Леший. Его врагам не позавидует и карась на сковородке

Юрий Боткин

Москва и таежная глушь, свобода и рабство, любовь и ненависть, война и борьба за выживание – много чего выпадает на долю крепкого русского парня. Боксер мастер спорта, снайпер-диверсант. Жизнь ломает его через колено, а он не прогибается, прет напролом. В нем есть внутренний стержень, позволяющий выжить там, где другие сгинули или превратились в бессловесных скотов. Врагам его не позавидует и карась на сковородке.

(Бенджамин Дизраэли)

© Юрий Боткин, 2017

ISBN 978-5-4490-0080-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В Иркутской области нет реки Миренга и города Миренск.

Все события и персонажи, описанные ниже, вымышлены.

Возможные совпадения с реалиями являются чисто случайными.

Повесть не представляет интереса для почитателей телешоу «Дом 2».

Пролог

Был бы лес, будет и леший

(Русская поговорка)

Хляби небесные разверзлись по самые некуда. Не иначе Господь «рамсы попутал»*, сотворив середину осени в начале июля. Дождь хлещет третий день и не видно конца мокрому небесному беспределу*.

Примечание: Если про бокс не слышал, в десанте не служил и «по фене не ботаешь», можешь каждый раз, встретив символ «*», заглядывать в Комментарии. А лучше прочитай их пару раз.

По хорошей погоде ходу с объекта* до зоны* полчаса, по сегодняшней — футбольного тайма не хватит. Колонна плетется молча, угрюмо, тут не до светской беседы. Нет-нет помянет в сердцах чью-то мать, поскользнувшийся на «сибирском асфальте» зэк, и опять унылое чваканье сотен чумазых ботинок.

Разок порадовал людей и служивых бравый старлей, начальник конвоя. Этот двухметровый сухостой, бодро шагавший во главе колонны, вдруг, как корова на льду, взбрыкнув «копытами», смачно приземлился на пятую точку. Кто-то из зэков съязвил: «Чуть не упал». Двухсотголовая многоножка взорвалась. Спецконтингент ржал в открытую и во все горло, солдатушки по-тихому, в капюшоны накидок. От души смеялись счастливчики, воочию лицезревшие афронт старшого и еще громче, прозевавшие представление.

Вопросам о самочувствии уважаемого начальника не было конца, а добрых пожеланий хватило бы на пару юбилеев Папы Римского. Отвели невольники душу, и уже не так скверно — смену отпахали, до звонка на один день меньше, впереди теплый барак, ужин, свое время. Пошли веселее.

Не смеялись двое — старлей, обтиравший пучком травы перемазанные портки, и высокий хмурый зэк, отрешенно шагавший мимо. Начкару хватило ума не лезть в бутылку. Да и мыслями он был далеко отсюда — на пару с разбитной соседкой самозабвенно, в поте лица, мастырил свежие побеги к ветвистым рогам начальника седьмого отряда, майора Швухова, заступившего на сутки дежурным по ИТК*.

О грядущем ударе судьбы ретивый Казанова не подозревал. Ничто не сулило беды, однако «Аннушка уже купила подсолнечное масло и не только купила, но даже и разлила». Про чужих баб лихому ходоку придется на время забыть. В сценарии надвигающегося катаклизма старший лейтенант значился магистральным громоотводом. Завидный рост и отсутствие надежной «крыши» должным образом тому соответствовали.

Перед самой зоной поперек пути текла небольшая, по здешним меркам, речка. Народ не знал ее географического названия. Еще в ГУЛАГовские времена какой-то сиделец из образованных прозвал ее Рубиконом, так и повелось. Для них это действительно был Рубикон — реальный, осязаемый рубеж, между треклятой зоной и вожделенной свободой. Перейти его без конвоя была и есть мечта многих тысяч бывших и нынешних каторжан.

До звонка Лехе осталось три дня, один месяц и десять лет. Для молодых такой срок сопоставим с вечностью, для стариков равнозначен пожизненному. Лехе осенью стукнет двадцать девять.

Вчера его жизнь вновь разделилась на «до и после». Если два года назад между этими временными границами образовалась пропасть в 12 лет строгого режима, пропасть чудовищных, но все же ограниченных размеров, то вчера разверзлась бездна, поглотившая напрочь былое «до», не оставив ни малейших надежд на призрачное «после».

Позади ничего кроме боли, а будущее, потеряв иной смысл, зациклилось на первоидее — найти ублюдков и загасить. Теперь живет только этим, в каждой клетке притаилась жажда мести. Готов подписать контракт хоть с богом, хоть с дьяволом — убить и умереть.

Размеры Рубикона обычно так себе, не больше Клязьмы, но сегодня его уровень поднялся метра на полтора. Некогда прозрачная, лениво текущая водичка, через которую отчетливо просматривалось песчано-каменистое дно, ныне превратилась в стремительный мутный поток, несущий на себе все, что доселе валялось по берегам.

