Притворщики

Юрий Вячеславович Ситников (2021)

Удивительно, как непонятно себя иногда ведут те, кого ты считал друзьями! Похоже, что каждый притворяется, словно играет роль в какой-то пьесе. Кто на сцене, как Алиса или Казик, а кто в жизни… Или все это только кажется? Почему у людей внезапно стало столько секретов? Понятно, что такие вещи хорошо не заканчиваются — Глеб в этом уверен. После ночного телефонного разговора Люська в спешке выбегает на улицу. Домой она не возвращается. Утром выясняется, что пропал и Димон. После возвращения они отказываются рассказывать, где были и что делали. На Алису было совершено нападение. Глеб в панике! Что это — череда немыслимых совпадений, или на друзей действительно кто-то открыл охоту? Но кто? Почему?! Неужели причина кроется в найденных фотографиях с изображением кинжала и крысы?

Глава первая

Ночной звонок

На первом этаже меня остановил Витька Комаров.

— Глеб, пойдем в футбол поиграем.

— Не могу.

— Глеб, выручай — нападающий позарез нужен.

— А Миха?

— Миха в раздевалке навернулся, хромает теперь.

— Не, Комар, без обид, у нас с Алиской другие планы. Кстати, не видел её?

— Алиску? Она после пятого урока домой смоталась.

— Не гони.

— Я не гоню, сам видел из окна, как Алиска домой бежала.

Облокотившись о стену, я достал телефон. Алиса сняла трубку после десятого гудка.

— Глеб, сейчас не могу разговаривать, перезвони часика через полтора.

На заднем фоне я услышал чей-то приглушённый голос.

— Или лучше через два, — спешно добавила Алиска, наверняка повторяя чужие слова.

— А ты чего с уроков сбежала?

— Потом объясню.

— Вообще-то мы хотели начало весенних каникул отметить, — напомнил я.

— Глеб, через два часа заходи за мной, в кафе сходим. Договорились?

Я молчал.

— Глеб, ты меня слышишь?

— Слышу.

— Не сердись. Всё, жду тебе через два часа. Целую.

Готов поклясться, «целую» она выдавила через силу. Странно. Алиска сильно нервничает — с чего бы вдруг? Решив найти Димона, я снова, теперь уже в коридоре третьего этажа, наткнулся на Витьку.

— Димона не видел?

— Сам его ищу, — прокричал Комар. — Попали мы конкретно! У Михи нога, у тебя дела с Алиской, Димона нигде нет… Чёрт! Без нападающего мы в таком ауте.

— У меня планы поменялись, ближайшие два часа я свободен.

Витька хлопнул меня по плечу.

— Глеб, круто! Пошли. А ты чего, с Алиской по телефону поругался? — спросил он, когда мы спускались по лестнице.

— Нет.

— Не сказала, почему с уроков ушла?

Я мотнул головой. И почти сразу же в голову ударила мысль: Алиска дома не одна. Я слышал чей-то голос — раз. Алиса нервничала — два. Она произнесла «целую» извиняющимся тоном — три.

Знаю, что моя ревность до добра не доведёт, но ничего не могу с собой поделать. Алиску люблю безумно, а любовь слепа. Ревную её к каждому столбу… Хотя стоп! Столбы разговаривать не умеют, а голос я слышал. Слышал!

Резко остановившись, я поправил на плече рюкзак и рванул к выходу.

— Глеб, ты куда?

— Комар, мне домой надо.

— А игра?

— Не получится… Витёк, ну правда, дела…

— Ты же обещал.

— В другой раз, Витька. Пока.

— Капец! — крикнул Витька, сунув руки в карманы джинс.

Домой я бежал, не разбирая дороги, в голове копошился рой самых тёмных мыслей — воображение разыгралось не на шутку. То и дело наступая в лужи, я добежал до Алискиного подъезда и замер перед металлической дверью. Домофон — не моя тема, если позвоню, она успеет выкрутиться, у неё будет фора во времени. А я должен застать её (или их) врасплох.

Злость пузырилась во мне подобно бурлящей лаве в жерле вулкана. Хотелось одного: скорее подняться на восьмой этаж, позвонить в дверь и… будь, что будет.

Прошла минута, вторая — из подъезда как назло никто не выходит. Ну же, давайте, торопил я нерасторопных жильцов. Пусть хоть кто-нибудь выйдет. В подъезде много собачников и ни один не собирается на улицу. Хуже подлянки не придумаешь.

Пока я тусил на крыльце, злость немного поутихла, уступив место здравому смыслу. И чего, спрашивается, взорвался, накрутил себя, навоображал неизвестно что. Любые отношение должны строиться на доверии. Я ведь доверяю Алиске? Доверяю. Тогда в чём проблема?

Сев на скамью, я заметил вышагивающего по тротуару соседского мальчишку. Минуту спустя я уже перескакивал через две ступеньки, наплевав на лифт. О доверии не думал, ревность сделала свое тёмное дело — захлестнула меня с новой силой.

После длинного звонка в квартире послышались шаги и разговор. Я приложил ухо к двери. Тишина. Позвонил ещё раз. Опять шаги.

— Алис, открой.

— Глеб, это ты? — белая точка глазка сделалась чёрной.

— Я!

— Глеб, я же просила… мы договорились.

— Ты можешь открыть дверь?

Щёлкнул замок, Алиска приоткрыла дверь сантиметров на двадцать, нацепила на лицо виноватую улыбку и сглотнула.

— Почему ты не впускаешь меня внутрь?

— Глеб…

— Кто у тебя?

— Никого… Глеб, что ты делаешь?

Я прошёл в коридор, бросил на пол рюкзак и метнулся в большую комнату.

— Глеб, мы просто репетировали, — успела крикнуть мне вслед Алиса, прежде чем я увидел в комнате растерянного Олега.

Олег занимался с Алиской в школе актёрского мастерства. Почти в каждом спектакле играли вместе: он герой, она героиня. Меня это жутко бесило, но больше всех бесил Олег. Его самодовольное лицо, эта вечная ухмылочка на губах, привычка играть на публику, выпендриваться… А главное, влюбленный взгляд, которым он постоянно пожирал Алису. Из-за Олега между нами не раз возникали стычки, я просил Алиску держаться вне стен школы от него на расстоянии, она обещала. И что же? Нарушила обещание. И ведь с Олегом я серьёзно переговорил ещё в январе. Поговорил основательно — он две недели ходил с фингалом под глазом.

Наверное, со стороны я выгляжу, как настоящий ревнивый идиот. Но дело в том, что я очень хорошо знаю актрис и актёров, и хоть Алиска с Олегом пока только мечтают о большой сцене, эта бацилла в них уже поселилась. У них психология актёрская! А мне ли не знать, что это такое. Моя бабушка народная артистка — и этим всё сказано. Диана снимается в кино, на телевидении, играет в двух театрах, ведя при этом богемный образ жизни. Мне с детства известна закулисная жизнь актёров. Поэтому я и против встреч Алисы с Олегом. Причём в себе я полностью уверен, пожалуй, даже слишком уверен: Олег мне не соперник — он слишком манерен для парня, рядом с которым должна быть такая девчонка, как Алиска. Но сама ситуация меня сильно напрягает.

