Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том III. Книга I

Юрий Александрович Лебедев, 2020

Жорж Абрамович Коваль – уникальный человек. Его жизненный путь прошел через эпицентр ключевого события XX века – создание ядерного оружия как в США, так и в СССР. За неоценимый вклад в своевременное создание советской атомной бомбы он посмертно удостоен звания Героя России. Материалами для написания книги послужили биографические статьи и книги о нем, документы российских и американских архивов, документы из его семейного архива, беседы и интервью со знавшими его людьми, а также личные впечатления автора, общавшегося с ним в течение последних 40 лет его жизни. Второе исправленное и дополненное издание.

Глава 16. В живом общении с людьми…

С кем, о чём и как велись беседы

В первой статье о «Дельмаре»^[68] прототипом разведчика был назван «Дмитий М.», в котором все «знающие люди» мгновенно узнали Жоржа Абрамовича Коваля (а он и не отрицал своей близости с этим персонажем В. Лоты ☺), финальная часть его биографии на момент публикации статьи заканчивалась следующим образом:

«В его жизни настала полоса творческих успехов в науке и спокойная семейная жизнь. Его приняли на преподавательскую работу в институт, который стал для молодого ученого родным домом. В институте он работал около сорока лет, искренне любил свою кафедру, своих коллег, к которым до сих пор относится с большим уважением. Дмитрий любил свой предмет, своих студентов, с которыми умел находить общий язык и прививать интерес к знаниям и точным наукам. Многие из тех, кто слушал его лекции, стали кандидатами технических наук, руководителями крупных химических промышленных предприятий нашей страны.

Дмитрий М. и сам увлеченно занимался наукой, подготовил и опубликовал около 100 серьезных научных работ, которые получили признание в научных кругах. Он принимал активное участие в работе научных конференций, выступал с докладами и сообщениями и после многих лет работы в институте оставил целое научное наследие, которым и сегодня пользуются студенты».^[69]

Мне удалось побеседовать с родными Жоржа Абрамовича, со многими из тех, кто работал с ним на «его кафедре» общей химической технологии (ОХТ) или «кто слушал его лекции» в МХТИ им. Д. И. Менделеева.^[70]

Их воспоминания воссоздают и общую картину жизни Жоржа Абрамовича в его втором «родном доме», и содержат яркие детали характера как самого Жоржа Абрамовича, так и тех, кто, вследствие общения с ним «стали кандидатами технических наук», педагогами, инженерами и просто благодарными его памяти гражданами нашей (и не только нашей!) страны.

К сожалению, мне не удалось побеседовать со всеми менделеевцами и теми лицами, кто знал его по работе или по жизни, к ещё большему сожалению я начал эту работу с большим опозданием и делал её с большими перерывами и многих из тех, кто мог рассказать о Жорже Абрамовиче на основании длительного знакомства с ним или сообщить важную информацию по теме советского атомного проекта, уже нет в живых.

Да и обратиться за какими-то разъяснениями и уточнениями теперь можно не ко всем моим собеседникам и корреспондентам — за время работы над книгой скончались В. И. Бойко (Лота), А. А. Бриш, И. А. Гильденблат, М. П. Грабовский, Л. В. Гришин, В. Я. Жилина, А. Ю. Закгейм, В. С. Золотухин, Г. И. Коваль, Г. Ш. Коваль, И. Л. Лейтес, В. Н. Лисицын, А. И. Родионов, Ю. Н. Смирнов, А. И. Солженицын, Б. И. Огородников, В. Н. Химшиашвили, М. М. Ширинский, Г. А. Ягодин…

Основная масса живых бесед относится к трём периодам — 2006 г. сразу после смерти Жоржа Абрамовича, 2013–2014 гг. в связи с празднованием его столетия и моей работой над книгой «Два выбора», и 2019 год, после выхода первого издания книги «Ветвления судьбы Жоржа Коваля».

Я надеюсь, что проделанная работа уже позволяет увидеть абрис личности Жоржа Абрамовича «в человеческих измерениях». А то, что работа по сбору таких воспоминаний далека от завершения, обещает принести ещё новые результаты, которые откроют новые измерения его человеческих характеристик.

Приношу свои извинения моим собеседникам за то, что публикую не все и не полные тексты их интервью — какие-то моменты рассказов различных людей дублируют друг друга, какие-то относятся к обстоятельствам, уже освещённым ранее в тексте книги или впрямую не относятся к теме бесед.

В одном могу уверить читателя — никакой «цензуры» по признаку соответствия образа Жоржа «идеальному облику» я не проводил и никаких противоречий «с общеизвестными фактами» не отбрасывал.

Сам материал публикуемых бесед и интервью свидетельствует об эвереттичности действительности — «на самом деле» было «и так, и этак», по-разному в альтерверсах моих собеседников — у каждого из них своя истина «там-и-тогда-для него».

Порядок представления текстов хронологический — читатель знакомится с рассказами моих собеседников в той же последовательности, в которой знакомился с ними и я. Поэтому возникает картина «хаотичной мозаики» или «абстракционистского пуантилизма» — типично эвереттический клубок нитей биографии Жоржа.

И последнее. Поскольку беседы проходили в разное время и при разных обстоятельствах, они имеют и разное стилистическое оформление — и прямые интервью с живой речью собеседников, и мои дневниковые пересказы некоторых бесед.

Фотографии собеседников сделаны мною во время бесед.

Хроники для размышления

17.02.06

Сегодня позвонил Лейтес^[71] и сказал, что он не хочет «участвовать в этом деле» (моей работе по ЖАКу) «никаким образом». «Они умеют хранить свои тайны и Вы очень подумайте, прежде, чем продолжать…».^[72] А я его просил дать мне координаты кого-нибудь в «Арзамасе-16» и рекомендовать меня для того, чтобы они допустили меня к архивам. Лейтес был там по их приглашению — участвовал в какой-то конференции.

02.03.06

Сегодня был у Жукова.^[73] Отвез письмо на имя Жилина с просьбой поработать в архивах Менделеевки… «Посидели», «поговорили»… Володька^[74] вспомнил эпизод, слышанный наверняка от Гены,^[75] как в конце 60-х годов ЖАК с тетей Милой в магазине «Весна» нос к носу столкнулись с резидентом, с которым ЖАК работал в Америке. И тот резидент только что вернулся! Саша напомнил мне обстоятельства, почему ЖАК не защитил докторскую. Там была трагическая для кафедры ситуация — Д. А. Кузнецов, зав. кафедрой ОХТ, был профессором, но кандидатом наук! Авторитет у него был огромный, и «перешагнуть» его по степени было в высшей мере неприлично. Вот и остался и ЖАК, и Фурмер без степени…

05.03.06

Разговор с Геной. Гена не помнит разговора с Сущевым о встрече ЖАКа с резидентом в магазине «Весна» и категорически отрицает возможность того, чтобы он рассказал это Сущеву в то время. Да и самого эпизода такой встречи он не помнит. Гена подтвердил, что резидент ЖАКа ещё жив. Но когда ему позвонили сообщить о смерти Жоржа, женский голос сказал, что он болен и практически недееспособен.

05.03.06

Звонила Наталья Дмитриевна Солженицына. Она показывала мое письмо Александру Исаевичу. Она подтвердила все то, что я знал — А. И. услышал всю эту историю на шарашке от Копелева. Сам он пленки не слышал. На шарашке обсуждалась тема и личность «предателя», а разведчика — нет. «А что его обсуждать: все друг за другом шпионили, у него работа такая». Я рассказал ей о Ковале, она пожелала мне успеха и удачи.

09.03.06.

Сегодня богатый на события день. С утра пришло письмо Крамиша. Аккуратное, осторожное, но «перспективное»! Во второй половине дня — я в Менделеевке. Случайно, в коридоре, я встретил И. А. Гильденблата^[76] и он рассказал, что ЖАК вел у него в студенческой группе политинформацию! Правда, сказал и мелкую колкость о ЖАКе — что тот, якобы, взял идеи своей диссертации у американцев. И прокомментировал — «Он знал, где и что брать!».

А вот после того, как я получил письмо Крамиша и до того, как оказался в Менделеевке, произошла совершенно удивительная с «обычной точки зрения» и совершенно легко объясняемая эвереттически история. Я стоял в очереди в сберкассе на Варшавке. Очередь большая, невольно возникают разговоры с соседями. Мужичок, небольшого роста, с палочкой, лет 65–70 на чем свет стоит ругал нынешние власти и вообще «демократов», не забывая и Ленина и большевиков. Короче — все гады. Я спросил его, как он считает — нужна ли нам была атомная бомба? И вот ответ его. Безусловно нужна. Без нее и сейчас с нами бы никто не разговаривал. Но что если бы Сталина не отравили, то в 1955 году произошла бы третья мировая, атомная, поскольку Сталин хотел захватить Европу. Потому его и отравили. И что водородная бомба и была «козырной картой» Сталина. А Жуков «положил лучшие войска под атомную бомбу» на учениях. Что ни одна страна в мире таких варварских учений, как у нас под Семипалатинском и Тоцком, не проводила. И вообще войну наши выиграли «на костях солдат». Тут он вспомнил, что сам участвовал в испытаниях водородной бомбы на Новой Земле. И что первую «пятидесятку» взорвали в 1957 году. Я поправил его — в 1961! Нет, в 1957, я там был. И молодец Сахаров, что не дал взорвать «сотку». И от «пятидесятки»-то Землю волна три раза обогнула… А последний раз был на Новой Земле в 1967 году и к воронке подойти было нельзя — фон там чудовищный. Тут подошла моя очередь (а он стоял за мной через одного человека). Я получил деньги и вышел на крылечко покурить. Решил дождаться мужичка и порасспросить поподробнее. Покурил трубку, люди выходили, но моего собеседника не было. Тогда я вошел снова в сберкассу и… там его не было! «Исчез и испарился», и никто в очереди его не запомнил! Мужичок, вероятно, энергетик — он все в разговоре приводил пример, что в Мосэнерго сейчас остался только один специалист-энергетик, а остальное руководство в энергетике не разбирается и базового энергетического образования не имеет. Вот такая склейка…

16.03.06

Сегодня встречался с Ириной Климентьевной Шмульян.^[77] Говорили часа три… Нет, никаких особых сенсаций я не узнал — да и не надеялся узнать! Кроме, пожалуй, одной — в присутствии Ирины Климентьевны ЖАК на вопрос об эпизоде у Солженицына усмехнулся — «Не совсем так все было». Это — очень многозначительная фраза… Сфотографировал автограф ЖАКа на книжке, где он сам признает себя «Дельмаром». Это для дальнейших разговоров в ГРУ и ФСБ. Узнал имя нового «свидетеля» — Антонины Григорьевны Кузнецовой.^[78] Она помнит, как ЖАК вернулся. Конечно, о человеческих добродетелях ЖАКа — о его доброте, порядочности и житейской смелости. По поводу вступления в партию И. К. ничего не помнит. «Как-то пролетело незаметно, ничего значительного. Наверное, он это сделал сам, по убеждению…» О его подработках переводами с английского для специальных химических журналов. О составленном им словаре (англо-русском химико-технологическом и о том, как его пиратски переиздали). Об отсутствии амбициозности как причине не защиты докторской. О том, что он гордился книжкой о себе — он ее дарил и подписывал многим — и, следовательно, ему в конце жизни было вовсе не безразлично свое прошлое. О том, что он знал, что при розысках его Крамишем в институте его считали умершим (якобы лично Саркисов^[79] сказал, что он давно умер. Это могло пойти после рассказа Жоры^[80] о своей встрече в приемной ректора). О том, что кроме Лоты были и другие претенденты на его воспоминания, но он обещал Лоте никому больше не рассказывать. О том, что к Крамишу он относился серьезно и без каких-либо «претензий». О том, что ведет с ним активную переписку, рассказывал И. К. О том, что в последние годы снабжал И. К. сельдереем, выращенным на даче, и угощал тыквенным вареньем с лимоном, которое сам варил.

27.03.06

Телефонный разговор с директором Архива Президента РФ Степановым Александром Сергеевичем. Дела партийные рядовых партийцев — в Мосгорархиве, дела ЦК КПСС — в РГАСПИ, дела ГРУ некоторые есть, но они «пока закрыты». И вообще, Коваль фигура «не того масштаба», чтобы о нем что-то было.

29.03.06.

Вчера разговаривал со Львом Гришиным^[81] по телефону.

16.01. Л. В. Гришин.^[82]

Из принципиально новых фактов могу отметить возвращение ЖАКа из Франции через Гавр на «Восточном экспрессе», его работу после демобилизации на автозаправке в Канаде (и выполнении при этом роли связника), нежелание ЖАКа оформлять 2-ю форму допуска для работы на установке в НИИКИМАШе, слухи о помощи ему генерала из погранслужбы КГБ (чуть ли не его бывший резидент), то, что его первой должностью в МХТИ была начальник установки ЖАК-80 (жидкий азот и кислород 80 л/час), отказ ЖАКу в разрешении на поездку в Прагу на какую-то конференцию («органы» решили, что есть опасность «нежелательных контактов»). О генерале Лев слышал от И. К., но мой звонок ей оказался «пустым» — ни о каком генерале она никогда не слышала…

29.03.06.

Сегодня пытался передать свой ответ на письмо из Главного управления ГШ. На бланке нет ни адреса, ни телефона и я решил передать свой ответ через Пресс-центр МО. Его адрес я разыскал в интернете — Знаменка, 19. Это удобно для меня — рядом с Ленинкой. Здание № 19 — напротив огромного нового корпуса на Арбате. Само по себе почти такое же огромное, со множеством подъездов без вывесок. Висят на нем мемориальные доски Устинову и Жукову, поспешают по служебным делам полковники и генералы разных родов войск — от пехоты до моряков и летчиков… Подъезд с табличкой «Экспедиция» открылся при моем стуке в необъятную дверь, из подъезда выглянул молоденький солдатик и окатил меня очередью скороговорки: «Подъезд закрыт по приказу ххххххх обращайтесь ххххх!!» Я едва успел удержать дверь, и спросил: «А где тут Пресс-центр?». Солдатик оглядел меня, увидел, что я «простой шпак» и сжалился надо мной: «Пройдете за угол и там подъезд с вывеской «Бюро пропусков». Там Вам скажут». Бюро действительно оказалось за углом, там при входе стоит тоже солдатик, который по моей просьбе указал мне окно, где я могу задать свой вопрос. Постучал в закрытое окно (рядом стояло несколько хвостиков очередей в окошки, где выдают пропуска) и узнал, что нужно звонить по телефону. В том же мрачноватом, без скамей и стульев, холле, 5 телефонных «пеналов». В четырех горит свет, в одном — о чем-то взволнованно говорит женщина, три, как оказалось, имеют неработающие телефоны конструкции 30-летней давности, а в темном пенале телефон оказался работающим. Позвонил в Пресс-центр. Там сказали, что письма передаются через «Экспедицию». Я сказал, что там был. Тогда меня спросили к кому письмо. И дали телефон приемной Начальника ГШ. По этому телефону ответил полковник Макаров. Выслушав меня, он сказал, что Приемная Начальника ГШ никакого отношения к Помощнику начальника Первого управления ГШ не имеет. Что это Управление — «закрытый объект» и что ни адресов, ни телефонов он мне дать не может. На вопрос, что же мне делать, он спокойно посоветовал отправить это письмо тем же путем, каким оно попало в Главное управление — через Приемную Министра обороны! С чем я и покинул здание…

11.04.06

Вчера разговаривал с Г. М. Семеновым.^[83] Самое важное — он лично получил разрешение от Жоржа на «разглашение» его работы в ГРУ. И Семенов готов публично подтвердить это. Получил и карточку партийного учета ЖАКа. Любопытно, что вступил он в партию в АПРЕЛЕ 1964, в самом конце «хрущовской оттепели». Я думаю, что позже он бы и не вступил… И что дружил он (ходили вместе на футбол и даже «по пиву») с А. И. Малаховым, А. И. Родионовым и В. Н. Лисицыным.… Очень важно — Семенов подтвердил, что вернулся ЖАК без вызова, что, вероятно, и повлекло его увольнение из ГРУ. И еще — он твердо помнит, что в начале 60-х после визита американской делегации к Жаворонкову, когда Жорж был переводчиком, кто-то узнал его и американцы официально требовали выдачи Жоржа. Что его очень волновало — «ходил мрачнее тучи».

Сегодня разговаривал с Н. Д. Солженицыной. Она сказала, что хочет поискать в МИДе кого-то, кто доброжелательно отнесется к просьбе поработать с архивами. «Мне не хотелось бы, чтобы подписанное мною письмо болталось без толку по кабинетам МИДа».

15.05.06

Сегодня работал в ЦАОПИМ. Там меня уже привечают настолько, что даже разрешили «нелегально» фотографировать документы. Архивисты — народ чуткий. И для дела готовы на многое. И «по природе» своей они — оппозиционеры власти. Слишком явственно они видят то, как каждая власть «интерпретирует» историю «под себя»…

07.06.06

Разговаривал с Ириной Климентьевной.^[84] Она, оказывается, ещё раз была на кладбище… Рассказала об отношении ЖАКа к Н. М. Жаворонкову. Очень оно было «ковалевским» — без комментариев и признательность за участие в его судьбе «в те времена». Отмечает полное «равнодушие» ЖАКа к «политике». И участие в работах на байкальском ЦБК нисколько не отличалось от других работ — например, в Воскресенске…

07.07.06.

Разговор в ГРУ. Инициатива — со стороны ГРУ. Присутствовали трое: Я, Н. Н. Бойко и представитель «Службы внутренней безопасности» ГРУ. Представился, но я его не запомнил. Я дал подписку о неразглашении сведений, полученных во время этого разговора. Обсудили вопрос, почему они против «раскрытия» ЖАКа. Разумеется, в их аргументах есть логика. Но насколько эти аргументы «правдивы»? Без доступа к архивам я этого подтвердить не могу, а без такого подтверждения они не могут опровергнуть мою версию о спасении ими «чести мундира» Судоплатовского «Отдела С». Патовая ситуация… Но отбросить их аргументы я теперь не могу — слишком высокий уровень нашей беседы.

Договорились, что они готовы оперативно реагировать на мои вопросы по той информации, которую я получу в ходе собственных изысканий и захочу им сообщить в случае, если мне самому покажется, что эта информация опасна для меня. Я просил их рассмотреть имеющуюся у них информацию и сообщить мне то, что они сочтут возможным и нужным. А уж как относиться к этой их информации — я решу сам. Я — «кошка, которая гуляет сама по себе», но которая должна теперь гулять, зная, что на прогулочной тропе есть мины и что за ней МОГУТ и наблюдать…

09.11.06

Без четверти девять меня разбудил звонок Жени Дмитриева^[85] — он сказал: «Юрочка, вот и на нашей улице праздник! Включай телек, в новостях CNN показывают визит Путина в ГРУ и там фотография Жоржа!» Я включил. Нашел EuroNews, и вправду — музейная комната, стенд с несколькими фотографиями и в средней части его — фото Жоржа, то самое, что висит в Менделеевке! Чуть выше — фото знакомое, но не помню кто — может быть, Адамс? Показ — 2–3 секунды.

25.12.07

Я сегодня встречался с Ягодиным.^[86] Он рассказывал мне о том, что он знает о Жорже. Рассказал одну байку, мне неизвестную. Что якобы Жорж добыл образцы плутония, воспользовавшись насморком. Он принес с собой чистые носовые платки и, зная о хорошей сорбируемости плутония слизистой оболочкой, сморкался целый день и сохранил все грязные платки. А уж потом «здесь» из них извлекли образцы плутония, сорбировавшиеся на слизистой рото-носовой полости простуженного Жоржа!

Очень важно, что в 1949 году студенту Ягодину на «спецфакультете» уже читали курс металлургии висмута. Висмут — это сырье для получения полония, и, значит, информация Жоржа 1946 года уже успела стать настолько практически важной, что вошла в ВУЗовскую программу!

Ещё Ягодин рассказал о том, что он очень жалеет — ему ни разу не удалось поговорить с Жоржем по-английски! Очень Жорж был «закрытым» для Ягодина человеком…

Вспомнил он и о том, что в период"государственного антисемитизма"(это слова Ягодина) Менделеевка (особенно силикатный факультет) была прибежищем «этих». И был это, по словам Ягодина,"самый интеллигентный факультет"! И даже у Жаворонкова жену звали Лиля Наумовна!

Сказал, что никогда не видел контактов Жоржа и Громова.^[87] А сам Громов рассказал Ягодину, что свою Звезду Героя он получил… за анекдоты! Что якобы однажды к ним приехал Лаврентий Павлович, а лифт, который опускался на отметку"минус 17"в цехе производства плутония, застрял! А в кабине двое — Берия и Громов. И 4(!) часа, пока чинили лифт, Громов развлекал Лаврентия Павловича анекдотами. Берия его, дескать, запомнил и потом дал Звезду Героя.

Когда я рассказал Ягодину о том, что мне удалось узнать, он меня спросил:"И что Вы хотите делать с этим материалом?". Я говорю — "Написать!". И Ягодин сказал — "А успеете? Сейчас гайки закручивают с такой скоростью, что через год никто Вашего материала не напечатает…"^[88]

23.09.13

Воспоминания профессора Г. Г. Каграманова о Ж. А. Ковале

16.02. Г. Г. Каграманов во время беседы 23.09.13.^[89]

Эти воспоминания были инициированы мною при подготовке к празднованию 100-летия Жоржа Абрамовича. И это была моя первая попытка узнать что-то о Жорже в ходе специальной беседы с человеком, хорошо его знавшим. Георгий Гайкович пригласил меня к себе домой, и мы провели чудесный вечер «за рюмкой чая». Текст является свободной обработкой монологов, произнесенных Георгием Гайковичем на этой встрече. Текст авторизован.

Первое знакомство

Я начинал научную работу у Н. В. Кельцева. Было интересно, особенно при общении с Ю. И. Шумяцким. Но как-то не сложилось… И однажды Фима Хуторянский сказал, что на кафедре ОХТ у Жоржа Абрамовича Коваля тоже можно заняться наукой. Это был 1969 год. Мы с Фимой пришли на кафедру ОХТ, он меня и представил Жоржу Абрамовичу. И первое, что покорило — это благожелательность, с которой он смотрел на меня. Да что говорить, кто хоть раз ощущал этот внимательный взгляд — знает, что я имею в виду…

Жорж Абрамович хотел приспособить меня в группу Жукова, на установку абсорбции с шаровой насадкой. Установка была в дальней маленькой комнате. И вот подходим мы к ней по коридору, и вдруг распахивается дверь в комнату, а оттуда дым табачный валит, шум, гам, тарарам, и даже запах спиртного… За дверью молодежь — Федосеев, Жуков, Беспалов, Кулагин, Зайцев. Да, они и Зайцева иногда брали играть, также, как даже и тебя, когда ты стал аспирантом… Они только что пришли с футбола, но уже успели «накатить по стаканчику». И я помню реакцию Жоржа Абрамовича — он улыбнулся понимающе широкой улыбкой и сказал мне: «Репьята после футбола…». Выскочил Жуков, от него попахивает, он быстро прикрыл дверь, а Жорж ему говорит спокойно и серьезно, как бы не замечая ни дыма, ни состояния Жукова: «Вот — Жора. Работайте с ним». Ну, мы и начали работать…

Рабочие будни

Меня сразу поразила обстановка равенства, этакой «внутренней американской демократии», простоты в хорошем смысле. Жорж Абрамович в это время ещё молодой — всего 57 лет! — статный, легко держащийся, без какого бы то ни было «напруга»… Он часто бывал у нас в комнате, где я работал у Жукова. Обычно он приходил после своей лекции, и внимательно смотрел. Постоит, внимательно посмотрит, задаст несколько ненавязчивых вопросов… А когда узнал, что у меня неплохо с английским, стал давать мне статьи… Как правило — серьезных ученых, авторитетных в своей области. Как сейчас помню, первая статья была Портера. А я потом вживую встречался с ним!

Атмосфера была такой хорошей, что я в любую свободную от футбола минуту проводил на кафедре. Потом Жуков перестал нуждаться в моей помощи и Жорж (я буду называть его так, как мы всегда называли его между собой), хотя и был огорчен моим вовлечением в кафедральную футбольную команду, назначил мне куратором Беспалова. С ним я проработал год до диплома по теме: «Определение поверхности контакта фаз и коэффициентов массоотдачи в аппарате с подвижной шаровой насадкой». Исследование проводилось на системе «раствор щелочи — углекислый газ». И делалось это не на маленькой установке Жукова, а на трех колоннах, которые стояли в большой лабораторной комнате. Там нужно было разводить щелочь — NaOH — и раствором поглощать углекислый газ из баллона, который мы притащили с Беспаловым. Щелочь разводилась в большом сосуде типа аквариума, литров на 200, склеенного из плексиглаза.

И вот эпизод. Идет практикум, его ведет Жорж. А я развожу щелочь, насыпая гранулы из мешка. Естественно, мешок пылит, и едкая пыль плывет по лаборатории. А в лаборатории полно народа и у некоторых студентов возникает опасливое недоумение — что случилось? А Жорж так хмыкнул успокоительно и с улыбкой произнес: «Ха! Жора расфодит щёлочь!». И студенты, хотя и совершенно не поняли, кто такой этот Жора и зачем он что-то разводит, моментально успокоились — ухмылка Жоржа Абрамовича гарантировала им пустяковость опасений.

Диплом

Написание и защита диплома — события запоминающиеся! Тогда ведь все писали от руки. И я спросил Жоржа: «Писать от руки?». Он так посмотрел на меня с легкой укоризной, и говорит: «Жора! Тфадцатый век!.. Конечно, печатай!». И я нашел лаборантку на ТНВ и по 20 копеек за страницу напечатал. И в готовом виде представил его на проверку. Конечно, при написании Жорж мне давал советы и наставления, как писать. Давал ссылки на канадские и другие заграничные работы. Но писал я сам. И никаких черновиков Жоржу не показывал. И вот он проверяет готовый диплом. Присутствуют трое — он, Беспалов и я. Дело происходит в лаборатории автоматизации за преподавательским столом. Жорж читает мой диплом и… раскачивается на стуле на двух задних ножках! Дужка очков во рту, он ее грызет, периодически закрывает глаза, думает, потом опять листает… И так проходит минут 20. А у меня одна мысль — грохнется он сейчас, или нет? Он ведь в моих глазах древний старик — ему целых 58 лет! А он, покачиваясь на этих двух ножках, говорит: «Всё хорошо! Но вот эту фразу (тычет дужкой очков на какую-то страницу) я бы написал так: «Это явление имеет место бить…»». Я, было, попытаюсь возразить, но Беспалов дергает меня сзади — дескать, не возникай! И я говорю — «Конечно, Жорж Абрамович, переделаем!..». Но, грешен — ничего не переделал — это же нужно было перепечатывать! По 20 копеек страница!

