Укрощение красного коня

Юлия Яковлева (2024)

Вторая книга детективной серии Юлии Яковлевой о сыщике Зайцеве, действие которой разворачивается в тридцатые годы прошлого века в Ленинграде. В центре сюжета здесь смерть на скачках: погибают наездник Жемчужный и чудо советской генетики знаменитый конь Пряник. Чтобы раскрыть преступление, Зайцеву придется оказаться в самых разных местах: на ипподроме и в ветеринарной лечебнице, в кабаке и на вокзале. Закинет его судьба и на охваченный голодомором юг страны. Исторический роман Юлии Яковлевой — о жерновах времени, в которых трудно, но необходимо сохранить себя. С убийством все просто. Мы что то пострашнее тогда сделали, все мы. Друг с другом — русские, немцы, англичане, французы. Не убийства. Истребление, вот что мы устроили. Мы научились, что жизнь — копейка. Меньше, чем копейка. Страшное дело. — Голова свесилась над кружкой. — Ваши нынешние душегубы и бандиты подле этого сущие дети.

Глава 2

Бежать теперь нужно было в трех направлениях сразу. Разбитая коляска стояла на ипподроме. Мертвая лошадь лежала в холодильнике Ветинститута. Третья цель была ближе всего — по коридору в кабинете, где заседал Юрка Смекалов. Вернее, бригада, ведавшая игроками, притонами и прочей такой шушерой.

Зайцев на миг задумался, с которого начать.

И выбрал четвертое.

— Вам назначено? — пискнула из-под фикуса секретарша, но из-за узкой юбки не успела быстро вскочить и остановить визитера.

— А как же, — законопослушно ответил на ходу Зайцев. Стукнул для вида и тотчас распахнул дверь к Коптельцеву.

Тот был один. Поднял голову от стола. И Зайцев сразу заметил мгновенное изменение, что-то вроде легкого паралича, тотчас сковавшего лицо в приветливой гримасе. Коптельцев был явно не рад его видеть.

Зайцев без приглашения уселся напротив. Просиял в сторону шефа. Со стороны могло казаться, что беседуют добрые товарищи.

Коптельцев выслушал, бросил на стол карандаш.

— Ты что, Вася, спятил? У нас и так нехватка кадров повсеместно.

Их взаимный тон мог обмануть постороннего, но друг друга они обмануть не могли. Глазки Коптельцева, подпертые жирными щеками, щурились недобро и испуганно. «Как на бешеную собаку смотрит, — холодно думал Зайцев, наблюдая. — Пришиб бы от страха. Да кого-то он боится еще больше». Рот его при этом выговаривал какую-то служебную белиберду:

— Ввиду того что… разнарядка… в соответствии с использованием человеко-часов…

Слова казенные, положенные, протокольные. Теперь Коптельцев уже не был для Зайцева загадкой, как тогда, в 1929-м, когда его «вдруг» назначили начальником Ленинградского уголовного розыска. Вернее, перевели. Из ленинградского же ГПУ. Угрозыск тогда трясло. Прежний начальник, Леонид Петржак, покончил с собой. Но трясло не от этого. Покончил Леонид Станиславович, потому что проворовался. Нечего в угрозыске воровать, кроме промокашек? Ошибка. А склад улик? А склад изъятых материальных ценностей? К рукам Петржака прилипло, должно быть, немало ценностей, раз он сам понял: не выкрутится. Зайцев догадывался: воровал-то, поди, не один, делился. И делился с важными людьми. Раз сам понял, что живым ему из этого всего не выбраться. Шуму тогда в городе из-за этого было много. Поначалу Коптельцев на всех произвел сносное впечатление. На его послужной список посмотреть как-то забыли. А зря. До того как прийти в угрозыск, Коптельцев десять лет отслужил в ГПУ. То, что при царизме называли «тайной полицией», вскоре подмяло под себя честный уголовный сыск. Отныне не было в Ленинграде уголовки — все теперь могло стать «политикой». Украл — контрреволюция, убил — террор, обжулил — вредитель. Не было больше преступника, которого нельзя было бы сделать врагом народа.

Выделить Зайцеву помощь Коптельцев отказался наотрез.

— Нет так нет, — мирно согласился Зайцев, вставая. Задвинул стул.

Закрыв за собой дверь кабинета (секретарша опять трепыхнулась ему навстречу — и опять упала обратно на стул в своей узкой юбке), Зайцев тут же направил стопы в комсомольское бюро.

Товарищ Розанова — активистка местной комсомольской ячейки — оторвалась от газеты.

— Вам чего?

