Майами в Туркестане

Юрий Вячеславович Назаров, 2023

Всеместное распространение интернета, с помощью которого начали находиться старые друзья, и в том числе сослуживцы, разбудило во мне щелкопёра и подвигло к описанию срочной военной службы в рядах «интеллигентных» войск связи непобедимой Советской Армии в самый разгар перестройки, 1986 – 1988 годы, Самарканд – Ашхабад. Краснознамённый Туркестанский Военный Округ.Полагаю, рассказы бывшего солдата будут интересны людям, коснувшимся сурового образа жизни под названием армия. Прошу прощения за местами проскакиваемый стёб, гротеск, сарказм и, может, не всегда уместный юмор, но бранить во злобу дня поздно, а строгий мемуарный пафос, на мой взгляд, это удел брехливых летописцев. Благодаря невольным изломам судьбы, завернувшим жизненный путь к южным рубежам империи, я с превеликим удовольствием вспоминаю военную службу и многих людей, существенно украсивших своей причастностью завершающий отрезок юности. Два года армии считаю лучшей школой становления мужского характера!

Дрессура

Плац — это красная площадь, лобное место значимых и повседневных мероприятий воинской части: строевые смотры, парады, демонстрация приёмов и способов обращения с оружием, построения для поверки наличия и состояния внешнего вида личного состава, а также разводы нарядов, караулов. Существенную часть учебного процесса подразделения учебки проводили на плацу, за многие лета насквозь пропитав его кровью и горьким потом…

Замполит Королёв разъяснял: строевая подготовка — составная общей подготовки солдата, играющая ведущую роль в становлении защитника Родины. Нарабатывающая внимание и наблюдательность, выявляющая волевые качества и исполнительность. Но мы понимали как обычная дрессура, вуалирующая подавление воли вчерашнего юнца во исполнение воли отца-командира. Шагистику ввели в русскую армию императоры Павел I и Николай I — советская армия переняла и усовершенствовала.

Муштра приучает к состоянию безусловного подчинения и основывается на придирках. Поводы от внешнего вида: поднять шапку на два пальца выше уровня бровей, выровнять по кокарде, спрятать антенну. Лицо побрить. Освежить подшиву, застегнуть верхнюю пуговицу и крючок, переподшить погоны. Оправиться, затянуть ремень, выправить гульфик. Портянку запрятать в сапог, которые немедленно начистить! Ничего, по-моему, не забыл?

Ах, да: не стёрт ли каблук и подкован ли набойками!

Потом строевая подготовка. Показательная порка за исполнение: косая осанка, недостаточно высокое вскидывание ног при приветствии в движении, вечная путаница в стороне поворота. Произвольное движение по воинской части запрещено как таковое: одиночка бегом, звено в две шеренги, отделение и больше строгим каре. Тактический приём прямоугольного построения пехоты на отражение наскоков вражеской кавалерии практиковался вплоть до начала XX века, последнее классическое боевое каре было замечено при наступлении полчищ буржуинов на редуты убеждённых сотоварищей Мальчиша-Кибальчиша.

Нескладность движений верная причина придраться. Понятно, не каждого солдата строевая расторапливала без каждодневного труда. Таких муштровали не по одному или с другими отстающими, а гоняли в полном составе подразделения. Оправданно, поскольку было понимание, что за одного тормоза приходится мучиться всем. Нас дерут, но мы крепчаем — в результате все старались и не перечили приказам, согласным двум правилам устава:

Правило № I — Командир всегда прав!

Правило № II — смотри правило № I,

если сомневаешься в правоте командира…

Правила изложены как краткий конспект общевоинского устава; обязанности военнослужащего расписаны с чёткостью до последней буквы, но выучить назубок полный текст мог мало какой солдат. Даже офицеры, отчеркнувшие пять календарей военных училищ, не все сталкивали с языка без подглядывания в печатное издание.

