Мы из СВУ

Юрий Иванович Мудренко

«Храни в памяти имена великих людей и в своих походах и действиях с благоразумием следуй их примеру».Александр Васильевич Суворов

3

Ближе к началу учебного года мы перебрались из радушного летнего лагеря на зимние квартиры в стольный град Минск, и чтобы занять нас посильнее и ещё основательнее укрепить в мысли о том, что с переездом начинается новая жизнь в новом качестве, нам выдали новую форму, на которой, если выразиться простым языком с точной метафорой, даже муха не сидела. Для начала каждый из нас её, конечно же, примерил, критически осмотрев собственное отражение в зеркале; мы все считали, что обмундирование должно сидеть, как влитое. И только прапорщик Костив с таким утверждением не был согласен категорически.

— Тебе его целый год носить, и за этот год ты ещё подрастёшь и возмужаешь. Вот увидишь, — уверял очередного недовольного старшина, вручая и брюки, и китель, что говорится, на вырост. — А потому не возмущайся, что китель немного великоват. К лету может так случиться, он не будет на тебе застёгиваться. Сам потом намучаешься. И что мы делать будем? А? Новое обмундирование я смогу тебе выдать только через год. Ты что, расстёгнутый тогда будешь ходить, товарищ суворовец? — тут старшина сурово хмурил брови и, как мог, старательно изображал серьёзность. — А я тебе за это наряд вне очереди! Вот.

Василий Васильевич, конечно же, лукавил, потому что так раскормиться, чтобы не влезть в собственную военную форму, не смог бы никто из нас. Просто опытный прапорщик, забуревший от службы в Суворовском училище, немного разленившийся и даже временами расслабившийся от форменного однообразия серых будней, не хотел излишне тратить собственное драгоценное время и силы, а главное — очень уж не желал портить свои нервы. Он прекрасно осознавал, что только стоит дать слабину и проявить заботу об одном воспитаннике, как тут же об этом узнают все, и тогда прощай, покой, потому что вслед за обласканным излишним вниманием в каптёрку ворвётся сотня недовольных мальчишек с одной единственной целью: обменять своё обмундирование на другое, более подходящее по размеру. Мы очень скоро поймём, что старшина нас напарил, что наше обмундирование имеет свойство растягиваться по фигуре, так что форс-мажор, о котором он предупреждал, практически невозможен. Мы потом уже узнаем, что такое трапеция, как её изготовить и каким образом с помощью этого простейшего устройства и горячего утюга можно превратить свои брюки-дудочки в расклешённые. Мы со временем научимся красиво заламывать донышко фуражки и изгибать козырёк, превращая головной убор в настоящий шедевр. Мы освоим все хитрости фирменной полировки медной пряжки поясного ремня, аккуратно и старательно сточив все неровности и умело сгладив все огрехи заводской штамповки. Мы узнаем секрет того, как нужно пришивать погоны, чтобы они никогда не сминались. Все эти небольшие, но полезные доработки и преобразования стандартной формы одежды вместе с другими навыками, умениями и знаниями, полученными в годы учёбы в СВУ, всегда впоследствии будут выгодно выделять нас среди прочих братьев по оружию, ведь так лихо носить форму больше не сможет никто; и чтобы этому научиться, существуют только два пути. Первый из них — это своевременно пройти эту школу от «А» до «Я», то есть пройти путь суворовца. А второй — это иметь недюжинный уникальный талант и непревзойдённые способности к преображению и парадоксальному умению с первого раза точно копировать лучшее. Однако такие способности в реальном мире людей могут достаться одному на миллион. Только один из целого миллиона может обладать настоящим талантом перевоплощения, но ему в таком случае самое место быть артистом.

Все мы пошли по пути под номером один, когда вся жизнь от начала служит единой цели. Можно услышать разные мнения на сей счёт, однако для нас все они уже не имели никакого значения, потому что мы ступили на этот путь с твёрдым намерением с него уже не сворачивать. Да и сама система обучения в Суворовском военном училище была выстроена так, что не оставалось каких-либо сомнений в правильности выбранного пути.

Перед началом учебного года нас всех ещё раз постригли, а строевые занятия, к которым мы все основательно привыкли, как к чему-то доброму, вечному и необходимому, превратились в настоящие репетиции торжественного марша на первое сентября. В новом чёрном кителе с собственноручно пришитыми погонами, петлицами и шевроном, в начищенных до блеска ботинках, с новым поясным ремнём, затянутым между пятой и четвёртой пуговицами парадного кителя и симметрично надетой на голову фуражке каждый из нас был просто неотразим; во всяком случае, нам так казалось. Помню, как ко мне подошёл мой одноклассник Витя Варкулевич и, чтобы подбодрить, со всей серьёзностью заявил:

— А хорошо на тебе форма сидит. Я и не ожидал.

Честно скажу, что на нём форма смотрелась не хуже: Витя в ту пору отличался своим ростом, приличной мускулатурой, и складывалось стойкое впечатление, что этому парню никак не пятнадцать, а, как минимум, семнадцать лет. В нашем юном возрасте даже год разницы был заметен невооружённым глазом практически сразу, но в этом случае немудрено было ошибиться.