— Глеб, ты на пожар бежал? — спросил Олег, откинув со лба длинную чёлку.

— Почти, — буркнул я. — А вы чем занимаетесь?

— Репетируем, — повторила Алиса, застыв в дверном проёме.

— А-а, ясно. Пытаетесь понять, кто из вас двоих лучше кривляется?

— Ну знаешь… — начал выходить из себя Олег.

— Зачем ты это сказал? — насупилась Алиса.

— Ради него ты перенесла нашу встречу?

— Так получилось. На следующей неделе у нас спектакль, времени мало, мы с Олегом решили порепетировать. Не знаю, что ты себе навоображал, но выглядишь ты глупо.

— Алис…

— Глупо, — повторила она и отвернулась. — Если не веришь, иди, посмотри на себя в зеркало.

— Его ревность была настолько сильна, что однажды сожгла его дотла, — произнёс Олег фразу из какого-то спектакля.

— Не льсти себе, — сказал я. — К тебе я не ревную.

— Ага, верю. Поэтому ты и здесь.

Засмеявшись, я вышел из комнаты и прошёл на кухню. Налив из графина воды, залпом осушил кружку. Алиса села на стул и зашептала:

— Ты совсем уже! Не мог потерпеть два часа. К чему спектакль устроил?

— Спектакли это ваша тема, Алис. Извини, сорвался я.

— А у Олега прощения не хочешь попросить?

— Нет, конечно. С какой стати? Скажи ему, пусть валит домой. Я сам с тобой буду репетировать.

Алиса рассмеялась.

— Что смешного я сказал?

— Из тебя актёр, как из меня лётчик-испытатель.

— Ну, разумеется, куда мне до вас, талантов. Но я всё-таки постараюсь соответствовать. Спектакль как называется?

— Я тебе говорила несколько раз. Ты всё забыл.

— Не-не, я помню.

— И как он называется? — Алиса смотрела на меня, прищурив глаза.

— Э… «На дне»?

— Горького мы играли в феврале.

— Да, точно… Тогда этот… блин… «Преступление и наказание»?

— Хватит гадать, Глеб, ты никогда не интересуешься моими делами в школе актёрского мастерства. Тебе наплевать, что и как я там делаю.

— Совсем нет.

— Да! Хоть раз вспомнил бы название спектакля и мою роль. Мы ставим «Игрока». Я играю Полину.

— А Олег?

— Алексея.

— А я думал, он будет играть азартную бабку.

— Глеб!

— Шучу, Алис. Я понял: ты Полина, он… вернее, уже я — Алексей. Проводи его, и начнём репетицию. Обещаю, в процесс вольюсь молниеносно, увидишь, я самый лучший партнёр.

— Иногда ты такой вредный. Не знаю, за что я тебя люблю.

— Я надёжный, добрый и немного симпатичный.

Алиса хохотнула.

— Насчёт доброго, это ты загнул.

— По-твоему, я злой?

— Как Бармалей.

— Между прочим, в детстве Бармалей был моим любимым персонажем.

— Оно и видно.

— Я серьёзно. Подожди, сейчас вспомню, как там у Чуковского:

«В Африке разбойник,

В Африке злодей,

В Африке ужасный

Бар-ма-лей!».

— Алис, мы будем репетировать? — крикнул из комнаты Олег. — Мне скоро надо идти на хореографию.

— Тебе здесь никто не держит, — ответил я.

— Глеб, замолчи, — Алиса шутливо толкнула меня в плечо и выбежала из кухни.

Минуты три они о чём-то шептались с Олегом в комнате, потом я услышал его недовольный голос в коридоре, а чуть погодя хлопнула входная дверь.

— Ушёл?

— Ушёл.

— Тогда приступим?

— Глеб, только без шуток, мне, в самом деле, нужно репетировать.

— Готов начать хоть сейчас. Или нет, давай сначала в кафешку смотаемся.

— Нет.

— Отметим начало каникул, Алис. Целых девять дней будем бездельничать. А? Сейчас Димону позвоню и Люське, пусть тоже подваливают. А вечером к нам зарулим, Диана со вчерашнего дня на съёмках в Пятигорске, мы опять дома одни.

— Это у вас каникулы, а у меня спектакль. Кафешка отменяется.

— Но, Алис…

— Пошли в комнату. Ближайшие два часа я — Полина. А ты — Алексей Иванович.

Вздохнув, я поплёлся в комнату. Алексей Иванович, так Алексей Иванович.

***

День прошёл очень насыщенно: кроме репетиции, мы успели погулять, посидеть в кафешке и сходить на девятичасовой сеанс в ближайший кинотеатр. В одиннадцать я вернулся домой и сразу был атакован Люськой.

— Тебе не звонил Димка? Когда ты с ним разговаривал последний раз? Не могу дозвониться!

— Люсь, налей чайку и сделай пару бутеров. А Димона я после школы не видел.

— С четырёх часов трубку не снимает.

— Не проще самой к нему сходить?

— Не умничай. Ходила три раза. Дома нет никого.

— С родителями куда-нибудь смотался.

— Его родители вчера отдыхать уехали. Вернуться через две с половиной недели.

— В честь чего они так резко сорвались?

— Удалось горячую путевку отхватить.

— Отлично. Мы одни, Димон один. Чувствую, каникулы будут зачётными.

— Но Димки нигде нет.

— Объявится, никуда он не денется.

Люська психанула и ушла к себе в комнату.

— Я так понимаю, бутерброды родному брату ты делать не собираешься?

— Перебьёшься, — последовал ответ.

Минут через двадцать Люська зашла на кухню.

— Глеб, надо поговорить.

— Говори.

— Нет, сначала перестань есть.

— Не понял.

— Хватит жевать! Терпеть не могу, когда при разговоре едят.

— Тогда подожди пару сек, я голодный.

— Разговор будет серьёзный.

— Уже догадался по твоему виду. Вляпалась в историю?

— Никуда я не вляпывалась… Короче… Доедай и приходи ко мне.

Покончив с бутербродами, я вышел в коридор, хотел толкнуть дверь Люськиной спальни, но вдруг вспомнил, что сегодня ещё ни разу не был на «Одноклассниках». А это такая чёрная дыра — засасывает только так. Решив отправить пару сообщений и сразу же рвануть к Люське, я просидел за ноутом около двух часов. Вот всегда так: зайдёшь на пару минут, и в итоге убьешь два-три часа. Сценарий всегда один: включил комп, ввёл пароль, очнулся через несколько часов.

Половина второго. Люська наверняка спит, и наверняка на меня обиделась. Но всему виной социальные сети, я здесь не при чём.

Внезапно в коридоре послышался стук и Люськин голос. Я вышел из комнаты.

— Наконец-то.

— Ещё не спишь?

— Как видишь.

— А с кем по телефону трепалась?

— Не твоё дело, — Люська вернулась к себе, положила телефон на стол и, открыв шкаф, достала джинсы. — Глеб, выйди, мне переодеться надо.

— Куда ты намылилась на ночь глядя?

— По делам.

— Сдурела. Половина второго ночи.

— И что? Я не маленькая.

— Я тебя не пущу.

— Можно подумать, я буду у тебя разрешения спрашивать.

— Люсь.

— Да успокойся ты. На пять минут выйду, вернусь скоро.

— Пошли вдвоём.