Солдаты принимали соблазны службы как данность. Было, лютовали над рекрутами невежественные прапора, но признавая заслуги начальства, на период моей службы никто не свирепствовал. Сержанты могли вытянуть жилы отжиманиями, подтягиваниями, и погонять отбоями, что понятно и весьма пользительно, а мыть асфальт зубными щётками или выскрёбывать лезвиями для бритья паркет не приходилось, завирать не буду! Хотя многие бьются об заклад, что на их веку это практиковалось чаще нужного…

Ортопеды говорят, что ходьба это цепь неудавшихся падений. Солдаты понимают, строевая на плацу это цепь ненавистных «делай раз!» По команде «Делай, раз!» боец вздымает ногу и замирает, пока начальник издевательски проговаривает регламент выполнения упражнения:

— Услышав команду «делай раз!», курсант поднимает левую ногу на высоту сапога. Вскидывает правую руку, согнув в локтевом суставе, фиксирует параллельно земле на уровне груди. Левую руку отводит назад, чтобы левые рука и нога составили прямой угол. Массу тела переносит на носок правой ноги, каблук отрывает от земли и стоит неподвижно до получения следующей команды!

Послушные курсанты стоят бесконечные минуты и в глубине сознания низвергаются дикими матюгами. Когда запас матерных противоречий курсанта готов вырваться наружу, сержант снижает накал нетерпения:

— Ат-ставить! Носок выше, мать вашу! Ногу тащим к нижнему срезу ушей впереди стоящего товарища!

— Делай, раз! Ат-ставить! Делай, два! Ат-ставить!..

Комод Бояркин дрессурой просто наслаждался и под блеском золочёной фиксы (судя по всему, драгоценную коронку командир отделения тоже начищал пастой ГОИ — очень блестела), вкупе с прищуром давал понять: никуда тебе, душок, не деться. Старай не старай, занятия кончим только по достижении результата всем взводом. Мы были первыми подчинёнными в его военной карьере, властью можно было упиваться пока ещё с удовольствием…

Горше того, прошедшим курс молодого бойца право выбора места службы не представляли. Решено оставить строевым сержантом — будь добрым, вырабатывай метод воспитания в меру сил, возможностей и восприятия жизни. Отдам должное, по натуре комод был незряшным и не зловредным в поступках. Месяца через два его начальное рвение к власти снизошло до рутины, и знаю задним числом, усердие Бояркин растратил уже на нашем призыве.

Замку Пиваваренку важны были показатели успеваемости. Муштровал въедливо и в противовес хитроватым сибирским уловкам применял леденящий душу взгляд и неуступчивый латвийский прагматизм. Давая распоряжения, Арис сурово сдвигал брови и до невидимости сжимал губы, смотрел в лица подчинённых и меньше высоту поднятия ног. Добившись желаемого результата, сержант победоносно прямил осанку, удовлетворённо подавал голову назад и искренне растягивал улыбку до ушей. Не мытьём, так катаньем — добился, мол, чего требовалось…

Наипротивнейшими мне казались упражнения с барабанным сопровождением. Движение по расчерченным квадратам, наивыше поднимая ногу, вытягивая носок и удерживая отведённое время на весу! Барабанщик отстукивает ритм, в центре сержанты, руки за спину, отслеживают выполнение. Нуднятина неимоверная!

Да и колонной нелегко. Сложнее, чем поодиночке и предельно напряжно! Пока нужное выдавят — язык на бок, мослы в ломоту, ноги в отстёжку. Плац в учебке пустовал только ночью — семнадцать полноценных рот, каждая за сотню душ. Сколько каблуков перетёрто об этот плац?..

— Шагом… По команде «шагом» тело подаём вперёд, центр тяжести смещается на носки. Готовность к движению. По команде «марш», солдат начинает движение с левой ноги.…Арш! — опережали эхо голоса сержантов.

