Фёдор

Юлия Савагарина

Каждое лето Алёна приезжает в село помогать одной старушке по хозяйству.Но в этот раз к Валентине Ивановне, спустя долгие годы разлуки, приезжает ее единственный сын Фёдор.И если бы он так и остался долговязым подростком, каким его видела Алёна в последний раз, все было гораздо проще.А теперь Алёне приходится уживаться с красивым, умным и обаятельным мужчиной.И как тут устоять?

3

«Молния?» — первое, что пришло Алёне в голову, когда сквозь закрытые веки она почувствовала вспышку света. Затем щёлканье… и запах, как у печатной краски…

Глаза Алёна открыла, когда услышала за окном горластого петуха, извещающего все население о наступлении долгожданного утра. Девушка не сразу разглядела перед собой склонившегося Фёдора с фотоаппаратом в руках. Он помахал ей маленькой фотографией и улыбнулся, обнажая свои ровные белоснежные зубы.

— О Боже! — Вскричала Алёна, натягивая на себя одеяло и как можно сильнее упираясь в подушки. — Что ты здесь делаешь!

— Пришел будить тебя, — и он сделал еще одну фотографию, которая тут же вылезла из серого полароида. — Петух кричит, разве не слышишь? Тебя зовёт.

— Но он запел только сейчас, а ты здесь был еще до этого!

— Откуда тебе знать? — Он передернул плечами. — Ведь ты спала.

Алёна, порывисто дыша, окинула его взглядом. Он был одет в помятую бежевую футболку и шорты. Душой он, кажется, так и остался в том возрасте, когда они впервые встретились. И все же перед ней стоял молодой мужчина, уже давным-давно не юнец, что сидел тогда на могучей ветке дуба. И это не могло ее не смущать.

— Ты напугал меня, — тихо сказала она, сев в кровати и придерживая одеяло (на ней была лишь цветастая сорочка с тонкими лямками и, как ей самой казалось, слишком откровенным вырезом).

— Ну извини, — пролепетал он. — Одевайся, матушка уже вовсю трубит на кухне. Какая ж ты соня.

И, перед тем как выйти, он положил фотографии на тумбочку, стоящую возле двери.

Алёна закрыла лицо руками и вдруг рассмеялась.

Какая нелепица!

Спрыгнув с кровати, она первым делом подошла к тумбочке, чтобы взглянуть на фотографии. На одной она лежала, закинув руки над головой, на правом боку. Волосы ее были разбросаны на подушках и лице, а рот был слегка приоткрыт. Алёна прикусила губу, вслух выругавшись. Подлость — с его стороны, стыд — с ее.

— Как же хорошо, — прошептала Алёна, — что я не разговариваю во сне.

Тогда бы она лучше отрезала себе руку, чем еще хоть раз посмотрела ему в глаза.

***

Одевшись в черные домашние шорты, которые Алёна носила только летом, приезжая к Валентине Ивановне, и широкую белую футболку, Алёна заплела тугую косу перед зеркалом, неосознанно кривляясь и позируя. Когда ее воображение уносилось намного дальше реальности и касалось чего-то запредельного, чудесного, она впадала в оцепенение и могла находиться в таком состоянии сравнительно долго.

Сегодня было иначе.

Теперь она рассматривала свое отражение более придирчиво, иногда критически качая головой и цокая. Дух Федора, его голос, смех, все его существо еще, казалось, витало в воздухе, вокруг нее и выводило ее из себя. Ей нужно было выходить из комнаты, но она не могла: коленки дрожали, как осиновые листы, и как ими передвигать?!

Когда же она осмелилась и вышла, в нос ей ударил запах свежей выпечки и душистых трав. Постепенно доносились и голоса из кухни…

–… А где ж ты его нашел, сынок?

— На чердаке, матушка, где ж еще. Стой, вот здесь пригорит сейчас…

— Какой внимательный, — и грудной смех.

Алёна заглянула на кухню, и первым ее заметил Федор: на шее его висел все тот же полароид. Жуя мяту и сверля глазами Алёну, он говорил:

— А вот и ваша Соня проснулась, матушка. И кого же вы себе в помощницы нарекли? Она же все дела проспит.

Валентина Ивановна шлепнула его кухонным полотенцем и оставила на плече отпечаток мухи.

— Не слушай его, детка! — Добродушно обратилась она к Алёне и кивком пригласила ее сесть. — Сейчас позавтракаем быстренько, и в путь. Я блины испекла. Федя, достань варенье из погреба, я забыла.