И вот — защита. Из членов ГЭКа все обычно боялись Илью Абрамовича Гильденблата. Он считал себя специалистом в массопередаче. И он тогда ещё занимался наукой — у него были аспиранты. А у нас как раз получилось определить поверхность массопередачи и можно было вытащить чистые коэффициенты массоотдачи в газовой и жидкой фазах. И в нашей работе было сделано много действительно интересного. (Хм… Сейчас бы за такую работу кандидатскую присудили ☺). И Жорж мне говорит перед тем, как идти на заседание ГЭКа: «Есть там один… Илья. Никто ничего в твоей работе не понимает, но кое-что понимает Илья. Но ты его не бойся — так, как мы понимаем, он ещё не понимает! Так что не бойся». А что мне Илью бояться — доброжелательный вроде человек. Я его уже знал. И вот идем мы на мою защиту по коридору от кафедры. Картинку вижу как в кино: я иду впереди, сзади за мной Жорж, который полуобнимает меня за плечи — и придерживает и подталкивает одновременно, как тренер боксера, выводящего на ринг, а сзади уже свита — Беспалов, Кулешов, Жуков… И у меня было именно ощущение боксера, выходящего на ринг. Ну, а на защите Илья, конечно, начал «возникать», задавать ехидные вопросы. Но вот что интересно — когда я, по закону жанра (я же боксер на ринге!) начал уже кипятиться и «давать отпор», Илья Абрамович примирительно говорит: «Вы не волнуйтесь! Я не только Вам задаю такие вопросы. Вы-то хоть что-то отвечаете, а вот некоторые доктора не отвечают!». И это «хоть что-то» было серьезным признанием значимости результата совместных усилий нашей команды во главе с «тренером» — Жоржем…

Армия

Я попал в армию случайно — должен был идти другой, но он оказался «позвоночником» — его «по звонку» из призывников вычеркнули «по состоянию здоровья» и вставили меня. Я тоже попытался было стать «позвоночником» и позвонил отцу — он у меня врач. «Папа, меня берут в армию!». Но отец сказал — и прадед твой воевал, и дед твой воевал, и я воевал — послужи и ты. И я успокоился, вспомнил, что также говорил и знаменитый герой фильма «Отец солдата», и пошел служить в Армию. И Жорж гордился мною! Он сказал мне: «Молодец! Иди! Отслужишь — сразу приходи ко мне». И это не были пустые слова. Когда срок службы приближался к концу, Жорж сказал мне (я служил недалеко от Москвы и время от времени приезжал и общался с Жоржем): «А что тебе ерундой заниматься! Сдавай сразу кандидатский минимум по английскому!». И договорился в институте, что у меня примут экзамен, хотя в тот момент (начало лета 1973 г.) я был ещё офицером и формально не мог ничего сдавать. Договорившись, Жорж дал телеграмму, что, мол, такого-то числа нужно приехать на экзамен. В части у меня были хорошие отношения и командир был согласен отпустить меня. Но в этот момент Брежнев поехал в Америку и поэтому в армии отменили все отпуска! Командир понял всю важность для меня приглашения Жоржа, и сказал: «Жора! Покажи мне 50 рублей в кармане, дай верные телефоны и езжай! Если что — я тебе звоню и ты на такси возвращаешься в часть». (За 25 рублей тогда можно было доехать до части в Вязниках «с ветерком»!). Я дал телефоны Решетниковой, Сущевых, ну, всех, кого можно — и поехал. Экзамен сдал на пять баллов и спокойно вернулся. Так что хлопоты Жоржа не пропали даром.

Аспирантура

Но вот наступила осень, и начался набор в аспирантуру. Но у Жоржа уже был аспирантом Коля Харитонов — я же его и привел к Жоржу как «студента-научника». И, пока я был в армии, он поступил в аспирантуру к Жоржу. И Жорж говорит мне: «Ну, вот такие дела. Я сейчас не могу брать ещё одного аспиранта. Но ты не волнуйся — есть место у Изабеллы Эммануиловны». Ситуация была понятной и я воспринял ее нормально. И это не вызвало у меня никакой обиды или горечи. Так я оказался в аспирантуре у Изабеллы Эммануиловны Фурмер.

Автомобиль

Однажды мы в очередной раз играли в футбол. Поскольку в это время я уже был аспирантом, сказать, в который раз мы гоняли мяч в сквере на Миусской площади, не могу — собьюсь со счета. И в это время подъезжает Жорж. Он тогда только что приобрел машину — желтенькая такая… «Жигули» 11 модели. И остановился он у Свердловского райкома партии в конце Миусской площади. Мы как раз только что закончили переодеваться после игры и кто-то, увидев идущего Жоржа, попросил: «Жорж Абрамович! Ну, покажите свою машину!». Жорж подвел нас к машине, сел за руль, завел мотор, нажал газ «до конца», и потом просто «бросил» сцепление. И «жигуленок» рванул с места как показывают в старых американских фильмах с мощными машинами — с дымком из под колес! Вот манера езды, из которой мне сразу стало понятно, почему он «Жорж-американец!». Это было даже убедительнее, чем его акцент на лекциях, из-за которого его понимали с трудом…

Жорж и барышня

Это было на свадьбе Гены и Веры. Мы сидели в ресторане гостиницы «Украина». Там зал интересный — антресоль и основной зал. Столики и внизу и вверху. Мы сидели наверху. Был, кстати, и папа Гены — Исайя. Интересно, что он выглядел иначе, чем Жорж. Жорж как-то вытянут вверх, а его брат — коренастый, и фигура «крепыша». Я ещё обратил внимание, что у него дрожала рука — это профессиональное, от постоянной работы с тракторным рычагом, он же был всю жизнь трактористом. Так вот, это было в 1971 году. Мы сидели на антресоли, рядом с барьером, и вдруг внизу появляется высокая я стройная женщина в платье с разрезом «вот отсюда». Одним словом — красотка! Я заметил ее краем глаза и, конечно, заинтересовался. И тут же с удивлением увидел, что Жорж тоже рассматривает ее, причем он даже перегнулся через барьер так, что я испугался, как бы он не упал. Я понимаю, что Жорж тогда был ещё молодой — ему и шестидесяти не было! И ничто человеческое не было ему чуждо. Но насколько это естественно и неизбежно, я осознаю только теперь…

Американская форма

Однажды мы с Генкой приехали к Жоржу на дачу. Мы были студентами и было это, вероятно, весной (в мае-июне) 1971 года. Приехали мы вдвоем, не было кроме нас с Генкой никого. Жорж в это время копался на участке. Ну, мы, естественно, предложили помощь. Жорж показал нам — вот здесь вскопать, там подравнять… А я приехал в «обычной одежде», даже чуть ли не в галстуке, и копаться в земле в ней было… Ну, неудобно! И тут Жорж дал мне свою американскую военную форму! Она у него была! Это я никогда не забуду — бриджи, куртка и военные ботинки. Особенно поразили ботинки — они были лучше тех, в которых я приехал! Вот интересно, остались они или нет? Там в подметке было то ли пять, то ли семь слоев кожи, слой на слой, я специально смотрел, суровыми нитками прошиты и по всей подошве стянуты медными скобами через 3–4 сантиметра. (Мой вопрос: «Черные?». Ответ: «Нет, светлые, коричневые!»). Конечно, все это великовато было, Жорж ростом-то был повыше меня, но я именно в этой одежке и копался в земле… Так что я точно знаю, что свою военную форму Жорж держал на даче! К тому времени для меня уже не было секретом, где Жорж провел войну, но вот так прочувствовать это буквально «на своей шкуре» было и удивительно и лестно!

Жорж и дети

А ещё раз я был на даче уже с Захаром. Я вообще-то был у Жоржа на даче два или три раза. В этот раз, уж не помню по какому поводу, мы приехали с Верой и с Захаром. Это был год, вероятно, 1979… Жорж сказал: «Пошли в Абрамьцьево!». И мы пошли в Абрамцево. Пешком. Жорж взгромоздил Захара на плечи. А Захару было то ли 3, то ли четыре года — тяжеленький такой. И вот Захар довольный сидит на шее Жоржа, болтает что-то, а мы периодически умоляем: «Жорж Абрамович! Да опустите Вы его!..». Но Жорж нас не слушает. А было ему тогда уже лет 65–66. Опять-таки — старик в нашем тогдашнем понимании! А он хорошим широким шагом дотащил Захара до Абрамцева… И там не опустил. И вот сидит этот довольный бутуз на плечах у Жоржа, а он с ним и по парку гуляет!

Была у Жоржа неутоленная любовь к детям. Она свойственна хорошим людям (Впрочем, и не очень хорошим она тоже свойственна ☺…).

История с Крамишем

Вся эта история — просто с ума сойти! Однажды сидел я в приемной Саркисова (пришел подписывать какие-то бумаги по спортлагерю). И вот из кабинета выходит Малков, видит меня и восклицает: «Ой! Георгий Гайкович! Как хорошо, что Вы здесь. Вы же были у Жоржа Абрамовича дипломником? Вы с ним и потом дружили? А вот мы тут с ректором голову ломаем, не знаем, что делать… Вот пришла такая бумага Жоржу Абрамовичу, а он ведь умер…». Я буквально остолбенел! Меня в Москве не было всего три или четыре дня, но если бы такое случилось, мне бы уж сообщили об этом! Не важно кто, но позвони ли бы! И я удивленно выдавил из себя: «Как умер?!». Малков говорит: «Да Вы пройдите к ректору…». В кабинете Саркисов, глядя на меня, смущенно бормочет: «Да, вот такая история… Жалко, конечно…». И выясняется, что бумага эта — письмо Саркисову от Крамиша с просьбой дать информацию о Жорже! А Жорж к тому времени уже года три как ушел с кафедры. Мне дают письмо со словами — «И как теперь на него ответить?». Я звоню Геннадию — мол, такое дело, как мне с Жоржем связаться? Через какое-то время мне звонит Жорж, я читаю ему это письмо на английском. А там — славословия Жоржу. И что был, якобы, Жорж чуть ли не лучшим другом Крамиша. И Жорж мне говорит: «А, Крамиш!.. А ты знаешь, Жора, теперь можно об этом говорить, что я был первый советский человек, который держал в руках ампулу с плутонием? А этот Крамиш… Я все время думал, что он за мной следит…». Я не стал говорить, что его в Менделеевке уже «похоронили»… (Собеседник: «Ну, Жорж знал, что его «похоронили»»… Г. Г. Каграманов: «Ну, наверно! Может, я сам сказал ему потом, или Генке, а он передал…»).^[90]

90-летие

А на 90-летие к Жоржу поехало все менделеевское руководство… Меня приглашали, но я отказался, мы с Жуковым поехали сами. Что будем брать? И мы взяли бутылку виски 0,7 — нормально! — знали, что Жорж любит виски — и поехали. Он нас встретил веселый, довольный, выпил с нами — и довольно прилично! Я был хорош, но и Жорж тоже. Рюмочки маленькие, но рюмочек 5 он выпил! И хорошо так поговорили!

Компьютер.

Он прекрасно себя чувствовал с подаренным ему компьютером. Моментально его освоил. И был рад и горд, что с его помощью он теперь мог сам общаться… Скайпа тогда не было, но электронной почтой он пользовался… С Крамишем стал общаться вовсю! И неважно, как он относился к нему тогда, в Штатах. Считал ли его сволочью (а, может, он и был сволочью?), теперь было ясно, что это неважно. Ведь общение с Америкой — это же возвращение в юность и молодость в 90 лет! Конечно, это ему нравилось!

Как я узнал, что Жорж был разведчиком

Откуда я узнал, что Жорж был разведчиком? Да это знали все! А главным распространителем разных слухов и баек был Лев Гришин. И вот какую историю он мне рассказал. Ещё во времена первой «разрядки» — то ли до кубинского кризиса, то ли после, в Москву приехала большая американская делегация во главе с вице-президентом Никсоном.^[91] Ну, естественно, для делегации организовали большую программу ознакомления с советской действительностью. Возили их повсюду. И они оказались в Менделеевке, поскольку Кафтанов был близок к Правительству. Кафтанов их принимал. А Жоржа пригласили переводить! Жорж пошел с чувством большого внутреннего опасения. И вот во время переговоров кто-то из американской делегации говорит: «Какой чудесный северо-западный акцент! Айова!». И один из членов встает и выходит. А Жорж, разумеется, понимал, что в делегации такого уровня есть кто-то из американских спецслужб. И этот эпизод страшно озаботил Жоржа. И именно это и привело к тому, что Жорж стал опасаться ночных шорохов — «То ли наши пришли, то ли «оттуда»»…

Но это — рассказы. А вот жизнь. Сидим мы с Генкой на процессах (курс «Процессы и аппараты химической технологии»), и Генка достает логарифмическую линейку, на которой написано «Нью-Йорк-сити колледж». Естественно, спрашиваю: «Откуда она у тебя?». Он что-то мычит неопределенное. Понятно, что от Жоржа! А теперь прикинь — я ведь читать умею! На доске ветеранов войны: Жорж с 1939 года рядовой в Советской Армии. Да и сам он рассказывал, что к Кузьминых он попал в 1951 году. А где он был все эти годы? А тут — линейка с надписью…

Знаменитый акцент.

Я однажды спросил Жоржа: «Жорж Абрамович, а почему у Вас такой акцент? Столько лет Вы живете здесь…» И он мне ответил: «Ты знаешь, Жора, дело в том, что мне «на ухо наступил медведь». Вот у Гейби через пару лет после приезда не было никакого акцента — говорил абсолютно чисто! У него был хороший музыкальный слух. А у меня нет музыкального слуха совершенно…»^[92]

О национализме и расизме в Америке. Причина отъезда.

Мне рассказывал Жорж о том, что его сильно поразило в военном лагере в Штатах, где он проходил подготовку перед отправкой в Ок-Ридж. И я понимаю его, уже прожившего несколько лет в СССР. В американском военном лагере негры жили отдельно от «белых» военнослужащих, за колючей проволокой, и служили они только как «обслуга» белых — повара, уборщики… Это — расизм, омерзительный для Жоржа. А вообще-то, как мне кажется, в Америке в 20–30 годах был ещё «нормальный национализм» с отторжением и евреев, и итальянцев и немцев, и вообще всех «чужих». Но этот «нормальный национализм» подогревался тамошней пропагандой и создавал тяжёлую атмосферу для «чужаков». Особенно это почувствовалось во время кризиса. А семейство Ковалей там и было и ощущало себя чужаками. И это побуждало их уехать. А тут ещё советская пропаганда — мол, в Советской России уничтожены все гонители и эксплуататоры. Да ещё евреям дают землю! Просто воплощение мечты — еврейский социализм! Этим они и купились. Ну, а на деле социализм оказался для всех одинаковый и хлебали его полной ложкой все — русские, армяне, евреи, колхозники, рабочие и вся «трудовая интеллигенция»…

08.10.13.

Интервью с Николаем Ивановичем Харитоновым, доц. каф. ОХТ РХТУ им. Д. И. Менделеева

16.03. Н. И. Харитонов во время интервью 08.10.13.^[93]

Беседа была согласована заранее и состоялась в новом корпусе РХТУ, в кабинете проректора по АХО и зав. каф. ОХТ В. Н. Грунского.

Ю. Л. Как ты познакомился с Жоржем?

Н. Х. На кафедру ОХТ меня привёл Сущёв, который, будучи на год старше, уже занимался научной работой у Изабеллы Эммануиловны Фурмер. А с Жоржем Абрамовичем меня познакомил Георгий Гайкович Каграманов — в просторечии Жора, — который изучал под руководством Коваля массопередачу в колонне с провальными тарелками. «Агитация» Жоры была коротка и убедительна: «Пойдем, я познакомлю тебя с замечательным человеком, известным чуть ли не на весь мир разведчиком!!!»… Это, напоминаю, 1970 год. И теперь, когда я слышу, что о Жорже-разведчике никто тогда ничего не знал — это полная чепуха! Тогда уже кое-что знали, и на кафедре часто старались спровоцировать Ж. А. на откровенные разговоры о его прошлом. Но не тут-то было…

Ю. Л. Прости, перебью. Но ведь ты же помнишь на стенде «Менделеевцы — участники Великой Отечественной Войны» висела фотография — «Жорж Коваль, рядовой Генштаба».

Н. Х. Да нет, тогда ещё не висела! Я точно помню, что она появилась позже! Была такая история. Как-то раз, в какой-то праздник сколько-то летия Победы, на кафедре ОХТ в очередной раз «удивились», что Ж. А. в очередной раз забыли — всех поздравляют и награждают, а его опять «не заметили».^[94] И кто-то из молодых сотрудников кафедры ходил в спецотдел и убеждал там, что Жорж Абрамович — такой заслуженный ветеран!.. Что его нужно отметить… А в спецотделе отвечали: «Да какой он «заслуженный ветеран»? Знаем мы — он вообще не воевал, а просидел всю войну в штабе шифровальщиком!». Так что появился портрет Жоржа на доске очень поздно. И где-то в уголке — доска уже была заполнена к тому времени.

Ю. Л. Я опять возвращаюсь к вопросу о «признании» военных заслуг Жоржа. Поскольку, судя по записи в его военном билете, его признали ветераном ВОВ только в 1989 г., получается, что он до этих пор опять-таки был «нелегалом»?

Н. Х. Да, получается, что действительно, был он «нелегалом»… Я вспоминаю, что когда в лаборатории автоматизации построили «курятник», то Жорж Абрамович переезжал туда со всеми бумагами из своего письменного стола. И была среди этих бумаг одна папка, большая такая из крафт-бумаги, где лежали его характеристики и прочие «официальные бумаги». И я сам видел в одном из каких-то листков по учету кадров собственной рукой Жоржа Абрамовича написанное: «Шифровальщик Генерального штаба». Вероятно, такую формулировку он просто обязан был писать для кадровиков. Много там было интересного, но, к сожалению, папка сгорела во время пожара на кафедре. А о «признании»… Помню, что где-то в конце девяностых мы приехали к Жоржу Абрамовичу, и он показал нам почётный знак ветерана разведки и сказал: «Ну, вот, наконец, меня и признали…»^[95]

Ю. Л. Ну, а всё же, за время твоего общения с ним были ли у вас разговоры о том, где он провел 8 лет армейской службы?

Н. Х. Нет, прямых разговоров не было. Да я и не интересовался этим. Но, конечно, в разговорах, в разных житейских ситуациях, эта тема иногда как-то невольно проскальзывала. Вот, например, такой случай. Я как аспирант должен был читать лекции. Перед этим Жорж Абрамович, помогая мне в подготовке, сказал мне: «Ты на мои лекции походи». И я сходил на несколько его лекций. Однажды, рассказывая об интегральном регуляторе, он на лекции и говорит: «Вообще, интегральный регулятор такая неприятная штука…Его очень трудно настроить. У него такой «винд-ап»!.. Я сам имел с ним дело в одном месте…». Тут он остановился и завершил фразу: «Ну, это было далеко отсюда… Неважно, где и в каком месте!».^[96]

Или вот такой случай. Мы ведь с ним ездили иногда в ЦНИИБ (на даче у Ж. А. я не был никогда) в электричке (платформа «Правда»), а это почти час дороги. И разговаривали о том, о сём. Не столько по теме моей диссертации, а, в основном, о житейской текучке — о даче, домашней жизни, о его приёмном сыне. И вот однажды разговор зашел о каком-то американском фильме. Он спросил меня, смотрел ли я его. Я ответил, что нет, поскольку фильм неинтересный — на что там смотреть? А он мне отвечает: «Понимаешь, меня не сюжет фильма интересует. А я смотрю, что там «вокруг» — какая жизнь, какая техника сейчас в Америке, какие там дороги, какие дома…». И он ходил в кино, чтобы посмотреть, как там ТЕПЕРЬ в Америке всё выглядит…

Ю. Л. Ты сказал, что его интересовала американская техника. А автомобили?

Н. Х. Когда он купил машину, то пару раз меня подвозил. Так вот, я обратил внимание, что он очень хорошо водил и спросил его: «Жорж Абрамович! А где это Вы научились так хорошо водить?». А он мне отвечает: «А! Я, можно сказать, всю жизнь водил! У меня же ещё в Америке была машина!». Я удивился: «Как же так? Вы ведь уехали оттуда в 18 лет!». А он мне: «Ну, это в другое время было…».

И вот по таким отдельным высказываниям, оговоркам даже, у меня сложилось впечатление, что Америка была ему ближе, чем «новая Родина»… А то, что здесь ему было не просто, видно даже из такого факта. Дом, где он жил, был «не простой». Туда поселяли людей «под присмотром». Так, во всяком случае, кажется мне. Там, например, жил компьютерщик-канадец американского происхождения, который занимался проектированием микропроцессоров, «чипов». Его сюда пригласили, когда наши начали делать первые малые ЭВМ. Дальнейшее — со слов Жоржа Абрамовича, он об этом говорил мне сам. Он общался с этим канадцем, причем канадец признал в нем «родственную душу». И Жорж Абрамович рассказывал: «Он как-то угадал мое отношение… Однажды мою я свою машину во дворе, ну, как обычно, из ведра, с тряпкой. Тут из подъезда выходит человек, смотрит на меня и говорит: «Неужели у них даже брандспойтов нет?»».

16.04. и 16.05. Тот самый двор лет 40 спустя… Пейзаж с «копейкой» почти не изменился. Разве только иномарок стало побольше…^[97]

Из этого Жорж Абрамович понял, что это «у них» в словах канадца относится не к нему, а к «окружающему миру», а по отношению к нему это — признание общности, объединения «в своих» и отделения от «здешних». Они — Жорж Абрамович и канадец — сблизились настолько, что канадец рассказывал Жоржу Абрамовичу как он консультирует «здешних коллег», которые копировали микросхему «Интела». Канадец говорил: «Они сошлифовывают слой за слоем схему и выясняют ее структуру. И я им сказал: «Ничего не переделывайте! И не бойтесь никаких проблем с авторским правом. Никто вашу схему проверять не будет. А если вы что-нибудь измените, она не будет работать»». Из этого признания очевидно, что канадец тоже «не простой человек», что он не просто приехал работать от фирмы, а ещё передавал нашим какую-то информацию по своей специальности, которую передавать не должен был.

Ю. Л. Итак, когда Жорж показал вам свой почетный знак разведчика, он уже перестал скрывать род своей деятельности во время войны…

Н. Х. Да, перестал «для своих». А для посторонних… Когда к нему стали обращаться «в массовом порядке» разные корреспонденты, то он просил их не называть своей фамилии. А то, что это случилось — возникли многочисленные обращения с просьбами рассказать о себе — мне рассказывал сам Жорж Абрамович. Это было уже в начале двухтысячных. Он говорил, что его разыскали различные знакомые, в частности по электронной почте. Меня он посвятил в это, поскольку я помогал ему наладить компьютер и научиться пользоваться электронной почтой. И опять — не специально, а как-то «между прочим» Жорж Абрамович сообщил, что вот написал ему тот-то, и этот… А потом пожаловался: «И вообще, вдруг нашлась куча людей, «интересующихся»… Ходят, звонят, просят какие-то сведения…». Может, эта «куча» состояла из 2–3 человек, я не знаю. Но то, что не один — это точно!

Ю. Л. Теперь ещё одна тема… Может быть, ты и не говорил с Жоржем на эту тему, но у тебя должно быть представление о том, почему Ковали в 1932 году вернулись из Америки?

Н. Х. Да нет, я на эту тему во время одного из посещений задал Жоржу Абрамовичу прямой вопрос. А задал я вопрос потому, что по разговору в тот раз получалось, что, по мнению Жоржа Абрамовича, «тут» много всяких недостатков, а «там» много всяких плюсов. И по всему складывалось впечатление, что он с сожалением вспоминает о возвращении. Я и спросил: «А почему же Вы приехали сюда?». На что он ответил: «У нас в Сью-сити на одной стороне улицы были дома, а на другой — городской парк. И почти напротив нашего дома на воротах парка висела табличка: «Неграм, евреям, и с собаками вход воспрещен!»». Больше он ничего не сказал, но этой фразой ответил на вопрос — почему же они тогда уехали?

Ю. Л. Ты сказал о сожалении… Уточни — считаешь ли ты, что это сожаление было только совершенно естественным сожалением «по молодости», или его «американская закваска» требовала чего-то другого от образа жизни?

Н. Х. Как я понимаю (а это понимание — не результат конкретных разговоров, а общее впечатление от общения с ним), ему не хватало «здесь» двух вещей — свободы личности и возможностей реализовать эту свободу. И пояснить это я могу на одном примере. Как-то мы говорили с ним об Америке, о каких-то событиях там, происходивших вдалеке от его Сью-Сити. И Жорж Абрамович что-то мне стал рассказывать об этом. Я удивился: «А когда же Вы успели побывать там — это же далеко от Вашего города?». И подумал еще, что он мне ответит как-нибудь «закодировано», в том смысле, чтобы показать — был там и после 1932 года. А он ответил: «Коля! Да там возможностей-то было много! Я ещё до 18 лет всю Америку объехал автостопом!». Я удивился: «А как же Вам разрешили это родители?». Но он пояснил: «А какое разрешение? Выходил на дорогу, поднимал руку, никаких денег было не нужно, и ехал!».

И я замечал, что часто, когда возникали какие-то проблемы по работе (не научной, а обыкновенной, разные институтские проблемы административно-бюрократического характера), он ощущал тесноту рамок, в которых находился. Ну, конечно, стесняли они не только его, дело стесняли! И он со своим американским акцентом цедил какую-нибудь фразу, смысл которой сводился к тому, что он должен себя смирить, а хорошо бы было, что бы здесь было как «там».