Итак, вернёмся к строевым занятиям, которых в оставшиеся несколько дней было значительно больше, чем обычно. Индивидуальная подготовка почти не проводилась, потому что каждый из нас за короткое время быстротечного горячего августа выучился строевому шагу на «отлично», однако слаженность в составе взвода и роты всё ещё требовала шлифовки.

Недостаточно научиться маршировать самостоятельно; надо ещё отработать все действия в составе своего подразделения, чтобы в ходе движения идеально соблюдать интервал и дистанцию, чтобы одновременно печатать шаг. Здесь важны одинаковая высота подъёма ноги и одинаковое расстояние каждого шага. Также сюда следует добавить одинаковую отмашку рук, одновременный переход на строевой шаг по команде с одновременным поворотом головы. А когда все действия исполняются под марш военного оркестра, такого профессионального, какой был в нашем училище, да в присутствии самых искренних почитателей и самых дорогих зрителей в лице самых близких — наших родителей, то тут пробивает озноб до глубины души, и слёзы сами собой наворачиваются на глаза. Только всё-таки, несмотря ни на что, ты отбрасываешь в сторону собственную меланхолию и стараешься изо всех сил показать всему белому свету, как ты умеешь маршировать строевым шагом, да ещё в составе слаженного подразделения, именуемого взводом.

Буквально накануне в училище очень организованно после летнего отпуска прибыл старший курс, прошедший точно такую же школу год назад, а потом проучившийся целый год в стенах СВУ. За плечами этих парней помимо обучения, воспитания, настоящей военной подготовки и закалки были летние лагеря с полуторамесячной специальной подготовкой, и, судя по всему, отставших, не сдавших и не справившихся среди них не было.

Что же касается нас, то все мы безо всякого исключения смотрели на этих ребят, как на инопланетян. В них было что-то такое, чего мы пока не знали, да и не могли знать, и не умели, потому что обучение всем премудростям нас ждало впереди. Воспитанников старшего курса спутать с нами было просто невозможно, и даже одинаковая чёрная форма на этих парнях смотрелась по-другому. Это, если можно так выразиться, были самые настоящие гусары, на которых хотелось равняться, с кого хотелось брать пример. А нам они прикрепили новый меткий лейбл, назвав суворовцев младшего курса «фантомами»; причём смысл этого ярлыка для нас не вполне был понятен. Лично я услышал это новое для слуха выражение в столовой, когда нас привёл на ужин старшина. К тому времени вся соседняя половина ранее пустовавшего зала с высоким потолком и толстыми массивными колоннами, обеденными столиками на четверых со стандартными белыми скатертями была заполнена старшекурсниками, кадетами, как их принято было называть. При нашем появлении кадеты прервали трапезу и отвлеклись на более важное занятие — встречу новичков. Перестала греметь посуда, старший курс при виде нас одобрительно загудел, и откуда-то из глубины этого ворчливого воинственно настроенного сообщества кто-то выкрикнул:

— Фантомы!

И пока мы занимали свои места у столов и ждали команду старшины, чтобы приземлиться за столы и организованно приступить к трапезе, те, кто были кадетами, откровенно и бесцеремонно нас рассматривали взглядом, подчёркивающим собственное превосходство над младшим курсом. Мы застыли у столов, накрытых к ужину, и старшина скомандовал нам садиться. Он был немного шепеляв, и из его уст команда «Садись» звучала несколько забавно.

— Рота! Саись! — командовал прапорщик, позволяя нам приступить к приёму пищи.

Так же необычно он отдал команду и на этот раз. Мы послушно сели на свои места, однако принципиальный Василий Васильевич, посчитавший, что его команда была выполнена не чётко, посчитал себя глубоко обиженным и заставил всех подняться.

— Будем тренироваться, — заверил он нас под неодобрительный гул старшего курса, выражавшего своё несогласие с действиями прапорщика и решившего нас поддержать.

Костиву пришлось напрячь голосовые связки и повторить команду:

— Рота! Саись!

Однако из-за неодобрительного гула возмутившихся кадетов пятая рота команду выполнила ещё хуже, разбалансированно и неодновременно плюхнувшись на стулья. Объяснялось это совсем прозаично: из-за шума команда просто не была услышана, особенно теми, кто находился на значительном удалении от старшины.

— Пятая рота! Встать! — снова объявил возмущённый непослушанием прапорщик, но из-за несмолкаемого гула, к которому добавился откровенный смех старшего курса, его услышали далеко не все, тем более что горячо любимый личный состав, изголодавшись за время строевых занятий, приступил к приёму пищи, добавив свою лепту в какофонию звуков.

Старшина позеленел от злости и забегал между рядами, чуть ли не силой поднимая суворовцев из-за столов. Неизвестно, чем бы всё закончилось, но в столовой появился подполковник Стрижак. Он быстро оценил ситуацию, подозвал к себе старшину и что-то зло сказал ему в самое ухо; тот, в ответ раскрасневшись то ли от усердия, то ли от новой порции негодования, исчез с глаз долой.

Гул в зале постепенно затих, а когда столовую покинул старший курс, закончивший трапезу, то и вовсе наступила тишина.

— Закончить приём пищи, сложить посуду, — скомандовал подполковник Стрижак, когда убедился, что с ужином покончено. — Пятая рота! Встать! За мной не в ногу шагом марш.

И пятая рота, возглавляемая командиром, организованно вернулась в казарму; а в это время в ротной каптёрке сидел старшина, обиженный на весь белый свет.