Погреб, в котором женщина хранила все консервы, находился тут же, на кухне, стоило только открыть в полу дверь и спуститься в эту холодную пещерку. Когда Фёдор исчез в бездне, Валентина Ивановна принялась раскладывать по тарелках пышные, усыпанные дырочками, блины по тарелкам и посыпать их сахаром.

— Не выспалась, Алён? — Озабоченно спросила она, усаживаясь рядом.

— Выспалась, конечно, — она попыталась улыбнуться, хотя и не знала, какими черными были круги под ее глазами.

— А погуляла как?

— Прекрасно.

— Фёдор вчера тоже в клуб ходил. Вы виделись?

Алёна кивнула, с трудом жуя блины и запивая их сладким травяным чаем.

Через минуту показался Фёдор с пыльной банкой бурого цвета.

— Не знаю, вроде, яблочное. Пойдет?

Валентина Ивановна прищурилась и подалась вперед, разглядывая банку, а затем махнула рукой.

— Грушевое. Ставь, конечно. Все пойдет.

Они открыли банку, выпуская приторный терпкий запах на волю, раздражая обоняние и аппетит.

— Будешь? — Спросила Валентина сына.

Тот тряхнул головой.

— Рано еще есть: солнце само только встало. Надолго вы на базар?

— Как все продадим. Скорее, до обеда.

— Обед-то он разный бывает, — Фёдор достал ложку и, макнув ее в банку, облизнул вязкую жидкость, — сладкое, жуть! — Состроив гримасу, он положил ложку в раковину.

Алёна же, все время молчаливая, теперь вообще не касалась еды — присутствие Фёдора напрягало все ее нервы. Она даже чай пить старалась беззвучно!

— Авось к трем вернемся. — Валентина Ивановна вытерла губы тыльной стороной ладони. — Алён, не забудь платок взять: там пекло ужасное будет уже часов в десять, как бы тебя солнечный удар не тяпнул.

— Ничего, — отозвался Фёдор вкрадчиво, — вы ее донесете, уж полегче вашей Бурёнки будет.

— Во-первых, Марфуши, а во-вторых, Фёдор! — Она игриво стукнула кулаком по столу.

— Идёмте? — Кротко спросила Алёна, отодвигая тарелку.

— Идем, идем.

Они вышли на крыльцо, где уже стояло четыре крупных ведра и одно поменьше, со смородиной. Все ведра были укрыты платками.

— Я возьму ведра с помидорами и кабачками, а ты бери остальные, с перцами и огурцами. А к маленькому сейчас привяжем веревку и на грудь повесим, так удобно.

После всех манипуляций они были готовы идти в путь. На часах было шесть утра, солнце еще не высоко поднялось над домами и грело приятно, не сильно и пока еще не слепило.

Фёдор вышел их провожать. Алёна старалась не смотреть на него каждые пять секунд, но было сложно: он был тем исключением в мире людей, которому удавалось выглядеть по утрам особенно красивым и свежим.

— Федь, ну а ты тут уж как-нибудь, ладно?

— Уж как-нибудь, ладно, — парировал он, кивая.

— Тьфу ты, — Валентина махнула рукой, взяла ведра и, кивнув Алёне, чтобы та сделала то же самое, спустилась с крыльца.

— Не поломайся, — Фёдор подмигнул Алёне и зашел в дом. Чувствуя необъяснимую обиду, Алёна отправилась вслед за Валентиной, пытаясь понять, почему ее эти слова так задели.

На окраине села когда-то давно (может, с самого первого дня его основания) образовался «базар» около трассы. Именно здесь старушки (и кто помоложе) торговали всем своим добром: как правило, урожаем. Утро было не самым благоприятным временем, в отличие от обеда: намного больше людей едут из города, и, следовательно, у «продавцов» было больше потенциальных покупателей.

Украшали товар как могли: если овощи, то самые красивые клали сверху, намывали их до блеска, отчищали от всяких недостатков, даже насекомым не позволяли на них садиться; с фруктами и ягодами было то же самое. Крупную роль, как везде и всегда, играла реклама: ставили таблички, писали яркими красками очень крупным шрифтом. «Клубника-ГИГАНТ», «Яблоки-румяные-сладкие-медовые», «Кабачки ИМПОРТНЫЕ», «ВЫРАЩЕНО С ЛЮБОВЬЮ» и проч.