Ю. Л. Следующий вопрос. Как ты можешь объяснить, что в 1964 году Жорж Абрамович Коваль вступил в КПСС?

Н. Х. Честно говоря, я никогда не задумывался, почему Жорж Абрамович вступил в КПСС. Но есть много людей, которые мне объясняли, почему они вступили в КПСС. Как правило, объяснения сводились к одной из двух причин. Одна — это убежденность в том, что без членства в КПСС ничего серьёзного в карьере добиться нельзя. Но у Жоржа Абрамовича не было стремления к каким-то «карьерным целям», он не мечтал стать проректором или ректором или ещё что-то получить… Другая причина была идейная. Считалось, что, поскольку «КПСС — руководящая и направляющая сила», то отсюда вытекало: если я туда не вступлю, то вступит какой-нибудь дурак, а от этого будет только хуже. Но я думаю, что с Жоржем Абрамовичем ни тот, ни другой вариант на 100 % не проходит. И решающую роль могла сыграть одна черта его характера, которая определяла его поведение во многих жизненных ситуациях. Жорж Абрамович был абсолютно неконфликтный человек. И даже когда житейские обстоятельства требовали конфликтного поведения, он всячески старался избежать участия в такой ситуации. Возникал, например, какой-то вопрос, важный для преподавания «его» курса «Автоматика и автоматизация производства» или для кафедры в целом, ну, скажем, связанный с числом учебных часов, который нужно было «пробивать» где-то в учебной части или ректорате. Кто ходил по кабинетам? Шмульян, Семёнов ходили к проректору, к ректору, «стучали кулаком», «говорили на повышенных тонах» и добивались результата. Подобных «походов» Жоржа Абрамовича я припомнить не могу. Известно, что бывали у него «бытовые конфликты» с Изабеллой Эммануиловной Фурмер. Они ведь сидели в одной маленькой комнатке при входе на кафедру. И во всех этих «конфликтах» Жорж Абрамович в конце концов соглашался с Изабеллой Эммануиловной, даже если ему от этого становилось хуже. Так и членом КПСС Жорж Абрамович мог стать, согласившись с уговорами на вступление (а они ведь велись со многими^[98]), чтобы не возникло конфликта — почему, дескать, отказываетесь? И не столько боязнь «наказания», а, скорее, именно нежелание создавать жизненный конфликт и порождать «лишние разговоры» о себе и могло быть причиной его вступления в партию.

Ю. Л. Один частный вопрос. Как тебе показалась манера вождения Жоржа? Разные люди оценивают ее по-разному.

Н. Х. Он водил машину хорошо. И стиль вождения у него был не агрессивный, аккуратный — заранее продумывал, куда ему нужно повернуть. Но был он человеком уже пожилым, и, бывало, просто забывал поворачивать! Едем мы однажды по мосту на Кутузовском проспекте. Жорж Абрамович говорит, что нужно свернуть направо под мост, включает правый поворотник, продолжая разговаривать со мной, и мы едем себе дальше с включённым поворотником мимо моста всё дальше и дальше… В поведении Ж. А. за рулем я заметил одну черту его характера, которой не замечал в его обыденной жизни. Он иногда терялся! Особенно, если попадал в пробку. Вероятно, он просто не мог представить себе причин возникновения таких ситуаций, если, как это делал он всегда, ездить по правилам!

Ю. Л. А ты помнишь, как он ушел с кафедры?

Н. Х. Он ушел, когда я уехал на работу в Тунис. Приехал, а он уже не работает. Сначала, правда, он ещё частенько бывал на кафедре, даже работал временным преподавателем, а потом как-то здорово отошел от дел. Я помню, что Шмульян даже обижалась на него, когда она в телефонных разговорах задавала какие-то вопросы о содержании или методике чтения курса, а Ж. А. ей отвечал: «Ты знаешь, меня это теперь совершенно не интересует. Я вот ушёл с работы и выбросил всё это из головы!»

Ю. Л. А почему он, по твоему мнению, не защитил докторскую?

Н. Х. Трудно сказать… Тогда и система защиты была более строгая, да и «афишировать себя» он, вероятно, не хотел. Но главное — он не относился к людям, для которых карьерный рост был важен. Да и докторская — это новая нагрузка, которой он не хотел. Хотя все его приятели уже защитились. Например, Степанов Борис Иванович… Они приятельствовали, и Борис Иванович на одном из юбилеев (кажется, 70-летии Жоржа Абрамовича) даже читал стихи собственного сочинения, посвящённые Ж. А.! Они, оказывается, в молодости оба ухаживали за Людмилой Александровной, но она отдала предпочтение Жоржу Абрамовичу. И Борис Иванович, пожалуй, единственный человек в Менделеевке, кого, по моему мнению, можно назвать «приятелем, близким к степени друга». А вот очень теплые отношения были с сотрудниками ЦНИИБа, в частности с Майей Дмитриевной Бабушкиной. Я не знаю истоков их знакомства. Был ещё один менделеевский приятель — Вайсбург. Он не работал в Менделеевке, а был почасовиком (тут я могу ошибаться). Вот он часто ещё в 70-х годах заходил к Жоржу Абрамовичу, и они вели какие-то приятельские разговоры.

Ю. Л. А какие кафедральные байки о Жорже ты знаешь?

Н. Х. Ну, например, слышал и от Гришина и от многих популярную кафедральную байку, которая приписывает Жоржу Абрамовичу фразу: «Аспирант теперь дурачок пошёл, всё п’ёт да п’ёт…». Эта история произошла ещё до моего прихода на кафедру. «Молодые» преподаватели и аспиранты — Жуков, Федосеев и другие — «расслаблялись» после футбола. И вот Жорж Абрамович как-то заглянул в комнату, где сидели уже «тёпленькие» футболисты, и произнес эту фразу со своим неповторимым акцентом. С тех пор все участники тех посиделок — Гришин, Беспалов, Жуков, Федосеев всегда вспоминают её, когда речь заходит об их молодости и Жорже Абрамовиче.

Ю. Л. Ещё один сложный вопрос… Какова была, по твоему мнению, истинная роль Жоржа в советском атомном проекте? Я обсуждал это с некоторыми нашими «атомными физиками», причастными к тем событиям. Они в один голос утверждают, что «нашу бомбу» мы делали собственными мозгами». И я согласен с ними… Но! Но первая наша бомба была копией американской и если бы в августе 1949 года она не взорвалась, то сегодня об истории советской атомной бомбы вспоминали бы совсем другие люди. У Сталина была «запасная команда» физиков, которые занялись бы этим делом вместо «команды Лаврентия Берии»… Так что Жорж, точнее, его информация о деталях американской конструкции, спасла жизни всей команде Курчатова. А ты как это понимаешь?

Н. Х. У меня несколько иное понимание… Кто у кого что «украл» — это тёмное дело. Вот, например, такой факт. Копаясь в интернете в поисках формулы для расчёта вязкости веществ — одной из таких формул является формула Сазерленда, — я наткнулся на документ (он потом исчез из интернета!), в котором описывался юридический процесс самого начала прошлого века «Соединенные Штаты против Эйнштейна». В этом процессе Эйнштейна обвиняли в том, что он «украл» формулу Сазерленда и присвоил себе заслугу вывода этой формулы. Я настолько увлекся этой историей, что рассказывал о ней всем на кафедре. В том числе и Жоржу Абрамовичу. Он после этого подарил мне биографию Эйнштейна! <Пайс А. Научная деятельность и жизнь Альберта Эйнштейна — Ю. Л.>. Это я к тому, что установить, кто у кого что «украл» в науке — дело неблагодарное… А в «атомных делах» — тем более. Я, например, нашел много интересного о немецком атомном проекте. И немецкие идеи использовались американцами. В частности, принцип имплозии. Но не только американцами! Я видел документальный фильм о советской атомной бомбе, в котором один из участников создания этой бомбы рассказывал, что были у нас чертежи немецкой атомной бомбы и что немецкая схема применялась как в наших, так и в американских бомбах!

В разговор включается А. С. Садиленко, доц. каф ОХТ.

16.06. А. С. Садиленко во время интервью с Н. И. Харитоновым 08.10.13.^[99]

Она выражает сомнение в том, что наша затея с книгой воспоминаний о Жорже Абрамовиче целесообразна. Жуков пишет, Беспалов с Семёновым пишут… Мы с Харитоновым не сговариваясь отвечаем ей — чем больше точек зрения — тем лучше! В разговоре Харитонов спрашивает, что известно о детях Геннадия Коваля? Я говорю, что Геннадий теперь — «многовнучатый дедушка», у него 5 внуков — трое у Майи и двое у Алешки. И в связи с этим Харитонов вспомнил мнение Жоржа Абрамовича о своих внуках.

Н. Х. К характеристике Жоржа Абрамовича. Жоржу Абрамовичу очень нравилась Майя. Он с гордостью рассказывал, как она проходила собеседования в «Сименсе» на английском языке без его помощи! А когда Алёша стал работать и продавать лифты, то Жорж Абрамович с досадой говорил: «Вот ведь! Так хорошо учился, а пошёл продавать… Уже купил квартиру, машину… Но ведь он же ничего не производит! Так не должно быть в стране!»^[100]

Ю. Л. Вот видишь! Это же типично коммунистический взгляд, какой-то даже «замшело-ортодоксальный»! И это у Жоржа! И это лишний раз подтверждает, что каждый человек — это «зебра полосатая» и полосы «белые» вполне уживаются с полосами «черными».

А. С. Садиленко. Да, вот такой случай. Конечно, Жорж Абрамович был очень принципиален и пунктуален, но… Принимаем мы как-то с Жоржем Абрамовичем экзамены. И ко мне попадает сын проф. Д., в менделеевке очень известного. Знаний — нуль! И, чтобы дать «наводящий вопрос» и хоть как-то «разрядить обстановку», беру картинку (у нас были такие наглядные пособия), на которых изображены схемы химических процессов — аппараты, реакторы, трубопроводы — и показываю ему на сливную трубу из реактора. «Что это?», — спрашиваю. Жорж Абрамович все это видит и слышит и как-то при этом «ёрзает». А студент мне отвечает: «Это электричество!». Когда Жорж Абрамович услышал это, он подошел к нам и говорит мне: «Давай я с ним поговорю!..». И увел студента. Вот такая в данном случае была принципиальность…

Н. Х. Да, была у него такая черта — он подстраивался под обстоятельства. И таких случаев можно вспомнить много. Я сам был свидетелем примерно такого же приёма экзаменов. Сдаёт мне студент экзамен. В билете — три вопроса. И в экзаменационном листе на каждый вопрос написан ответ. Но какой! К примеру, в экзаменационном билете вопрос: «Измерение температуры термоэлектрическими термометрами». На экзаменационном листе ответ: «Температура измеряется термоэлектрическими термометрами». Больше ничего не написано, а в ответ на просьбу рассказать поподробнее — реплика: «Я всё написал». И в таком же духе два других ответа. Я поставил ему двойку. Через некоторое время в аудиторию заглядывает зав. кафедрой физвоспитания Алексей Алексеевич Постников, вызывает Жоржа Абрамовича и разговаривает с ним. Разговора я не слышал, но, по словам Ж. А., говорил он примерно следующее: «Что у вас тут за безобразие! Этот студент мало того, что лучший волейболист Менделеевки, он, к тому же, входит и в сборную СССР по волейболу! А вы ему двойку ставите!». (Я даже представить себе не мог, с каким студентом я имел дело ☺). Жорж Абрамович подходит ко мне и спрашивает, за что я поставил этому студенту двойку. Я нахожу экзаменационный лист и показываю ответы. Жорж Абрамович берет экзаменационный лист и билет, показывает Постникову и говорит: «Он ни на один вопрос не ответил!». Известный всей Менделеевке «Сей Сеич» смотрит и говорит: «Да как же так! Вот, тут написаны ответы на все вопросы!». Жорж возвращается на кафедру, забирает у меня все бумаги, и говорит: «Я его сам спрошу!..». И, конечно, искомая тройка появляется у студента в зачетке.

Ю. Л. Ну, мы все вот здесь сидим опытные преподаватели. И что, положа руку на сердце, можем сказать, что никогда таких оценок не ставили?

Н. Х. Да нет, конечно! Даже теоретически каждая оценка всегда имеет погрешность. А уж тройка… ☺.

Ю. Л. Спасибо, очень интересные факты и оценки я сегодня услышал. Не исключаю, что ещё приду кое-что уточнить.

Н. Х. Да пожалуйста! Но учти, что в следующий раз оценки могут быть совсем другие — память и мнения не остаются постоянными…

13.10.13

Интервью с Ильей Юрьевичем Лебедевым,^[101]

16.07. Илья Лебедев времён поездки с Жоржем.^[102]

Ю.Л.: Что ты помнишь о поездке в автомобиле с Жоржем Абрамовичем Ковалем?

И.Л.: Мне кажется, что это были «Жигули» 1 модели, желтого или оранжевого цвета.

Ю.Л.: Отличная память! А кто ездил? Кто был в салоне?

И.Л.: Мне кажется, Жорж был за рулем, тетя Мила, ты, мама и я с Денисом^[103]. Вот как-то так…

Ю.Л.: И это была поездка или просто катание?

И.Л.: Нет, это была именно поездка. Что-то связанное или с пионерлагерем, или детским садом. Нас забирали или отвозили. Скорее, забирали…

Ю.Л.: И тогда ты произнес эту знаменитую в нашей семье фразу…

И.Л.: А, это «Жорж, давай подберем»? Это связано с покрышкой, валявшейся на дороге. Я понимал, что покрышка — это ценность! Материальная ценность. Я и сказал: «Жорж! Останови! Подберем — пригодится!».

Ю.Л.: А откуда ты взял это обращение — «Жорж»? Тетю Милу скопировал?

И.Л.: Ну да, конечно. Никто ещё ведь не называл его так.

Н.О.Л.: Все ведь называли по отчеству…

И.Л.: Вероятно, перед этим последней обратилась к нему именно тетя Мила, вот я и скопировал её.^[104]

<Сказанная Ильёй 40 лет назад фраза: «Подберём — пригодится!» как руководство к действию имела продолжение через много лет. В начале 2020 года он был с женой в Нью-Йорке. По моей просьбе они осматривали некоторые объекты, связанные жизнью и работой Жоржа. Мне хотелось найти что-то новое, какую-нибудь деталь, которую видел Жорж в 1941 году, на которую мало кто обращает внимание, но которую можно видеть неизменной и до сегодняшнего дня. И такую деталь они нашли — белые плитки облицовки и мозаика на станциях первой постоянной линии нью-йоркского метро.

16.08. К сожалению, на этом троне не мог сиживать ни агент Дельмар, ни студент George Koval…^[105]

Илья «подобрал» эту деталь нью-йоркской городской среды на станции метро «Columbia Univercity». Она появилась в 1904 году,^[106] и сегодня пригодилась для иллюстрации важного момента биографии Жоржа — именно с этой станции подземки он почти каждый день весны 1941 года ходил в Колумбийский университет и как студент Koval на занятия по органической химии, и как разведчик Дельмар для встреч с Кларенсом Хискеем и другими своими «подопечными»…

Жаль, что в то время на станции не было железного трона, присев на который Дельмар мог бы спокойно проанализировать какую-нибудь свежую «информацию для размышления» при принятии оперативного решения ☺.^[107] А в феврале 2020 года у Ильи Лебедева такая возможность задуматься была…

16.09. Размышления на станции нью-йоркского метро…^[108]

И он, как и в детстве, полезно для дела ею воспользовался.

В результате вы, читатель, можете увидеть ещё одну деталь нью-йоркской подземки глазами Жоржа:

16.10. Мозаика на станции «137^th street City College».^[109]

Это мозаика с эмблемой Городского Колледжа, которая часто мелькала перед глазами Жоржа в 1946–1948 годах, когда он учился в CCNY. На неё тогда, как и на брошенную покрышку на подмосковной дороге, Жорж не обращал внимания. А Илья заметил и решил: «Подберём — пригодится!» >

14.10.13

Беседа с Ириной Климентьевной Шмульян

16.11. И. К. Шмульян и Ж. А. Коваль на встрече, посвящённой 60-летию кафедры ОХТ, 1996 г.^[110]

Разговор начинается с «долгов» — я передаю Ирине Климентьевне номера израильской газеты «Окна», где в публикации о Жорже Абрамовиче использован его автограф — дарственная надпись ей. Вместе с газетой я дарю свою книгу «Эвереттическая прагматика», где упомянут Жорж Абрамович Коваль. И спрашиваю, подписывая книгу: «Как правильно пишется Ваше отчество — через «и» или через «е»?». Ирина Климентьевна твердо говорит — «Через «и»! «Климентьевна», от имени Клим».

Я говорю о причине моего сегодняшнего визита — послушать её воспоминания о его «человеческих качествах».

Ю. Л. Итак — первый вопрос: Как Вы познакомились с Жоржем Абрамовичем?

И. К. Ш. Все началось с того, что я защищала диплом на полгода позже, чем все — была больна. После защиты Иван Николаевич Шокин спросил: «Куда ты хочешь распределиться?» Я выбрала то ли ГИРЕДМЕТ, то ли ГИНЦВЕТМЕТ, поскольку к тому времени мне немножечко надоел институт. (Очень много времени отнимала комсомольская работа. Хотя была она очень интересна — я ведь работала в комсомоле с Легасовым! А он был человеком незаурядным, наверно, такого же ранга, как Жорж Абрамович!) Но Иван Николаевич сказал: «Нет, ты останешься в институте!». Я попыталась спорить — «Кем я останусь? Руками я работать не очень умею…». Но он все-таки начал уговаривать меня не уходить, поскольку хотел оставить у себя на кафедре аспиранткой. Правда, сделать это тогда было нельзя — по положению выпускник должен был отработать по распределению, а только после этого поступать в аспирантуру. И Иван Николаевич договорился с Дмитрием Афанасьевичем Кузнецовым, что он возьмет меня лекционным ассистентом на кафедру ОХТ. После некоторых колебаний я согласилась. Это было в 1960 году. На кафедре тогда были Изабелла Эммануиловна Фурмер, Ия Евгеньевна Зубова, Софья Пантелеймоновна Кокуина и… Жорж Абрамович! Я всем одинаково улыбалась…

Ю. Л. То есть, Вы хотите сказать, что до этого Вы Жоржа Абрамовича не знали?

И. К. Ш. Нет, знала, конечно! Он ведь у нас лекции читал. В то время он один вел курс, читал лекции 6 потокам! Прибегал на лекцию и спрашивал у студентов: «На чем мы в прошлый раз остановились?». Но сейчас я этого не помню. Настоящее наше знакомство началось только на кафедре. Ко мне и Изабелла Эммануиловна подходила, спрашивала, что я собираюсь делать… И как-то Жорж Абрамович подозвал меня и спросил: «Ты вот всем улыбаешься, а для себя решила — с кем будешь работать?». И он предложил попробовать работать у него. Я ответила, что пока ничего не выбрала, поскольку не знаю, получится ли у меня что-то. Я могла бы заняться какой-нибудь химией в пробирках (дипломную работу я делала у Елены Леонидовны Яхонтовой на ТНВ). А вот никакую технологическую работу — сверлить, паять и т. п. — я делать не смогу, сказала я Жоржу Абрамовичу. Ну, вроде так и договорились. И я стала работать с Жоржем Абрамовичем. Начала читать литературу по его теме и, конечно, меня сразу поставили вести лаборатории по КИПам. А там — все эти электрические приборы — потенциометры и прочее подобное… И я со слезами на глазах разбиралась с этой электротехникой, мне было очень трудно!

В это время у меня родился сын (я даже хотела уйти с работы в связи с беременностью, но Жорж Абрамович уговорил меня остаться) и после возвращения из декретного отпуска (а он был тогда очень короткий!) Жорж Абрамович предложил мне тему диссертации по процессам и аппаратам. Я рассердилась: «Вы что делаете! Я же сказала Вам, что не могу сверлить эти тарелки!». Но он меня успокоил тем, что дал мне дипломника. Это был Тонда (Антонин) Шимечек, чех. Наверное, после А. И. Родионова, это был второй дипломник Жоржа Абрамовича. И мы вместе с ним начали осваивать тему. Тонда после окончания института у себя на родине достиг высоких постов, объехал весь мир, и мы продолжали общаться: он писал мне письма, звонил по телефону… Когда вышла книжка про Жоржа Абрамовича, я написала об этом Тонде и он связался с Жоржем Абрамовичем, поздравил его и у них завязалась переписка по интернету. В один из последних моих визитов Жорж Абрамович с восторгом от того, что он освоил интернет, показывал мне на экране компьютера фотографии внучки Тонды, которые тот ему прислал.

Ю. Л. А Вы с Жоржем Абрамовичем электронную переписку не вели?

И. К. Ш. Нет. Жорж Абрамович был круче, чем я, он мог все освоить, а я не смогла и я в этом виновата. Жаль, конечно, но мы общались по телефону.

Ю. Л. Возвращаясь к Вашему знакомству с Жоржем Абрамовичем, хочу спросить — Вас тогда его манера разговора, его американский акцент, не удивили?

И. К. Ш. Нет, я как-то не обращала на него внимания. Хотя наши кафедральные ребята — Гришин в особенности! — и «передразнивали» его (я не могла — нет у меня такого таланта!), да и мне все было понятно в его речи, а его акцент казался мне приятным. К тому времени я уже много общалась с иностранцами по комсомольской работе и слышала разные акценты. А на письме Жорж Абрамович был очень грамотным человеком!

Ю. Л. Ещё один вопрос о раннем времени Вашего знакомства. Собственно, знакомы Вы с ним тогда не были, Вы были студенткой в 1959 году. А в этот год состоялась первая американская выставка в Москве и приехала большая делегация. Как рассказывал Лев Гришин, часть её посетила Менделеевку и Жорж Абрамович по просьбе Кафтанова исполнял обязанности переводчика. И во время приема один из гостей вдруг сказал о том, что у Жоржа Абрамовича «очень приятный северо-западный акцент, похожий на говор жителей Айовы!». Это очень насторожило Жоржа Абрамовича — в составе делегации наверняка есть представители спецслужб, когда они вернутся, то напишут отчеты, и история с «айовским акцентом» менделеевского переводчика всплывет в штатах… И после этого его напрягал каждый шорох в ночной тишине — то ли «наши» за ним пришли, то ли «оттуда» уже добираются…

И. К. Ш. Нет, этой истории я не знала. Но вот по поводу тишины мне Жорж Абрамович говорил, что, когда он приехал сюда «оттуда», его поразила здешняя тишина.^[111] Я думаю, что это объясняется тем, что «там» он был все время в напряжении. А здесь он жил на Ордынке, топил дровяную печь и, как он однажды обмолвился, постепенно избавлялся от «тех» страхов.

Ю. Л. А что Вы помните о переезде Жоржа Абрамовича на новую квартиру на Мичуринский проспект?

И. К. Ш. О том, как и почему он получил эту квартиру, я ничего не знаю. Но помню, что помогать при переезде от кафедры ездили Гришин и Семёнов. Там был ещё и приемный сын Жоржа Абрамовича, Валера Рудаков. На него, кстати, Жорж Абрамович частенько жаловался и немножко обижался — он себя вел не очень хорошо. Он ведь из «неблагополучной семьи» — его взяли от соседей… А Жорж Абрамович, как всякий добрый человек, хотя и переживал, но уступал ему… Ведь тогда Валера был он в какой-то степени смыслом жизни Жоржа Абрамовича. Но я, как человек не любопытствующий, не выспрашивала деталей…

Ю. Л. Да, Жоржу Абрамовичу «повезло» — и Вы не были любопытны, и Коля Харитонов не «влезал в душу»…

И. К. Ш. Да, так получилось… Но кое-что о «частной жизни» Жоржа Абрамовича я помню. Однажды — это было году в 63 — он лежал в больнице. У него обнаружилась какая-то опухоль в области желудка. А Жорж Абрамович был человек очень осторожный — разумно-осторожный в отличие от меня! — особенно, когда это касалось его здоровья. Если он грипповал вдруг, то на работу не ходил. Он даже из-за этого не пришел на мою защиту! Так вот, когда он попал в Боткинскую больницу, то очень испугался этого. Он боялся, что у него «самое худшее». И я ездила к нему в больницу. Не часто — у меня был маленький ребенок — но ездила. Там я встречалась с Людмилой Александровной. К сожалению, я заметила, что она относится к моим визитам как-то настороженно, может быть, она даже немного ревновала меня к Жоржу Абрамовичу. А меня не мучила совесть, и поэтому я не могла перед ней оправдываться… И когда выяснилось, что опухоль не столь опасна, я перестала ездить, чтобы не нервировать её… Ему сделали операцию, удалили опухоль, и он снова вернулся на работу.

Ю. Л. А не припомните, когда именно это было — весна, зима?

И. К. Ш. Я боюсь ошибиться, но мне кажется, что это было лето, я была легко одета…

Ю. Л. А когда Вы узнали, что Жорж Абрамович — разведчик?

И. К. Ш. Я не помню… Может быть, когда он читал нам курс, кто-нибудь из студентов сболтнул? Но я этого не помню… Но то, что он был разведчиком, такая информация у меня была. Может быть, это было связано с тем, что как раз в это время, где-то в начале 60-х, он пытался поехать на конференцию в Чехословакию, но ему отказали. Уже потом, много позже, но до того, как его «признали», вспоминая об этом, я даже позорила Жоржа Абрамовича за то, что он не отстоял себя. Я говорила: «Как Вам не стыдно! Я бы на Вашем месте пошла к Вашему начальству и рассказала бы, что Вы… Вот «такой-сякой»… Что так нехорошо… Ну почему вот Василий Иванович <Грачев> все имеет, а Вы просто «рядовой» и ничего не имеете? Ну почему Вы не можете это сделать?». Но он как-то всегда уходил от ответов мне.

Ю. Л. А вот ещё один интересный момент как раз того времени — в 1964 году Жорж Абрамович вступил в партию. Вы не помните, как это происходило?