Колонна неторопливо втягивалась на мост, сработанный еще сталинскими зэками. Деревянный семидесятилетний старожил зоны хотя и потемнел от времени, но скорее заматерел, чем состарился. Причина тому сибирское чудо — лиственница. В огне горит, в воде тонет, зато веками не гниет. По ее милости мост и сегодня без скрипа и треска выдерживает полноприводные КАМАЗы-автозаки, не говоря уже о «Газелях» и хозяйских* «японках». За свой авторитетный срок мост врос в ущелье, крепко вцепившись толстенными опорами в берега и дно реки. Пережив плеяду генсеков-коммунистов, переживет, не крякнув, десяток-другой президентов-демократов.

Утром, по дороге на объект, Леха приметил — коряга, вынырнув из-под моста, скрылась за поворотом реки менее чем за минуту. Ему и надо аккурат за тот самый поворот, где маячила свобода…, свобода мстить.

Алексей идет правофланговым в двух метрах от перил. Ближайший конвоир топает в пяти шагах позади. Капюшон закрывает верхнюю часть лица, значит видит он только Лехины ноги, а может и того меньше. Автомат висит на груди под накидкой, направлен, как положено, в сторону колонны.

До намеченного репера*, столбика перил с заметной дыркой от сучка, осталось метров пятнадцать. Сразу за ним надо прыгать. В былые времена, занимаясь дайвингом, Леха сиживал под водой поболе двух минут. Сейчас достаточно и половины того. За минуту течение унесет его за поворот, как ту утреннюю корягу-наводчицу.

Надо признать, шансы фифти-фифти. Вся надежда на внезапность. Пока военный очухается, снимет автомат с предохранителя и перегнется через перила, надо сгинуть в мутной круговерти. Не успеешь — хана.

Принялся часто и глубоко дышать, вентилируя легкие, обогащая кровь кислородом. Подходя к реперу, почувствовал легкое головокружение от его переизбытка. С трудом дотерпел до точки невозврата. Два прыжка, толчок правой и перелетел через перила, слегка коснувшись рукой. На миг ощутил знакомое состояние невесомости, и… бултых.

До дна не достал, течение подхватило и понесло. Воздушные пузыри в робе упрямо толкали вверх, под выстрелы конвоя, но полведра щебня, напиханные за пазуху, делали свое дело — тянули вниз. Наверху творилось что-то невообразимое — шлепало, бурлило, чавкало — длинные очереди из нескольких «калашей»* в бессильной злобе месили поверхность Рубикона.

Теперь главное не суетиться, не делать лишних движений и не пытаться плыть. Плавание в раскорячившейся робе и тяжелых ботинках, действующих подобно якорям, не даст заметного ускорения, а только израсходует запас кислорода. Плыть надо в потоке, даже не плыть, а «бегемотить», неспешно перебирая по дну руками и ногами. Такой стиль Леха заранее не продумывал, все получилось само собой.

Вода холодная. Сколько в ней градусов — шут ее знает. Оно и к лучшему — реже сердцебиение, меньше расход кислорода, дальше от моста вынырнет, а замерзнуть все равно не успеет.

Роба намокла, воздух из-под нее вышел, начало волочить по дну. Леха освободил подол рубахи, вытряхнул половину камней. Плавучесть приблизилась к нулевой, оставаясь все же отрицательной. Для подъема на поверхность нужно приложить усилие, но этого пока не требовалось.

Кислорода в крови еще хватало, когда поток стал заметно поворачивать налево. Пора и ему перемещаться со стрежня к левому берегу — больше шансов остаться незамеченным при всплытии. Дно плавно поднималось, глубина уже не более полутора метров, а удушье невыносимо. Терпел до последнего, потом еще немного, потом еще чуть-чуть, и, наконец, вынырнул. Одновременно с глотком живительного воздуха, оглянулся назад — ни моста, ни колонны, ни стрельбы, только слабый, приглушенный расстоянием и водой в ушах, неразборчивый мат-перемат конвоя и лай собак.

Теперь можно держаться на поверхности. Главное — скорее одолеть перекат, где его, несомненно, попытаются перехватить. Дальше они на катере не пройдут.

Про перекат знал понаслышке. Полгода назад, случайно, из разговора двух вертухаев уразумел: «До переката чуть более двух километров, там берет приличный хариус, но этот гребаный перекат нельзя пройти на катере, и надо два часа переть пешком до впадения Рубикона в Витим, где не только хариус, но и таймень попадается».

У переката они остановятся, начнут разглядывать реку, берега и репу чесать — утоп зэк или сбежал? По расчетам Алексея погоня будет там минут через пятнадцать после его рывка. Пока конвой настреляется и наматерится, пока по рации свяжутся с караулом, пока соберут группу и дождутся проводника с собакой, пока добегут до причала, погрузятся, заведут и отчалят — пройдет никак не менее 10 минут, и еще пять минут хода на катере.