— Ага, вдесятером. Зови соседей. Одна справлюсь. Ну честно, приду минут через пять. Максимум через десять.

— Скажи, кто звонил?

Вытолкав меня в коридор, Люська улыбнулась.

— Много будешь знать, скоро состаришься.

Ушла она без четверти два, а я от нечего делать, решил на пять минут снова зайти на сайт. Сел за стол, ввел пароль и… В четыре часа, борясь с зевотой и забыв обо всём на свете, разделся и развалился на кровати.

Глава вторая

Фотографии

Меня разбудил телефонный звонок.

— Глеб, ты спишь?

— Сплю, Алис.

— Вставать пора, уже половина двенадцатого. Слушай, до Люськи не могу дозвониться, она дома?

— Дома, наверное. Тоже спит.

— Будь другом, разбуди, и пусть со мной свяжется.

Прежде чем встать, я минут пять валялся с закрытыми глазами, представляя себя на пляже, на каком-нибудь островке. До Алискиного звонка мне снился классный сон: я катался на серфе на Бали. Было круто, пока не раздался телефонный звонок. Теперь придётся вставать и тащиться в комнату Люськи. Спит всегда, как сурок — ничего не слышит.

Надев тапки, я вышел в коридор.

— Подъём! — крикнул я, толкнув дверь Люськиной спальни. — Харе дрыхнуть.

Кровать была пуста. Люськи в комнате не было. Не знаю почему, но я занервничал. И почти сразу заиграла громкая мелодия телефона.

— Да! Алис, это ты? Нет… Люськи нет дома. Телефон оставила. По ходу она не ночевала дома. Хорошо, приходи!

Когда прибежала Алиса, я в десятый раз пытался связаться с Димоном.

— Недоступен.

— А где Люся?

— Не знаю. Ничего не знаю. Ночью ей кто-то позвонил, она вышла на пять минут и, по всей видимости, так и не вернулась.

— А ты где был?

— За ноутом сидел, а потом сразу спать лег.

— Глеб…

— Ничего не говори. Знаю, что сильно тупанул. Блин, Димон, ну давай же, ответь.

— Зачем тебе Димка?

— Это он звонил Люське ночью, я проверил входящие звонки.

— Глеб, надо к Димке домой сбегать.

— Пошли.

Мы выскочили на улицу и рванули к Димону. Дверь нам не открыли — хозяев не было дома. А Марс (кавказская овчарка) после каждого звонка громко гавкал и метался по коридору.

— Мне это не нравится.

— Мне тоже, — я вызвал лифт и стукнул по стене кулаком. — Люська хотела мне что-то рассказать. Она нервничала, потом этот звонок. Стопудово вляпались куда-нибудь с Димоном. Им не впервой.

— Ты знаешь, я заметила, что Люся в последнее время изменилась.

— И Димон вёл себя подозрительно, говорил, переживает за четвертные оценки. Бред! А я повёлся.

— Давай успокоимся, — предложила Алиса, едва мы вышли из подъезда, — и разложим всё по полочкам. Димка сейчас с Люськой — уже хорошо.

— Не думаю.

— Почему?

— Не уверен и всё. Безо всяких почему. Она собиралась выйти на пять-десять минут, в итоге не пришла домой совсем. Идём дальше. Ей звонил Димон, но мне она об этом не сказала. Был ли смысл скрывать?

— Давай подождём ещё немного, вдруг объявятся.

— Подождём, конечно. А когда объявятся, получат по мозгам. Оба! Слышала, как Марс в квартире беснуется? Димон не мог забыть о собаке, но упорно не появляется дома. Алис, боюсь, здесь что-то серьёзное.

— Тогда, может, сразу в полицию?

— Не-е с полицией перебор. Времени прошло слишком мало.

В четыре часа позвонил Димон. Услышав его голос, я был готов в любой момент сорваться.

— Ты где?! Люська с тобой?! Почему не отвечаешь на звонки?

— Глебыч, не части. Да, Люся со мной. У нас всё хорошо.

— Что значит, хорошо, ты издеваешься, что ли? Она домой не пришла, мы с Алиской с ума сходим.

— Выслушай меня, — повысил голос Димон. — Так сложились обстоятельства, всего сказать я не могу. Но вы не переживайте, у нас полный нормуль.

— Глеб, это правда, — услышал я голос сестры.

— Глебыч, засада только с Марсом, его выгуливать надо, а я сейчас никак дома появиться не могу. И Люська тоже.

— Погодь, Димон, что ты несёшь?

— Короче, встретимся в пять вечера на Манежке, я передам тебе ключи от квартиры. Глебыч, выгуливай дважды в день Марса.

— Димон…

— В пять часов на Манежке, — быстро повторил он. — Я ещё позвоню, сообщу точное место. Пока.

— Не отсоединяйся, Димон. Димон!

— Глеб, ну что?

Я пересказал разговор с Димоном.

— Ну в пять, так в пять, — сказала она. — При встрече мы его дожмём.

— Я один поеду на Манежку. Ты подстрахуешь. Что-то здесь нечисто, попахивает подставой.

Алиса закусила губу.

***

На Манежку я приехал без двадцати пять. Народу — тьма. В основном молодёжь и приезжие: шум, суета, толкотня. Телефон держал в руках, поминутно поглядывая на экран. Димон не звонил. Я набирал ему трижды, и каждый раз абонент был временно недоступен.

Наконец, в начале шестого раздался звонок.

— Глебыч, ты где?

— Возле фонтана. А ты?

— Подваливай к кафе, — Димон сказал название и умолк.

— Димон, кончай шифроваться. Колись, для чего столько конспирации?

— Подходи к кафе, — из трубки послышались гудки.

Закипая, я спустился по ступеням и быстрым шагом направился к кафешке. Остановившись в метре от входа, начал озираться по сторонам. И вдруг…

— Ты Глеб? — сзади возник высокий худой мужик.

— Глеб.

— Тогда держи ключики.

— А где Димон?

— Он не смог подойти, — мужик протянул мне ключи и собрался уходить, но я схватил его за локоть.

— Подождите.

— Руки убрал!

— Я хочу увидеть Димона.

— Сказано же тебе, не может Димон подойти.

— Почему?

— Вопрос не ко мне.

— Стойте.

— Свободен.

Я побежал за мужиком, но он, резко остановившись, прочеканил:

— Лучше вали домой, целее будешь.

Кровь прилила к лицу, в ушах стоял отчётливый стук сердца, я достал телефон, позвонил Димону. Чёрт! Опять недоступен.

Через двадцать минут позвонила Алиса.

— Глеб, я его потеряла. Он спустился в метро, доехал до «Автозаводской», а потом затерялся в толпе.

— Ты сейчас где?

— В метро.

— Жди меня у первого вагона.

Дома мы первым делом вывели на улицу Марса и зарулили в сквер.

— Почему ты отметаешь полицию, Глеб?

— Что мы им скажем?

— Правду.

— Какую? Согласен, они во что-то капитально вляпались, но у нас нет доказательств.

— Предлагаешь бездействовать?

— Мне кажется, в ближайшее время что-нибудь произойдёт. Должно произойти.

— Хорошее или плохое?

— Димон или Люська с нами свяжутся. Вот увидишь.

— А вдруг нет?