И. К. Ш. Это почему-то совсем мимо меня прошло! Я к вступлению в партию относилась с осторожностью… Хотя мне предлагали вступить в партию очень хорошие люди — Иван Николаевич Шокин (когда я отказалась, он меня спросил: «Ты что, взносы не хочешь платить?»), Афанасий Иванович Малахов (я тоже отказалась), звал и Легасов (я тогда ещё подумала — «Ну, куда мне! Что такое я, и что — Легасов!»)…

Ю. Л. Хорошо, вернемся к биографии Жоржа Абрамовича. Вы знали о том, что он был в Америке не только в молодости? Может быть по его «обмолвкам», «оговоркам»?

И. К. Ш. Нет, никогда я такого не замечала. Но я знала от кого-то из той студенческой группы, где он был куратором (но не от Гильденблата), что он рассказывал ребятам этой группы об Америке. Но что он рассказывал, я не знаю, я там не была…

Ю. Л. А вот вопрос, который я задаю всем, хорошо знавшим Жоржа Абрамовича. Почему, как Вы думаете, Ковали в 1932 году уехали из Америки?

И. К. Ш. Нет, не знаю… Хотя он рассказывал мне о своих родственниках… Как-то — о приезде брата, о своих племянницах Гале и Гите, показывал фотографии, когда я была у него дома. Но ничего о причинах отъезда я не знаю…

Ю. Л. Но я сейчас не о знаниях Ваших спрашиваю, а о Ваших размышлениях об этом… Жили люди себе, жили и вдруг стронулись с обжитого места…

И. К. Ш. Вы знаете, размышлять я об этом просто не имела времени — у меня мама умерла в 1966 году, и семейные дела — муж, малолетний сын, заботы по хозяйству — просто не оставляли времени на такие раздумья. Хотя Жорж Абрамович показывал мне дома фотографии своего отца — он ведь был плотником, из рабочих… Да и сам Жорж Абрамович был прекрасным мастером. Он, например, мастерил себе табуретки… Он ведь поначалу жил очень бедно. Мне рассказывала Тося — Антонина Григорьевна Кузнецова — что когда Жорж Абрамович приходил в калошах и снимал их, они с Валей Воробьёвой вместе «влезали» в эту калошу: одна поставит ногу, и другая! По длине в калошу вставали как раз обе туфельки — такая большая была нога у Жоржа Абрамовича. Это очень веселило Тосю и Валю и они смеялись над этим… Но при таком размере обуви ему нужно было хорошо питаться, и они, замечая, что он голоден, подкармливали его… Мне Тося рассказывала, что он жил довольно бедно — приносил с собой молоко в бутылке и уносил бутылку, чтобы ее сдать… Помните, в наши времена она стоила 15 копеек? Но я не знаю, почему они уехали…

Ю. Л. А что Вы можете сказать об отношении Жоржа Абрамовича к различным военным юбилеям и праздникам? Он ведь до 1989 года был «нелегалом»: именно в этом году в его военном билете появилась запись о том, что он — ветеран войны.

И. К. Ш. Вы знаете, Жорж Абрамович, как и я, довольно равнодушно относился ко всему этому. Но на всех этих мероприятиях он «как надо», так себя и вел. И вообще, он не был эмоциональным человеком, во всяком случае, публично не проявлял своих эмоций…

Ю. Л. Да, конечно, то, что Жорж Абрамович свои эмоции «держал в рамках», это очевидно… И в общении с людьми умел выглядеть «не эмоциональным». А уж что было у него «внутри» — не нам судить!.. И потому здесь тоже к Вам только оценочный вопрос: как он относился к власти? Он был «советский человек»?

И. К. Ш. Он никогда не ругал Советский Союз! Я от него не слышала ни одного критического слова! Может быть, это потому, что мы никогда не вели с ним этих бесед, но мне кажется, что он искренне верил в то, что было у нас… А я верила точно — иначе я бы никогда не занялась комсомольской работой. И у меня чиста совесть — я никого не «посадила», никому не сделала никакой гадости… И мои студенческие группы — те, в которых я была куратором — до сих пор собираются, и меня извещают и у меня бывают… И мы уже теперь (а им уже за 60 — они все бабушки!) в друзьях, помогаем друг другу, если нужно — и деньги собираем…

Ю. Л. Ещё один оценочный вопрос. Как Вы считаете, был ли Жорж Абрамович «житейски смелым» человеком?

И. К. Ш. Да, он был очень смелым человеком!^[112] Вот, например, именно «житейский случай». Когда дочери одной из сотрудниц Менделеевки с очень влиятельной кафедры Жорж Абрамович поставил двойку по нашему курсу автоматизации, была написана жалоба. Дело дошло до того, что повторный экзамен проводился в присутствии проректора — Бориса Ивановича Степанова. Жорж Абрамович снова экзаменовал и снова поставил двойку. И Борис Иванович согласился с ним. А за этой жалобой стояли «серьезные силы». И такое поведение Жоржа Абрамовича стоило многого! Но это не была безрассудная смелость. Он и осторожность имел — иначе как бы он смог прожить такую жизнь! Вот и его отношение к собственному здоровью — пример житейской осторожности. Так и нужно поступать, хотя то, что он не пришел на мою защиту из-за того, что температурил, тогда меня расстроило. Но это было тогда. Сейчас я понимаю, что он был прав — он уже сделал все, чтобы моя защита прошла благополучно… Сколько он сделал для этого! Сколько мы с ним спорили, даже ругались! Уходили в рабочий кабинет Сулименко^[113] и там обсуждали текст — до хрипоты. Я пыталась отбить каждое слово! Но, поскольку я в технике вообще мало что понимаю, если бы не Жорж Абрамович, я бы никогда не защитилась. Так что защита была так подготовлена, что и без него прошла очень хорошо, так, как и должно было быть после его трудов!

Ю. Л. А Вы не помните, почему он ушел с кафедры? Это было из-за ухудшения здоровья Людмилы Александровны?

И. К. Ш. Да-да, именно из-за этого! Мне он сказал, что она плохо себя чувствует. Меня тогда на кафедре все просили — ты уговори его остаться. Но я не стала делать этого — раз он сам принял такое решение, что же я буду его уговаривать? И я не стала говорить с ним на эту тему.

Ю. Л. А после ухода он возвращался на кафедру? В трудовой книжке есть такие записи — о его временной работе?

И. К. Ш. Нет, я этого не помню. Может быть, он занимался переводами. Он ведь переводил книгу Изабеллы Эммануиловны на английский, какие-то дела были у него с Р. Г. Головчанской с кафедры электрохимии… Но на преподавательскую работу он уже не возвращался никогда! И я помню, что однажды мы виделись с ним, мне нужно было выяснить вопрос какой-то из курса автоматики, он рассмеялся и сказал: «Ну, что ты! Я уже этим не занимаюсь, буду я ещё над этим думать!».

Ю. Л. А после его ухода с кафедры вы с ним часто общались?

И. К. Ш. Общались редко, я уже имела 2-ю группу инвалидности, да и по характеру я домоседка, а перезванивались часто!

Ю. Л. А Вы помните, как он показывал Вам свой знак «Ветеран разведки»?

И. К. Ш. Да, мы были у него с Колей Харитоновым и он перед нами немножко хвастал этим знаком. Фотографии показывал… Я вообще говорила ему, что есть у него это качество — похвастать. Но я его понимаю — он тогда был очень рад нашему приходу!

Ю. Л. Он, как я помню сказанное Вами во время нашей прошлой встречи, выбрал себе биографа в лице В. Лоты из многих, кто заинтересовался им после первой публикации о нем как разведчике?

И. К. Ш. Да, именно это он сказал. Сказал, правда, как-то неуверенно: «Я долго колебался… Но все-таки решил — раз он открыл эту тему, то пусть он ее и ведет…»

Ю. Л. Я его понимаю… Но Лота ведь не сам «открыл» тему, ему ее открыли, вернее, «приоткрыли». И Лота был скорее инструментом, через которого в эту приоткрытую щелку вместе с реальными фактами пускали и туман «дозированной дезинформации». Я, например, зная Жоржа Абрамовича и некоторые его семейные обстоятельства, не верю, что его вербовка произошла так, как описал Лота — дескать, Жоржу Абрамовичу предложили и он тут же согласился работать на ГРУ…

И. К. Ш. А Вы знаете, я могу в такое поверить. Жорж Абрамович всегда стоял как-то выше житейского… Порой я заводилась от чего-то, а он был спокоен… И он говорил: «Ты мудрая…», но сам оставался в стороне… Мне иногда казалось даже, что он пуглив, но теперь я понимаю, что это происходило от его жизненного опыта…

Ю. Л. А как Вы считаете, почему он не защитил докторскую?

И. К. Ш. У меня есть объяснение. Во-первых, он был человеком, разумно относящимся к своим силам. Он настолько был предан своему курсу, так много энергии тратил на него — курс-то ведь на общей кафедре! — что у него просто не было физической возможности заниматься серьезно еще чем-то. А он ещё таскал нас на выставки, читал книги… Докторская на общей кафедре — это подвиг или халтура. Но работать до двух часов ночи и потом получить инсульт как у меня? Это неразумно… (Он, кстати, когда я слегла с инсультом, корил себя, говорил мне: «Это я тебя довел…»). Во-вторых, он человек рациональный. И деньги он получал, подрабатывая переводами — словарь кафаровский, многое другое… Да и вел он хоздоговоры, которые приносили деньги. И их ему хватало, он мне об этом говорил. Зачем ему нужна была докторская?

Ю. Л. Вы совершенно правы: докторская на общей кафедре — это либо подвиг, либо — халтура. К подвигу он был не готов, а халтурить просто не умел ☺.

А кого из менделеевцев вы могли бы отнести к личным друзьям Жоржа Абрамовича?

И. К. Ш. Он очень неплохо относился к Родионову. Они ведь в молодости вместе на футбол ходили, он был первым его дипломником…

Ю. Л. А Борис Иванович Степанов?

И. К. Ш. Они уважительно относились друг к другу, но к близким друзьям я бы его не отнесла.

Ю. Л. Вы точно сказали «неплохо относился», «уважительно относился», но это ведь не характеристики дружества. А «настоящие друзья» у него были?

И. К. Ш. Вы знаете, по-моему нет… Вот и ко мне он хорошо относился. И я могла рассказать ему многое, чего не стала бы говорить кому-то ещё… Я человек открытый, а он был бесхитростный… И он не был, в отличие, скажем, от Изабеллы Эммануиловны, человеком «громким», он и не хотел таким быть!

Ю. Л. Ирина Климентьевна! У меня к Вам просьба. Сделайте мне маленький подарок!

И. К. Ш. Попробую. Если смогу — сделаю… А, может, откажу?.. Вы не требуйте от меня того, чего я не могу. Ну, например, я очень не люблю фотографироваться. Есть у меня такой дефект. Вы видели, что меня практически нет на кафедральных фотографиях? А там, где я была, я свое изображение вырезала — начиная с десятого класса школы. Вы не потребуете от меня фотографироваться?

Ю. Л. Нет, не потребую, а просто попрошу… Вы посидите одну минутку, а я Вас сфотографирую ☺.

И. К. Ш. Ни в коем случае! Упаси Бог! Вы видите — я как чувствовала! Недаром Жорж Абрамович называл меня мудрой!

Ю. Л. Хорошо! Я надеюсь, что именно поэтому мне удастся ещё переубедить Вас в этом вопросе…

И. К. Ш. Я совсем не считаю, что всегда права… Вот, например, я поставила четверку Жоре Каграманову и тройку Сущеву на экзамене по автоматике и до сих пор мучаюсь этим. Переживаю потому, что вообще у меня был принцип — если я кого-то мучаю на экзамене, то ставлю ему высшую оценку из тех, которые можно было бы поставить. И я пыталась поставить ему четверку, но задаю вопрос — а он не отвечает. Ещё вопрос на четверку — опять не отвечает… И я поставила тройку… А ведь я его измучила! И он это помнит…^[114]

Ю. Л. Ещё один момент. Скажите, как Жорж Абрамович относился к литературе, к поэзии, вообще, к «гуманитарии»?..

И. К. Ш. Мне трудно сказать… Он читал много, но в основном на английском. И, может это и смешно звучит, мы мало разговаривали на «посторонние темы». В основном общение было «по делу»… Мне действительно трудно было в этом предмете — автоматике. Я ведь и дома ничего починить не могу… Я очень плохо работаю руками… Правда, однажды мы с Изабеллой Эммануиловной были у него на даче. Людмила Александровна собирала клубнику и попросила нас помочь.^[115] И я, по наивности, подумала, что это мы им с Жоржем Абрамовичем, собираем клубнику, и постаралась как можно больше набрать, а потом оказалось, что она отдала её нам! Я так себя корила! Но потом, кстати, мы с Людмилой Александровной очень ладили, переговаривались — у нее был очень приятный голос по телефону! И у меня даже есть рецепт варенья, который написан её рукой для меня… А после ее смерти, он говорил мне, что ему… скучно жить без нее… Они хорошо жили, очень уважали друг друга…

Ю. Л. Да, и у меня и тогда, когда я их знал, и, особенно, теперь, после знакомства с их перепиской, укрепилось такое впечатление — это была очень счастливая семья с очень несчастливой судьбой…

И. К. Ш. Согласна, судьба у них была тяжелая — десять лет разлуки, потом эта история с Валерой, их приемным сыном — Жорж Абрамович часто говорил об этом…

Ю. Л. Спасибо, Ирина Климентьевна, Вы рассказали очень важные вещи.

И. К. Ш. Всё, что знала, рассказала искренне. Но, конечно, может я в чем-то и ошибаюсь, что-то не так воспринимаю ☺…

Ю. Л. Вы сказали главное слово — «искренне»! Если высказывается искреннее суждение, оно не может быть ошибочным. «На самом деле» — это всегда то, что ощущается искренне.

И. К. Ш. Я с Вами совершенно согласна — каждый смотрит под своим углом зрения и каждое искреннее мнение — правда!

15.10.13

Интервью с Всеволодом Николаевичем Лисицыным, профессором кафедры тонкого органического синтеза и химических красителей и председателем Совета Ветеранов РХТУ

16.12. В. Н. Лисицын в лаборатории РХТУ во время интервью 15.10.13.^[116]

Это интервью не было заранее согласовано. Приехав в Менделеевку, я попросил Н. Ю. Денисову договориться о моей встрече с Всеволодом Николаевичем. Но она сказала, что договариваться ни о чем не надо, и провела меня прямо к рабочему кабинету Всеволода Николаевича. Я застал его на рабочем месте и он без промедления согласился ответить на интересующие меня вопросы. И вопросы и ответы на них не были подготовлены и беседа прошла в жанре экспромта.

Ю. Л. Всеволод Николаевич! Первый вопрос: когда Вы познакомились с Жоржем Абрамовичем Ковалем?

В. Л. Я познакомился с Жоржем Абрамовичем году в 50 или в 51… Но это было «шапочное знакомство»… Он тогда был аспирантом и более подробно Вам может рассказать об этом Анатолий Иванович Родионов. Он был его первым дипломником. Более тесно мы стали сотрудничать, когда он работал на кафедре ОХТ. Жорж Абрамович давал задания нашим студентам, когда они ехали на практику и всегда интересовался теми производствами, на которых будут проходить практику студенты… И общались мы тогда часто. А в последние годы, когда он уже не работал, посещали его дома — юбилеи и тому подобное…

Ю. Л. А когда и при каких обстоятельствах Вы узнали, что он был разведчиком?

В. Л. Трудно сказать… Мы этого не знали долго… Единственное, что мы знали, это то, что он появился в институте в американской одежде… военной! Была на нем какая-то шинель… Но я и не помню, когда эти вопросы — кем он был — возникли… И уже после того, как он перестал здесь работать, мы посещали его и узнали, что тогда к нему приходили товарищи из ГРУ…

Ю. Л. А как к нему относился Совет Ветеранов в те времена, когда он работал? Ведь положение его было «шатким»…

В. Л. Да, он ведь даже не считался участником войны…

Ю. Л. Как же тогда он попал на доску «Наши ветераны»? И когда это случилось?

В. Л. Вы знаете, я сейчас на память этого не помню…

Ю. Л. Я впервые увидел фотографию Жоржа Абрамовича на доске Ветеранов в 1966 году, когда пришел студентом в Менделеевку. И многие мои товарищи помнят эту фотографию с подписью «Коваль Ж. А., рядовой Генштаба».

В. Л. Я думаю, что этого не было…

Ю. Л. Было!

В. Л. Не было. Эта доска появилась в конце 70-х годов. Даже когда мы выпустили сборник «Менделеевцы-ветераны Великой Отечественной Войны» в 2000 г. его там не было. И только во втором издании этого сборника, в 2005 г. он есть! Вообще по спискам у нас в Менделеевке работало после войны около 310 человек участников войны — от сторожей и вахтеров до высоких чинов.

Ю. Л. А сейчас сколько работают?

В. Л. Осталось… Четыре человека! И вот какая у нас беда. На доске есть некоторые фотографии, а в списках этих людей нет! Вот, например, Грибов Петр Петрович… Вы его застали?

Ю. Л. А как же! Я был его учеником…

В. Л. Так вот… Мы сейчас пытаемся что-то сделать — сверяем списки, ищем документы… Вот есть такая книга, которую в свое время завел Гусев Василий Михайлович, начальник отдела кадров. Он сам участник войны, и завел эту книгу, в которую записывал всех приходящих на работу участников войны. И в этой книге Жоржа Абрамовича нет…

Ю. Л. А как сам Жорж Абрамович относился к такому положению вещей?

В. Л. Я не знаю, как он сам лично относился к этому, поскольку мы не были с ним очень близки, хотя его жена работала в нашем НИИОПИКе… Мы как-то встретились с ним в поликлинике и он говорил, что она себя очень неважно чувствует… А кончала она нашу кафедру и работала как раз в этой лаборатории, где мы разговариваем… Да, а что касается его положения… В то время не очень же афишировались работники разведки…

Ю. Л. Это мне понятно! Но мне хочется знать, как он относился к тому, что по праздникам и юбилеям, например в 1965 году, при праздновании XX-летия Победы…

В. Л. Никаких он наград не получал!

Ю. Л. А ведь Совет ветеранов явно участвовал в составлении списков для поощрения…

В. Л. (Тяжело вздохнув) Эх… Я ведь в те годы — шестидесятые, семидесятые — не входил в совет ветеранов и, честно говоря, не знаю, как там это все делалось…

Ю. Л. Ну, насколько я об этом знаю, сам он никакой инициативы в этом направлении не проявлял.

В. Л. Нет-нет, конечно! Он вел себя очень скромно… И даже после того, как ему вручили знак ветерана ГРУ (он его показывал нам, когда мы с Родионовым и Семеновым были у него) он был… малоразговорчив. Так, в общих чертах, он рассказал, что было собрание в ГРУ по поводу какого-то юбилея, его пригласили и вручили знак… Он по натуре был очень сдержан…

Ю. Л. И последняя моя просьба. Если Вы вспомните, или найдутся документы сообщите через Наталью Юрьевну Денисову, когда фотография Жоржа Абрамовича появилась на Доске Ветеранов.

В. Л. Конечно… Но я точно помню, что и мы, ветераны, между собой, в кулуарах, недоумевали. Мол, как же так? Он ведь был участником войны, почему же его не отмечают? А он-то ведет себя скромно, не подает никаких заявлений…

Ю. Л. Спасибо большое, Всеволод Николаевич! Крепкого Вам здоровья!

15.10.13.

Беседа с Владимиром Ивановичем Игнатенковым, к.т.н., доц. кафедры ОХТ РХТУ им. Д. И. Менделеева

16.13. В. И. Игнатенков в ходе беседы 15.10.13 г.^[117]

Беседа состоялась в преподавательской комнате кафедры ОХТ РХТУ им. Д. И. Менделеева и оказалась результатом «игры случая»…

Я давно не был на кафедре, и моё появление вызвало некоторую настороженность — приближалось 100-летие со дня рождения Жоржа Абрамовича, у кафедры начинались предъюбилейные хлопоты, ещё не определилась ни организационная форма предстоявшего юбилейного мероприятия, ни состав его участников. А. В. Беспалов и Г. М. Семёнов писали книжку о Жорже Абрамовиче… И мой визит с «любопытствованием» казался странным и породил «хаотический дискурс». Этим объясняется несколько сумбурный и полемический характер состоявшегося разговора, в котором принимали участие многие другие сотрудники кафедры — А. П. Федосеев, Н. З. Павлова, Е. В. Сучкова… Атмосфера в комнате была турбулентной — кто-то входил, кто-то выходил и нить беседы постоянно рвалась, путалась, завязывалась в неожиданные узлы.

Ниже приводится краткая стенограмма нашей беседы с Владимиром Ивановичем на фоне спонтанных реплик присутствовавших при этом лиц…

Голос А. П. Федосеева.…И я помню, что на шестидесятилетии Жоржа Абрамовича, в ресторане, к нашей компании стали «клеиться» две девицы. А привечал их…

В. И.…Лев Гришин!

Голос Н. З. Павловой Нет, это был ты!

Ю. Л. О! Вот снова появился Владимир Иванович!.. Ты куда-то убежал и так мне и не ответил — от кого ты узнал, что Жорж был разведчиком?

В. И. В газете прочитал!

Голос А. П. Федосеева. Ну и вопросы! На засыпку! Без бутылки не ответишь!

Ю. Л. Понял свою ошибку… Вопросы нужно задавать не ДО, а ПОСЛЕ…

Голос Е. Сучковой. Нет, нужно вопросы задавать в процессе. Процесс нужно организовать! И тогда тебе всё расскажут…

Голос Н. З. Павловой. И не меньше соврут…

Ю. Л. Ну, вранья я не боюсь! Его ведь и не бывает практически… Если человек искренне верит в то, что говорит — это не враньё!

В. И. Это не враньё — это его правда!

Ю. Л. Вот известная история про кино. Когда мы готовились к какому-то экзамену с Геннадием, племянником Жоржа…

В. И. Да, мы его знаем…

Ю. Л. Поскольку готовились мы у него дома, то Жорж с тётей Милой, чтобы не мешать нам, ушли в кино. А кино это было — «Не горюй!». Про него уже все говорили и нам с Генкой очень хотелось его посмотреть… И вот, только Жорж с тётей Милой за дверь — мы тайно вслед за ними тоже побежали в кинотеатр… И теперь, вспоминая об этой истории, спорим друг с другом: я утверждаю, что пробирались мы в кинотеатр по сугробам в валенках, а Генка помнит, что мы рвали шорты, продираясь через кусты! Так что «храним мы в памяти своей» каждый своё!..

Общий смех.

А ты когда познакомился с Жоржем Абрамовичем?

В. И. Когда учился на третьем курсе. Он нам читал КИП.

Ю. Л. Значит, и ты был его студентом!

В. И. Да! И я помню, как он говорил «чемператур…»

Голос Н. З. Павловой. Нет, «чермопар»!

В. И. А ты зачем фотографируешь?

Ю. А. А мне нужны фотографии тех людей, с которыми я обсуждаю свои вопросы…

В. И. А какой вопрос мы обсуждаем? Как ты в кино ходил в валенках?

Ю. А. Да, я — в валенках, а Генка — в шортах! Но после этого возвращаемся к тому, с чего начали — когда ты узнал, что Жорж был разведчиком?

В. И. Я узнал, когда появилась статья в газете «Известия»…^[118]

Ю. Л. Это в 1999 году?

В. И. Да, это была первая публикация о нём как о разведчике в прессе. А до этого мы знали, что он американец, жил в Америке…

Голос Н. З. Павловой. А я даже этого не знала…

В. И.…что приехал из Америки давно… Ну, приехал и приехал…

Голос Н. З. Павловой. Конечно, в Америке плохо, а в СССР — хорошо!

В. И. Да, тогда в СССР было хорошо! А там негров вешали!

Ю. Л. Стоп! В 1999 году в газетах «Известия» и «Красная звезда» появились две заметки…

В. И. Я прочитал в «Известиях», «Красную звезду» я не читаю…

Ю. Л. Но в газете было написано «Дельмар»!

В. И. И там было написано и Коваль!

Ю. Л. Нет! Фамилии Коваль там не было!

В. И. А, по-моему, была!

Голос Н. З. Павловой. Это было летом или зимой?

Общий смех…

В. И. И тогда на кафедре всё это стали обсуждать…

Голос Н. З. Павловой. И дообсуждались, что это…

В. И. Коваль!

Ю. Л. Но ведь в газете был Дельмар! А как же всё-таки догадались, что это — Коваль?

В. И. Ну, в том, что было сказано, были намёки на то, что это Коваль!^[119]

Ю. Л. Конечно, намёки там были…

В. И. А раз намёки были, то мы, как думающие люди, всё сопоставили и пришли к выводу: Дельмар — это Коваль!

Ю. Л. И всё-таки это была догадка…

Голос Н. З. Павловой. И правильная догадка!.. На похоронах — ты же там был? — эти грушники говорили уже в полный голос…

В. И. Когда человек умер…

Голос Н. З. Павловой. Можно уже всё говорить…

Ю. Л. А вот вопрос и к тебе, и к Нелли… Сегодня, по прошествии стольких лет, вы можете объяснить, почему Ковали в 1932 году уехали из Америки? Об этом на кафедре говорили?

Голос Н. З. Павловой. Мы ответим хором!

В. И. Я таким вопросом никогда не задавался и не интересовался… Ну, уехали — и уехали!..

Голос Н. З. Павловой. А уехали они в Биробиджан!..

В. И. Вот именно! Тогда там организовалась автономная республика, а в Америке было плохо, кризис… И для того, чтобы найти лучшее место жизни…

Голос Н. З. Павловой. В Биробиджан и поехали…

В. И. Это моё личное мнение…

Голос Н. З. Павловой. И моё!

Ю. Л. Ещё один «житейский вопрос»… Жорж Абрамович сначала жил на Ордынке…

В. И. Вот этого я не знаю! Я знаю, что когда я с ним познакомился, он жил где-то на Мичуринском… А где он до этого жил — в общежитии, или где-то около Кремля, или, наоборот, «в ближнем подмосковье» — я не знаю!

Ю. Л. Ясно! А почему он не попал в менделеевский кооператив? Ты, Нелля, могла ведь знать?