А ему до переката осталось всего ничего. Река стала шире, течение замедлилось, но глубина еще приличная. Вскоре, через пелену дождя, различил множество торчащих из воды разнокалиберных валунов. Ноги коснулись дна, Леха пошел, а потом и вовсе пополз на карачках. Вылез на отмель, протиснулся между двух каменюк, и дно резко ушло вниз. Снова поплыл.

Взглянул на часы — противоударный и водонепроницаемый «Полет» — подарок отца к двадцатилетию. В общей сложности, включая подводную стадию, заплыв длится около пяти минут. До появления «янычар» остается минут десять, может больше, но это без гарантии. За десять минут надо исчезнуть, иначе…

Точного плана действий на данном этапе не было. Вариантов два — плыть дальше или выйти на берег. Априори эту задачу не решить, предстоит оценить ситуацию на месте. Впереди, насколько мог видеть, прямой участок реки. Берега голые — ни деревца, ни кустика. Течение не очень. За десять минут проплывет еще полкилометра, может чуть больше. При таком дожде с переката не должны заметить. Но если дождь стихнет, или, чем черт не шутит, — переволокут катер через отмель — вот тебе и звиздец.

Выход один — берегом. На этот случай припасена домашняя заготовка — высаживаться не на правый берег с последующим марш-броском на юг, подальше от зоны, поближе к железке* и людям, а на левый, и рвать «в обратку» мимо зоны на север, холодный и голодный — полный дурдом. Лягавые так и подумают, они же не идиоты.

Справа к реке примыкает неширокий распадок с пологими склонами, поросший снизу кустарником, повыше — лесом. Идиллия, да и только, но именно туда он не пойдет, эту дорогу он уступает гончим. Левый берег каменистый обрывистый, высотой с девятиэтажку, сюда умный не сунется, эта дорога для чумовых — как раз «то, что доктор прописал».

Откос одолел на одном дыхании. Выбрался на пологий склон, густо заросший боярышником вперемежку с ельником и сосняком. Мелькнула мысль — залечь и понаблюдать за развитием событий, благо позиция изумительная. Но время дорого, рвать когти надо так, чтобы «янычары», даже если смекнут что к чему, не смогли усидеть на хвосте. Леха не сомневался — в беге по пересеченной местности даст фору и сосункам срочной службы, и матерым контрактникам. Тем паче их стимул — внеочередные звания, отпуска и премии, ничто против его интереса — свобода и месть.

Кустарник постепенно перешел в сосновый бор, бежать легче. В такт бегу, машинально напевал: «хо-ро-шо-жи-вет-на-све-те-вин-ни-пух… от-то-го-по-ет-он-эту-пес-ню-вслух». Так делал молодой лейтенант в старом фильме о десантниках. Песенка засела в подсознание с детства, а когда сам попал в «Войска Дяди Васи»* — принял ее на вооружение.

Марш-бросок продолжался около часа. Леха согрелся, в ботинках перестало чавкать, но мокрая роба доставала все сильнее и сильнее. Учитывая рельеф местности, отмахал немало, километров десять-двенадцать. Зона осталась далеко позади. Как говорят в армии: «можно перекурить и оправиться».

Ненужный теперь дождь то затихал, то лил как из ведра. Среди многочисленных сосен и лиственниц попадались ели-великаны, под которыми было относительно сухо. Одну из елок выбрал для привала. Разоблачился «до лысого», отжал одежду и вновь оделся. Провел ревизию имущества — часы, нож, зажигалка, накомарник, рабочие рукавицы, три гвоздя, пайка хлеба, и горсть соли. Хлеб и соль слегка промокли. Нашла-таки вода дырочку в, казалось бы, целых полиэтиленовых пакетах. Усмехнулся, вспомнив тюремный анекдот:

«Двое заключенных смотрят в зарешеченное окно.

Один не выдерживает и говорит, тяжело вздохнув:

Бедный Вася! Выйти из тюрьмы в такую погоду!»

Винтить сегодня решил спонтанно, без должной подготовки. Увидел утром плывущую корягу и понял — такой благодати больше не будет. Тут тебе и течение отменное — можно далеко нырнуть, и вода мутная — от конвоя скроет, и глубина приличная — пули не достанут, и дождь хороший — собачки след не возьмут.

Собирался на скорую руку, потому пожитки такие скудные. Не просто будет с эдаким приданым отмахать тайгой полтыщи верст. А он отмахает, будь спок! Если надо, и тыщу отмахает! Лес для Лешего — дом родной! Смотрящий* как в воду глядел, давая Лехе это погоняло*.

Прицепил нож к поясу, остальное распихал по карманам и вперед. До темна еще часа четыре, использовать их надо по полной…