— Ни одной ниточки, — воскликнул я, натянув поводок. — Даже зацепиться не за что.

— Есть Люсин телефон.

— И что?

— Ты проверял все входящие и исходящие звонки?

— Нет, посмотрел только, кто звонил ей ночью.

— Когда придём, надо проверить все звонки и эсэмэски.

Я кивнул.

— Это мысль.

Как назло в последнее время Люська звонила только самым близким друзьям. Ни неизвестных или подозрительных входящих (как впрочем, и исходящих звонков) замечено не было. Эсэмэски она вообще не отправляла. А получала только от Димона, но ничего интересного в них не оказалось — обычная писанина.

Зато поздно вечером, когда мы сломали голову от всевозможных предположений и догадок, Алиска вдруг вскрикнула:

— Глеб, смотри!

Она вертела в руках Люськин телефон и совершенно случайно (скорее на автомате) начала просматривать фотки. Люська любит фоткать всякую ерунду: красивое облако, бабочка на стекле или кошка на лавочке. Теперь же, помимо четырёх десятков кошек, песиков и закатов в папке с фотками обнаружилось три довольно-таки любопытные фотографии.

— Нож, какой-то, — сказала Алиса.

— Ты что! Это не нож — кинжал! С ножнами. И по ходу… Алис, вроде рукоять кинжала и ножны инкрустированы камнями.

— Перенеси фотки на ноут.

На всё про всё у нас ушло не более пяти минут. И вот мы уже сидим перед ноутбуком, с интересом разглядывая фотки с Люськиного телефона.

— Вот это да! — воскликнула Алиса. — Глеб, неужели настоящие драгоценные камни?

— Может быть, настоящие. А может, и нет.

— Где Люська могла такой кинжал сфоткать?

— Смотри, Алис, он лежит на бордовой бархатной ткани.

— Футляр?

— Не, не футляр. Вроде просто ткань в обычной коробке.

— Глеб, а здесь, — Алиса ткнула пальцем в монитор. — Это ламинат или линолеум.

— Точно.

— Получается, Люся сфоткала кинжал, когда тот лежал на полу.

— Похоже на то.

— Ой, там крыса!

— Где?

— Да вон-вон. Увеличь, Глеб. Видишь?

— Ага.

— Фу, какая гадость.

В левом верхнем углу была запечатлена толстая крысиная морда. Очевидно, когда Люська фотографировала кинжал, рядом на полу сидела крыса.

— Муть какая-то получается. Люська боится крыс, она бы близко к ней не подошла.

— Крыса странная, да? Морда жирная, шерсть необычная.

Пока Алиса разглядывала попавшую в кадр часть крысиной морды, я всё своё внимание сосредоточил на кинжале. Красота это, конечно, неописуемая. Если только на фотке не подделка, а действительно настоящий кинжал, рукоять которого инкрустирована драгоценными камнями — это произведение ювелирного искусства.

Рукоять представляла собой шею и голову мифического дракона с распахнутой пастью. Крестовина кинжала в форме распростёртых крыльев дракона; ножны опоясывал хвост дракона.

— И такой артефакт лежит на полу? — спросил я сам себя. — На обычном линолеуме? Не верю.

— К тому же рядом бродят крысы, — с отвращением сказала Алиса. — Не вяжутся как-то эти вещи между собой.

— Что будем делать?

Ответить мне помешал телефонный звонок.

— Это ведь Глеб? — спросил грубый мужской голос.

— Кто вам нужен?

— Ты и нужен. Слушай внимательно и мотай на ус: твоя сестра и друг в безопасности ровно до тех пор, пока ты ведёшь себя смирно и покладисто. Никакой полиции, никакого шума и лишних телодвижений. Учти — любая твоя инициатива будет наказуема.

— Что вам нужно, говорите?

— Я уже всё сказал. Сиди тихо, не высовывайся и все останутся довольны.

— Я хочу поговорить с сестрой.

— Нет.

— Я должен убедиться, что она в безопасности.

В трубке послышалось сопение.

— Ладно, жди.

— Алло! Куда вы пропали?

Трубку бросили.

— Глеб, кто звонил?

— Откуда я знаю, — вспылил я. — Люська с Димоном у них. Это ловушка, я был прав.

— Требуют денег?

— В том-то и дело, они ничего не требуют.

Телефон снова ожил.

— Алло!

— Глеб, это я.

— Люська!

— Тебя не обманули, с нами хорошо обращаются. Не нервничай и… — Люська запнулась, и мне показалось, ей диктуют, что именно она должна говорить. — Глеб, ничего не предпринимай. Димка просит тебя забрать Марса к нам. Так будет лучше. И не забывать кормить моего Пинки. Позаботься о Пинки, Глеб.

— Поговорил с сестрой? — с усмешкой спросил сиплый голос. — Убедился?

— Если вам нужны деньги, назовите сумму.

— Ох ты, какой богатый, — мужик засмеялся.

— Назовите!

— Сами не бедствуем, — последовал ответ. — Помни, о чём я говорил. Без шуток!

Пошли быстрые гудки.

— Люська просила позаботиться о Пинки, — сказал я, теребя в руках её телефон. — О Пинки, понимаешь?

— Нет. Пинки — это кто?

— Он перед тобой.

— Телефон?

— Да. Она в шутку называет его Пинки.

— Почему?

— Телефон розового цвета. Pink — розовый. Люська не могла сказать в открытую, поэтому и просила «кормить» и заботиться о Пинки. Всё дело в телефоне. Алис, голову даю на отсечение — она имела в виду фотографии.

— Возможно.

— Точно говорю, фотографии! Из-за кинжала заварилась эта каша, я кожей чувствую.

— Но что мы можем сделать, что предпринять, если нам ничего неизвестно?

Мы ещё долго просидели с Алиской в тишине. Говорить не хотелось, требовалось всё осмыслить, переварить и осознать. Ситуация вырисовывалась критическая.

Глава третья

Ульяна и Казик

Вечером я решил проверить Люськин ноут, и сразу же наткнулся в избранном на сайты с информацией о кинжалах. Ага, значит, мой расчёт оказался правильным — Люська вела собственное расследование, интересовалась кинжалами (в частности тем, который сфоткала), и уже успела добавить в избранное несколько тематических сайтов. И что мы здесь имеем? Первый сайт мне ничем не помог, второй тоже оказался бесполезным, а третий… Хм, стоило мне открыть страницу, в глаза сразу бросился знакомый кинжал с рукоятью в виде шеи и головы дракона.

Начав читать статью, я вздрогнул от неожиданного звонка. Интересно, кого принесло в одиннадцать вечера?

Открыв дверь, увидел высокую полную женщину с хмурым толстощёким лицом и рыжего парнишку, выглядевшего болезненно бледным и хилым. Оба почему-то стояли на лестничной площадке в носках — обувь держали в руках. На полу громоздились два потёртых чемодана, объёмная хозяйственная сумка и баян.

— Вы кого-то ищите? — спросил я, переводя взгляд с пацана на грузную тётку.

— Соседи ваши куда запропастились? — нервно спросила женщина, кивнув на соседнюю дверь.

— Кузнецовы? Они уехали.

— Далеко?

— В Хельсинки, к сыну.