В. И. Первый менделеевский кооператив был на улице Милашенкова… А другие были много позже, в семидесятые годы…

Голос Н. З. Павловой. Их было даже два… Но вот как он попал на Мичуринский, я даже и не знаю…

В. И. И я не знал… И меня это совершенно не интересовало… Где человек живёт и почему он там живёт?.. Переехал, вот и живёт!

Ю. Л. Ну, хорошо! Но почему ты всё время как будто передо мною оправдываешься?

В. И. Я не оправдываюсь, просто ты такой вопрос задаёшь — где он жил? Да мне какая разница, где он жил?

Голос Н. З. Павловой. А вот ты, Лебедев, туда ходил…

В. И. И должен был спросить — Жорж Абрамович, как Вы здесь, на Мичуринском, оказались? А ты не спросил!

Ю. Л. А вот такой вопрос. Как ты считаешь, как он «по жизни» относился к советской действительности?

Голос Н. З. Павловой. Все мы в то время к ней относились…

В. И. Знаешь, что я тебе скажу? Прямо и по-русски: а хрен его знает!

Общий смех

В. И. Но это я ещё мягко сказал!

Голос Н. З. Павловой. Поскольку он был разведчик, у него ничего не вылетало… лишнего!

В. И. Как он относился… Ну, ты и спросил!..

Голос Н. З. Павловой. Кто у нас был диссидентом? Ты и Жуков, который задавал провокационные вопросы Иванушкину…

В. И. Я вот знал в Менделеевке двух преподавателей, один из которых где-то в тридцатых годах посадил другого, а потом, когда тот вышел, они работали вместе… Сегодня оба они уже «почили в Бозе»,^[120] а тогда, в советской действительности…

Ю. Л. И технический вопрос. Как Жорж водил машину? Ты видел его как водителя?

Голос Н. З. Павловой. Мы только знаем, что Изабелле Эммануиловне, как ветерану, обещали машину…

В. И. Но не дали! И водил ли Жорж Абрамович машину, не водил ли, и вообще — была ли у него машина — я не знаю!

Ю. Л. Была у него машина — «Жигули» жёлтого цвета…

В. И. Ну вот, ты всё знаешь, а спрашиваешь нас!..

Голос Н. З. Павловой. Даже пытаешь!

Ю. Л. Что знаю я — знаю я! А что знаете вы — знаете вы!

В. И. В машине я никогда его не видел. Он в институт на машине не приезжал!

Голос Н. З. Павловой. На метро! Только на метро!

Ю. Л. Приезжал!

В. И. Может, это было, когда я был студентом? Тогда мне было всё равно, какой преподаватель приезжает на машине… А когда я работал на кафедре, на машине я его ни разу не видел!

Голос Н. З. Павловой. Даже понятия об этом не было…

Голос Е. В. Сучковой. Может, он оставлял машину у другой станции метро, а потом ехал на «Новослободскую»?..

Общий смех.

Ю. Л. Делал это как истинный разведчик? ☺.

В. И. А вас с Генкой он возил куда-нибудь?..

Ю. Л. Нет, с Генкой не возил, а вот с моим старшим сыном, когда тот ходил в детский сад, однажды возил…

В. И. Вот видишь! Тебя он возил, а к нам не приезжал, так что мы не знаем — была у него машина, не было ли…

Голос Н. З. Павловой. А я-то видела, что он ездил на электричке!

В. И. И когда он здесь работал, то ездил на электричке в Абрамцево… Он работал по договору с ЦНИИБУМом… И говорил — «Я в ЦНИИБУМ!». А сам — на дачу… на электричке! Ну, может, и заезжал в ЦНИИБУМ ☺. Это по той же дороге…

Ю. Л. Я помню — у Харитонова была диссертация, связанная с ЦНИИБУМом — по переработке щелоков!

В. И. Да, да, да! ЦНИИБУМ, по щелокам!

Ну, всё выяснил?

Голос Н. З. Павловой. Можешь писать!

Ю. Л. Ну, что же! Почти на все вопросы вы мне ответили. Как говорится, «Ваш вопрос рассмотрен положительно — отказать!..».

Голос Н. З. Павловой. И ответили одинаково!

Голос Е. В. Сучковой. У вас одна школа!

В. И. А потому, что мы говорим…

Голос Н. З. Павловой. Правду!

В. И. Истинную правду!.. А ты пиши что угодно! Ври, что угодно! Опровергнуть тебя никто не сможет…

Ю. Л. Да и вряд ли захочет в таком коллективе… Вы тоже как разведчики… Демонстрируете прямо «детское неведение»…

В. И. А ты был в ведении, когда учился?

Ю. Л. В ведении!

В. И. Кончай мне сказки говорить! Что он был разведчиком?..

Голос Н. З. Павловой. Володя! Он только Лебедеву лично рассказал, а нам — нет… Вот мы и не знали…

В. И. А!.. Если так — другое дело!.. Но сказок не надо… Это тоже домыслы твои…

Ю. Л. Ну, пускай будут мои домыслы… А из нашего разговора я вынес многое, спасибо вам!

15.10.13

Разговор с Нелли Залмановной Павловой, доцентом кафедры ОХТ РХТУ

16.14. Н. З. Павлова в ходе разговора 15.10.13 г.^[121]

Этот спонтанный разговор состоялся после беседы с В. И. Игнатенковым на кафедре ОХТ в присутствии многих кафедральных сотрудников.

Ю. Л. Ты когда лично познакомилась с Жоржем?

Н. П. В 1954 году. Он руководил практикой.^[122] Город Баглей, под Днепропетровском…

Ю. Л. Т. е. ты знакома с ним ещё со студенчества?.. И вот твои первые впечатления о нём…

Н. П. «Чермопар»!.. ☺…

Ю. Л. Ну, это знают все!

Н. П. Он был очень хороший человек… Там были ЧП с нашими студентами, он всё это сгладил, никуда не донёс…

Ю. Л. ЧП в смысле чего?

Н. П. Ну, там подрались…

Ю. Л. А, понятно!.. И он с вами там жил?

Н. П. Да, целый месяц…

Ю. Л. И этот «чермопар» вас не смутил? У вас, студентов…

Н. П. Нет, никак… Нисколько. Не помню даже…

Ю. Л. И это американское… Он вам не говорил?

Н. П. Нет… Никогда. И ниоткуда не просачивалась информация… Жорж Абрамович и Жорж Абрамович…

Ю. Л. А когда ты узнала, что он был разведчиком?

Н. П. Это только когда объявили об этом всенародно…

Ю. Л. Подожди… Ты что?..

Н. П. Ничего… И на кафедре ничего… А ты знал, что он был разведчиком?

Ю. Л. Я знал… А о его американском происхождении? На кафедре…

Н. П. Нет. Он же не докладывал…

Ю. Л. Ты хочешь сказать, что биография Жоржа Абрамовича Коваля тебе стала известна вот только?..

Н. П. Только!.. Мы ещё удивлялись — столько работали, а даже в голову не приходило!

Ю. Л. Хм…

Н. П. Угу…

Ю. Л. Ладно… Для меня это удивительно, потому что мне казалось… Но, кстати говоря, 28 февраля 1964 года на заседании партийного бюро ТНВ факультета, на котором Жоржа Абрамовича принимали в партию и ты должна была…

Н. П. В 1964? Нет, в 1964 я только пришла в аспирантуру…

Ю. Л. Ну, неважно… А Лёвины байки о том, как Жорж возвращался из Америки через Гавр?..

Н. П. Ну, байки! Хочешь — верь, хочешь — не верь…

Ю. Л. Но их обсуждали?

Н. П. Нет, нет, нет! Клянусь!.. Я всегда поражалась… Они со Шмульян ведь дружили?

Ю. Л. Да…

Н. П. И вот они, даже когда стояли в очереди в буфете, они всё время говорили о курсе автоматизации… Только о курсе: как читать, как лучше давать, какие там студенты… Только о курсе! И больше никаких разговоров… И я вот думаю — а Шмульян-то знала, что он был разведчиком?

Ю. Л. Ну, судя по всем ответам, которые сейчас есть у меня, кроме Лёвы Гришина и Жоры не знал никто, хотя эти оба утверждают, что знали все!

Н. П. Ну, конечно! Нет, не все… Далеко не все!

Ю. Л. А вот такой личный вопрос… Как ты считаешь, как Жорж Абрамович относился к Советской власти? При том, что он был коммунистом, это понятно, но вот его житейское отношение к советской действительности?

Н. П. Он был лоялен… И ведь сюда они сбежали из Америки! Как говорили, СССР был оплот демократии… Я тоже почти разведчик — ничего ты из меня не вытянешь ☺…

Ю. Л. А вот такие дела… В разные праздники всех поздравляли… А Жорж даже не был ветераном войны. Ты знала об этом?

Н. П. Конечно, знала! И ведь действительно, как таковой, он не был на войне… Его война была скрытой… А, вот, знаешь когда я ещё узнала? Когда его хоронили. Пришли эти разведчики…

Ю. Л. Угу…

Н. П. И вот раскрыли глаза — какой он был большой разведчик! И после этого стали публиковать…

Ю. Л. То, что после смерти и этого Указа, мне понятно. Но то, что ты мне сказала о кафедре, удивительно…

Н. П. Никто никогда… И даже такое было удивление!.. С моей, во всяком случае, стороны… И потом мы обсуждали, насколько он был разведчик «до последнего»… Никак нигде не обмолвился…

Ю. Л. Человеческие качества Жоржа… Как вот ты считаешь, был он смелым человеком «по житейски»?

Н. П. Смелым, принципиальным человеком очень… Даже когда вот пришёл Бесков, он начал… Ну, как обычно… И Жорж Абрамович был единственным человеком, который сказал: «Владимир Сергеевич, так кафедру не сплачивают!»…

Ю. Л. Хм… Это ты мне привела пример принципиальности. А житейской смелости? Я к чему… У меня сложилось впечатление, когда я с ним работал, что он умел… Скажем так — не «нарываться» на ситуации, когда нужно проявлять житейскую смелость. Он был «неконфликтным»…

Н. П. Неконфликтным — это точно. Улаживал всегда как-то… Но у нас на кафедре и не было больших конфликтов… А ты Федосеева спрашивал?..

15.10.13

Беседа с Александром Павловичем Федосеевым, к.т.н., доц. кафедры ОХТ РХТУ им. Д. И. Менделеева

16.15. А. П. Федосеев во время беседы 15.10.13 г.^[123]

Эта беседа продолжила серию «блиц-интервью» на кафедре ОХТ в этот день. Беседа, естественно, не была запланирована заранее и оказалась крайне непродолжительной — 7 минут в моей магнитофонной записи. Это был короткий перерыв в занятиях, которые вёл в тот день Александр Павлович.

Может показаться, что никаких новых материалов о Жорже Абрамовиче в этой беседе не выявилось. Тем не менее, она кажется мне очень ценной, поскольку из неё видно, в какой «человеческой атмосфере» кафедры он проработал сорок лет, и кто был одним из авторов бесчисленного количества «баек» о нём. Они — среди «серьёзных» воспоминаний — рассыпаны во многих публикуемых здесь разговорах с людьми, хорошо знавшими Жоржа Абрамовича лично. Собственно, одна из баек и родилась в ходе этого короткого разговора с Александром Павловичем…

А эти байки — факт весьма примечательный! Когда мы ворчим: «Свет нужно гасить! Кто за свет платить будет — Пушкин?», то, вспоминая «всуе» имя великого поэта, невольно свидетельствуем — Пушкин как человек в общественном сознании представлен гораздо шире, чем только как персонаж школьной хрестоматии. И возникновение фольклора о Жорже Абрамовиче также является признанием его выдающихся человеческих качеств. И признанием не меньшим, чем присвоение ему званий и наград за работу разведчика…

В разговоре принимали участие другие сотрудники кафедры — Е. С. Дмитриев и Е. В. Сучкова…

А. Ф. Какой вопрос ты хотел мне задать? Задай его на дом — сейчас времени нет отвечать…

Голос Е. В. Сучковой. У него тут целая программа опроса…

Ю. Л. Я знаю, что все самые интересные «сливки» своих воспоминаний ты предоставил Беспалову для его книжки…

А. Ф. Я рассказал ему всё, что знал. Точнее, всё, что помню. А больше ничего и не помню — склероз замучил! ☺. Так что только с помощью наводящих вопросов, а также спиритизма, можно кое-что обновить… Но где его взять, спиритизм-то?

Ю. Л. У меня вопросы очень простые. Ты когда с Жоржем Абрамовичем познакомился?

А. Ф. Тогда же, когда и он со мной!

Ю. Л. Хм… Хорош! И было это от Рождества Христова…

А. Ф. Года недалеко ушли…

Ю. Л. Ну, да! Мол, тут Христос, тут Жорж Абрамович, и я к ним подхожу… ☺.

А. Ф. Причём я вижу — Жорж Абрамович на лыжах! ☺…^[124]

Ю. Л. Нет, а серьёзно?

Голос Е. В. Сучковой. Нет, Юр, тут серьёзного не получится!

Ю. Л. А не получится — и не надо!

А. Ф. Ну, как серьёзно?.. Я пришёл в 1967 году… Или в 1966?

Ю. Л. И в каком качестве?

А. Ф. Младшим научным сотрудником… Вместе с Беспаловым… Пришли мы летом, и первым, кого мы здесь увидели, был Женя Дмитриев. Он был лаборантом… Но его тут же, как он сам сказал, «замели»!..

Голос Е. С. Дмитриева. Да, меня замели!

Ю. Л. Так вы с Дмитриевым пришли одновременно?

А.Ф., Е. Д. Да, почти!

Голос Е. В. Сучковой. Оказались старики одновременно на кафедре!..

Голос Е. С. Дмитриева. Но он пришёл после окончания института…

А. Ф. Да нет, я уже отработал три года…

Голос Е. С. Дмитриева. Ах, да! Ты уже отработал…

А. Ф. А ты был салагой!..

И попросил тебя Супоницкий вынести какие-то дощечки из института…

Голос Е. С. Дмитриева. Да, Супоницкий!

А. Ф. Хотя постой, это ведь было, когда я в приёмной комиссии работал!

Голос Е. В. Сучковой. Сейчас ты всё перепутаешь и Юра запутается…

Ю. Л. Ладно, оставим это! Пришёл ты, значит, примерно в 1967 году…

А. Ф. Да, пришёл в себя! А в 1966 году я пришёл на кафедру…

Общий смех

Ю. Л. И вместе с тобой пришёл в себя и Жорж Абрамович, который тут же тебя спросил: «Шура, гдэ ты был?» ☺.

А. Ф. И добавил: «Давно я ждал тебя!» ☺…

Ю. Л. Но при чём тут Супоницкий?

А. Ф. А та история с Женькой была позже, когда я работал в приёмной комиссии… На чём мы все и погорели…

Голос Е. В. Сучковой. Не тех приняли, что ли?..

16.16. А. П. Федосеев и Е. В. Сучкова во время беседы.^[125]

А. Ф. Однажды пришёл Супоницкий и говорит: «Мне вот тут дощечки кой-какие нужно вынести из столярной мастерской… Нет ли кого-нибудь мне помочь?»…

Голос Е. В. Сучковой. И Женя пошёл? И его «взяли»?

А. Ф. Да, попросили Женю…

Голос Е. С. Дмитриева. Я тогда спокойный был…

Голос Е. В. Сучковой. Супоницкий-то сам не понёс!

А. Ф. Нет, там нужно было принять эти деревяшки с той стороны забора. Женя пошёл на улицу, а Супоницкий ему подавал через ворота — те, которые у «красного корпуса»… И, когда он всё передал, то пошёл на улицу — забрать деревяшки у Жени… Вышел из проходной, посмотрел — а Жени нету! И дощечек нет!

Общий смех.

А. Ф. А потом Женя звонит на кафедру и говорит Беспалову, который взял трубку: «Саша! Меня замели!»… Оказывается, ему показалось, что, когда он принимал дощечки, из центральной проходной кто-то вышел и направился в его сторону. И он схватил эти палки и побежал! Но, говорит он Беспалову по телефону, я деревяшки надёжно спрятал!.. В троллейбусе…

Заливистый смех.

А. Ф. Там, вдоль институтской стены, тогда много троллейбусов стояло… Вот Женька и говорит: «Так что пусть Супоницкий не беспокоится — я знаю, где они лежат…». А, поскольку вышел он из института в халате, то его он для маскировки засунул в водосточную трубу — чтобы враг не узнал!.. Я тогда и говорю Беспалову: «Да, Саш, теперь дом пропал — вот дождик пройдёт, труба забита, и зальёт весь дом!».

Смех, переходящий в плач…

Ю. Л. Ну вот, про знакомство я всё понял! Это было в 1967 году, когда ты пришёл в себя… А, поскольку Жорж Абрамович к этому времени тоже уже пришёл в себя, он всю эту сцену наблюдал из окошка… ☺.

А. Ф. Да, Жорж Абрамович всё это наблюдал…

< Вот и родилась «Байка о том, как Жорж за забором наблюдал». Вполне в стиле баек о Пушкине!.. И вполне представимо, что и сам Пушкин мог оказаться на месте Жоржа:

16.17. Пушкин на заборе.^[126]>

Ю. Л. Итак, вы с Жоржем Абрамовичем встретились, посидели, он тебе всё о себе рассказал — как он из Америки приехал — тебе всё было понятно…

А. Ф. Нет, ничего мне не было понятно!.. Только благодаря Лёвушке, его гению…

Голос Е. В. Сучковой. Да, он всё знал!

А. Ф. И то, это произошло не сразу…

Ю. Л. То есть, то, что Жорж был разведчиком, ты узнал от Льва?

А. Ф. Да, но перед этим нужно было выпить цистерну водки, чтобы Лёвушка, наконец, проговорился!.. Когда это было, я сказать не могу… А потом Лёвушка уехал во Францию, сам, можно сказать, стал «шпиёном, агентом платным»… Вот про Лёвушку я могу тебе много рассказать! На три дня рассказов хватит… А сейчас я должен бежать — студенты ждут!..

15.10.13

Беседа с Евгением Сергеевичем Дмитриевым, инженером кафедры ОХТ РХТУ им. Д. И. Менделеева

16.18. Е. С. Дмитриев во время беседы на каф. ОХТ РХТУ 15.10.13.^[127]

Беседа состоялась на кафедре ОХТ РХТУ им. Д. И. Менделеева, после нескольких «блиц-бесед» с сотрудниками кафедры. Большая ее часть проходила непосредственно в лаборатории автоматизации, которой долгое время руководил Ж. А. Коваль, в окружении той обстановки и некоторых лабораторных стендов, которые сохранились со времен его работы и ещё «хранят тепло его рук»…

Ю. Л. Вопрос первый: Когда ты лично познакомился с Жоржем Абрамовичем?

Е. Д. Когда он принимал меня на работу, в 1966 году.

Ю. Л. А как ты вообще очутился здесь? Почему он принимал тебя на работу?

Е. Д. Мой отец был хорошо знаком с Анатолием Павловичем Крешковым. Они вместе учились. Точнее, Крешков учился у отца… А я, отработав после школы год в Институте Горючих Ископаемых, искал новое рабочее место. Я тоже к тому времени был знаком с Крешковым, бывал у него на даче… В то время Крешков был очень известным химиком и я хотел работать у него и он обещал меня взять. Но когда отец позвонил Крешкову и спросил: «Толя! Так ты возьмешь моего сына на работу?», тот ответил: «У меня сейчас мест нет, но для тебя я сейчас же что-то найду!». И после звонка отца Крешков вызвал своего заведующего лабораторией Матросова и сказал: «Володя, найди для этого парня место! Я обещал другу, что мы его пристроим…». И он нашел! Когда я приехал в институт, Матросов повел меня от кафедры аналитической химии куда-то вверх по лестницам и коридорам. Я было начал расспрашивать — куда идем и что это за работа? Но он меня оборвал, мол, молчи и иди, куда ведут. И привел он меня сюда, на кафедру ОХТ, к Жоржу Абрамовичу. А он стал расспрашивать — могу ли я держать молоток и сколотить две деревяшки?.. Я спросил: «А при чем тут химия? Я ведь пришел в химический институт!». А он говорит: «Ты пришел на управление химическими процессами и тут важно уметь работать руками…». Мне поначалу это не понравилось, потому что к химии не имеет отношения, а потом… Потом, наоборот, очень понравилось! ☺.

Ю. Л. Теперь второй мой вопрос: как, когда и при каких обстоятельствах ты узнал, что Жорж был разведчиком?

Е. Д. Хм… Потом-потом-потом-потом! Узнал лет через пятнадцать! Где-то в восьмидесятых годах…^[128] Молчок был полный! Единственный эпизод, который как-то приоткрывал эту тайну, случился после смерти Рудольфа Абеля. Как я думаю, они с Жоржем Абрамовичем знали друг друга. Однажды на кафедру приехал какой-то «высокий чин» из «органов». Приехал он неожиданно, а, поскольку, по тогдашним правилам никто не должен был видеть этого начальника, перед его приходом на кафедре появились «мальчики», которые разогнали всех по комнатам… Ну, типа, «встать к стене, руки за голову и глаза закрыть»☺… Он пришел, прошел вот по этому коридору к Жоржу Абрамовичу, и они вместе ушли. Мы слышали только, что, проходя по коридору к выходу, они о чем-то разговаривают… Вероятно, они уехали на похороны Абеля. И, конечно, после этого пошли разговоры шепотом… «Слушай! А кто это приезжал к нашему Жоржу? Секретный! А вот ведь Абель умер — разведчик…^[129] Неужели они вместе с Жоржем?!..».^[130] Но тогда сам Жорж ничего не говорил… Он появился на работе через три дня…

Ю. Л. А знаменитый акцент Жоржа? Он не «наводил на размышления»?

Е. Д. Акцент… Да, конечно, акцент был американский. Но я почему-то думал, что он ездил туда и там научился говорить так, что остался акцент. А то, что он родился в Америке, был американцем, здесь не афишировалось никак…

Если говорить о его национальности, то единственное, что меня однажды поразило, произошло в этой самой комнате. Здесь был кабинет заведующего кафедрой и его одно время занимала Изабелла Эммануиловна Фурмер. И вот однажды — а я в это время уже знал, что Жорж был разведчиком^[131] — она вызвала его как руководителя курса автоматизации. И после их разговора он вышел буквально со слезами на глазах. Что-то она ему наговорила такое, что он понуро вышел, вытер слезы, вздохнул и ушел… А поразило меня то, что два еврея не смогли договориться. Я тогда думал, что уж тут-то всегда должно быть обоюдное согласие!..

Ю. Л. То ли ещё бывает… А вот что интересно, и о чем ты можешь знать… Как «в быту» Жорж относился к Советской власти?

Е. Д. Очень положительно! Очень! Вот, например, тогда, после американской выставки 1959 года, мы все восхищались Америкой, у нас пошли такие разговоры, как в Америке все хорошо, какие автомобили американские хорошие, а у нас — дерьмо… Как сейчас помню, это было на 5 этаже, в буфете, мы пили там чай, и к нам подошли Жорж Абрамович с Ириной Климентьевной…

Жорж по этому поводу сказал: «А вы знаете как «там»? И что «там»? И делать такие скоропалительные выводы… Это неправильно». Он не стал нас «отговаривать». Просто сказал, что нужно бы побывать там, пожить, чтобы понять, как «там»… Сказал это тихо, спокойно, но так это было убедительно!

Ю. Л. То есть он повернул разговор так, что, мол, вы, ребята, просто не знаете, о чем говорите?

Е. Д. Да, именно так. И он был прав! Мы болтали о том, чего не знали, обсуждали слухи.

< Вот хорошее добавление «к вопросу о болтовне». Н. О. Лебедева сообщила: «25 декабря 2013 г., в кулуарах торжественного заседания кафедры ОХТ, посвященного 100-летию со дня рождения Жоржа Абрамовича, Евгений рассказал такую историю. Когда он был «совсем молодым», в 1968 г., случилось сложное и трагическое событие — ввод советских войск в Чехословакию. Событие широко обсуждалось и в мире, и у нас в стране, причем у нас обсуждения проходили как «официально», на различных производственных собраниях, так, естественно, и «на кухнях». На первых обсуждали информацию из нашей прессы, на вторых — информацию «Би-би-си» и «Голоса Америки». И главное было при этом — не перепутать, где и что можно и следует говорить. Состоялось такое «официальное обсуждение» и на кафедре ОХТ. И на этом заседании Евгений «перепутал» аудиторию и заявил, что он — против ввода войск! Можно себе представить гнетущую тишину, возникшую после такого заявления! Люди житейски опытные, конечно же, уже прикидывали в уме последствия такого заявления и для Дмитриева лично, и для коллектива «мятежной кафедры»… И тут встает Жорж Абрамович, и говорит: «Ты, Женя, ещё молодой, многого не понимаешь… Со временем это пройдёт… А мы пока не будем заносить в протокол заседания кафедры эту твою мальчишескую болтовню…». После же заседания он подошел, приобнял за плечи, и сочувственно покачал головой… И ведь этим он спас меня от очень серьезных неприятностей, закончил свой рассказ Е. Дмитриев».

Разумеется, Жорж Абрамович и газеты читал, и «Голос Америки слушал». И мнение свое о событиях имел. А то, насколько и информации этих источников были разными, и как по-разному их можно было интерпретировать, видно вот из этой выписки из протокола заседания Парткома МХТИ, где один из хороших знакомых Жоржа Абрамовича, его коллега по факультету ТНВ и заведующий иностранным отделом МХТИ Евгений Ильич Сурков, говорил следующее:

И, попади реплика Е. Дмитриева в протокол заседания кафедры, ему пришлось бы объясняться и с Е. И. Сурковым, и с его «вышестоящими начальниками» — откуда у него такие настроения, если «в нашей печати ничего об этом не печатается?». Так что реакция Жоржа Абрамовича на искренний порыв молодого лаборанта Жени Дмитриева была не просто быстрой, взвешенной и очень человечной, но, судя по всему, просто спасительной для него>.

