Гром над архипелагом

Юрий Корочков, 2021

Юган фон Шанцдорф и его друг Иван Куприянов отправляются на войну, в которую, как волк в расставленную западню, влетела Россия. Вот только война эта очень странная – ведь опасаться в ней зачастую нужно не противника, а представителей вроде бы союзных Англии и Франции, преследующих исключительно свои цели. Но пока родину защищают истинные патриоты, готовые сражаться с врагом на суше, море, а главное – на тайном дипломатическом фронте, у России и её нового Императора есть шанс. В оформлении обложки использован фрагмент картины А.И. Зауервейда, 1836 год.

Глава 6. Прон

Дружескую пирушку по поводу дня рождения первого лейтенанта «Фершампенуаза» Ивана Никифоровича Поддубного в клубе восьмого флотского экипажа Юган пропустил. Как раз в этот момент он со своей командой плотников был по уши занят изготовлением нового княвдигеда, и даже не знал, что старшие товарищи собрались на празднество. Такое пренебрежение со стороны самого младшего среди них лейтенанта, да еще и назначенного на ответственную работу, вызвало в господ офицеров справедливый гнев.

После четвертой бутылки кто-то вспомнил, что ему рассказывали товарищи из Свеаборга, как этот самый Шанцдорф, будучи мичманом, отслужившим на флоте всего одну кампанию, получил под командование тендер, обойдя многих заслуженных лейтенантов. Вердикт был однозначным — выскочка немец заслуживает того, чтобы его проучили! Но как проучить офицера, явно находящегося в фаворе у капитана? Предлагали многое, вспоминая даже свое курсантское прошлое, но все это было или слишком мелко, или опасно для самих «учителей». Однако, как это всегда и бывает, выход нашелся.

Отвечающий в экипаже за работу с пополнением лейтенант Головнин предложил назначить к Югану вестовым недавно забритого во флот крестьянина, ровным счетом ничего не понимающего в морских делах.

— Господа! У меня в новом наборе есть выдающаяся личность! Идеальный вестовой для нашего немчика. Крестьянин Рязанской губернии Прон Оглоблин. Призван месяц назад, но уже завоевал в кубрике авторитет, почти насмерть забив троих матросов первой статьи.

Буйный! Старшинства для него не существует. Батоги за грубость и несоблюдение субординации получает каждую неделю, и все нипочем! Как следствие — вечно на всех озлоблен, особенно на господ офицеров. Притом пьяница. Неизвестно где берет водку, но пьян часто уже с утра. Представьте эдакого вестового у нашего педантичного господина лейтенанта!

— Хорошая идея! — дружно поддержал лейтенанта хор голосов.

— Решено! Это и вправду будет презабавно! Завтра же нынешний его вестовой будет переведен в другой экипаж, а наш невоспитанный товарищ получит прекрасный урок. Посмотрим, как он запоет через неделю. Обещаю вам передать в точности его слова, как только он прибежит с просьбой о замене вестового!

Однако прошла неделя, вторая, а Юган с просьбой о смене вестового не обращался. Изредка появляющийся в казарме Прон тоже, по своему обыкновению, только сердито зыркал на товарищей, да молчал. Единственно, что сумел точно установить лейтенант Головнин — Прон практически перестал пить. Теперь стойкий прежде запах перегара доносился от матроса не иначе как по воскресеньям.

Случилось же вот что. Утром вторника едва проснувшегося Прона отправили к новому «барину» Иван Иванычу. Нетрудно представить, как рад был крепкий мужик, всегда презиравший изнеженных «бар», оказаться в роли слуги. Но увидел он не нежного офицерика, ждущего в кровати, чтобы ему подали чулки, а сильного, атлетически сложенного юношу, уже одетого по всей форме.

Ничуть не задерживаясь во флигеле, в котором он снимал комнату, Юган быстрым шагом направился к доку, лишь бросив Прону, чтобы тот шел следом. По дороге новый «хозяин» поинтересовался именем своего вестового, узнал, чем он занимался в родной деревне, и очень обрадовался, когда услышал, что Прон был плотником. Юган тут же объявил своему новому подчиненному, что все обязанности вестового с него снимаются, а работать он будет на починке корабля, на котором им вскоре идти в бой.