Тётка глубоко вздохнула и запричитала:

— Ой, горе-горюшко! Что же теперь нам делать? Казик, сыночка, как же это?!

Пацан шмыгнул носом, посмотрел на меня с опаской, словно боясь, что я могу на него наброситься и искусать, и пробормотал:

— Где мы остановимся?

— Ой, не знаю, Казик. Надо было бабу Дуню послушать и телеграммку отбить. Иль позвонить сперва. Чуяло моё сердце, сгинем в городе этом. Казик, сыночка!

— Откуда вы приехали? — спросил я.

— Из Саратовской области мы. Деревня «Захрюкино», знаешь поди?

— Впервые слышу.

— Ну! — тётка сморщила лицо. — Деревня у нас хорошая. Алкашей почти нет, у каждого свое хозяйство…

— Мам, — парень легонько толкнул тётку в бок. — Про гостиницу спроси.

— Боже ж мой, Казик, какая гостиница?! Иль не знаешь, какие в ихних гостиницах-то цены загребущие. Вспомни, дядька Тимофей-то в прошлом годе рассказывал, как в гостинице последние рублики-то просадил. Не по карману нам гостиница будет, нам бы это… — тётка посмотрела на меня и спросила: — Где тут у вас дом колхозника?

Я пожал плечами.

— Впервые о таком слышу. Вы меня извините, но мне надо идти.

Тётка пробормотала что-то невнятное, а я, закрыв дверь и дойдя до Люськиной спальни, остановился. Блин, ну куда они сейчас отправятся со своими чемоданами и сумкой, к тому же на ночь глядя? На вокзал? Жалкие они какие-то, потерянные. Нет, не смогу заснуть, зная, что эти двое из своего «Захрюкино» ночью одни в огромном городе.

Открыв дверь, я сказал:

— Вы можете переночевать у меня, а утром… Утром вернётесь домой.

— Нельзя нам домой возвращаться, — тихо ответил Казик.

— Почему?

— Дело у нас важное в Москве. Мы тут на две недели задержаться должны.

— Заходите.

— Ой, спасибочки тебе, добрая ты душа. Казик, сыночка, что стоишь, как истукан, заходи, пока пускают. — Тётка подхватила чемоданы и сумку, будто те были легче пушинки, и ввалилась в прихожую. — Будем знакомы, я Ульяна, а это мой сын — Казимир.

— Можно просто Казик, — пискнул Казик.

— Я — Глеб. Ульяна, а как вас по-отчеству?

— Да брось ты — свои люди, чего отчества-то городить? Ульяна я — и всё тут. Уф, Казик, ты обувкой-то не тряси, вишь какая чистота кругом. Полож ботинки в уголок. И баян на пол полож, только аккуратно.

— А почему вы в носках? — спросил я.

— Ну как же можно, — засмущалась Ульяна. — Мы хоть и в деревне живём, а всё ж люди образованные, грамотные. У вас подъезд-то как музей чистенький. На полу такие белые плитки лежат, сверкают — аж глаз слепит. Стены сияют, а этот, лифт-то, прям целая комната с зеркалом. А мы ж с Казиком не свиньи какие-нибудь, понятие имеем — раз в чистый дом зашли, так обувку у порога снять надо.

Это атас, подумал я, и сразу же кивнул гостям на ванную комнату.

От нашей квартиры Ульяна осталась в полном восторге.

— Хоромы в чистом виде. Как люди живут, Казик, сыночка, иди, посмотри на балкону. Ой, какая у вас балкона большая. Ой-ой-ой, мать честная — высотища! Голова кругом пошла. Казик, выйди с балконы, выйди я сказала, голова закружится, свалишься вниз.

— Идите пить чай, — позвал я.

— А где ж родители, Глеб?

— В отъезде, — уклончиво ответил я.

— Стало быть, ты один пока дома?

— Один.

— Глебушка, ты уж не серчай на нас, ты уж войди в положение, разреши две недельки у тебя пожить. Акромя тебя и Кузнецовых мы в городе-то никого не знаем. Не губи нас с Казиком. Очень просим! Я прошу, и Казик просит. Казик! — Ульяна повысила голос и строго посмотрела на жевавшего бутерброд сына. — Хватить жрать, проси Глеба.

— У нас в Москве важное дело, — повторил Казик. — А жить негде.

Наверное, в тот вечер у меня было сентиментальное настроение, поэтому я дал Ульяне с Казиком добро. Пусть живут, от меня не убудет.

Чуть погодя я узнал, что Ульяне пятьдесят два года, она всю жизнь проработала дояркой и имеет несколько почётных грамот. Казику четырнадцать (надо же, мне казалось, ему лет одиннадцать), он поздний ребенок и, по словам Ульяны, обладает гениальными способностями.

— Кузнецовы ваши родственники?

— Дальние, — махнула рукой Ульяна. — Наташа Кузнецова, дочь Варвары Кузьминичны, вышла замуж за Володьку Гурьянова, приемного сына Петра Ивановича, двоюродного брата Маринки Иванеевой. А Маринка моему мужу кумой приходится.

Легче застрелиться, чем понять, что она сейчас сказала.

— А в Москве впервые?

— Ну что ты! — Ульяна даже оскорбилась моему вопросу. — Ты вот думаешь, раз в деревне живут, значит, света белого не видят. Не-не-не, у нас культура на уровне. В каждом доме телевизор есть. Прикидываешь, да? Холодильники, стиралки там, всё чин-чином. А я, чтоб ты знал, в Москву-то уже четвёртый раз приезжаю. Вона как! В семьдесят втором году меня мама в ушную больницу привозила — на консультацию к ушнику. Мы тогда в доме колхозника заночевали. Второй раз я в Москву в начале девяностых приезжала, когда золовка новоселье устраивала. А третий раз лет десять назад на золовкин юбилей.

— Почему сейчас к ней не поехали?

— Так поругались же насмерть, я к ним теперь ни ногой. Казик, сыночка, устал, да? Спать хочешь?

— Нет.

— Как нет? Весь день на ногах.

Я разместил их в гостиной: в распоряжение Ульяне отдал двуспальный диван, Казику раздвинул широкое кресло. И если он, едва только лёг, сразу уснул, то Ульяна отдыхать не собиралась.

— Я не устала, — сказала она, пройдя на кухню. — Давай посуду помою, Глеб.

— Не надо, я уже загрузил посудомоечную машину.

— Это как же?

Пришлось объяснить и показать.

— Японский городовой! Сама посуду моет. Ты погляди. Вот что значит город! Столица-матушка наша. Куда ни глянь — везде красотища. Мы с Казиком когда в метро спустились, прямо онемели оба. Музей! В чистом виде — музей. Всё в мраморе, колонны высоченные, стены, потолок в картинах. Ну ведь музей же, Глеб. Жаль только, поезда часто пускают, грохочут как оглашенные, сосредоточиться мешают. И людей много: бегут, как бешенные. Во народ, кругом такая красота, а им хоть бы хны. Мы с Казиком на каждой остановке выходили.

— Зачем?

— Знамо зачем — фотографироваться. Двести пятьдесят раз сфотографировались. Покажем фотографии у себя в «Захрюкино» — обзавидуются. Ой, ну как у вас просторно — дворец. В чистом виде дворец! У золовки-то квартирка поганенькая. Ага. И подьезд серый, стены исписаны, лесенка грязнюча, а у вас — шик.