16.19. Выписка из заседания партбюро ТНВ факультета (1968 г.).^[132]

А он прекрасно понимал, что — «там», и что — «здесь»… Какие перспективы были у него «там», и какие — «здесь». Другое дело, что «здесь» те перспективы, те идеи, которые он проповедовал, исказили и перевернули наизнанку. Здесь его не понимали, и не хотели понять. Особенно в поддержании и развитии того учебного курса, который он вел. Маленькая деталь. Жорж Абрамович учил меня: «У тебя на любую поломку должны лежать три запчасти. Если что-то вышло из строя (а студента винить за поломку нельзя — он ведь сюда учиться работать пришел!), ты быстренько меняешь деталь, и лаборатория продолжает работать». Он заботился о создании ремонтной базы. И поэтому никогда не разрешал выбрасывать старые приборы. Ведь там всегда может оказаться какая-нибудь необходимая запчасть. Ну, хоть манганин какой-нибудь, маленькое сопротивленьице. Ведь тогда все делалось своими руками! А что сейчас с запчастями? (тяжело вздыхает).

Ю. Л. Однако, вернемся к теме Жоржа Абрамовича! Ты помнишь его фотографию на стенде ветеранов войны?

Е. Д. Да!

Ю. Л. А когда ты там ее увидел?

Е. Д. Ну, ты и вопросы задаешь! Когда я начинал работать в институте, у меня голова была занята совсем другими вещами. Конечно, я не помню…

Ю. Л. Ладно… А ты помнишь, как Жорж водил машину?

Е. Д. Да, помню. У него был желтый «Жигуленок» первой модели. И водил он очень хорошо. Вероятно, он научился водить в Америке. Это было видно по тому, как он подъезжал, парковался, как трогался с места. Мягко, аккуратно… Я много раз видел это на улице напротив проходной.^[133]

Ю. Л. А сейчас на кафедре осталось что-то от практикума времен Жоржа Абрамовича?

Е. Д. Да, осталось, но все постепенно выбрасывается… Я предложил воссоздать некоторые стенды тех времен. Их можно было бы показывать студентам как память и по каким-то вопросам — как учебные пособия.

Ю. Л. Но тогда все было построено на аналоговых машинах…

Е. Д. А их сейчас выбросили…

Ю. Л. А зря!

Е. Д. Конечно! Американцы и сейчас продолжают разработки аналогово-цифровых машин. И их «Аполлоны» летали именно с этими машинами. И наши «Луны»!

Ю. Л. Кстати, а в ходе практикума Жорж свои знания американской техники, свой американский опыт, каким-то образом демонстрировал?

Е. Д. Иногда. Очень редко… Тут нужно сказать, что у него был такой принцип: лаборант в лаборатории должен быть помощником преподавателя. Лаборант должен был не подсказывать как делать — за это он меня сильно ругал — а показывать студентам, как и что делается. Я начинал вслушиваться в то, что говорит преподаватель и скоро нашел общий язык и с Ириной Климентьевной, и с Жоржем.

Ю. Л. Ты, прости, отвлекся. Так что из своего американского опыта он демонстрировал студентам?

Е. Д. Понимаешь, принципиально то, что когда он был «там», то и «там» ещё не было компьютеров! Так что никаких принципиальных вещей по технической сути курса он не мог ни взять «оттуда», ни демонстрировать их студентам. Но вот такой пример. Сущность обратной связи — положительной и отрицательной — он растолковывал студентам на примере работы фирмы! Отрицательная обратная связь объяснялась как способность критического отношения к результатам своей работы. Если фирма не умеет критически анализировать свою работу — она прогорает! Я сам понял этот принцип на этом примере. И студенты воспринимали такое объяснение с интересом, при этом не задумываясь, что никаких таких фирм у нас нет — это ведь чисто американская аналогия!

Ю. Л. А вот «меркантильный вопрос». У Жоржа были хоздоговоры с Воскресенском. Как, по-твоему, справедливо ли распределялись деньги, получаемые по этим договорам?

Е. Д. Да, конечно. Все кто действительно работал по теме, получали свои деньги. А то, что были реальные договоры с Воскресенском, говорит только о том, что Жорж был умным и настоящим исследователем.

Ю. Л. А почему он тогда не защитил докторскую?

Е. Д. Не хотел. Тогда для этого нужно было выдающееся внедрение. А что такое он мог внедрить? Это требовало очень больших усилий. Да и, думаю, ГРУ не разрешало ему «высовываться»… Ведь Америка требовала его выдачи…

Ю. Л. Да, мне об этом когда-то говорил Лев Гришин…

Е. Д. Конечно! Ведь американцы считали, что он их гражданин и по роду своей работы он был американским «невыездным», а кто-то купил ему билет на пароход, и он нелегально уехал!

Ю. Л. Так ты считаешь, что это было незаконно в тогдашней Америке? Но там вроде «свободная страна»… Жорж демобилизовался из армии в 1945, стал свободным человеком, а уехал через два с лишним года, в 1948…

Е. Д. Вот Сноуден тоже был свободным человеком и свободно уехал в Гонконг. А сейчас американцы требуют его выдачи!

Ю. Л. Да, ты прав. Эти ситуации очень похожи… И теперь ясно, что опасения Жоржа тогда были совсем не беспочвенны…

Е. Д. Как я понимаю, сам отъезд был проработан ещё в ГРУ. Разные ведь могли быть варианты — например, через Канаду… Но почему-то был выбран вариант через Гавр, через Францию.

Ю. Л. То есть, скажем, кто-то взял билет на другую фамилию…

Е. Д. А кто его знает! Может, и на фамилию Коваль! Мало ли в Америке Ковалей? Не указали, например, только правильные места его работы — и какие вопросы у морской компании? Что тут гадать — это профессиональная работа ГРУ…

Ю. Л. Да, конечно, у ГРУ свои профессиональные секреты… Я вот общался с некоторыми нашими «атомщиками», и они восприняли награждение Жоржа весьма, как бы это выразиться поточнее… насторожено и недоуменно. И главный их вопрос был — за что именно Коваль награжден? Они этого не знают…

Е. Д. За что именно, и я не знаю. Но так случилось, что у меня есть информация «из надежного источника» о некоторых деталях того, как и кому была передана информация от Коваля после его возвращения. Лаврентий Павлович поставил процесс передачи информации без рассекречивания источника вполне грамотно. Дело происходило примерно так. В одной комнате сидел Жорж, а в другой, за стенкой, Курчатов, Харитон и другие, кто двигал наш атомный проект. Всего шесть человек. И вот кто-то из шестерки писал на бумажке вопрос: «Как там у них сделано то-то и то-то?». И специальный товарищ-посыльный брал эту бумажку и относил Жоржу. Жорж писал ответ. Так и работали целый день… И не один день!^[134]

Ю. Л. И после этого Жорж смог уволиться из ГРУ! Для меня это удивительно — ни в разведчиках не оставили, ни в атомный проект не взяли…

Е. Д. Да, выжали как лимон, и выбросили «в чисто поле» — живи, как хочешь…

Ю. Л. Потому-то он и вынужден был в 1953 году обратиться в ГРУ с просьбой о помощи — мол, вы-то знаете, чем я занимался, а я никаким кадровикам объяснять ничего не могу, и, когда я прошусь на работу, меня отовсюду гонят… Ему помогли и снова забыли. Но вот почему в 2007 году вспомнили?

Е. Д. А это же произошло при открытии нового центра ГРУ! Приехал Путин, его водят, показывают музей. Там герои-разведчики. И вдруг фотография «без звезды». Путин удивился — а он, мол, здесь почему? Отвечал ему Сердюков, который сам ничего не знал. Ему кто-то шепнул, и он отвечает Путину — а этот принес информацию о технологиях ядерного оружия. Путин удивился: «И он у вас ещё не герой?». И буквально через несколько дней появляется Указ: Присвоить звание Героя…^[135]

Ю. Л. И награждение произошло громко, с генералами и распитием шампанского под телекамеры!.. Но при этом о Жорже настолько ничего не знали, что даже на сайте «Единой России» Указ иллюстрировался портретом не Жоржа, а Лесли Гровса, руководителя американской атомной программы! Я тогда ещё привез на кафедру распечатку этого файла из Интернета и она сейчас висит у вас на стенде, посвященном Жоржу. А в интернете она висела больше года! Сейчас по этому адресу «файл недоступен».

Е. Д. Это СМИ ничего о нем не знали… Я думаю, что ГРУ в течение всей его жизни за ним «присматривало»… И он знал об этом, а потому и молчал о своей работе у них столь упорно…

Ю. Л. Да… И это помогло ему относительно спокойно прожить такую долгую — до 92 лет! — жизнь…

Е. Д. Может быть, он что-то рассказывал Ирине Климентьевне Шмульян, они очень симпатизировали друг другу… Не было в их отношениях ничего «тайного», но по-человечески они были очень близки… Ходили друг к другу на лекции, много обсуждали «производственные вопросы», и, как я думаю, должны были касаться в разговорах и вопросов житейских, биографических… Но от нее я не слышал ничего о подробностях биографии Жоржа.

Ю. Л. А от самого Жоржа ты, работавший рядом с ним столько лет, разве не слышал каких-нибудь «оговорок» или «проговорок», по которым можно было бы догадаться о его разведывательной работе или об американском прошлом?

Е. Д. Нет, не слышал! Он очень был аккуратен в разговорах… Но был один яркий эпизод в 70-х годах. В МХТИ приехала какая-то американская делегация, и Борис Иванович Степанов водил ее по институту. Привел и на нашу кафедру. В это время шли лабораторные занятия у студентов. И Жорж стал рассказывать членам делегации об учебном процессе и нашей лаборатории. Конечно, на «чисто английском», бегло, красиво! Я заслушался! И надо было видеть вытянувшиеся от изумления лица членов этой делегации — такого чистого языка они абсолютно не ожидали! А как изумилась переводчица! От такого совершенного «английского американского» она буквально остолбенела! А когда Борис Иванович повел их куда-то дальше, уходя, они с изумлением оглядывались на Жоржа…

Ю. Л. Да, представляю их шок — в России, оказывается, не только белые медведи по улицам ходят! ☺… А вот такой вопрос — как звали в менделеевке Жоржа Абрамовича «за глаза», между собой?

Е. Д. Хм… По-разному звали! Вообще в институте заведующие кафедрами называли его между собой очень почтенно — «Великий Жорж»…

Ю. Л. А «простой народ»?

Е. Д. А простой народ, который ничего о нем не знал, и мы на кафедре между собой называли его просто «Жорж».

Ю. Л. Спасибо за рассказ! Я тебя оторвал от дел…

Е. Д. Я не считаю это «отрыванием»! Сохранить память о Жорже — это великое дело, и я рад был хоть чем-то помочь. И дальше, чем смогу — помогу!

21.10.13.

Беседа с Анатолием Ивановичем Родионовым, профессором РХТУ

16.20. А. И. Родионов в рабочем кабинете во время беседы 21.10.13.^[136]

Ю. Л. Анатолий Иванович! Темой нашей беседы будет характеристика человеческих качеств Жоржа Абрамовича. О его профессиональной работе как разведчика никаких новых материалов из ГРУ нет, так что и обсуждать эту сторону его деятельности бессмысленно. Поэтому начнем с простого вопроса — как, когда и при каких обстоятельствах Вы познакомились с Жоржем Абрамовичем?

А. Р. Я был на 5 курсе студентом кафедры Н. М. Жаворонкова. Я тогда уже был членом партии. Из армии я пришел кандидатом, а в институте вступал в ВКП(б). Был членом партбюро и отвечал за работу комсомольской организации. Здесь я и познакомился с проф. Кузьминых — по линии общественной работы. И в декабре 1950 года, перед отъездом в Сталиногорск на преддипломную практику, Кузьминых предложил мне делать дипломную работу под его руководством. Я немного удивился… Но в это время кафедра Жаворонкова ещё не выдала нам дипломных заданий на практику. И, после некоторых раздумий, я согласился с предложением Кузьминых. После этого он мне сказал, что есть работа по изучению гидродинамики и массообмена на тарельчатых колоннах, которая проводится вне института и что это диссертационная работа аспиранта Коваля и она одновременно является хоздоговорной работой с Институтом физической химии Академии Наук. И Кузьминых познакомил меня с аспирантом второго курса Ковалем.

Ю. Л. Анатолий Иванович! А что запомнилось от первой встречи? Жорж Абрамович ведь был «колоритной фигурой»…

А. Р. Во время первой встречи говорил в основном Кузьминых, но, конечно, у меня вызвала недоумение речь Жоржа Абрамовича…

Ю. Л. Его знаменитый акцент?

А. Р. Да… Я немного недоумевал — что это? (Потом-то я узнал, что с 1939 г. по 1949 г. он работал там, где должен был забыть русский язык!..).

Началась работа. Жорж Абрамович рассказал, что установка была в институте НИИКИМАШ — институте кислородного машиностроения. Он был в Лужниках, на том месте, где сейчас стадион. К тому времени, когда я начал работу, установка в институте уже была и даже начались измерения. Жорж Абрамович хоть и создавал ее, но в институт пройти не мог — у него не было допуска, а институт был «закрытый». И непосредственно на установке работала лаборантка под его руководством и по его заданиям. И однажды она, уходя после работы, забыла выключить рубильник. Случился пожар. Руководство института запретило дальнейшие работы и приказало демонтировать установку.

В дневнике Кузьминых написано, что: «Случилась беда с работой Жоржа Абрамовича Коваля. Дмитриева забыла выключить электроэнергию, был пожар. Пришлось ездить к руководству института и умолять и кланяться, чтобы дали возможность продолжить эту работу. Теперь я хочу подключить к этой работе студента-дипломника Родионова. Удалось договориться, и, думаю, что мы доведем это дело до конца».

Ю. Л. Понятно — девочку заменили на мальчика с хорошими руками ☺…

А. Р. Да, вот так получилось… Установки уже практически не было, и мы с Жоржем Абрамовичем должны были начать все заново… Разработку этой установки Жорж Абрамович взял на себя. Я исполнял роль лаборанта и дипломника.

Ю. Л. А как выглядел тогда Жорж Абрамович? Говорят, что он ходил в странной одежде…

А. Р. Нет, это же был уже его второй курс аспирантуры. И ходил он уже в «нормальной одежде». А вот в начале, как говорил Кузьминых, пришел к нему неизвестный человек в зеленой шинели и странном обмундировании, таком, которое поставлялось нам по ленд-лизу ☺… А я помню его по 1951 году — он в нормальном гражданском костюме. Вот, даже фотография есть того времени…

16.21. Кафедра ТНВ (проф. Кузьминых второй слева в первом ряду) в 1952 году.^[137]

Ю. Л. А что говорили о нем на кафедре?

А. Р. Ну, сведений было, конечно, мало. Все знали, что он окончил наш институт в 1939 году, а потом был призван в Красную Армию и служил в разведке. Он же и призван был Главным управлением разведывательной службы… А вот где, как — конечно, ничего не знали!

Ю. Л. Вернемся к Вашей работе с Жоржем Абрамовичем весной 1951 года…

А. Р. Да, Жорж Абрамович, пока я был на практике, сделал проект установки и его нужно было быстро реализовывать — времени для работы было мало: в июне у меня защита! А на заводе работой лаборатории, в которой должна была быть установка, руководил старший научный сотрудник Лев Самуилович Аксельрод. Конечно, были свои трудности, а у меня уже не было времени и я «немножко поспорил» и с Дильманом, и с Аксельродом — я считал, что они недостаточно активно помогают в строительстве установки… Ходил даже к зам. директора ВНИИКИМАША профессору Усюкину — трижды лауреату Сталинской премии!^[138] — и высказывал свое недовольство тем, что работа по созданию установки идет слишком медленно… Это примерно март месяц. Мне в июне нужно защищаться, а экспериментов нет!

Ю. Л. И получается, что Вы, дипломник, «воевали» за эту установку…

А. Р. Да, поскольку у Жоржа Абрамовича не было допуска, и он физически не мог присутствовать в институте, он только по телефону или где-то в постороннем месте разговаривал с Аксельродом… Ну, короче, установку запустили! Опыты пошли, и в конце июня 1951 г. я защитил диплом.

Ю. Л. А защиту Жоржа Абрамовича Вы помните?

А. Р. Нет, к сожалению… А помню я, что у него начались неприятности с распределением. Он очень переживал, пока не нашлось место на установке разделения воздуха. Начинал работу на этой установке Крашенинников, а потом там работал Жорж Абрамович с Мартыновым Юрием Михайловичем (мы с ним учились в одной группе и он тоже стал аспирантом одновременно со мной, но у Жаворонкова). И я заходил к Мартынову по вечерам поиграть в шахматы. И Жорж Абрамович присоединялся к нам.

Ю. Л. А как Жорж Абрамович играл в шахматы — хорошо или «как все»?

А. Р. Мы все играли примерно одинаково… плохо! А к нашей компании подключался ещё и Афанасий Иванович Малахов, который был аспирантом у Лукьянова на кафедре ОХТ. Иногда мы собирались у Жоржа Абрамовича.

Ю. Л. Так Вы бывали на Ордынке у Жоржа Абрамовича?

А. Р. Конечно, на Ордынке бывал!

Ю. Л. И как выглядела эта квартира?

А. Р. Это была большая коммунальная квартира, страшный старый дом, большой, полуразрушенный, плохо освещенный холл, доски, все в целом похоже на сарай… Комната у него была большая, во всяком случае, больше, чем у моих родителей на Арбате, где я жил — было в ней метров 16 приблизительно… И комната была на двоих! А у нас — метров 12. Правда, почти всегда, когда мы приходили, у них был паренек из семьи соседей. Была там неблагополучная семья, отец пил… И Жорж Абрамович «курировал» этого паренька и даже потом усыновил его…^[139]

Ю. Л. Ну, а в этой, домашней обстановке, он не рассказывал о своей службе? То, что он был разведчиком, Вы знали по истории его появления в институте. А вот подробности?

А. Р. Сам он НИЧЕГО не рассказывал. И даже когда, бывало, за игрой, я или Афанасий, спрашивали его: «Ну, уж сколько времени прошло… Расскажи, где ты был? Что там делал?..», он всегда молчал. А слухи всякие ходили: то, что разведчик — понятно. А ведь ещё все знали, что родился в штате Айова, в Америке, что приехал с родителями в Биробиджан — он этого не скрывал. Что там он был драноколом… Я сам родился на границе московской и калининской, тверской области — там дом под дранкой считался очень зажиточным!.. Так вот, из-за того, что он знал язык, что его родина — Америка, мы считали, что он и был в Америке! А вот чем он там занимался — мы не знали. И даже Глеб Николаевич Макаров — а они учились вместе с Жоржем Абрамовичем! — когда мы его спрашивали, говорил, что ничего не знает. Правда, он говорил Глебу Николаевичу, или мне — сейчас уже не помню, что если случаются трудные, непредвиденные обстоятельства, у него есть какой-то куратор — генерал, которому он может звонить. Но только в случаях экстренных!

Ю. Л. То, что Вы рассказали — это Ваши личные соображения тех лет. А официальный Совет Ветеранов ВОВ, как он реагировал на то, что ни к каким праздникам и юбилеям Жоржа Абрамовича не награждали?

А. Р. Официально считалось, что всякий, кто получил медаль «За победу над Германией» является участником войны. И неважно — был ли он на фронте, или прослужил 6 месяцев в каких-то тыловых подразделениях…

Ю. Л. Как же так? Была у Жоржа Абрамовича медаль «За победу над Германией»!

А. Р. Да, но получил он ее гораздо позже! Я не знаю, когда он получил военный билет…

Ю. Л. Военный билет он получил 6 июля 1949 года при демобилизации…

А. Р. И там написано, что он получил эту медаль?

Ю. Л. Не могу этого утверждать… Вы задали мне неожиданный вопрос. Я проверю…^[140]

А. Р. По моим данным, где-то в семидесятых годах вышел Указ с утверждением Положения о ветеранах войны, тогда же возникли и Советы Ветеранов. И там впервые было сказано, что и разведчики являются ветеранами. И только тогда он и получил эту медаль.

Ю. Л. Ну, что ж! Спасибо Вам, Вы подняли интересный вопрос. Как говорится, теперь «будем искать»… Вернемся к тому периоду Вашего общения, когда Вы делали диплом и когда бывали у него дома… Как, по Вашему, он жил материально?

А. Р. Как все — хорошо! Как аспирант он получал 670 рублей, а когда стал заведовать установкой по разделению воздуха — 900 рублей! Мой отец — рабочий завода — получал в то время 880 рублей. Зарплата в 1000 рублей считалась очень хорошей. Дома у него мебель была обыкновенная по тому времени… И был у него приемник! Хотя тогда не было «Голоса Америки», он слушал «Би-Би-Си» по-английски.^[141] И тоже ничего нам не рассказывал! Информации никакой от него нельзя было получить ☺. Конечно, за шахматами мы обсуждали и футбольные дела, и все проблемы жизни страны, текущую политику, но я не помню, чтобы его мнение резко расходилось с нашим мнением… Или он сдерживался…

Ю. Л. А почему, как Вы думаете, он вступил в партию только в 1964 году? Почему так долго — вернулся он в 1948 — он не вступал?

А. Р. Не знаю… Мы с ним этот вопрос не обсуждали. И ведь никаких «грехов» в этом плане у него не было… Может быть, это было связано с его работой в разведке? Ведь у разведчиков не принято лишний раз «мозолить глаза»… Вот и докторскую он не защитил, вероятно, по этой же причине… У него были материалы и идеи для докторской. В свое время я ему говорил об этом. Но он отмалчивался. Вероятно, ему тогда просто нельзя было публиковать много работ, и он упустил время…

Ю. Л. Вернусь одному Вашему воспоминанию… Вы сказали, что у Жоржа Абрамовича был «куратор» в ГРУ, к которому он мог обратиться в сложной жизненной ситуации. Как Вы считаете, были ли у Жоржа Абрамовича ситуации, в которых он воспользовался такой возможностью?

А. Р. Ну, я думаю, что ситуация такая однозначно была после окончания Жоржем Абрамовичем аспирантуры и устройстве на работу. Даже Жаворонков, будучи директором, не мог его оставить! А Жаворонков мог многое. Когда меня после окончания аспирантуры рекомендовали оставить в институте, кто-то из комиссии по распределению, которая приезжала из министерства, спросил меня: «Дирекция рекомендует оставить Вас на преподавательской работе. А Вы лекции читали?», я робко ответил «Нет…». На это член комиссии сразу заявил: «Ну, куда же его на преподавательскую работу!..». Но тут Жаворонков, который здесь же присутствовал, солидно так сказал: «Да читал он пробные лекции по спецпредмету… Скромничает он тут!..». И мое дело решилось. А в случае Жоржа Абрамовича и для Жаворонкова явно требовалось разрешение «сверху»… Тогда и появилось письмо в министерство на имя министра… И Жоржа Абрамовича оставили в Менделеевке. А потом был ещё момент, когда Жорж Абрамович сильно заволновался. Это было «дело врачей»… Мы тогда с Глебом Николаевичем Макаровым его успокаивали: «Да что ты волнуешься? Ты что, врач, что ли?».

Ю. Л. Ну, ведь можно его понять — дело-то было громкое, во всех газетах…

А. Р. Да, конечно, но мы с Глебом Николаевичем ему говорили: «А ты-то здесь при чем?». Но он нервничал… Возможно, это было вызвано «национальным вопросом»… И он стал волноваться, что это может как-то плохо кончиться…

Ю. Л. Да, и могло бы!

А. Р. Могло быть… И мне кажется, что он тогда обращался к куратору, и его успокоили…^[142]

Ю. Л. И, в связи с этим, вот какой вопрос. Как Вы считаете, был ли Жорж Абрамович в житейских ситуациях смелым человеком?^[143]

А. Р. Я думаю, что смелым он особенно не был, но он умел себя держать в тех рамках, которые нужны. Да и, в конечном итоге, что говорить о его смелости, когда он занимался такими вопросами, такой работой и в таких условиях! Для этого нужно было быть не просто смелым, а мужественным человеком!

Ю. Л. Согласен с Вами! Но я говорю не о судьбоносных ситуациях, а о житейских — нужно было что-то требовать по монтажу установки, по каким-то кафедральным делам… Часы ему, скажем, не те для занятий дали…

А. Р. Ну, в этом отношении он переносил как должное все, что ему дали…

Ю. Л. Я хочу сравнить впечатления… Ведь я знаю его по совместной общественной работе на кафедре ОХТ — было время, когда мы с ним были «двумя углами» кафедрального треугольника. Я был профоргом, а он — секретарем партбюро. И был тогда на кафедре Афанасий Иванович Малахов. Он свое мнение всегда отстаивал!

А. Р. А он отстаивал?

Ю. Л. Да, конечно! Так вот, такой малаховской напористости, «твердости в своей линии», я за Жоржем Абрамовичем не замечал…

А. Р. Ну, в этом отношении я тоже так думаю. Но он был исполнительный, дисциплинированный, четкий, обязательный — если что-то скажет — обязательно сделает. Если надо было постоять в очереди за билетами на стадион — он шел и стоял!

Ю. Л. Да, ведь Вы с ним были футбольными болельщиками!

А. Р. Да, мы с ним хаживали на стадион… Мы за «Спартак» болели… И если я в прошлый раз стоял в очереди, то теперь ты иди стой! И он ходил и стоял, и никаких возражений у него не было… А очереди были такие, что иногда часа три приходилось стоять!..

Ю. Л. А на стадионе как он себя вел? Эмоционально? Кричал?

А. Р. Ну, было… Не без этого… Кругом такая публика… Но он особенно из публики не выделялся. И он не был «фанатом». Хотя переживал поражения «Спартака» основательно…

Он в быту вообще не выделялся среди людей — был обыкновенным гражданином того времени. Вот, скажем, появились в Москве саратовские холодильники. Сразу очередь за ними — по записи на два года! Каждый месяц надо ходить отмечаться. Он записался, и меня записал! Я ему говорю — «Да не нужен мне этот холодильник! Тем более, ходить за ним два года!».

Ю. Л. Но все-таки ходили?

А. Р. Сначала он ходил один, и меня отмечал, и себя. Ну, а потом стали вместе ходить ☺.

Ю. Л. Замучил я Вас своими вопросами… Но для меня важно послушать всех, кто знал Жоржа Абрамовича. Я ведь тоже знал его с 1966 года, но теперь, беседуя с разными людьми, вижу, что у каждого есть свой взгляд и важно услышать всех.