Ну а «открывался» базар по разным причинам: первая это, конечно, подготовка. Ну а вторая, и самая главная, — занять наиболее удачные места.

Валентина Ивановна считалась одним из первооткрывателей базара, и по праву занимала самое лучшее, если так можно сказать, престижное место: под огромным вековым вязом, прикрывающим торговцев от солнца. Оно стояло поодаль от дороги, но это не значило, что и товар должен находиться там, за обочиной. Отнюдь — у товара было свое место, и оно было самым выгодным, наиболее привлекающим внимание проезжающих мимо покупателей.

Торговцев было не так много, но это не ослабляло конкуренцию. Считалось, что у Валентины Ивановны самый лучший урожай, и, соответственно, она имела больше шансов распродать если не весь товар, то хотя бы половину. А ей удавалось покидать базар с пустыми ведрами. Иногда и без ведер — на продажу можно пойти и на такие жертвы. А ведер у Валентины Ивановны много, и будет еще больше.

Сама она, будучи тщеславной, но справедливой и честной, женщиной, разделяла мнение большинства о своем статусе. Однако всегда учитывала возможные неудачи, промахи, поражения. С этим она справлялась спокойно, и пена ярости и зависти никогда не выступала на уголках ее губ. Если покупатель (редкое явление для Валентины Ивановны, следует заметить) по какой-то причине переходил от нее к другому продавцу, ее это не сильно задевало. Вместо того, чтобы переживать и проклинать конкурента, она размышляла над тем, как повысить спрос на свои продукты. И ей, такому рациональному стратегу, всегда удавалось подняться с колен.

Нельзя сказать, что Валентину Ивановну ненавидели, как непобедимого конкурента. Но уважали, как достойного соперника. Возможно, остальных это в какой-то степени мотивировало ухаживать за своим огородом еще усерднее?

Алёна выступала в роли помощницы Валентины сегодня не в первый раз. Это был третий год, когда она сидела под вязом. И для нее это никогда не было в тягость. Даже под палящим солнцем, дыша раскаленным воздухом, спирающим грудь, она стойко выдерживала почти весь день и никогда не жаловалась.

И на выручку Валентины Ивановны, как на долю (и компенсацию), никогда не претендовала.

Итак, они пришли.

Как обычно, первыми.

— Давай, Алёнка, расставляй, — скомандовала Валентина, опустив ведра на каменистую землю. Выполнив приказ, Алёна сняла с пояса платок и затянула на голове: солнце накалялось.

Спустя несколько минут на горизонте показались две фигуры: одна тучная, другая поменьше. Зоркая Валентина Ивановна, подставив руку ко лбу так, чтобы солнечные лучи не слепили, прищурилась.

— Идет, идет, идет, — и зацокала языком, шепотом выговаривая какую-то брань.

Алёна же, разглядев фигуры, подалась вперед.

— Таня! — Вырвалось у нее, когда те перешли дорогу и приблизились к ним.

Девчонка, одетая в короткий розовый топ и цветастую юбчонку, подбежала к ней.

— Соскучилась?

— Я волновалась! Вчера была драка в клубе?

— Ой, да так, обычная потасовка. Вадим все разрешил, — Таня подмигнула ей.

Алёна закатил глаза.

— Странно, что не он завязал все это!

— Да ну тебя. Ты с ним несправедлива. Не могу понять, почему ты так к нему относишься. Вадим — Бог!

Алёна сочувствующе улыбнулась. Именно так. Ведь она понимала, чем вызвано это слепое поклонение подруги названному божеству.

«Ах, если влюбленные все такие безрассудные, пожалуйста, хоть бы этого со мной не случилось», — подумала Алёна, вглядываясь в сторону, откуда показалась первая машина.

На фоне разговора подруг столкнулись два конкурента — Валентина Ивановна и Галина Александровна, бабушка Тани. По годам они были почти равны, но обе уже давно потеряли счет времени, и считали себя ровесницами, но не во всех отношениях. Каждая считала себя лучше другой, и каждая была готова доказать это любыми способами. Похоже, для Валентины Ивановны Галина Александрова представляла единственное исключение — победу этого конкурента она не могла принять. И с каких пор началось это соперничество, они сами не знали. Но обеим казалось, что так было всегда, с того самого момента, когда они увидели друг друга.

Алёна всегда замечала это напряжение между ними, видела, как плавился воздух вокруг них, когда им приходилось сталкиваться друг с другом. Она пыталась это объяснить самой себе, но спросить об этом у Валентины Ивановны прямо у нее не хватало наглости.