Когда Ульяна начала клевать носом, я уговорил её пойти и лечь спать.

— Да, да, — кивала она, непрестанно зевая. — Пора. Уморилася за день. Спокойной ночи, Глеб.

В комнате я углубился в чтение статьи.

***

Утро началось с зычного голоса Ульяны. Сначала мне показалось, она ругает Казака, но прислушавшись, я услышал следующее:

— Четыреста восемьдесят одни умножить на двести сорок восемь.

Раздался тихий голос Казика.

— Чётче говори. Чётче, идиота кусок! Семьсот девяносто два умножить на триста восемь.

Казик заговорил. Ульяна заорала:

— Чётче, сказала, болван неотесанный! Что ты бормочешь себе под нос? Вырабатывай голос, чтоб дрожало всё кругом, когда ты говоришь! Чтоб земля дрожала. Кретин тихоголосый!

Я усмехнулся. Помнится, вчера Ульяна называла Казика исключительно сыночкой, теперь же, без свидетелей, позволяет себе более резкие выражения.

— Чётче, ирод!

Я встал, оделся и вышел из комнаты. Моё появление в гостиной воспринялось, как праздник.

— Глебушка, — заулыбалась Ульяна. — Проснулся уже?

Ты так орала, подумал я, что не проснуться мог только покойник. Казик, к моему удивлению, стоял на голове. При виде меня, он закряхтел, встал на ноги, и его лицо густо залилось краской.

— Казик, сынуля, — пропела Ульяна. — Или, умойся, лапочка.

Казик выбежал из гостиной.

— Глеб, а завтрак уже готов. Ты извини, я уж тут похозяйничала маленько, картошечки пожарила. Только без сальца. Сальца у вас в холодильнике не нашла. Закончилось поди.

— У нас его и не было, — усмехнулся я, представив лицо Дианы от фразы «жареная картошка с салом». Она бы с ума сошла. Диана постоянно на диетах, постоянно мучается: хочет есть и никогда не позволяет себе лишнего. Практически любая вкусная еда под запретом. Сладкое, мучное, жирное, саленное — это табу. Диана ест, как птичка, боится испортить фигуру. Такой у неё бзик.

Правда иногда она срывается. Такие дни, точнее ночи, случаются нечасто — раз пять в год. Диана просыпается среди ночи со зверским аппетитом, в каком-то полугипнотическом состоянии идёт на кухню, открывает холодильник и начинает есть. Ест всё, что вредно: сладкое, мучное, жирное. Наедается до отвала, возвращается в спальню и засыпает. А утром говорит, что не помнит, как ночью выходила из комнаты. Не знаю, может, правда не помнит, а может, и лукавит. Она ведь актриса.

Вернёмся к завтраку. Увидев жареную картошку, я присвистнул. Я, конечно, люблю всё жаренное, на диетах не сижу и прочей фигней не страдаю, но картошка Ульяны это что-то особенное. Сковорода наполовину заполнена маслом (как выяснилось позже, сливочным) картошка им буквально пропитана — холестерин зашкаливает. Ульяна сокрушается, что в доме нет сала.

На столе соленья: банка огурцов, помидор, перца и грибов.

— Это тебе подарок, Глеб. Всё свое, со своего огорода. Ешь на здоровье!

— А вы?

— И мы поедим, куда денемся. Казик! Казик, сыночка, где тебя там черти носят? Ты что в раковине утопился, дрянь такая? Иди, сынуля, кушать.

Казик вышел из ванной, шмыгнул носом и сел за край стола.

— Умылся?

— Угу.

— Руки помыл?

— Угу.

— Тарелку давай. И не угукай мне! Разугукался. Что о тебе Глеб подумает. Тебя в школе что, только угукать учат? Разговаривай правильно, это тебе Москва — столица наша, матушка. Тута надо всю свою культуру высунуть и не сувать обратно, пока домой не воротимся. Глеб, мы с Казиком по городу хочем походить, ты б нам места какие знатные посоветовал.

— А что конкретно вас интересует?

— Да нам до фени, лишь бы красиво было. Мож магазин какой у вас знатный есть. Или базар.

— Я бы в галерею сходил, — тихо сказал Казик.

— Сиди у меня! — гаркнула Ульяна. — Галелею ему подавай.

— Галерею, — поправил мать Казик.

— Поговори у меня! Ты в Москву-матушку приехал. Тута надо красоту смотреть, в метро на паровозе кататься, там же такая знатная ахритектура! А он по галелеям собрался шастать — деревня. Соображать же надо! Что о тебе Глеб подумает, неуч ты эдакий.

Казик прыснул.

— Чего ржешь?

— Архитектура, — прошептал Казик.

— Я так и сказала — ахритекртура. Всё, не позорь мать перед людями. Бестолочь!

Через час, снабдив Ульяну бумажкой с несколькими адресами и номером моего домашнего и мобильного телефонов, я протянул связку ключей.

— А это зачем?

— Меня не будет дома.

— Ой, Глеб, боязно мне ключи чужие с собой таскать. А украдут?

— Не украдут. Берите.

— Ой, спасибочки. До чего ж ты добрый, а. Казик, чего застыл, как баран на выпасе. Вываливайся в общую прихожую, лифту вызывай. И фотоаппарат приготовь, сейчас будем зеркало в лифте фотографировать. Музей! Не подъезд, а музей!

Глава четвёртая

Четвёртый «Дракон»

— Откуда они приехали? — засмеялась Алиса.

— Говорят, из «Захрюкино». Ты должна их увидеть, это что-то. Казик вроде нормальный пацан, только сильно затюканный матерью. А Ульяна — жесть!

— В Москву они зачем приехали?

— Не знаю, — я пожал плечами и посмотрел на Марса. — Марс, рядом!

Марс заметил вышагивающего навстречу мастифа, вздыбил шерсть, зарычал.

— То есть, как не знаешь, Глеб?

— Казик сказал, у них в Москве важное дело.

— И ты не поинтересовался какое?

— Нет.

— Молодец. Пустил в дом незнакомых людей, снабдил их ключами от квартиры, а сам понятия не имеешь, кто они и откуда.

— Они хорошие люди, Алис. Им можно верить.

— Иногда ты меня удивляешься, честно, Глеб. Я бы на твоём месте не была так в этом уверена. Хоть бы паспорт у этой Ульяны посмотрел.

Марс потянул меня назад.

— Нагулялся. Алис, Марс у нас пока поживёт, поможешь его корм и миски перенести?

— Пошли.

— А я пока расскажу, что удалось узнать про кинжал. В принципе информация не ахти какая. Кинжал, который сфоткала Люська, судя по всему один из четырёх «Драконов».

— Что за дракон?

— Кинжалы принадлежат к старинной китайской династии. Помнишь, рукоять в форме шеи и головы дракона?

— Да.

— А помнишь, какой у дракона был глаз?

— Нет. А что с глазом?

— Все четыре кинжала были абсолютно одинаковыми, отличались лишь глаза драконов: алмазный, рубиновый, изумрудный и сапфировый.

— А на фотке какой камень был?

— Красный.

— Получается, Люська сфотографировала рубинового дракона?