А. Р. А что разведчики? Вы с ними контактировали?

Ю. Л. Контактировал! Я начал общаться с ними сразу после смерти Жоржа Абрамовича. И мне отвечали, что, мол, вместе с Вами скорбим о кончине Жоржа Абрамовича, но вопрос о его «раскрытии» считаем несвоевременным…

А. Р. А может действительно, ещё не пришло время? Может, мы все ещё боимся американцев? Вот, говорят, была история, когда приезжала какая-то американская делегация и Жорж Абрамович был переводчиком, его кто-то из американцев узнал… Может, действительно пока нельзя раскрывать подробности?

Ю. Л. Ну, если нельзя — так и молчали бы! А то признали и… забыли!

А. Р. То, что его признали и сказали хоть два слова, было для него приятно. Когда он рассказывал нам о вручении ему знака «Ветеран разведки», он сказал, что вручали ему знак в большом зале и были такие аплодисменты…

Ю. Л. Спасибо, Анатолий Иванович! Я получил многое из того, чего мне не хватало в видении Жоржа Абрамовича.

21.10.13

Беседа с профессором Александром Петровичем Жуковым, директором Центра истории РХТУ им. Д. И. Менделеева

16.22. А. П. Жуков в рабочем кабинете во время беседы 21.10.13.^[144]

С Александром Петровичем мы общаемся по поводу отдельных эпизодов биографии Жоржа Абрамовича довольно часто. Ведь именно он и инициировал мой исследовательский интерес к биографии Жоржа Абрамовича, когда в печальный день его похорон 2 февраля 2006 года предложил мне разобраться с историей упоминания «Георгия Коваля» в романе А. И. Солженицына «В круге первом».

В ходе подготовки этой книги я часто бывал в РХТУ для встреч с людьми, хорошо знавшими Жоржа Абрамовича. И каждый раз я старался поговорить и с Александром Петровичем, который всегда помогал мне в организации нужных мне встреч. Иногда нам удавалось обсудить итоги моих бесед и поговорить о главном герое наших исторических изысканий и о тех людях, которые окружали его в Менделеевке. А о них, и обстоятельствах всей «менделеевской жизни», а, особенно, второй половины XX века, Александр Петрович знает много и не понаслышке — он «коренной менделеевец», посвятившей «alma mater» всю свою жизнь. И нынешнее положение «главного историка РХТУ» — не формальное обозначение должности, а точная фиксация его роли в иерархии университетской жизни.

Обычно разговаривали мы в маленьком рабочем кабинете Александра Петровича. Беседовали весьма непринуждённо, порой позволяя себе расслабиться и «рюмочкой чая». Почти всегда на этих беседах присутствовал В. И. Кузин, сотрудник Центра Истории, знаток менделеевского быта и традиций…

Ю. Л. Первый вопрос самый простой. Когда ты познакомился с Жоржем Абрамовичем?

А. Ж. Я познакомился с Жоржем Абрамовичем когда был студентом. На 5 курсе, в сентябре 1963 года. Нам предстояло изучать курс с бесконечно длинным названием «Автоматизация химико-технологических процессов», который мы кратко называли КИП. И я впервые познакомился с ним «визуально» 3 или 4 сентября в 501 аудитории МХТИ. (Сейчас она 511). Он вошёл, представился, рассказал, о чём будет курс, и начал читать. Было очень сложно, даже мучительно слушать его. Вот все говорят, как это было хорошо — акцент и всё такое, но слушать его было тяжело! Да и потом — 5 курс, уже надоела вся система обучения…

А узнал я о нем раньше — от своего старого приятеля, мы с ним и в школе вместе учились и жили в одном общежитии. Он был очень любознательным и говорил мне, когда мы занимались ОХТ, т. е. года за полтора до этого: «Саш, ты знаешь, там на кафедре есть настоящий американец!». И вот когда я увидел его в аудитории, то понял — это действительно настоящий американец! Человек, который вырос здесь, говорить так не мог! Хоть и говорят, что был Жорж великий методист, но по началу, пока ты не заставишь себя его услышать, слушать его было тяжело. Курс был огромный — чуть ли не три лекции в неделю. Поток был большой, так называемые «школьники» — топливники, органики, неорганики, силикатчики в одном замесе…

Голос В. И. Кузина: А Жорж и у меня читал лекции! Поток силикатов и неорганики…

На третьей неделе народ стал разбегаться с лекций. И деканат сделал нам «втык» — ходить надо учиться! И — мне до сих пор этого стыдно — я сдавал ему экзамен и закончил этот курс не блестяще…

Ю. Л. И что было дальше?

А. Ж. А дальше были замечательные зимние каникулы, после которых начиналась УНИРС — «учебная научно-исследовательская работа». Я думал, что вышел из этой игры — курса автоматизации. Меня предварительно определили в группу Н. В. Кельцева, где было много хороших ребят — знакомых аспирантов. И вот проходит организационное собрание в начале семестра. Ведёт собрание Антонина Григорьевна Кузнецова. Я чувствую себя совершенно расслабленным и слушаю «в пол-уха» — кого именно, в какую группу и т. п. И вдруг кто-то толкает меня в бок: «Саш, а ты-то куда?». Я: «Как куда? Я в группу Кельцева!». «А тебя не назвали!». И вопрос к ведущей: «А Сашу куда?». Она отвечает: «А Саша пойдёт со мной!». И повела меня на четвёртый этаж. А там сидят Жорж Абрамович и Ирина Климентьевна! Так началась моя работа с ними…

Ю. Л. Так началась твоя дипломная работа?

А. Ж. Нет, это был десятый учебный семестр, по тогдашнему раскладу — УНИРС. Диплом был у нас одиннадцатый семестр. Мы, «школьники», неделю учились, неделю работали.

Ю. Л. Так чем же ты занимался у Жоржа в это время?

А. Ж. Тогда на кафедре создавалась-реконструировалась установка по исследованию массопередачи на провальных тарелках. Она находилась где-то на кафедре неорганики. И работал там Родионов и, кажется, Шимечек. Это была установка, которую под руководством ещё Ивана Николаевича Кузьминых сделали на кафедре ТНВ, и в создании которой принимал участие аспирант Жорж Коваль. И я начал работать на ней. Сделал диплом.

Ю. Л. Итак, ты выполнил диплом у Жоржа, «но в аспирантуру не попал…»

А. Ж. Да, я ушёл в НИУИФ и уехал в Воскресенск. Но Жорж мне сказал сразу — вот пройдёт время, отработаешь своё, и мы тебя пригласим в аспирантуру. И я действительно получил от него «Почтовую карточку» с приглашением. Не могу её, к сожалению, найти… Это был 1967 год. Народу в аспирантуру поступало много, человек 10, а мест было 3 или 4… И в НИУИФе я уже сдал два кандидатских минимума — философию и язык. Я сдал вступительный экзамен по ОХТ, но тут меня приглашает Дмитрий Афанасьевич <Кузнецов — Ю. Л.> для беседы «один на один». И говорит «Ты извини, но взять тебя сейчас мы не можем». Ты сейчас возвращайся в НИУИФ, а мы напишем в министерство письмо, что ты сдал все экзамены и, думаю, получим разрешение ещё на одно место. Есть там связи… Только ты об этом никому не говори!».

Ю. Л. И ты вернулся в НИУИФ?

А. Ж. Да. И там меня корили — ведь мог поступать и в аспирантуру НИУИФа! А когда план Кузнецова осуществился и меня с 1 декабря зачислили в аспирантуру Менделеевки, меня из НИУИФа просто так не отпустили — пришлось отработать положенные перед увольнением две недели… Пришёл на кафедру, как сейчас помню, 12 декабря. А где-то в феврале умирает Дмитрий Афанасьевич… Вот так я попал на кафедру ОХТ.

Ю. Л. Так, теперь второй стандартный вопрос, который меня очень интересует и на который я получаю самые неожиданные ответы — как ты узнал или догадался, что Жорж был разведчиком?

А. Ж. Хм… Я расскажу тебе, конечно, разные свои модели, но я убедился на 100 % в том, что он был разведчиком, только когда Крамиш прислал эти свои письма…

Ю. Л. То есть, до этого…

А. Ж. А до этого были просто какие-то разговоры, Лев Гришин, например, говорил, что его американцы ищут… Я-то думал, что он служил в американской армии и потом каким-то образом оказался здесь. Я не знаю как, в силу каких пертурбаций, не знаю — это был просто «чёрный ящик»… Я даже не знал всех его корней, даже того, что он Менделеевку заканчивал…

< Примечание А. Ж. О его корнях… В августе 1914 года в Уфе состоялся Кубок мира по хоккею среди молодежных клубных команд. И из Америки приехала команда под названием «Сью-сити маскетирз» (Sioux City Musketeers) — «Мушкетёры Сью»! И заняли третье место! И надпись у них на груди была по-русски — Мушкетёры Сью!:

16.23. Хоккеисты из Сью-Сити в Уфе.^[145]

Вот Жорж был бы рад увидеть это! На русском языке и с изображением на рукавах початков айовской кукурузы…Ю.Л.>

Ты помнишь статью в «Менделеевце», в которой рассказано, как я задал ему вопрос на праздновании 9 мая — «А где Вы были 9 мая 1945 года?»^[146]

Ю. Л. Да, конечно, я и хотел у тебя узнать, почему ты этот вопрос задал?

А. Ж. Так вот. Я знал, что он был в американской армии, а тогда начитался Хемингуэя и думал, что и Жорж «с бородой и ружьём» пошёл организовывать французов… Кстати, так и представлял его в такой же куртке и пилотке, как мы сейчас видим на его американских армейских фотографиях. Это было году в 85–86.^[147] Я тогда на митинге выступал и после этого мы шли по двору и я хотел сказать ему что-то приятное. И думал, что он ответит что-то о Европе, Париже, Франции… А он вдруг ответил — «Штат Теннеси, Ок-Ридж»… Это было загадочно. Но у меня не было никаких ассоциаций с атомным проектом. И если слово «разведка» как-то и связывалось с Жоржем в разговорах о нём, то в моём представлении это была обычная военная разведка…

Ю. Л. А вот вопрос, который давно мучает меня, а теперь, после бесед с разными людьми, мучает всё больше. Я впервые оказался в Менделеевке в 1965 году на подготовительных курсах. И в памяти отложилось, как я, любопытствующий школьник, иду по лестнице, осматривая всё вокруг, и вижу стенд — «Наши Ветераны». С интересом рассматриваю фотографии и вдруг вижу одну, под которой очень странная подпись: «Коваль Ж. А. Рядовой. Генеральный Штаб». И это очень мне запомнилось. А сейчас, беседуя с людьми, я узнаю, что тогда такого стенда не было!

А. Ж. Нет, не было. Но, кстати, на мраморной доске перед парадным входом в МАЗ, неверные инициалы Коваля Гейби — брата Жоржа…

< Действительно, на «самой парадной» доске в РХТУ им. Д. И. Менделеева:

16.24. Холл входа в РХТУ со стороны Миусской площади.^[148]

высечены неправильные инициалы Гейби Абрамовича Коваля:

16.25. Фрагмент мемориальной доски в холле РХТУ.^[149] — Ю. Л.>

Да и доска, где фотографии погибших менделеевцев, появилась позже… И того Коваля, который был там, я как-то не связывал с Жоржем…

Ю. Л. Понял. Но всё это странно…

А. Ж. А я возвращаюсь к моим знаниям о Ковале. Вот Лев Гришин — а он был больше информирован! — говорил о том, что Жорж переживал после визита к нам какой-то университетской американской делегации, во время которого Жорж был переводчиком у Жаворонкова, поскольку, мол, после визита этой делегации американцы якобы начали разыскивать Жоржа… Это я слышал позже, уже после аспирантуры.

Ю. Л. Я тоже слышал эту байку…

А. Ж. Не знаю, насколько это так, но то, что здесь была американская делегация, мне запало в память вот почему. На втором курсе в первой лекции по спецподготовке генерал Чертков, Моисей Исаакович, говорил нам: «Вот тут у вас бывают какие-то «пацифистские настроения». А вот была тут у нас в институте американская делегация из университета (он называл его, но я сейчас не помню названия) и в составе этой делегации был мой коллега, тоже военный!..». И вот этот рассказ Гришина и слова генерала у меня как-то «совпали»… И когда мы с Каграмановым были в гостях у Жоржа (а это было уже в начале двухтысячных, но до его 90-летия), я у него прямо спросил: «Жорж Абрамович, а как Вы поняли, что Вас разыскивают?». И рассказал о гришинской байке и своих «совпадениях»… И вот что рассказал Жорж. «Ещё в те времена, когда Торочешников был начальником Главного управления технологических ВУЗов в Минвузе, приехал какой-то американец, и Торочешников поручил мне его — где-то курировать, где-то переводить, где-то помогать… И мы полетели с ним в Навои, в Узбекистан.^[150] Там большой химический комбинат. И я по характеру его вопросов во время бесед в нашей поездке понял, что никакой он не технолог, не химик, а совсем из другого ведомства… И я понял, что моя персона его…»

Ю. Л. Заинтересовала…

А. Ж. Нет, не «заинтересовала», а именно «интересует»! Как сказал Жорж, «моя персона его интересует конкретно»… Понимаешь разницу?

Ю. Л. Ну, конечно!^[151]

А. Ж. Американцы вполне могли просчитать ситуацию с выбором куратора Торочешниковым — кого ещё из «своих» он мог предложить? Или Торочешников был такой открытый мужик — кто ж это знает!

Ю. Л. А когда была эта история с поездкой в Навои?

А. Ж. Я думаю, это где-то в начале 60-х годов… Не знаю, точно ли это был Навои, но Узбекистан точно. Я видел фотографию Жоржа из этой поездки… Где — не помню. Может, на стенде к 90-летию Жоржа, а может — где-то и твоих материалах.

Ю. Л. Ты меня извини, память у меня уже дырявая, я этой фотографии не помню…

А. Ж. И у меня воспоминания прыгают… Вот ещё один эпизод, который вдруг вспомнился, когда я посмотрел свои записи старинные. Было это в 1963 или 1964 году. Скорее, в 1963, когда я только начал учиться у Жоржа на КИПах… И вот где-то в октябре случился какой-то насыщенный день. Мы с друзьями зашли на Новодевичье кладбище. Ходили на могилу Алилуевой, ну, ещё буквально на две-три могилы… Ведь задача-то была простая: где-нибудь спокойно посидеть с бутылочкой портвейна… И вдруг встретили там Хольцмана — актёра, который играл в кино Зорге! Он там ходил с переводчицей… Потом смотрели футбол — наши играли с Италией, было это часа в три, у нас были шикарные места… И ниже на пару рядов я снова вижу нестриженный затылок Хольцмана! А вечером у нас с женой были билеты во Дворец Съездов, то ли на «Лебединое озеро», то ли на «Жизель». И вот во Дворце Съездов я стою в очереди в буфет и вижу — впереди меня опять стоит Хольцман с барышней-переводчицей! Это буфет наверху Дворца Съездов, где Банкетный зал. Давали там «Киндзмараули» и взбитые сливки. И стоило это всё вполне по карману даже студентам. И Хольцман берёт эти сливки, отходит к столу… А я вдруг вижу, что рядом — наш преподаватель по автоматизации с супругой! И пьёт Коваль это же «Киндзмараули», ест эти же сливки… Тогда во мне ничто не дрогнуло. Но, согласись, сейчас — это эпизод для Голливуда: Хольцман-Зорге и Жорж Коваль во Дворце Съездов!

Ю. Л. То есть ты встретил «кино-разведчика» вместе с «реальным разведчиком!»^[152] А Жорж на Хольцмана обратил внимание?

А. Ж. Я этого не помню — смотрел я больше на Хольцмана. Да я вообще на этом не концентрировался, ведь тогда я даже не догадывался, что Жорж был разведчиком!.. А давали тогда всё-таки не «Лебединое озеро», а «Жизель»!

А. Ж. А что касается Жоржа-методиста… Методист он был занудливый — всё по правилам…

Ю. Л. Ты знаешь, и я, честно говоря, поначалу слушал его лекции с трудом. Но в то время, когда он начал нам читать, мы уже были с ним хорошо знакомы, и манкировать лекции я просто не мог…

А. Ж. Да, к ним нужно было привыкать! Уже потом, когда я слушал его лекции без напряга, меня даже раздражало, если кто-то рядом мне мешал… Но это потом, когда привыкаешь к его синтаксису, построению предложений… Вот, когда я защищал диссертацию, был у меня один оппонент — Лев Аксельрод. Жорж знал его ещё до войны. И когда я привёз ему диссертацию — после правки Жоржа, разумеется! — он мне и говорит: «А чего это у тебя написано всё как-то не по-русски?». А я уже не замечаю — привык к жоржевой правке! А Аксельрод тогда подвел — перед моей защитой уехал на курорт. Пришлось искать другого оппонента. Так бывало — Жоржа подводили даже близкие друзья. Мягкий он был человек…

Голос В. И. Кузина: Да, он был мягкий человек…

Ю. Л. О жоржевой правке вспоминает и Жора Каграманов… А, кстати, ты не помнишь, как познакомился с Жорой? Он очень любопытную байку рассказывает — мол, очень колоритными были обстоятельства, но Жорж им не удивился…^[153]

А. Ж. Да, так оно и было! Помню, что дело было в субботу, я не знаю, кто Жору привёл, но он появился уже вместе с Жоржем. А мы только что отыграли в футбол и переодевались на кафедре. Конечно, дым коромыслом… Сидим в крайней комнате, там где тяга — все курильщики курят, конечно… Дым коромыслом! Там же две канистры пива — Женька Дмитриев принёс — чёрный хлеб, килька… А тут и появляются Жорж с Жорой!.. А то, что Жорж не удивился — это понятно. Дело ведь происходило в субботу, а в субботу, как знала вся кафедра, мы играли в футбол!

А с этой тягой связана другая забавная история — про Перельмана и Беренгартена. Дело в том, что когда я собрался экспериментировать с сернистым газом, то попросил установить мощную тягу. Сделали. И вот вентилляторщик показывает Толе Горюнову как эта тяга работает. Он снимает с себя шапку, подносит к тяге, и она пошла туда! Он её подхватывает, а в этот момент входят «два юных дарования» — Беренгартен и Перельман. Горюнов снимает с Перельмана шапку и говорит: «Вот, смотри какую вам тягу сделали!». Раз, и шапка уплыла в тягу! Беренгартен говорит: «Нет, тут что-то не так!», снимает с себя шапку — и она улетела в тягу!^[154] Вызвали вентиляторщика, достал он то, что осталось в газоходе после тяги — два шнурка! После этого установили в тяге специальную сетку, чтобы не засасывала чего лишнего… Но тяга давала себя знать — при её работе дверь в комнату было так трудно открыть, что дверные ручки отрывали!

Ю. Л. Да, значит не подвела память Каграманова в этом случае! А ещё говорят, что именно при этой истории Жорж сказал свою знаменитую фразу: «Шпирант нынче пошёл дурачок — всё пёт и пёт…»

А. Ж. Нет, это совсем другая история! На эту фразу очень обижался Беспалов — работа ведь у него была очень «продвинутая»… Я подозреваю, что это не Жорж сказал, это уже кто-то «косил под Жоржа». Скорее всего, это кто-то из «общества Фурмер» — или Лев Гришин, или Шура Федосеев. У них очень хорошо получалось пародировать Жоржа. А вот «пёт» — это даже не жоржевское словечко. Так говорил Томаш Гартман, не мог он выговорить «пьёт», всегда у него получалось «пёт»… И это подхватили ребята из группы Фурмер и обратили в свою пользу — мол, вот, аспиранты Жоржа такие «продвинутые», а он говорит, что «шпирант дурачок…». И мне потом пересказывали эту фразу другие люди — по институту среди аспирантов эта фраза «пошла»… Ещё раз скажу — я от Жоржа эту фразу не слышал. Слышал в исполнении Льва, Шуры, может, от Миши Малина. Но я эту фразу принимаю, она звучит в стиле Жоржа. Может, он и сказал её, но точно не по адресу своих аспирантов…

Ю. Л. Ты тут озвучил одну дату — 1964 год — в связи с чем у меня такой вопрос. В феврале 1964 года факультетское бюро ТНВ приняло Жоржа в партию. Не припомнишь ли чего в этой связи?

А. Ж. А, кстати, ты не знаешь, кто давал рекомендации Жоржу в партию? Меня об этом спрашивал Родионов.

Ю. Л. Как же, знаю! Это Изабелла Эммануиловна Фурмер, Афанасий Иванович Малахов и Пётр Игнатьевич Бояркин.

А. Ж. Да, все они с «гвардейским стажем» были…

Ю. Л. Но, всё-таки, ещё о партийных делах Жоржа. Жорж вернулся сюда в 1948 году. А в партию он вступил только в 1964 году. Как ты себе можешь объяснить — почему?

А. Ж. А ты посмотри процент коммунистов среди преподавательского состава в те времена. Он очень маленький. Малахов пришёл членом партии с фронта, Бояркин был связан с комсомолом ещё с Гражданской войны… Не было тяги и не было такого давления, профессура была в основном беспартийная, без проблем!..

Ю. Л. А в 1964 году почему?

А. Ж. А здесь, наверно, начались какие-то трудности и стало нужным, чтобы профессорско-преподавательский состав стал партийным… Да и настроения после XX съезда у интеллигенции изменились…

Ю. Л. Можно сказать, что в это время начался «партийный призыв интеллигенции»…

А. Ж. Вполне возможно…

Ю. Л. Ведь Жорж был по жизни «человеком тактически грамотным», там, где можно было «не высовываться», он и не высовывался…

А. Ж. А тут он мог почувствовать, что «надо»… Ведь ему уже 50 лет…

Кстати, его 50-летия я не почувствовал — я был ещё студентом и к кафедре отношения не имел. А вот его 51 день рождения я помню хорошо! Как раз накануне случился знаменитый взрыв.^[155]

И попал Жорж как кур в ощип — его буквально перехватили по пути на кафедру с лекции и включили в комиссию по расследованию… Комиссию создали почти мгновенно, типа «комиссии-летучки» — Кафтанов, Степанов, ещё кто-то… А Жоржа включили, я думаю, потому, что он человек грамотный, рассудительный, тем более — специалист по контрольно-измерительным приборам… А я сидел на кафедре и ждал его — защита диплома через несколько дней, а он работу ещё не смотрел! Посмотрела Ирина Шмульян, и говорит: «Ну, вот придёт сейчас Жорж Абрамович, мы и обсудим…». Но обсудили мы только дня через три. Комиссия работала почти без перерыва… Говорят, приезжал секретарь ЦК Ильичёв, ещё кто-то… Жорж извинился и говорит: «Ты приезжай ко мне домой, там и посмотрим…». И в воскресенье я поехал к нему. Я был чуть ли не первый, кто побывал в его новой квартире на Мичуринском проспекте… Ну, обсудили, чайку попили. Переделывать что-то было уже поздно, да и не нужно… А что там произошло тогда же Жорж и рассказал…

Ю. Л. Ты произнес важные слова — ты был одним из первых, кто посмотрел новую жоржевскую квартиру… Она была на Мичуринском проспекте. А почему он не вступил в кооператив менделеевский? Это же гораздо ближе.

А. Ж. Нет, менделеевский кооператив на Готвальда был позже. А тогда Мичуринский проспект был престижным — это же Юго-Запад, около Университета, тихо, спокойно… А в первый менделеевский кооператив в районе Курского вокзала он не попал — он ещё не был человеком достаточного уровня. Там получили квартиры только проректор Ковтуненко, Загорец, Фурмер…

Ю. Л. Ну, а Жорж к тому времени деньги имел — был доцентом.

А. Ж. И их было двое. Вообще на Ордынке площади у них по нормативам было достаточно, но он ещё имел право на дополнительную жилплощадь 18 квадратных метров как кандидат наук.

Ю. Л. Родионов мне сказал, что на Ордынке комната была метров 16…

А. Ж. Тогда кооперативы только появились и многие недоумевали — зачем деньги платить, если Исполком и бесплатно даёт! Но Жорж хотел отдельную квартиру…

Ю. Л. А вот ещё вопрос. Как Жорж уходил из института? Почему?

А. Ж. Ягодин давил… Все пожилые доценты уходили… Осталась одна Фурмер. Уж каких усилий ей это стоило — не знаю… А он уходил тяжело. Помню, было заседание кафедры и начали его «щипать» его же ученики. Может быть, не без «направляющих советов» Бескова. Но так тогда было на всех кафедрах… Пенсионеров выдавливали… Хотя энергия у него ещё была, голова светлая… И потом его вызывали и он работал по несколько месяцев в году…

Ю. Л. Да, по трудовой книжке это видно… Но, уходя с кафедры, он уходил «насовсем». Даже говорил Шмульян, когда она что-то его спрашивала по курсу автоматизации, что «я уже всё забыл»…

А. Ж. Но то, что он был ещё в силах, видно и по тому, что он продолжал работать на полставки в ЦНИИБе, у Марии Дмитриевны Бабушкиной… И работал плодотворно — я помню это ещё с тех времён, когда был у него аспирантом. И эта работа кроме интереса научного — и денег, разумеется! — давала ему возможность ездить в командировки на ЦБК в районе Хабаровска, навещать брата, родственников, некоторые из которых уже перебрались в Хабаровск. На моей памяти это было несколько раз. Помню, однажды зимой он рассказывал после приезда, что в Хабаровске, несмотря на мороз, люди ходят на хоккей с мячом. Было их тысяч 25… Видно, он и сам тогда сходил!

Ю. Л. А вот что ты можешь сказать о его попытке в 1933 году поступить в Менделеевку? Он пишет, что он приехал в Москву, но опоздал — приём документов был закончен.

А. Ж. Этого я не знал!.. А в 1934 году он приезжал через какого-то ОЗЕТовца — он пишет в приёмных документах, что связь с ним нужно держать через него, не помню его фамилии и дальнейшей судьбы, но я потом в какой-то литературе её встречал. Всё это странно… Я убеждён, что в 1933 году у ОЗЕТа была какая-то квота, но Жорж поступал в 1934 году по графе «Свободный приём» как рабочий…

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

68

В. Лота, «Операция «Дельмар»», газ «Красная Звезда», 19.04.2002 г.,№ 71(23616), 2 полоса, цит. по http://old.redstar.ru/2002/04/19_04/1_02.html

69

Ibid.

