Затмение. До и после. Тетрадь 37

Юрий Киреев

Автор, как герой произведения, попадает в разные жизненные ситуации. Вначале безоговорочно принимает комсомольский энтузиазм. Но со временем поддаётся соблазну лёгкой жизни. Наступает время переоценки жизненных принципов и разрушения социальной мечты. После эмоционального затмения наступает общественное просветление. В рамках всей книги герой проходит долгий путь этического чистилища и не теряет веры в энтузиазм неукротимой юности.

Глава 1

Затмение над Русью

Раздумье

Затмение солнца — явленье природы.

Замятня — затменье, но только народа.

Замятня — забытое это понятье.

И непонятное слово. Замятня! —

Это когда за престолы дерутся

Злой каждый во власти и дружбою куцый.

Это когда за Гоморрой с Содомом

В сердцах промышляют могильным погромом.

Это цемент, укрепляющий княжества,

Это оскал против происков вражеских,

Это стояние за справедливость

Как на Угре, что счастливо случилось.

Это уклад, в тишине стерегущий

Приватизацию вёсен цветущих,

Это надежда на самое лучшее,

Больше не скажешь — почти революция.

Туман затмевает глаза среди дня.

Мозгам чем темней, тем наглядней.

Богатых не время взашей обнимать.

Убогих рассудит Замятня.

Русская Замятня

Мономах. Мина под Русью. Начало распада

1.

Князь Мономах на ура! изобрёл

«Лестницу‐очередь», чтобы

С законной заявкой на главный престол

Никто не толкался б особо.

Князьки разбрелись по своим городам.

Ждёт каждый урочного часа,

Решая, что сверху сподручней всегда

Указывать киевским басом.

Дуясь, грозясь и не дуючи в ус,

Князьки расползлись, слово раки.

Так и распалась могучая Русь,

Почти не способная к драке.

Князьки от натуги погрязли в делах

Микроскопических княжеств.

Но не растерялся недремлющий враг,

Подлунным властителем кряжась.

Кочевник скосил воровато глаза.

Нахлынуло иго с востока.

И бушевала степная гроза

Над Русью сверх всякого срока.

В море тюльпанов на дальних холмах

Русичи шлемы сложили.

На память потомкам Баяны в стихах

Им Илиаду сложили.

2.

Князь заложил до урочной зари

Опаснейшую гематому.

Прорвётся нарыв, как убийственный взрыв,

И этнос погрузится в кому.

А правда не веник, не ребус.

Бессильны герои, все порознь если,

Они попадут в героический эпос,

Если останутся вместе.

Так с головой погружаясь во тьму,

И только б судьбу не запятнать,

Умные не изменяют уму,

И не изменяют Замятне.

Самаубийство

Солнечное затмение. Князь Игорь. Плач Ярославны

Солнце померкло. Нахлынула тьма.

Позор стал пугающей правдой.

Но не хватило с‐полстолька ума.

И Калка не стала Непрядвой.

Над степью нависла зловещая тень.

И отвернулся Ярило.

Пропала надежда на завтрашний день.

Сомненье мечи притупило.

Союзники пусть и пришли помогать

О помощи даже не вспомнили.

А бросившие татарву догонять

В монгольском капкане опомнились.

Кричит вороньё о позоре князей.

Такого не слыхано сроду.

Нависло проклятием будущих дней

Простое явленье природы.

Купель ковылей стала складом венков.

Смерть жизнь оплатила на равных.

И отозвался на веки веков

Памятью плач Ярославны.

Вздыбились дали славянской земли

Вихрями Дикого поля.

Помнят, наверно, одни ковыли

Следы уходящих в неволю.

Сеятели и жнецы

Созреть урожаю не дали.

Стенка на стенку — в игре молодцы,

Пыль со стены проморгали.

Затменье ума — это блажь головы

И свет у блаженных на лицах.

Русь стала не жертвой степной татарвы,

А заспанным самоубийцем.

Не боги от рощи, и потому,

Как в чаще, темно без понятья:

Кто в дебрях людских не товарищ уму,

Того не целует Замятня.

Князь Игорь

Проверка боем. Капкан

Кто первым поднял настороженный стяг

Навстречу восточному игу,

Того называют сейчас в новостях

Провидцем по имени Игорь.

Князь Игорь намерился вправить мозги,

Да зла не хватило полкапли.

Красным щитам — ослепительной зги.

Дамаска — карающим саблям.

Поникли и слава, и гордая прыть.

Герой на скаку не запрыгнет.

Ура! Захлебнулось — кому переплыть,

Аркан волосатый настигнет.

А был бы десницей в кромешную тьму

Брод, на Непрядве, запрятанный,

На явственный спас, изменившим уму,

Не указала Замятня.

Музей настоящему

Под прищурами МинЮста

Всё всегда и правильно.

Например, на полках бюсты

Всем, но кроме Сталину.