— И да и нет. Дело в том, что в настоящее время все четыре «Дракона» находятся в Китае. Точнее, они всегда там находились.

— А фотография?

— На протяжении последних ста лет делалось очень много копий «Драконов». Дошло до того, что сейчас их даже можно купить в качестве сувениров.

— Да ладно, хочешь сказать, на фотографии сувенирный кинжал?

— Нет. Но и не оригинал. Пойми, оригинал инкрустирован настоящими драгоценными камнями. Его стоимость — заоблачная. Но помимо прочего, существую «Драконы» инкрустированные полудрагоценными камнями. Скажем, вместо изумрудного глаза у «Дракона» глаз из хризопраза. Это полудрагоценный камень. Есть и более дешевые варианты.

— И как, по-твоему, на фотографии полудрагоценные камни или дешевые вариант?

— Я думаю, полудрагоценные.

— А что вместо рубина?

— Скорее всего, гранат.

— Но ведь это не дешёвое удовольствие.

— В том-то и дело. Всё зависит от мастера, качества и времени изготовления кинжала. Скажем, за качественную копию «Дракона» сделанную в начале двадцатого века можно получить около ста тысяч евро. Если копия сделана позднее лет на пятьдесят и качество среднее, цена может быть снижена раз в двадцать, а то и больше. На фотографии изображен четвёртый «Дракон»…

— Почему четвёртый, Глеб?

— Кинжал с рубиновым драконовым глазом называли четвёртым. Алмазный был первым. Изумрудный — вторым.

— Сапфировый — третьим, всё ясно.

— Четвёртый «Дракон» с фотки не дешёвка — это факт. Наверняка инкрустирован полудрагоценными камнями, а значит, стоит хороших денег.

— И Люська где-то на него наткнулась. Глеб, — Алиса остановилась и взяла меня за руку. — А вдруг кинжал был похищен? Предположим, у кого-то в коллекции находилась высококачественная копия кинжала из полудрагоценных камней, могли же его украсть?

— Теоретически могли. Но в инете об этом ни слова, поэтому остаётся только гадать.

— Не дают мне покоя слова звонившего мужика. Почему он просил тебя бездействовать, сидеть и не рыпаться? Чего они опасаются?

— И зачем держат в заложниках Люську с Димоном? Не знаю, Алис, я постоянно об этом думаю.

Перенеся вещи Марса к себе и оставив его в квартире за хозяина, мы с Алиской пошли в пиццерию. Потом гуляли по набережной, перекусили в кафешке торгового центра и в начале шестого вернулись домой.

…Еще издали я заметил Ульяну. Она стояла возле припаркованных у подъезда машин и вертела головой, словно кого-то выискивая. Казика нигде не было видно.

— Алис, приготовься, на горизонте гости из «Захрюкино».

Увидев меня, Ульяна всплеснула руками, издала громкий вопль и бросилась нам навстречу.

— Что с ней, Глеб?

— Ты меня спрашиваешь?

— Наверняка что-то случилось. И где её сын?

— Глеб! Глеб! — кричала Ульяна, не обращая внимания на любопытные взгляды прохожих. — Наконец ты появился. Мы уж думали, хана нам пришла. Где же тебя носит-то, Глебушка?

— А в чём дело?

— Мы с Казиком пришли… открыли этот… дофомон…

— Домофон, — сказала Алиса.

Ульяна посмотрела на неё с опаской и недоверием.

— Ну да, я и говорю, открыли этот… дофомон, поднялись на лифте на этаж, а потом… Ой, батюшки, Глеб!

— Да говорите уже, — не вытерпел я. — Где Казик?

— Казик?! — Ульяна растеряно огляделась, сглотнула и завопила: — Казик! Казик, ты где застрял, идиота кусок?!

— Я здесь, мам, — Казик сбежал с крыльца и подошёл к нам.

— Казик, сыночка, я испугалась, думала, ты потерялся.

— Я на скамейке сидел, ты же сама мне сказала, чтобы я…

— Казик, умолкни! Глеб, я всё сделала правильно. Всё, как ты нас учил. Казик, сыночка, подтверди?

— Угу.

— Не угукай, балда!

— Что вы сделали, Ульяна? — меня начала раздражать её пустая болтовня.

Ульяна протянула мне связку ключей.

— Забери. Забери, и чтобы я их больше не видела. Ведь сразу не хотела ключи брать, а ты настоял. Помнишь? Помнишь, как настаивал? Глеб, у тебя в квартире… как бы сказать… Господи, я только дверь открыла. А оттуда… Зверюга бешеная! Глаза, как блюдца, зубы, что клинки. Рычит, гудит… Ой, горюшко-горе. Насилу с Казиком успели дверь захлопнуть и на улицу выскочить.

— Это Марс, — сказал я, сдерживая улыбку.

— Какой такой Марс-Шмарс?

— Кавказская овчарка, — я поднялся по ступенькам и открыл дверь.

— А откуда он взялся?

— Друг попросил на некоторое время приютить.

— Так он не бешеный?

— Наоборот — умнейший пес.

— Скажешь тоже, — прогнусавила Ульяна. — Умнейший… да он чуть нас с Казиком не порвал. Казик, сыночка, подтверди.

— Собака просто лаяла, — спокойно ответил Казик. — Но мама боится собак.

— Что ты несёшь, болван! Как это просто лаяла? Глаза, как блюдца, зубы… Глеб, я чуть не померла со страху.

В лифте Ульяна посмотрела на своё отражение в зеркале.

— Что значит Москва-матушка. Такое зеркальце в лифе повесили, а люди-то не сняли. Вот культура где! Небось крепко прикрепили, иначе бы стащили. А ты, стало быть, к нам едешь? — обратилась Ульяна к Алисе.

— Я к Глебу, — растерялась Алиска.

— Ну, я и говорю, к нам значит. Ладно, сейчас сварганю что-нибудь на быструю руку. Глеб, мы в магазине были, — Ульяна кивнула на клетчатую сумку. — Я сальца купила. Картошечку с сальцем пожарю — пальчики оближите.

На лестничной площадке Ульяна тронула Алису за руку.

— Тебя как зовут-то?

— Алиса.

— Меня Ульяной зови. А он Казимир.

— Можно просто Казик.

— В Москву вот приехали. Дело у нас тут важное. Если бы не Глеб, сидели бы сейчас на вокзале, сухари грызли. До чего парень хороший: приютил, накормил-напоил. Ой, век ему благодарны будем. Казик, сыночка, отойди от двери, вдруг зверюга снова сбесится.

— Марс не сбесится, не бойтесь его, — я открыл дверь, и Марс сразу же заскулил и завилял хвостом. — Соскучился?

— Ластится-то как! — хмыкнула Ульяна. — А меня чуть не загрыз, зверюга.

В прихожей Марс обнюхал Ульяну, облизал руку Казику и довольный отправился в комнату.

— Это сколько ж этот буйвол мяса сжирает? Поди по два кило в день трескает, а, Глеб?

— Марс не ест мяса. У него есть сухой собачий корм.

— Скажите, пожалуйста. Такая кобоняка и сухари жует. Во что в Москве-матушке делается. Казик, иди мой руки.

— Хорошо.

— И умыться не забудь.

— Угу.