Первый же рабочий день в доке, у огромной шестидесятиметровой туши линкора произвел на Прона неизгладимое впечатление. Работали как проклятые двенадцать часов с одним коротеньким перерывом на обед, принесенный прямо в док и разогретый на костре. Но, что больше всего поразило Прона, так это то, что Юган работал не просто наравне со своими подчиненными, но решительно во всем их опережал. Он лично найтовил тали, удерживающие огромный, только вчера изготовленный княвдигед. Он же, вместе с тремя плотниками, закреплял новую деталь по месту, добиваясь идеального совпадения швов, так что после установки новая деталь выделялась в старом наборе только цветом.

Да и вел себя этот офицер совсем не так, как иные. Не кричал без нужды, не подчеркивал своего особого, высшего положения, но держался с матросами просто, хотя и без панибратства. На пути обратно, к флигелю, где теперь предстояло жить и Прону, Юган расспрашивал своего нового вестового о том, как тот жил, как попал во флот.

В родной деревне Прон был авторитетом, но его никогда не любили. Прекрасный мастер, он, в то же время, отличался скверным неуживчивым характером, что не мешало ему быть счастливым. Особенно после того, как год назад молодой плотник женился, и обзавелся собственным хозяйством.

У Прона был брат Лабутя — любимец всей деревни, весельчак, балагур и пьяница. И надо же было так случиться, что помещик отдал именно Лабутю по рекрутскому набору во флот. Прон тогда впервые запил с горя от разлуки с братом. Прошло два года, и вдруг Лабутя вернулся. Вернулся не калекой, а красавцем матросом, да с медалью. Оказалось, что он сумел отличиться в сражении, а неосторожный начальник пообещал ему «чего хочешь». Ну Лабутя и захотел домой. Праздновали Лабутино триумфальное возвращение три дня.

Вот только радость была недолгой. Взамен вернувшегося брата забрали во флот его — Прона. Забрали, несмотря на то, что он всего год как женился, и у них с женой совсем недавно родилась дочка. И виной тому была Марфа, жена Прона, на которую давно заглядывался пожилой граф. Неудивительно, что попав на флот, разгневанный и отчаявшийся крестьянин, у которого только что рухнула жизнь, задал трепку насмехавшимся над ним товарищам, да и запил.

Выслушав историю вестового, Юган надолго задумался. Помочь горю Прона сейчас было никак нельзя, но и бросать человека в беде он не привык. Хорошенько все обмозговав, он подозвал вестового.

— Вот что, братец! Я все обдумал. Сейчас ничем твоему горю не помочь, но отчаиваться тебе рано. Твое счастье — ты попал на эскадру, отправляющуюся в бой, и если отличишься, то сможешь выкупить жену, да и забрать ее в Петербург. В село тебе, как брату, возвращаться не советую — не будет тебе жизни от барина, а в городе хороший плотник всегда устроится.

Но для того, чтобы все это стало реальностью, придется постараться. Отличиться в команде не так легко — нужно быть всегда на виду начальства, да на первых ролях. Так что бросай-ка ты пить, да берись за ум. Будешь стараться — обещаю замолвить за тебя словечко перед капитаном, но лености и небрежения обязанностями не потерплю!

— Рад стараться, ваше Благородие! Не пожалеете! Прон Оглоблин вам еще покажет, на что способен!

Прон был неглуп, пообщался со старыми матросами, и понимал, что слова лейтенанта не пустой звук. Другого шанса в его жизни могло больше и не представиться.

Спустя два месяц изумленный лейтенант Головнин подписывал представление Югана на присвоение рядовому Оглоблину звания матроса третьей статьи и внеочередного выходного в город. К моменту выхода «Фершампенуаза» на рейд матрос второй статьи Прон Оглоблин был переведен в марсовые и считался одним из подающих наибольшие надежды. К приходу эскадры к берегам Греции он, при покровительстве Югана, добился звания матроса первой статьи, и был замечен капитаном.