Зайцев завел тот же мотив. Только слова были другие: «комсомолец», «способный сыщик-оперативник», «показал себя», «прозябает на канцелярской работе», «куда смотрит актив».

Актив переспросила:

— Комсомолец? Как его фамилия? Нефедов?

Она сделала несколько закорючек в тетради. Пообещала:

— Разъясним.

* * *

Зайцев понадеялся, что других дел у Розановой сегодня нет и она ринется спасать комсомольца из лап рутины. Розанова была идейная. Коптельцев таких боялся. Он любил секретарш в узких юбках, с завивкой и парфюмом. Розанова платила ему ответной ненавистью. Зайцев был уверен в скорой победе. Но до тех пор решил навести справки о ленинградском тотализаторе.

Юрку Смекалова он, к счастью, застал на месте. Тот одним пальцем бил по машинке — писал отчет.

— А, Вася, здорово. — Он протянул поверх каретки руку. На указательном пальце краснела зарождающаяся мозоль. Казино с проспектов исчезли, а игроки, каталы, жулики — нет. Просто играли теперь все больше по квартирам, в подпольных притонах. Стучать по машинке Юрке приходилось не меньше, чем при НЭПе.

Он рад был прерваться.

— А то! Пряник! — поднял пшеничные брови в ответ. — Как же не слышали.

И покачал головой.

— Вот жаль, так жаль. Такая смерть дурная. Глупая. Какая лошадка!.. Птица! Чего?

Зайцев почувствовал, что его опять задело. Вот и Юрку, похоже, мало занимало, что при этом погиб человек. Вот и он тоже: какая лошадь!

— Да ничего. Я не знаток.

— Ой, зря! Такая лошадь!.. Выдающаяся. Ни одного проигрыша. Да чего уж теперь.

Юрка подавил зевок.

— Ты сегодня спал? — сочувственно спросил Зайцев.

Юрка мотнул головой, опять зевнул, не размыкая челюстей.

— Ладно, ты ж не о лошадках трепаться пришел. Чего надо?

— О лошадках, представь.

— Ну?

— Ты мне скажи как конский специалист.

— Да какой я специалист! Просто Пряника не знать — это как не знать… Как Уланову не знать! Эрмитаж не знать!

— Ладно, ладно, устыдил. Вот этот Пряник ваш выдающийся. Ни одного проигрыша. А если бы он раз — и проиграл?

— Я бы удивился.

— А кто-то при этом на него поставил. Причем неслабо так.

— На него все ставили, дураков нет. Только выигрыш все равно мизерный. Раз все ставят.

— Ага, — кивнул Зайцев. — Вот так это, значит, устроено?

Юрка оживился.

— Если явный фаворит, то это как пойти и в магазине купить: вот деньги — вот товар. Приятно, но радости мало, — принялся рассуждать он. — Или как с женой это самое. Все знаешь наперед.

— Ты это, в половую тему не углубляйся.

— Я объясняю по-человечески. На доступном материале. В лошадях-то ты не шаришь.

— Я и в браке не шарю.

— Ладно. В общем если бы вдруг вышло так, что ты угадал победителя, которого никто не ждал, то и выигрыш твой был бы — ого!

— А сколько?

— А это ты на ипподроме спроси. У них учет полный. Котел после заезда опрокидывают и все по книгам бухгалтерским разносят: кому, сколько, за кого.

«Угу», — буркнул Зайцев. Судя по голосу директора ипподрома, кое-что в такие книги не записывалось.

— Хорошо, Юрка. Это все складно. А если, допустим, один — да поставил не на него. Не на Пряника вашего расписного. И вовсе при этом не дурак. А умный человечек. Ушлый, я бы даже сказал. Допустим, знал он, что именно в этот день Пряник не выиграет.

— Пряник не выиграет?

— Придет вторым. Споткнется. Задержится. На сантиметрик вот такой. — Зайцев показал пальцами. — На секунду да отстанет.

Вид у Юрки был сомневающийся.

— И знал наш человечек это наперед, из надежного источника. И даже сам с этим источником договорился выигрыш поделить.

— А, вот оно что. Думаешь, сговорился Жемчужный на заезд.

Юрка с удовольствием вытянул спину, хрустнув суставами, заложил руки за голову, показал острые локти — один продранный. И посмотрел на Зайцева весело-маслянистым взглядом жулика.

— Не-е-е. Быть такого не могло.

— Да ладно. Серафимы у вас там, что ли, на ипподроме?

— Да нее, не серафимы. Просто незачем им. Им и под Усами тепло.

У каждой бригады свои словечки, свой жаргон. «Под какими еще усами?», — Зайцев сделал вид, что понял.

Конец ознакомительного фрагмента.