришла.

Варя собралась проводить ее, но баба Дарья преградила дорогу:

— Сама справится.

В окно Варя видела, как гостью забирает черный внедорожник.

— Помоги перебрать бруснику, — сухо сказала баба Дарья. — И приведи себя в порядок.

На первое Варя согласилась, на второе — нет. Все время, пока она складывала в банки ягоды — позднеосенние, последние заготовки перед зимой, — ее душило раздражение. Не из-за брусники, из-за бесконечных ограничений.

— Ты же сама понимаешь, что так лучше, — словно прочитав ее мысли, примирительно сказала баба Дарья.

Но еще не успели покончить с ягодой, как прибежал соседский мальчишка, Димка, сын продавщицы Верки. Баба Дарья говорила, что, если бы не она, он бы никогда не появился на свет.

— Там в речке машина тонет! — восхищенно оповестил он. — Как под горку покатилась, как рухнет!

— Я же говорила — справится, — заметила баба Дарья.

На сей раз она не стала удерживать Варю. И та со всех ног бросилась к деревне, а потом через всю нее к берегу. Пробегая мимо дома Макарыча, увидела приезжего. Похоже, он только сейчас собрался на берег — даром что живет у реки — и как раз боролся с дверью, пытаясь всунуть ее в проем, чтобы закрыть.

Варя часто жалела, что у нее больше нет телефона. Подумала о нем и сейчас, оказавшись на берегу. Метрах в десяти от него, на фоне руин дореволюционной водяной мельницы Ковязина и исчерченного белыми полосами яркого неба, тонул черный внедорожник. На его крыше сжалась в комок Инна. И все это так и просило о том, чтобы его запечатлели на камеру.

Берег усыпали деревенские.

— Она, что ли, джип утопила? — бородатый механик Иван, любитель рыбалки, бросил удочку и наблюдал за происходящим.

— Нет, вроде сбежал водитель, — отозвался староста Фомин, обладатель солидных плеши и пуза.

— Да как так вышло-то? И льда ж еще нет особо, — оглядывалась Лариса, бровастая хозяйка кафе. Наверняка бросила его и одной из первых сюда поспешила, чтобы потом было что рассказать посетителям.

— Ох, бедолага, — качала головой горбатая бабка Танька.

Приезжий только что подошел и растерянно озирался.

— И ты тут, змееныш, — Варю заметил круглый невысокий мужик с водянистыми бегающими глазами.

Она отступила на шаг и прошипела:

— Пошел ты.

— Помогите же мне! — хрипло закричала Инна.

— Держись! Спасатели уже едут! — крикнул в ответ Фомин.

— А шустро под воду пошел-то, — заметил Иван.

— Течение, — поддакнула Лариса.

— Слышь, Андрей, — механик обратился к Фомину. — Как бы поздно не стало, когда приедут.

— Я не умею плавать! — кричала Инна.

— Да и сам думаю, — выпятил губу Фомин. — Но вода — лед, кто полезет?

— Давай веревку бросать. Попробуем вытянуть. А то и точно утонет.

— Да как же, — не сдержался мужик с бегающими глазами.

Рыбаки связали несколько веревок в трос.

— Обвяжись за пояс и крепко держись. Мы тебя вытащим! — обещал Инне Иван. — Шубу только сними, на дно утянет.

Стали бросать веревку. Ее сносило ветром и течением. В итоге Инне удалось поймать конец. Вцепившись в веревку, она без колебаний сбросила шубу, с которой ни на миг не захотела расстаться у бабы Дарьи, и в точности выполнила все советы Ивана. И все же, пока ее тянули, пару раз ушла с головой под воду. Но держалась крепко, и вот ее вытащили на берег. Бабка Танька уже подсуетилась — притащила одеяло и какое-то горячее варево, кто-то принес сапоги размера так сорок пятого и зеленый необъятный пуховик.

Инна осталась в сознании, но явно была не в себе.

— Я дура, дура, — хрипела она, пока деревенские хлопотали вокруг.

За спиной зарычало и задребезжало. Обернувшись, Варя увидела «Газель» спасателей. Заметил их и Фомин.

— Ну точно, как за смертью посылать, — пробурчал он.

Но на самом деле они бы успели: крыша внедорожника все еще торчала над водой.

— И кто тут тонет у вас? — двое приехавших вышли.

— Уже никто. Мы сами ее достали, — Фомин кивнул на мокрую Инну на берегу.

Спасатели подошли к ней. Один наклонился и отчетливо, чуть ли не по слогам, как будто она потеряла способность понимать, сказал:

— Девушка, мы вас в больницу отвезем.

Опухшие от воды и слез, грязные от размазанной косметики глаза Инны вдруг сузились от злости до щелок.

— Этот ублюдок! Да он бросил меня и сбежал. Его судить надо! — закричала она. — А я пристегнутая была! Я ж… Я же… Я ж чуть не…

Ее начало трясти от сухих рыданий.

— Ты поплачь, дочка, — потрепала бабка Танька огромное плечо пуховика.

— Бабка, это все бабка. Она сказала, что все будет, если я ему покажу то зеркало, — захлебывалась Инна. — Вот я показала… Он сбежал, он просто сбежал, он меня бросил. А я Паше еще успела позвонить. Прежде чем телефон в воду… И… Он сказал, что уехал уже, и я…

— Так она, что, не пойму? Отвлекла водителя — вот он с дороги под горку и улетел? Ну так дура и есть, — пожала плечами Лариса.

— Просто бредит, — сказал Фомин.

— С чего бы? Как есть говорит. Так и знала, что Дарьи проклятой дела и ее отродья, — сплюнула бабка Танька, а после повернулась к приезжему. — Вот видишь, Илюша, до чего доводят людей.

Илюша.

Спасатели все же уговорили Инну подняться. Поддерживая, усадили в машину. Когда «Газель» с ревом победила подъем от берега, жители стали расходиться, хотя кто-то и остался посмотреть, как утонет джип.

Варя пошла следом за спасателями. На покрытом тонким льдом повороте, где на дорогу упало старое дерево, «Газель» повело, и она не смогла разминуться с препятствием. От удара вырвало колесо, но экипажу повезло: машина не вылетела с дороги, ее просто протащило вперед.

Сначала была тишина, даже когда спасатели уже вышли. А потом они стали спорить. Так громко, что Варя слышала издалека целые фразы. Один предлагал дожидаться подмогу, а второй считал, что ждать придется как минимум до ночи.

— Ей нужно в больницу. Пока ждем, окончательно околеет, — Варя подобралась ближе, и теперь уже разбирала каждое слово. — Может, сможем сами колесо приставить. В общем, как хочешь, а я пойду поищу.

— Да стой! Тогда вместе пойдем.

— А ее одну оставим? Ты с ней побудь, а я пойду.

— Не помнишь, что с Димычем тем летом было?

— Ты про тот бред, что ли? Когда он месяц где-то бухал и придумал историю с девочкой? Иди-ка лучше в машину. Все, я пошел.

Колесо спасатель заметил под деревьями за поворотом. Спрыгнул с дороги и пошел за ним в лес.