— Напра-нале-ву!.. Шире шаг! Кру-гом! Стой, раз-два! Перекур пять минут… Разойтись! По команде «разойтись» солдат мгновенно покидает место построения, чтобы не остаться мишенью для снайперов или эпицентром мино и бомбометания! — снова хохмит сержант, но солдаты смеются уже вне территории поражения.

Бывало, устраивали развлечение, аттракцион между дел! Сержант сбивает темп и к последовательности «раз-два-три-четыре» на новом шаге добавляет лишний «раз». Солдат ступал дважды одной ногой, и как итог получался марш вприпрыжку. Вдобавок, если строем движет песня, звук как с испорченной грампластинки, когда игла находит скол — заикание под уходом на повторный круг. Смотреть на прыгающий взвод со стороны смешно, а шеренгам отвлекающая от муштры потеха. Но дай нам приказ — мы замахнёмся всем подразделением охлопать антраша…

Скоро мозги уже не теребили синапсы, с какой ноги чинить движение и кому запевать. Расторопные организмы наработали устойчивую мышечную память, а учебные роты взлизывали придирчивые глаза комбрига со свитой и иного высокого начальства своим идеальным каре.

Как ни странно, со дня праздничного парада 23 февраля 1987-го лично я получал удовольствие маршировать плечом к плечу в «живой коробке», выдержанной идеальными шеренгами и без надрывов чеканящей шаг…

Обкат на плацу крайне надоедлив. Солдаты терпели, ждали передышек на политинформации в Красном уголке казармы и лекции на цокольном этаже одного из учебных корпусов. Коридор, класс теоретической подготовки — все стены в проспектах, схемах и плакатах, ЗОМП-инструкции действий в случае атомного взрыва или газо-химической атаки. В одном классе стояла стационарная коротковолновка Р-140. Изредка нам показывали совокупность движений для её включения, но чаще применяли как ширму, за которой сержанты и еженощный дозор не прочь были «замкнуть нулём на массу» в ожидании «Время Ч»…

Из всех помещений подвала привлекала мастерская, оснащённая ремонтными столами подстать технологической линейке 43-го цеха ГЗАС им. А. С. Попова, где я имел счастье созидать до призыва. Мастерскую пользовали по прямому назначению лишь месяца два из пяти…

Взлётка широкая. Например, для сборов и просмотра вечерней программы «Время» и воскресной телепередачи «Служу Советскому союзу!», называемой нами «Служу как в сказке!» — просмотр захватывал кусок шедшей наперёд «В гостях у сказки». Оставляя проход или сбивая воедино, взлётка рассаживала с сотню душ, каждое подразделение у своего спального отсека. Армии нравилось смотреть на себя глазами журналистов. Главное не уснуть, так как на карантине многие впадают в спячку в любой комфортной позе. Диктор свищет соловьём, воинство валится в дрёму. Сержанты заметили, что боец кемарит — тычок в бочину, ободряющая затрещина и «отсыпные сутки» в наряде!..

Особо помнится первая, резко прервавшая строевые занятия политинформация, за которую чудом не схлопотал наряд, осмелившись разинуть рот. Политрук в звании майора проводил её в казарме. Как обычно осудив бесполезные поползновения США и НАТО в сторону Союза ССР, и тут же одобрив ответные действия стран СЭВ и Варшавского Договора, политрук рассекретил преступления Организации Североатлантического блока и перечислил несколько стран альянса. Вспомнив также и Францию. Дима Суманов как самый начитанный из нас не стеснялся своих знаний и возразил, что Франция в североатлантический блок не входит. Майор воспылал желанием устроить взбучку за неверные сведения и дерзкое прерывание себя любимого, но сначала обрёкся проверить. Проверил… и в казарме больше не появлялся. Может совпадение, думаю, или стыдоба одолела? Дима оказался праведным, посему не единожды потом ставился нам в пример.