Что за чушь? Нужна натура

По законам этики. Стало быть,

считать скульптуры

Нужно для конкретики.

Рябь в глазах и даже хуже.

Тыщи пьедесталов.

Дальше счёт уже не нужен.

Бюсты все пропали.

Пьедесталы опустели

По закону выборки

Эти бюсты в самом деле

Из музея выбыли.

На сегодня из музеев,

А потом из памяти.

А потом войну посеет

Кто впадёт в беспамятство.

Красный холм

Как на выгоне засечном,

Где встаёт заря,

Надоумелось посечься

Двум богатырям

Поделили правду

Только не на слове.

Берега Непрядвы

Обагрили кровью.

Поломали копья.

И без чувств упали.

А войска, как вкопанные

На виду стояли.

Порешили боги.

И враги, как братья,

Взяли в руки ноги

И сошлись в объятьях.

Целоваться лучше

Только снявши голову.

А ещё сподручней

Разгромить бы на голову.

Уморилась сеча.

Дрогнули порядки.

Свидилось под вечер

Чьи мелькают пятки.

А ещё яснее —

С Красного холма.

Но земле виднее,

Чем Красна сама.

Не уха

1.

Жизнь не уха. Прошли сражения.

Стал Красным холм. Он символ Родины.

Как и Курган. Как бой под Ржевом.

Но это всё ещё не пройдено!

И горе, кто любить готовый,

Себя и звёздную Америку,

По зову чувств от жизни новой

Бредёт во тьме к другому берегу.

Сковорода над переправой

Висит, как смерть, багровая.

А на холмах на солнце правда

Лежит, на хруст готовая.

2.

Нет никого. Одни лишь кейсы,

И на виду одна стратегия —

Навязчиво заправить рейсы

Братоубийственной энергией.

И под «берите всё без страха!»

В народный горб страны обманутой

Вцепилась стая олигархов,

Зубами натовцами нанятых.

Был в точности услышан лозунг.

Совет был принят за Бастилию.

Весь континент душили слёзы.

Когда один страну насиловал.

Кто прав в неправде, тот претупник.

И не нужна тому амнистия.

Бессмертна мгла, как горя спутник,

Но перед ней лишь правда выстоит.

Большая Замятня

Кто из могучих в царстве леса

Стать общей крышей могущий?

Покуда нет по мерке Зевса

Подобной скорой помощи.

Курилке Даждь дал день дождливый.

Год отозвался тучным центнером.

Большим достатком — хлев бодливый.

А пышный хлеб — счастливой ценностью.

Курилка жив. Сейчас и вечно.

И кремневый и органический.

И трогает судьбу за плечи

Мирской закон её величества.

Миры рождаются и люди,

Рождаясь, мрут не однознаково.

Одни у звёзд приют находят.

Другие хвалятся бараками.

А третьи, на себя лишь сердясь,

Живут домашним игом тёртые.

И каменея мшистым сердцем,

Ожесточаются четвёртые.

Но как же не ожесточиться?

Когда в цене другое качество

И грош тому кто стал плечистым,

Но в ковылях от правды прячется.

Раки

Известно, поздно или рано,

Но станут в клетку дни удольные

Для обнимающихся ханов

На золоте ковра престольного.

Но станут русскими урусы,

И станут богиоберегами

И поползут вразброс улусы,

Как раки на славянском береге.

Каменный гость

Был вождь на сопке не в граните,

А в мраморе ГУЛАГом высечен.

Потом пропал. Его наймиты

За нежелательного вычислили.

Теперь не липнут пассажиры,

Дыша в стекло, экспресса дальнего.

Их чёрные волнуют дыры,

А не красоты аномальные.

Одни с гудком сбавляют скорость,

Другие с ужасом проносятся.

Как и всегда ещё не скоро

Людей рассудит мироносится.

А высоту дворца Советов

Укоротил полёт всевышнего.

Людской любви на белом свете

Совсем не требуется лишнего.

Но профиль, скроенный по ГОСТу

Больших сердец, остался в памяти.

И грёзы божеского монстра

Витают в воздухе над Бамами.

Но белые остались бюсты

Стоять на месте в каждом городе.

И их снесли. И стало пусто.

И стали люди, щурясь, горбиться.

Но не с того, что дни померкли.

А что сама беда со временем

До дна испита полной мерой

За полночёрное затмение.

Поводья

Гром над ромашками Купалы

Сгустил со страха тучи чёрные.

Так вечность летопись писала,

Грызя скрижали горние.

За степь! На смерть! Святое дело.

Но ведь не знали половцы,

Что смерть давно с волками спелась?

А солнце тьмой заслонится?

Князья под пологом стонали.

Монгол своё затменье праздновал.

А под Ордою Русь лежала.

По большакуРазмазанная.

Лет триста, жертвуя собою,

Щитом считаясь для Европы,

Она являлась полем боя

Конец ознакомительного фрагмента.