— Не угукай, паразит! Сколько же ты мать будешь перед людями позорить-то привычками своими деревенскими. Когда ж ты втемяшишь себе, что тута это тебе не тама. Тута столица, куда ни плюнь — институт, тута люди ученые по улицам ходят. Академики живые… В шляпах, в очках. Ты видал сколько здесь очкариков-то? Очки-то простой человек носить зря не будет: раз очки нацепил, значит ума много. Ой, пойду я, картошечки нажарю.

— Глеб, — прошептала Алиса, — я картошку с салом есть не буду. И вообще, смотаюсь-ка я домой.

— Бросаешь меня одного?

— Бросаю. Но ты держись, а если будет невмоготу, звони — окажу тебе моральную поддержку.

Поцеловав Алиску, я проводил её до лифта, услышав из квартиры голос Ульяны:

— Уйди от меня, зверюга, а то сковородкой по башке огрею. Глеб! Глеб, оттащи бешеного, он на меня плохо смотрит!

Глава пятая

Под мостом

Было около одиннадцати, когда я, сидя в комнате за ноутбуком, в который уже раз рассматривал фотографию кинжала, отчаянно пытаясь сосредоточиться. Из гостиной с упорным постоянством доносился голос Ульяны: опять она кричала на бедного Казика, опять в чём-то его упрекала и обвиняла, а он, в силу своего полного безволия и отсутствия всякого характера, молча сносил оскорбления матери.

Сделав пару глотков холодного кофе, я свернул окно и откинулся на спинку крутящегося стула. Блин, сколько можно орать, она сама не устала от своих воплей?

— Казик, ты опять жуёшь слова, бестолочь! Говори громче.

— Не получается громче, мама.

— Почему?

— Стоять неудобно.

— Встань удобней.

— Мама, удобней уже не смогу.

На некоторое время в гостиной воцарилась тишина, я подумал, Ульяна умолкла окончательно, но ровно через пять минут она снова закричала:

— Тысяча двести девяносто девять разделить на восемьдесят семь. Чётче! Чётче, Казик!

Дремавшей у двери Марс проснулся, поднял голову и посмотрел на меня вопросительным взглядом.

— Гулять? Сейчас?

Услышав про прогулку, Марс вскочил на лапы. Мне жутко не хотелось выходить на улицу — сильно одолела лень, к тому же я переел Ульяниной картошки с салом. Всё-таки вкусно она готовит.

— Пошли, Марс.

Прежде чем надеть кроссовки, я достал из шкафа ветровку и прошёл в гостиную.

— Мы с Марсом гулять.

Ульяна вздрогнула.

— Ой, Глеб, напугал ты меня.

Казик опять стоял на голове. Кровь прилила к лицу, по цвету оно стало почти бордовым.

— Зарядку делаешь?

Казик осторожно встал на ноги и смутился.

— Ой, какая тут зарядка, — отмахнулась Ульяна. — Казику тренироваться надо. Правда, сыночка?

— Угу!

— Убила бы паразита! Сколько ты ещё будешь над родной матерью измываться, неумная твоя голова. Не угукай!

— Извини, — ответил Казик.

И я готов поклясться, в тот момент, когда Казик в очередной раз извинялся перед матерью, в его глазах блеснул лукавый огонёк. Мне вдруг показалось, он специально время от времени выводит Ульяну из себя, чтобы она позлилась. Такая своеобразная месть за постоянное понукательство с её стороны.

На улице было свежо и пахло настоящей весной. Совсем недавно прошёл дождь, в некоторых местах асфальт покрывали зеркальные лужицы, на голых ветках тополя чирикали ночные птицы.

Мы с Марсом обошли нашу башню, зарулили в сторону открывшегося пару месяцев назад супермаркета, потом обошли огороженный колледж, пересекли спортивную площадку и стали приближаться к дому со стороны набережной.

До дома оставалось метров сто, когда я заметил странную возню на детской площадке. По всем законам подлости уже несколько дней площадка не освещалась (разом перегорели лампочки на трёх фонарных столбах). Недалеко от карусели я видел мелькавшие в темноте чёрные силуэты, слышал боязливый женский голос и насмешливый мужской басок. Судя по всему, говорил подросток.

Каково же было моё удивление, нет, скорее даже не удивление, а секундная растерянность, затем, злость и ярость, когда из темноты на дорогу выскочила девушка. Это была Алиса. Она была напугана до полусмерти, озиралась по сторонам, прерывисто дышала. И почти сразу же из темноты возник высокий худой парень. В две секунды он нагнал Алиску, схватил за руку и потянул обратно на детскую площадку.

— Пусти! — крикнула она.

Парень засмеялся и с силой дернул Алису за руку.

Это произошло настолько быстро, стремительно, а главное, неожиданно, что на время меня буквально пригвоздило к тротуару. И лишь после очередного возгласа Алисы, я рванул вперёд. Марс бежал рядом. У меня всё плыло перед глазами, я был настолько разгневан и возмущён увиденным, что боялся только одного — не наделать в состоянии аффекта глупостей.

— Убери от неё руки! — крикнул я.

Марс подал голос. Парень ослабил хватку, посмотрел в мою сторону и бросился бежать вниз по улице. Не ожидавшая встретить меня Алиса, побежала ко мне, растирая на ходу катившиеся по щекам слёзы.

— Глеб… Глеб, как хорошо, что ты появился.

Она попыталась меня обнять, но я только мотнул головой и протянул ей поводок.

— Алис, бери Марса и иди к нам.

— Глеб, ты куда?

— Догоню этого поганца.

— Глеб, не надо.

— Иди домой, Алиска. Иди!

— Глеб, вернись. Глеб!

Я не слышал её просьб, я бежал и с каждым вдохом ощущал необыкновенный прилив сил. Нет, просто так я не вернусь, не собираюсь спускать дело на тормоза. Этого урода я догоню по-любому. Понадобится бежать километр, два… десять — я пробегу эту дистанцию, но его поймаю. Он даже не представляет, что тогда я с ним сделаю. Перед глазами упорно стояла отвратительная картина: испуганная Алиса и этот придурок с ухмылкой на вытянутом лице.

А что было бы, не успей я подойти вовремя? А вдруг вышел бы гулять на полчаса раньше, или позже. Алиска! Зачем она вышли на улицу в начале двенадцатого? В обычное время она в темноте боится одна до соседнего подъезда добежать, а тут вдруг оказалась на детской площадке с этим…

Худой парень бежал довольно резво, темпа он не сбавлял, впрочем, поможет ему это мало. Я уже не отступлюсь — решено окончательно и бесповоротно.

Перебежав дорогу и спустившись по лестнице в узкий проходной дворик, парень протиснулся между прутьями решётки огораживающей школьный двор, метнувшись на футбольное поле. Там он довольно ловко вновь просочился через решётку и рванул к набережной, огибая выстроившиеся в ряд круглые высотки.

Несколько раз, когда расстояние между нами заметно сокращалось и я практически был уверен, что вот-вот смогу сбить парня с ног, у того открывалось второе дыхание. Мобилизуя оставшиеся силы, он делал рывок и начинал бежать настолько остервенело, что я два раза уже было решил — упущу. Но моё второе дыхание меня не подвело — открывалось в нужное время, не позволяя расстоянию между нами значительно увеличиться.

Конец ознакомительного фрагмента.