Отдельным вопросом стоял приближавшийся 1988 г. — год тысячелетия крещения Руси! Очень опасался политрук вражеских радиостанций, которые в эфирах услышат связисты первыми. Мы должны стать авангардом противостояния лингвистическому воздействию, столь искусно разрушающему нравственные и атеистические устои советской формации. Для примера политрук привёл несознательную молодёжь, поддававшуюся происку западных спецслужб. Она, молодёжь несознательная, ходила якобы в засланных иностранными спецслужбами майках с двумя восьмёрками на груди, нагло намекавшими на значимую христианскую дату, а втайне вообще являвшимися закодированным приветствием нацистов — «Heil Hitler!».

Вот где шкерился поганый вирус, заражающий социалистически адекватно настроенные мозги, но докладчик умело прививал наши девственные извилины вакциной постылости к идеологии такого рода. Во спад воспаления серого вещества от точно выверенной инъекции правды, мой смелейший язык не сдержался рамками кодекса морали и предательски скользнул между целых ещё зубов:

— У меня была такая майка! Но сокрытый смысл моему мозгу непосилен…, — и тут я одумался, и во избежание тычка в бочину закатил героическую мышцу обратно.

— Если вы, товарищ курсант, рискуете прерывать на полуслове, обращаться следует по уставу! Например: товарищ майор, разрешите обратиться? Курсант такой-то! — безукоризненным рыком осадил меня политинформатор и зыркнут так, как старый скотобой на бойне.

— Виноват, товарищ майор! Извините, не смог сдержаться. Курсант Назаров! — поспешил я оправдаться.

Однажды мой друг отразил жизненное наблюдение: «Вот, салтык — на язык велик! Ляпнет слово будто невпопад — хоть стой, хоть падай! Всегда подберёт удобный момент ввернуть каверзное словцо: ковырнёт, понимаешь, а получается вроде безобидно!» Да и сам я подмечаю, как в независимый уклад характера под орнаментом маминого чувства юмора чудно вплёлся темперамент порывистый, рамками этикета не скованный… Впрочем, в данном случае, похоже, показательнее бы пристала сатира!

— Так-с, представляться надлежит рядовым! Звание «рядовой» присваивается призывнику по факту зачисления в воинскую часть! — осёкся майор, мельком глянул в листок с темами для политинформации и продолжил, — О чём мы говорили? Чем примечателен 88 год?

— Нашим дембелем! Рядовой Назаров!

Рота усмехнулась. Видно это был тот порог славы, за которым придётся мне вне очереди стоять на тумбочке!

Лишь позже нашло понимание, что я походил больше на выскочку, нежели человека, предотвращающего последствия перепалки. Прав был товарищ Марк, который Твен: «Лучше молчать и показаться дураком, чем заговорить и развеять все сомнения!» Мало было замечания?

Сержанты уже успели напугать, что наряды по роте страшны, тяжелы и нещадны настолько, что вешайся сразу даже не пытаясь проверить. За две недели я ни разу в нарядах не бывал и совсем уж не загонялся попробовать. На следующий день рота заступала в общебригадный суточный наряд, где я захапаю хороший опыт по мойке посуды, но залететь на «тумбочку» до сей поры отдельного повода не случалось, а тут та самая оказия — после поднятых Сумановым нервов взгреть могли реально.

Неизвестно чем могла аукнуться политинфа, если бы сподобился ещё на какую-нибудь ересь — внимание организатора похоже что специально отвёл от меня кто-то из офицеров. Не знаю, осознанно ли был перенаправлен ход мысли политинформатора, позже Бояркин подозвал меня и срезал: «Никогда не шути с замполитами!» Резанул тою громовой ноткой, что озона не нашлось спросить почему. Шутить с офицерами я перестал надолго, а нарядом в тот день не наградился по счастливой случайности.

Связывать жизнь с армией иллюзиями не питал, и до карьеры военнослужащего пристрастие имел малое.