Впрочем, чувства, которые связывали этих двух женщин, были известные если не каждому жителю села Ш., то большинству уж точно.

— Что на сегодня, Иванна? — Сиплым голосом спросила Галина Александровна, уже издалека заметившая, с чем пришла ее соперница.

— На сегодня все самое лучшее, голубушка, впрочем, как обычно, — улыбнулась Валентина Ивановна, уперев руки в бока. Смотрела она на Галину Александровну, вызывающе вздернув точеный подбородок, ибо та была выше нее на голову точно.

— Не сомневаюсь, кумушка! — И та расхохоталась, сверкнув золотым зубом.

Алёна и Таня не обращали на них внимания. Они болтали о чем-то своем, не забывая и о «работе». Когда те только завели очередной разговор, Галину Александровна потянула внучку за руку и увела в сторону, там, где они и остановились.

— Ты что с ней заболталась? Ну-ка, клиентов завлекай! Для чего вырядилась, как бабочка, а?!

— Бабуль! — Таня топнула ногой, обиженно надула губы и сложила руки на груди, однако не стала более возражать: непокорность обходилась ей слишком дорого, и свой первый урок она учла надолго.

Алёна с недоумением смотрела на них, пока к ней не подошла Валентина Ивановна.

— Не отвлекайся, дочка, — шепнула она ей, потрепала по плечу и ушла в тень.

Шло время.

Жарче становилось с каждым часом.

Базар пополнялся, но не сильно.

С прибылью сегодня, пока что, не у всех было гладко. Даже у Валентины Ивановны торговля шла не лучше всех. И ее это раздражало.

В перерывах Алёна и Таня встречались, поедая фрукты и отмахивая друг от друга докучливых пчел и ос.

— Каждый раз задаюсь вопросом, — жуя персик, говорила Таня, — какого черта мы-то сюда ходим, а? Могли бы сейчас и на пруд сходить! Или там, ну, дома посидеть. Боже, да много чего могли бы! А в итоге что? Плавимся, как угольки, под солнцем. Жаровня! Дышать не могу, все течет по телу, ненавижу все это.

— Угомонись, — тихо сказала Алёна, улыбаясь. — Мне тоже дышать трудно, но молчу же.

— Слушай, надо устроить забастовку!

Алёна рассмеялась.

— Революцию, еще скажи! Сиди спокойно и ешь персики. Сейчас, может, еще посидим и пойдем.

— Да тут скучно неимоверно! Ничего не происходит. Ходим, зазываем кого-то, как…

Алёна осадила ее взглядом.

— Ну, хватит тебе уже. А чего ты тут хочешь? Чтобы неожиданно над нами пролетели драконы? Или что?

— Блин, да… — Таня скорчила гримасу. — Да тут столько городских, наверное, проехало, и ни один не вышел познакомиться!

Алёна, помолчав, расхохоталась, бросая косточку от персика в сторону.

— Ах, Танька, ну ты и…

— Ну а что? — Она смущенно улыбнулась. — Тебе самой не хочется, а, пофлиртовать с кем-нибудь? Ой, так ты ж сама городская!

— Да на кой мне это все? — Алёна толкнула ее в плечо, продолжая смеяться. — Лучше бы подумала, какие экзамены сдавать будешь.

— Зануда какая, — прошептала Таня, но нарочито громко, чтобы подруга услышала.

— Жди, — Алёна махнула рукой, — сейчас появится твой принц на коне!

— На «БМВ», — Таня игриво подмигнула ей.

— Ага, — кивнула Алёна, — на таком, на красивом, на ВАЗе.

Таня толкнула ее обеими руками, а та, повалившись на землю, захохотала еще громче. Платок она сняла, а волосы распустила, так что теперь опавшие сухие листики запутались в них, пока она лежала на траве.

— Все хохочут и хохочут, — всплескивала руками Галина Александровна.

— Так а что делать-то, бабуль? — Крикнула ей Таня; та сидела впереди них.

— Дело! — Не найдя иных слов, ответила та. Валентина Ивановна усмехнулась.

— Дело им подавай, — пробубнила Таня недовольно, вставая с колен и отряхивая их. — Ну-к, Алёнка, давай вставай!

— Что? — Та приподнялась на локтях.

— Дело делать будем!

И она, подняв ее за руки, потащила ее к обочине, где стоял товар. Когда Таня начала танцевать, Алёну вновь атаковал смех.

Конец ознакомительного фрагмента.