70

В 1992 году Московский химико-технологический институт (МХТИ) им. Д.И. Менделеева переименован в Российский химико-технологический университет (РХТУ) им. Д.И. Менделеева

71

И.Л. Лейтес — советский и российский учёный в области неорганической химии и химической технологии. Профессор МХТИ им. Д. И. Менделеева. Член Межправительственной комиссии ООН по изменению климата — лауреата Нобелевской премии мира (2007). («Лейтес, Иосиф Лейзерович», Википедия, https://ru.wikipedia.org/wiki/Лейтес, _Иосиф_Лейзерович).

72

Я хорошо знал жизненную позицию и политические взгляды Иосифа Лейзеровича, знал о его общении с Жоржем Абрамовичем и том уважении, которое он к нему испытывал, поэтому отказ был тогда неожиданным и обидел меня. Но сегодня я понимаю его — он лично пережил и компанию «борьбы с космополитизмом», и участвовал в закулисной борьбе против травли В. Высоцкого и по своему опыту знал «длину рук» органов. И своим предупреждением искренно хотел избавить меня от «неприятностей».

73

А.П. Жуков, директор Центра истории РХТУ, коллега по работе на кафедре ОХТ.

74

В.С. Сущёв, бывший студент Жоржа Абрамовича, коллега по работе на кафедре ОХТ.

75

Г.И. Коваль, племянник Жоржа Абрамовича.

76

И.А. Гильденблат, профессор кафедры «Процессы и аппараты» РХТУ им. Д.И. Менделеева, выдающийся педагог и, «объективно», конкурент Жоржа по популярности у студентов.

77

И.К. Шмульян, одна из ближайших сотрудниц Жоржа Абрамовича на кафедре ОХТ.

78

А.Г. Кузнецова, доцент каф. ТНВ в МХТИ им. Д.И. Менделеева. Работала на кафедре, когда Жорж был аспирантом. К сожалению, беседа с ней не состоялась.

79

П.Д. Саркисов, ректор МХТИ им. Д.И. Мендедеева.

80

Г.Г. Каграманов, профессор РХТУ им. Д.И. Менделеева.

81

Л.В. Гришин, доцент каф. ОХТ, «народный историк» кафедры.

82

Источник фото: Портрет, который я сфотографировал во время посещения кафедры ОХТ 11.12.13.

83

Г.М. Семёнов, один из ближайших сотрудников Жоржа Абрамовича на кафедре ОХТ.

84

И.К. Шмульян.

85

Е.С. Дмитриев, сотрудник Жоржа Абрамовича на кафедре ОХТ.

86

Г.А. Ягодин, советский и российский государственный и общественный деятель, выпускник МХТИ им. Д.И. Менделеева, ректор в 1973–1985, Министр высшего и среднего специального образования СССР («Ягодин, Геннадий Алексеевич», Википедия, https://ru.wikipedia.org/wiki/Ягодин, _Геннадий_Алексеевич).

87

Б.В. Громов, проф. МХТИ им. Д.И. Менделеева, Главный инженер и директор радиохимического завода «Б» на Комбинате № 817, первым в СССР освоил в 1949 году промышленное концентрирование плутония из облучённого урана, Герой Социалистического Труда (1949), Лауреат Государственной премии, заслуженный деятель науки и техники РСФСР.(«Громов, Борис Вениаминович», Википедия, https://ru.wikipedia.org/wiki/Громов, _Борис_Вениаминович)

88

Это предсказание Геннадия Алексеевича не сбылось — Вы читаете изданную книгу. Но это не политическая ошибка опытного «администратора-тяжеловеса», а культурологическая. Его административный опыт накапливался в условиях, когда печатное слово было главным инструментом формирования общественного мнения. Сегодня для власти печатное слово инструмент вторичный и малозначимый. Главным орудием влияния на общественное сознание стали телевидение и интернет.

89

Источник фото: Архив автора. Фото Ю.А. Лебедева.

90

Г.Г. Каграманов вспоминает историю со вторым письмом Крамиша. Первое пришло П.Д. Саркисову 26.04.2000 г. В ответе на него П.Д. Саркисов писал о Ж.А. Ковале: «Это был человек, пользовавшийся большим авторитетом в нашем университете». Второе письмо пришло 26.05.2000 г. и в ответе на него уже использована информация Г.Г. Каграманова: «… как мне удалось выяснить, Ж.А. Коваль жив и здоров и проживает сейчас в Москве». Письма А. Крамиша и ответы на них П.Д. Саркисова опубликованы в «Историческом Вестнике РХТУ», № 3, 2001 г., стр. 34.

91

Это было в 1959 году, во время первой американской выставки в Москве.

92

По свидетельству Г.И. Коваля «Дед мой, по слухам, в царские времена вроде как по какой-то службе (в армии?) профессионально играл на трубе в оркестре. Отца поющим ни разу не слышал и на инструментах играющим не видел. Про Ж.А. точно знаю — полное отсутствие слуха, хотя иногда и даже редко очень он что-нибудь негромко мурлыкал, вроде как напевал». Связано ли это с акцентом? Вот что говорит Г.И. Коваль: «Мой дед и отец тоже в отличие от Ж.А. были крайне немногословны, ну, как я, например, на первом курсе в отличие от меня сейчас. Что-то рассказывать длительно они вообще никогда не пытались. Разговор строился короткими фразами из вопросов и ответов по необходимости. Логических рассуждений и литературных отступлений в их речи не встречалось. Говорили оба медлительно, будто подбирая слова. Дед имел обыкновенный белорусский акцент или говор, говорил правильно и писал грамотно. Отец, так тот и вообще имел хохлатский говор, так как русскому учился в тракторной бригаде, где были Вернигоры да Коровники, Савенки да Бусловские с Лазоревыми, все выходцы с Украины или казаки (фамилии привожу настоящие). Говорил тоже медленно, действительно подбирая слова, иногда их смешно коверкал, но фразы строил правильно. Английского акцента, как у Ж.А., в речи отца, пожалуй, не было. Украинского больше».

93

Источник фото: Архив автора. Фото Ю.А. Лебедева.

94

Примечание Н.Х. Здесь важно то, что не Ж.А. обиделся, а за него обиделись!

95

Примечание Н.Х. Его чувства при этом нельзя назвать гордостью. Там были досада, сожаление, доля бахвальства и ещё чувство, возникающее, когда чего-то ждёшь-ждёшь, и, наконец, оно приходит и…всё.

96

Примечание Н.Х. Это было примерно в середине 70-х. По-моему, здесь речь не может идти о случайной оговорке. Ж.А. очень хотелось рассказать…У меня даже сложилось впечатление, что Ж.А. обижался на меня за то, что я не расспрашиваю о его «истории».

97

Источник фото: Архив автора. Фото Ю.А. Лебедева.

98

О том, что нужно вступать по «второй причине», разговоры со стороны «партийных агитаторов» велись и с Н. Харитоновым, и со мной и с другими мне знакомыми людьми. Итог был разный — кто-то соглашался вопреки своим внутренним убеждениям и потом нёс по жизни этот крест навязанного компромисса с той или иной степенью нравственных издержек, кто-то — нет. И такой вариант не был обязательно приводящим к диссидентству. Для большинства он не изменял необходимости находить компромиссы с системой, но эти компромиссы были более ответственными, хотя и не менее нравственно болезненными. Короче, однозначно хорошего варианта выбора не было ни у кого. Я тогда «дипломатично» (как мне казалось!) отказался, сославшись на то, что, дескать, по Ленину «коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество» (В.И. Ленин, «Задачи союзов молодёжи (Речь на 3-м Всероссийском съезде Российского Коммунистического Союза Молодежи)», ПСС, 5-е изд., т. 41, стр. 305, цит. по сайту «Полное собрание сочинений В.И. Ленина», http://leninvi.com/t41/p305 (вх.15.05.20)). На что партийный агитатор, прекрасно понявший смысл моей «отмазки», хмыкнул: «Ну, что ж! Учись, раз не понимаешь простых вещей…».

99

Источник фото: архив автора. Фото Ю.А. Лебедева.

100

Трудно заподозрить Жоржа в неискренности такой оценки. Но — парадоксальное совпадение! — сам Жорж «в командировке», во время своей работы в 1942 году в электротехнической компании REC, занимался таким же делом. В ходе опроса агентами ФБР 03.05.56 г. служащего этой компании Герберта Хирша (Herbert Hirsch), он показал, что «… Коваль в течение 1942 года был ключевым сотрудником Лассена. Основной функцией Коваля для REC было участие в торгах по различным вопросам Государственных субподрядов». (Оцифрованная копия дела ФБР «George Abramovich Koval», https://archive.org/stream/GeorgeAbramovichKoval/George%20Abramovich%20Koval%20Part%2001%20of%204_djvu.txt).

101

Илья Лебедев, мой сын 1972 г.р.

102

Источник фото: Архив автора. Фото Ю.А. Лебедева.

103

Денис Рудаков, сын Валерия Рудакова, воспитанника Жоржа Абрамовича и Людмилы Александровны.

104

Эпизод связан с совместным пребыванием Ильи и Дениса в летнем лагере детского сада, из которого мы и забирали детей в той поездке. Привожу его здесь потому, что помню реакцию Жоржа на это требование — полное понимание и одобрение тех мотивов, которые двигали ребёнком: хозяйственная смётка, быстрая реакция и демократизм общения. Всё это выразилось в коротком взгляде и одобрительной ухмылке — мол, спасибо, дельный совет!

105

Источник фото: архив семьи Лебедева И.Ю и Алёшиной Н.А. Фото Н.А. Алёшиной.

106

Первая нью-йоркская подземка (subway) открылась в 1904 году. «В те дни большое значение уделялось гигиене. Поэтому было решено, что стены в метро будут облицованы керамической плиткой, которую легко содержать в чистоте. Задача разработки подходящего шаблона для общественных мест была поручена дизайнерам Джорджу Л. Хейнсу и Кристоферу Гранту Лафаржу. Они предложили белую, прямоугольную, гладкую плитку, 15 х 7 см. Отдельные плитки были слегка выпуклые к краю. Они выделялись на фоне преобладающих квадратных плиток и мозаик. Блестящий белый цвет должен был освещать подземные коридоры. Когда открылись первые станции метро, стены выглядели безупречными, элегантными и игольчатыми» (Anna Oporska, «Płytki metro na ścianach. Co warto o nich wiedzieć, pomysły na ułożenie», сайт «Learning from Hollywood, http://learningfromhollywood.pl/plytki-metro-na-scianach-co-warto-o-nich-wiedziec-pomysly-na-ulozenie/amp (вх.17.02.20)).

107

Арт-проект Мишель Грин «Трон железнодорожника» был установлен на станции в 1991 году. («Railriders Throne», сайт wescover.com, https://www.wescover.com/p/public-sculptures-by-michelle-greene-at-columbia-university-subway-station-at-116th-street-PHkB9U83f1m (вх. 17.02.20).

108

Источник фото: Архив семьи Лебедева И.Ю и Алёшиной Н.А. Фрагмент фото Алёшиной Н.А. в обработке автора.

109

Источник фото: Архив семьи Лебедева И.Ю. и Алёшиной Н.А. Фото Н.А. Алёшиной.

110

Источник Фото: Архив И.К. Шмульян.

111

Ирина Климентьевна не уточнила, когда он это говорил. Но очевидно, что «здешняя тишина» могла поразить его только после возвращения из США. Значит, он говорил с ней о своей жизни в Америке во время «командировки».

112

Почти через два месяца после этого разговора — 11.12.13 — Ирина Климентьевна позвонила мне. Сказала, что по житейским обстоятельствам и состоянию здоровья она не сможет быть на юбилейных торжествах в РХТУ. И просила добавить к своему ответу о житейской смелости Жоржа Абрамовича следующее. «Жорж Абрамович был ОЧЕНЬ смелым человеком. Я могла бы привести десятки примеров, подтверждающих это. К сожалению, я сейчас не могу подробнее говорить об этом, но хочу, чтобы все, кто сомневается в этом, поверили мне. Даже те, кто ко мне лично не испытывает добрых чувств…».

113

Светлана Исидоровна Сулименко, директор библиотеки МХТИ.

114

Я рассказал об этом эпизоде воспоминаний Ирины Климентьевны герою эпизода — В.С. Сущеву. И оказалось, что здесь память подвела её! Поставила она все-таки четверку! Принцип не нарушила ☺. Но то, что В.С. Сущев запомнил её как очень «строгого» преподавателя — это правда.

115

В разговоре с В.И. Коваль 06.09.16 Вера Ивановна рассказала мне, что выращивание клубники было единственным «сельскохозяйственным увлечением» Людмилы Александровны на даче. А Жорж Абрамович очень любил сельдерей и умело выращивал его на дачном участке.

116

Источник фото: архив автора. Фото Ю.А. Лебедева.

117

Источник фото: Архив автора. Фото Ю.А. Лебедева.

118

Это ошибка памяти или… эвереттическое ветвление ☺. Не было в «Известиях» материалов о Жорже Абрамовиче… Вероятно, речь идёт о статье в августовском номере газеты «Совершенно секретно».

119

Действительно, в газете сообщалось, что «Дельмар жив. Ему восемьдесят пять лет. Он — доктор химических наук. Живёт в Москве. Но пока ещё не время назвать его имя».

120

«Выражение «почить в Бозе» означает «умереть, скончаться», а в переносном значении употребляется (с оттенком иронии), когда речь идет о чем-либо прекратившем свое существование (в этом случае выражение пишется строчными: «почить в бозе»). Это церковнославянское по происхождению выражение, церковная христианская формула, встречающаяся в заупокойных молитвах, в ритуальных поминовениях. «В Бозе» здесь — форма предложного падежа существительного «Бог» в церковнославянском языке. Таким образом, выражение «почить в Бозе» буквально означает «уснуть в Боге», т. е. уйти из жизни мирно, веруя, отдать свою душу Богу». (Пахомов Владимир, «Откуда появилось выражение"почить в бозе"?», сайт «Яндекс Кью», https://yandex.ru/q/question/otkuda_poiavilos_vyrazhenie_pochit_v_boze_634cad5d (вх. 15.05.20)).

121

Источник фото: Архив автора. Фото Ю.А. Лебедева.

122

В это время Жорж — завлаб лаборатории высоких давлений на ТНВ факультете. Формально к педагогической работе отношения не имеет. Но руководителями студенческой практики посылали всех сотрудников кафедры, кто мог по личным и семейным обстоятельствам уехать из Москвы на месяц.

123

Источник фото: Архив автора. Фото Ю.А. Лебедева.

124

Какая ветвь альтерверса вплелась в воспоминание Александра Павловича, я не знаю… Но это — не случайная ассоциация! Жорж Абрамович очень любил лыжи, о чём говорилось в главе «Студент МХТИ».

125

Источник фото: Архив автора. Фото Ю.А. Лебедева.

126

Рисунок Р. Наливайко из книги Н. Габер «Тайные истории Пушкинских гор», СПб, 2014, стр. 156.

127

Источник фото: Архив автора. Фото Ю.А. Лебедева.

128

Весьма характерная аберрация памяти. Первое время работы на кафедре настолько насыщено общением с Жоржем Абрамовичем, что в позднейших воспоминаниях годы «растягиваются» в пятилетки ☺.

129

Рудольф Абель (Вильям Фишер) был одним из немногих известных советским людям разведчиков-чекистов. Особенную популярность принес ему комментарий к событийной части фильма «Мертвый сезон». Этот эпизод можно было бы датировать 1971 годом — о смерти Абеля (15 ноября 1971 г.) был некролог в «Красной Звезде» и «говорили по телевизору». Но, вероятнее, в памяти Евгения Сергеевича смешались разновременные события. О разведчике Абеле заговорили в народе после декабря 1968 года, когда фильм Саввы Кулиша «Мёртвый сезон» вышел на экраны, и, поскольку слух о том, что Жорж Абрамович «был разведчик», на кафедре был известен многим, кафедральная народная молва связала имена Коваля и Абеля (в восприятии простых людей не было различия между КГБ и ГРУ), и в этой легенде Жорж вместе с «высоким чином из органов» уехали на «похороны Абеля». Но, если мотив похорон действительно лежит в основе этого фрагмента воспоминаний Евгения Сергеевича, то он относится к похоронам А.А. Адамса, который умер 14 января 1969 года. И это более соответствует жизненным реалиям — А.А. Адамс был непосредственным руководителем Жоржа во время его работы в Америке, о его смерти не сообщали публично и о необходимости известить Жоржа, давно не работавшего в ГРУ, могли вспомнить «в последний момент». Этим и объясняется неожиданный визит «высокого чина» на кафедру.

130

Абель «вместе с Жоржем» не работал в Америке. Жорж покинул Нью-Йорк в октябре 1948 года, а Абель появился в Нью-Йорке в ноябре 1948 года. Это, конечно, не значит, что они не могли делать «общего дела». Можно себе представить нить альтерверса, в которой Жорж оставляет Абелю свои связи и какие-то источники информации, т. е. нить, в которой Абель был преемником Жоржа. И есть «зацепки» для вытягивания этой нити. Например, в знаменитом своём предисловии к фильму «Мёртвый сезон» Абель говорит о том, что в Америке он встречался с офицером из Форт-Детрика, где американцы экспериментировали с бактериологическим оружием. А это в данном контексте невольно связывается с работой Жоржа по этому виду ОМП в Колумбийском университете. Как-то укрепляет «статистический вес» этой нити и такое воспоминание одной из знакомых Жоржа, жившей с ним в одном доме на Мичуринском: «Мои родители похоронены на Донском кладбище. Как-то возвращаюсь с кладбища, и во дворе встречаю Жоржа Абрамовича. Он спрашивает: «Где были?». Я говорю: «На Донском кладбище». И Жорж Абрамович меня спрашивает: «А Вы могилу Абеля видели?» Я ответила: «Да нет…» И, хотя я потом говорила ему, что видела, но в другой раз, он уже не хотел говорить на эту тему»…

131

И.Э. Фурмер исполняла обязанности зав. каф. ОХТ в 1968–1970 гг. (А.В. Беспалов, Г.М. Семенов,"Прошлое и настоящее кафедры ОХТ", изд. РХТУ, М., 2012). Это значит, что Е.Д. знал о Жорже-разведчике задолго до того, как ему это кажется сейчас.

132

Из архива ЦАОПИМ.

133

Хм… А у Г.Г. Каграманова в приведённых выше воспоминаниях впечатление прямо противоположное: «Жорж подвел нас к машине, сел за руль, завел мотор, нажал газ «до конца», и потом просто «бросил» сцепление. И «жигуленок» рванул с места как показывают в старых американских фильмах с мощными машинами — с дымком из под колес! Вот манера езды, из которой мне сразу стало понятно, почему он «Жорж-американец!»». Очередная мелкая эвереттическая склейка ☺.

134

Уточнение Е.Д. от 03.11.13, когда я показал ему первый вариант текста беседы. Разумеется, я не могу утверждать достоверно, как очевидец, что так оно и было. Такие вещи нужно проверять и уточнять. Но считаю, что нужно зафиксировать все воспоминания, все, что слышал. И мое воспоминание об этом эпизоде не «подставляет» никого из ныне живущих. А историки пусть проверят достоверность того, что я слышал…

135

Здесь время снова сжалось в памяти Евгения Сергеевича — «несколько дней» составили почти год ☺…

136

Источник фото: Архив автора. Фото Ю.А. Лебедева.

137

Источник фото: ДСАЖАК.

138

Иван Петрович Усюкин как раз в 1951 году получил Сталинскую премию 2 степени «за создание новых мощных установок для получения кислорода» («Сталинская премия за выдающиеся изобретения и коренные усовершенствования методов производственной работы (1951)», Википедия, http://wiki-org.ru/wiki/Сталинская_премия_за_выдающиеся_изобретения_и_коренные_усовершенствования_методов_производственной_работы_(1951) (вх.16.05.20)).

.

139

Речь идёт о Валерии Рудакове. Он не был усыновлён официально, но жизненных хлопот и тягот доставил Жоржу «выше крыши».

140

Готовя к публикации эту беседу, я выполнил обещание, данное Анатолию Ивановичу. Результаты приведены в главе «На гражданке…».

141

Вот эти радиопередачи (с 1946 года на «Би-Би-Си» работал длинноволновый канал «BBC Third Programme») и могли быть дополнительным источником информации для Жоржа и о «деле врачей», и о планах возможной депортации евреев весной 1953 года. Будущим историкам и биографам Жоржа надлежит внимательно проанализировать архивы ВВС и мемуарную литературу о деятельности этой радиостанции в то время.

142

Думаю, что причину волнения Жоржа Абрамовича можно проиллюстрировать на примере судьбы Петра Яковлевича Лельчука (1898–2005), акушера-гинеколога, д-ра мед. наук (1935), проф. (1938) с 1937 г. заведующего кафедрой акушерства и гинекологии Ростовского мед. ин-та. Вот отрывок из его воспоминаний: «За мной не приехали ночью, а вызвали повесткой. И так совпало, что явиться я должен был в компетентные органы на второй день после смерти Сталина. Я пришел, как и полагается, с траурной повязкой на рукаве. Сидевший в кабинете следователь с ходу задал мне вопрос: сколько у вас умерло больных? Я понял, куда дует ветер, и говорю: смерть каждой больной на операционном столе мы, врачи, переживаем как личную трагедию, ничуть не меньше, чем родные, поэтому я прекрасно помню всех — у меня умерли три раковые больные. И тут следователь мне заявляет: «Вот если бы ты убил трех фашистов, а не трех русских женщин, тогда бы мы с тобой сейчас тут не беседовали». В этот момент открывается дверь, заходит еще один следователь, очевидно старший, хмуро спрашивает у первого, где мой пропуск. Подписывает, и со словами: «Убирайся отсюда» швыряет его мне. Что тут скажешь? Повезло. Указание Берии остановить еврейский разгром пришло как нельзя вовремя. Во всяком случае, для меня».

Много лет спустя Лельчука срочно вызвали в Москву — жене высокопоставленного начальника требовалась срочная операция. Оперировать должен был столичный хирург, но, узнав, что супруг пациентки высокий чин КГБ, предпочел сказаться больным. А Петр Яковлевич узнал в муже пациентки того самого следователя, который особенно активно хотел отправить его на Колыму. И операцию провел, как всегда, блестяще…». («Петр Лельчук», сайт «Люди», http://www.peoples.ru/science/professor/lelchuk/).

143

Этот вопрос я впоследствии задавал многим моим собеседникам. Его смысл, кроме очевидного, имеет ещё и «второй план». Вот отрывок из книги В. Суворова «Аквариум», в котором описано одно из занятий в Военно-дипломатической академии, в которой готовили кадры для ГРУ. Преподаватель разъясняет слушателям: «Вот так выглядит шпион. — Он показывает большой плакат с человеком в плаще, в черных очках, воротник поднят, руки в карманах… Вы — не шпионы, вы — доблестные советские разведчики. И вам не пристало на шпионов походить. А посему вам категорически запрещается:

а) носить темные очки даже в жаркий день при ярком солнце;

б) надвигать шляпу на глаза;

в) держать руки в карманах;

г) поднимать воротник пальто или плаща.

Ваша походка, взгляд, дыхание будут подвергнуты долгим тренировкам, но с самого первого дня вы должны запомнить, что в них не должно быть напряжения». (В. Суворов, «Освободитель. Аквариум: Романы», М., ООО «Издательство АСТ-ЛТД», 1998, стр. 386). И своим вопросом о проявлении «смелости» и «решительности», я хотел выяснить, насколько манера поведения Жоржа «в бытовом общении» соответствовала психологическим канонам поведения советского разведчика — «спокойная рассудительность». В формулировке преподавателя ГРУ это звучит так: «Помните, ребята, что вы можете надеяться только на свою голову, но не на пистолет» (Ibid, стр. 387).

144

Источник фото: Архив автора. Фото Ю.А. Лебедева.

145

Источник фото: ««Русские» свитера американских «Мушкетеров» ушли с молотка», 07.10.14:09.07, сайт Молодежной хоккейной лиги, «https://mhl.khl.ru/news/1/343698/ (вх. 22.01.20).

146

Это была заметка А. Беспалова и А. Жукова «Были и мифы» в газете «Менделеевец» от 29 марта 1989 г.

147

Это не могло быть позже празднования годовщины Победы в 1984 году. Жорж Абрамович уволился из МХТИ в январе 1985 года. О дате разговора в заметке сказано неопределённо — «Однажды на митинге в День Победы…»

148

Источник фото: «Российский химико-технологический университет (РХТУ) им. Д.И. Менделеева», фото Александра Авилова, сайт «Агентство городских новостей «Москва»», https://www.mskagency.ru/photobank/362768?block_mode=iframe (вх. 08.03.20).

149

Источник фото: Архив автора. Фото Ю.А. Лебедева.

150

Примечание А.Ж. У меня такое впечатление, что в Навои Жорж бывал не один раз. И его фотографию в Навои я точно где-то видел…

151

Иными словами, из этого эпизода следует, что американцы действительно могли «заинтересоваться» Жоржем во время визита университетской делегации, в составе которой был «военный специалист», а потом прислать «особого специалиста» для «конкретизации» этого интереса…

152

Сюрреалистический оттенок этой истории придаёт и тот факт, что грузинское вино «Киндзмараули» было одним из любимых вин И.В. Сталина…

153

Подробности см. в беседе с проф. Г.Г. Каграмановым

154

Я сообщил об этом эпизоде М.Г. Беренгартену. И оказалось, что и здесь «ворсинка судьбы» раздваивается. М.Г. Беренгартен ответил мне: «Вполне живо. Правда, шапку только перельманскую утянуло, я в тот день был без шапки. Но так даже колоритнее, так что пусть остаётся».

155

Это — очень тонкое эвереттическое волокно. В подавляющем большинстве ветвлений альтерверса взрыв случился именно в день рождения Жоржа — 25 декабря 1964 года.